Фёдор Иванович Тютчев. О вещая душа моя

Кто он? Блестящий русский дипломат в Мюнхене, а затем председатель Комитета иностранной цензуры, «светский лев» и острослов в дворянских салонах или этот, страдающий, «бредущий вдоль большой дороги» невзрачный человек? Невысокая фигура, со слегка приподнятыми плечами, худощавое лицо огромным обнажённым лбом, вокруг которого, падая на плечи в хаотическом беспорядке, вьются мягкие, как пух, и белые, как снег, волосы. Современники вспоминают: это не было только человеческое лицо, а какое-то неуловимое, невольно поражающее каждого, сочетание линий и штрихов, в которых жил высокий дух гения и которые как бы светились нечеловеческой духовной красотой. На плотно сжатых губах постоянно блуждала грустная и в то же время ироническая улыбка, а глаза, задумчивые и печальные, смотрели сквозь стёкла очков загадочно, как бы что-то прозревая впереди. И в этой улыбке, и в этом грустном ироническом сквозила как бы жалость ко всему окружающему, а равно и к самому себе. Сын Тютчева, тоже Федор, замечает: «Если человеческая душа, покинувшая бренную оболочку, имела бы свою физиономию, она бы должна была смотреть именно такими глазами и с такой улыбкой на брошенный ею мир».
Углубленный в свои мысли, он шел по Невскому проспекту закутанным в коричневый плед, один конец которого касался тротуара. Цилиндр был раздвинут только с одного бока, что вызывало у встречных невольную улыбку. Он мог, по рассеянности, взять с вешалки вместо пледа, пеструю занавеску, которой были покрыты от пыли платья, и, закутавшись в неё, уйти.
Да, он не был внешне привлекателен, был небрежно одет, неуклюж и рассеян. Но все мгновенно умолкали, когда он начинал говорить, этот умнейший человек России. Кто же он? Прежде всего – поэт! Великий поэт земли русской Фёдор Иванович Тютчев.
«Люблю грозу в начале мая!» – кто не помнит этих стихов с детства! Какой свежестью и радостью бытия они наполняли мою душу, уже готовую вторить «весело громам»! И какая глубина постижения мира мне постепенно открывалась в философских строках Тютчева! Я почувствовал родственность души, и мне были близки размышления и переживания поэта, поиски, взлёты и падения его. Но он, мучимый противоречиями, нередко помогал мне ощутить что-то очень важное для моей жизни. Мне казалось, он обращается ко мне, хотя стихотворение могло, например, напрямую быть обращено к дочери Фёдора Ивановича – Анне, с её «нелёгким жребием» (раннее сиротство, нелёгкая придворная служба). Посылая дочери Новый Завет, Тютчев писал:

Не лёгкий жребий, не отрадный
Был вынут для тебя судьбой.
И рано с жизнью беспощадной
Вступила ты в неравный бой.

Ты билась с мужеством немногих,
И в этом роковом бою
Из испытаний самых строгих
Всю душу вынесла свою.

Нет, жизнь тебя не победила,
И ты в отчаянной борьбе
Ни разу, друг, не изменила
Ни правде сердца, ни себе.

Но скудны все земные силы:
Рассвирепеет жизни зло –
И нам, как на краю могилы,
Вдруг станет страшно тяжело.

Вот в эти-то часы с любовью
О книге сей ты вспомяни –
И всей душой, как к изголовью,
К ней припади и отдохни.

Поэт говорит с дочерью, но он говорит и с самим собой. При всех своих философских исканиях он всё-таки видит, находит главный источник душевной и духовной жизни: слово Господа, мудрость и любовь Христа.
Этими стихами поэт и мне помогает укрепить мою веру, припасть всей душой к Святому Писанию. Вот только слово «отдохни» последней строки мне хочется заменить. Не отдыха, а духовного труда ждёт от меня и от каждого Господь.
Сам-то Тютчев не знал отдыха в своей духовной работе, где у него часто переплетались религия и наука. Он сам говорил, что ему хотелось «верить в то, во что верил апостол Павел, а после него Паскаль». Отсюда и противоречивость поэта и мыслителя, которая сказалась в существе его образов, и в самом методе познания мира и человека. Эта двойственность волновала и порой мучила Тютчева, но в ней-то и высекались чудесные поэтические прозрения; а с ними – осознание прихода к Христу – как к Спасителю!

О вещая душа моя,
О сердце, полное тревоги,
О, как ты бьёшься на пороге
Как бы двойного бытия!..

Так ты – жилица двух миров,
Твой день – болезненный и страстный,
Твой сон – пророчески-неясный,
Как откровение духов...

Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.

Ну, конечно, мы сразу же вспоминаем Евангелие от Луки (10-я глава): «Мария села у ног Христа и слушала слова Его. Марфа же заботилась о большом угощении, и подошедши сказала: Господи! Или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? Скажи ей, чтобы помогла мне. Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё».
«Вещая душа» поэта, которая, что скрывать, не раз погрязала в мирских страстях, обольщениях, увлечениях, блуждала, мучилась,  искала успокоения, спасения, чистой радости. И потому не случайны часто встречающиеся в стихах евангельские мотивы.
Вот он заходит в протестантский храм. Казалось бы, здесь – не его конфессия. Он православный. Но и здесь Господь, Иисус  Христос. И Тютчев проникается глубоким уважением к молящимся в храме. Больше того, он посвящает им замечательные строки:

Я лютеран люблю богослуженье,
Обряд их строгий, важный и простой –
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье.

Тютчев был одним из первых, в русской поэзии, а возможно, первым, кто дал образ Господа Иисуса Христа, идущего по Руси. Потом эту тему подхватят, уже в ХХ веке, Есенин и Блок.

Эти бедные селенья,
Эта скудная природа –
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа.

Не поймёт и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.

Удручённый ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.

Я уверен, что всякий поэт, художник, музыкант, тем значительней, чем крепче он связывает небо и землю, время и вечность. И творение не должно быть однодневкой, а обобщённо обнимать другие времена, отзываться в будущем. Если бы я вам не сказал, если бы вы не знали сами, то подумали бы, что строки, которые сейчас прозвучат, созданы современным поэтом. О наших днях. О наших проблемах. О наших бедах.

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует...
Он к свету рвётся из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушён,
Невыносимое он днесь выносит...
И сознаёт свою погибель он,
И жаждет веры... но о ней не просит.

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
«Впусти меня! – Я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..»

Написано в 1851 году, а исходит из евангельского сюжета. Евангелие от Марка: «Один из народа сказал в ответ: Учитель! я привел к Тебе сына моего, одержимого духом немым: где ни схватывает его, повергает его на землю, и он испускает пену, и скрежещет зубами своими, и цепенеет… Иисус сказал ему: если сколько-нибудь можешь веровать, всё возможно верующему. И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! помоги моему неверию».
Из сомнения, порою из неверия, богоборчества, которые не раз «схватывали поэта и повергали его на землю», Тютчев вырвался к истинной вере, к небесам, к Богу. К вечной весне!

Игра и жертва жизни частной!
Приди ж, отвергни чувств обман
И ринься, бодрый, самовластный,
В сей животворный океан!
Приди, струёй его эфирной
Омой страдальческую грудь –
И жизни божеско-всемирной
Хотя на миг причастен будь!