Гдей-то между 16 и 22 веком, или Истина

Глеб Светлый


                повесть





Гдей-то между 16 и 22 веком, или ИСТИНА


1


«... нскага уезду, Воропаевской волости, Бухаловской губернии. Поелику грамоте разумел — сиречь обладал думою. Ён, ейный ворог и сукин сын — коему воспоспешествовала сама оная и тайная властительница и владелица и госпожа — свершил сей акт вандализма понеже. Паки и паки был ею поспоспешествован и ничем окромя зелена вина — коим зело, зело имевший к употреблению — незнамший.


Тако ж сей битюган и тать — коий в урочище урмана и в речной урёме — встречался и не раз с потаённой властительницей и владелицей и госпожою, и тако ж поелику дурманился там ейными же мухоморами и протчей нечистью - зелиями ведьмины в употреблении коий имевший быть.


Ён же взлубший на гвалдапупе понеже выхаживал и крамольные и тайные речи врану и галице — глаголил невздошно, а по разумению птичьему — на их же языцах. Евойный же комонь при этом ржал так, что разумели и славка и зяблик и горихвостница. Дык мало того — внедрения в славку и в зяблика, и в пение ихними голосами — на ели ли, на берёзе ли на покляпыя, на дубовище ли д на урманишном, в лесах ли урёмных, блудных и дремучиих.


Завзяли в мухоморных сих видениях жить назначить и летать с утицами кряквами на море д на окияне — д на острове Буяне к царю там ейному Салтане. Сии завздошные материи не нами и совсем придуманы — шырять там сокилом за облакы, сигать горлицей в Тмутараканы, где растекашиться по древу в Тартарары.


Тако ж пролетая над древнею, деревянною деревнею Малые Выхлопы видел ён диво-дивное, свет очей ясных, чудо-чудное— вельми красоту необъятную, необычайную и чудную вдругорядь и одновременно сие. Дева краса — очарования непредсказуемага — вельми пышна волосом, вельми тако ж голосом.


Как запоёть — так ить травушки-муравки заплетаются, сами-т в веночки сплетаются; деревушки берёзки нагинаются косами-т своими к белым рученькам ласкаются; реченьки-т волнами-т расплескаются — д и волны-т в бережочки так плескаются, что сами очи ясны закрываются, и вежды словно маком упиваются, и сами так собою д закрываются.


А она-т, дева-т красная — левой ручкой поведёт — удивление, правой ручкой поведёт — воспарение. Сиречь шуей руцей поведёт — улица; десницей поведёт — переулочек; сиречь правой-т белой ручкой поведёт — озеро... левой-т, белой ручкой поведёт — лебеди.


А вежды дева разверзнет — вот тебе и море-окиян и остров Буян, что в синем небе светом воссиян, и вечно будет нисходить на Россиян — та Благодать и Свет очей на всех мирян. То поле васильков в её очах и дарит каждому венок из синевы, и каждому удача, Благодать и каждому Любовь идёт сама — вот только глянет на кого лишь дева та.


Оный же сукин сын, имярек и разбитной малый — в  прилеску сокилым якшалося, с совиным уханьем бухалася, с свиным-де хрюканьем брюхалася, с вороньим гарканьем хлесталося, да с граем галицким распалося — по перелесочку казалося, в лесах дремучиих таскалася и всё мерячилось купалося, у лося с рытвиной умчалося, и воем волчьим посыпалося.


А дева красная... что дева красная?.. Свет очей ясных, неба синева, песня Божия лесная. Ей то — чем хуже — тем лучше. Чем сумасшедшей — тем милей. Чем больше скажён — тем боле ворожён. Ей ить только такого и надоть. Хороший-то мол и так, мол, проживёть. Зачем хорошему Любовь? Взгляд подарила и достаточно тому — мол и так повезёт.


А больного-то, лишечко-то это, лышенько-то мухоморовое, скаженную-то эту отраву-т болотную, потраву-то эту с веха да омега, болезного-то этого, значит, лечить надо. Да вот так-то и пошло да поехало — у всех-то русских жён. У всех-то русских женщин. У всех-то красавиц писанных. У всех-то лебёдушек белокрылыих.


Встаёть ведь она эдак-то — д на ноженьки, д на ножки-то свои — д на ножки резвыя, да на белые... На ножки свои на белые да на ангельские, на ножки белые в носочки д чесучовые, в чесучовые носочки — в сапожки бархатные, в бархатные сапожки, ой да, в сафьяновые; и эх во сафьяновые сапожки, ой да, в домотканыя... и ну спасать его из адища вытаскивать и с того ли из кошмара да выструливать — да так-то вот сие да каждый день; да так-то вот сие до бесконечности — и нет сему ни края ни заградности и нет сему совсем ограничения.


И мы сии никчемные создания — ни силой что не обладаем, д и не волею — челом бьём — воспроизвести укорот, какой бы то ни было — на сии богомерзкие и богопротивные деяния. От одной — бесконечнейшие жертвы. От другого — безграничнейшее хамство, скотство и изуверство; тако ж — бесстыдство, мерзость, бредопитие; тако ж сумасшествие, кошмары, бред — лишь алчущего зелена вина и удовлетворения сладострастия - тайного уда, окаянного отростка, ключа от бездны — и нету других забот и нету других желаний с Богиней нашей».


Засим свернув грамоту и запечатамши её сургучом, подьячий Разбойного приказа Воропаевской волости отёр перо рукою и засунул его себе за ухо:
- Экую грамоту я соорудил — сейчас не отвертится, - улыбнулся он и вышел из избы на крыльцо.


Светила луна, гдей-то ухала сова. Подьячий опёрся на перила и глядючи на Луну думал примерно так: «И от чего это всё? И почему это всё? Одним даётся абсолютно всё — заслужили они это, не заслужили — без разницы; а другим же не даётся вообще НИ-ЧЕ-ГО. Ничегошеньки!


Одним, которые заслужили только смертной казни — прелюдной, на Красной площади — причём каждый день и в день по нескольку раз!.. даётся вдруг такая женская краса, такая святая женщина, такой ангел во плоти, что ни в сказке сказать, ни пером описать.


Которая только и делает  всю свою дальнейшую жизнь, что утирает сопли этому ублюдку, отстирывает простыни после этого мерзопакостника — ну, потому, что он не может, чтобы не спать в отрубе; а когда он находится в наркотическом опьянении, в наркосне — он испражняется на её белые простыни из всех дыр, какие у него только есть.


Которая только и делает, что слушает от него пьяный бред сумасшедшего круглосуточно и унижения от него приемлет бесконечные; и подвергается от него всяческим извращённым утолениям желаний его тайного уда — потому что их величество с похмела на многое способен — от поднятия давления... но жаждет он правда одних только извращений и ничего кроме извращений! О как! И любит его, от этого, только больше.


Другим — которые не пьют, не курят, всю жизнь живут только со своею мамой и слушаются только свою маму... не нюхают — клей «Момент», бензин, ацетон, кокаин; не ширяются - герычем, крокодилом, кодеином, д тем же бензином, «Лирикой», глазными каплями и т.д.; не курят — ни анашу, ни опий, ни «Спайс» галлюциногенный и даже не вдыхают веселящий газ из шариков!..


Не кидают на кишку — мухоморы и другие галлюциногенные грибы, колёса ЛСД и всю, короче, остальную аптеку — всё, что в ей только и продаётся!.. Так вот, ни в чём и никогда замечены не были! И даже с женщинами — ни-ни! Ну, потому, что женщина должна быть одна; одна и на всю жизнь! Ну, потому, что так вот оно и должно быть, и больше никак.


И которые всю жизнь только и делают, что работают, как к примеру я — в Разбойном приказе, а не валяются под забором! Дак вот, им, этим образцовым мужчинам не даётся вообще ничего! А этим разбойникам с большой дороги, этим адовым тварям — которые жаждут только одного —  сладострастия и кайфа, и извращений в сладострастии... им даётся всё!


Вот, как это так?! Вот, как это так вообще возможно быть? Им даётся первая красавица в России и самая святая женщина — ангел во плоти! А нам положительным — во всех смыслах этого слова, не даётся вообще ничего! НИ-ЧЕ-ГО. Вот, как это так? Что это за Божий промысел?


Ясно же во всех русских сказках — спас зайца, там (ну, не стал стрелять), потряс утицу... т.е. какую утицу?.. Потряс яблоньку — облегчил её так сказать — а то к земельке-то совсем загиналась. Тако ж не стал шмалять в утицу — она крякнула — де: «Не шмаляй в меня... Я тебе пригожусь...» Ну и понятно потом-то, что заяц тебе потом дорогу подскажет, яблонька от дождя спрячет, утица в ухо врагу-берендею так крякнет, что тот глядишь и опростается...


А тут что? Что за невидаль такая? Зайца он убил и евоную шкуру использует заместо прокладки «Олвейс плюс с крылышками». Яблоню он срубил и спалил для обогрева; утку вообще использовал в извращенческих каких-то целях. И ему же, за это за всё, ещё и памятник в бронзе — в лице ангелоподобной жены. Ну, эт-т-т-то знаете... Это знаете уже переходит все границы».


2


«Не могу понять, - думал так дальше подьячий. - Конечно, мы все рабы миражей. И особенно тех миражей, которые не рядом с нами. Летят ли по небу журавли... и ты так думаешь: «О что может быть прекрасней их полёта и их курлыканья, и их красы парения, и трубного их пения...»


Но не дай, как говорится, боже, попасть на их кухню... увидеть их, как говорится, вблизи и под микроскопом... И увидеть сколько вместе с ними  летит по небу — болезней, паразитов, дерьма и всего прочего. Ведь все прекрасны только издалека.


С точки зрения тех же журавлей, как прекрасна земля Россия с высоты птичьего полёта. О какая синева рек и озёр, и белизна облаков в них же и отражающихся. О какие бесконечные и изумрудные леса, и дороженьки в них вьющиеся - приводят к красоте культурно возделанных полей — цветущих всеми цветами радуги.


О что за чудо! Огородишки д все, как под линеечку. Домики-т стоят пряничные, чудеснейшие — со ставенками, д наличниками — как-будто только что вышли из доброй и нежной сказки... Но не дай, как говорится, бог — не то что сесть там... да подойти к этой сказочке... а просто, чуть снизить свой полёт... как тут же, отовсюду — выстрелы, выстрелы, вспышки, вспышки... и дробь пробивает наши крылья, перья и сердца...


Такая вот она расчудесная земелюшка — особенно, как говорят, прекрасная из космоса. Но я бы, правда, никому не советовал здесь приземляться.


Взять тех же женщин. Прекрасных и чудесных женщин. Но ведь самое расчудесное, что мы можем в них увидеть — мы и  так видим! И каждый день! Это женщины в творчестве, куда-то идущие, куда-то спешащие, чего-то ждущие, волнующиеся, стремящиеся... Что может быть прекрасней лица женщины, её причёски — но мы же это всё видим! Что может быть чудесней её голоса, её песен, её мимики и жестов — но мы это всё лицезреем!


Немного здесь не повезло мусульманским странам — но мы-то здесь причём? Возможно ли сравниться мудростью с тем — кто изобрёл паранджу? Нет! Немыслимо с ним сравниться мудростью.


Но мы-то всё это лицезреем — то есть самое прекрасное, что есть в женщине. Видим их расчудесные платья, наивные и дурацкие шляпки, умильные прочие аксессуары из одёжки. Видим и украшения и косметику, и вдыхаем их ароматы духов... И маникюр и педикюр и т.д. и т.п.


Но не дай, как говорится, бог — раздеть женщину! Как говорят знатоки этого дела. Женщина здесь не то, что много теряет. Она теряет вообще всё! Теряет сразу же всю свою таинственность, всю манкость, все свои секреты, все свои достоинства. Не остаётся просто ничего. Какие-то два непонятных и обвислых выроста на груди, и фитюлька из пушка между бёдер — отчаянный акой-то писк.


Этим уж точно никогда и никого, в жизни, не приманишь. Приманить мужчину, да и женщину в том числе — можно только тайной. Какой-нибудь расчудесной шляпкой, вуалью на ней. Чтобы всё было скрыто, полускрыто. Чтобы всё это было замысловато и засекречено, и пахло какими-то неземными ароматами... дурманило, влекло и манило...


Но ведь у всех мужчин это и так всё есть! кто хотя бы немного общается с женщинами в этом мире, или лицезреет их - пусть и издалека... но это, как раз и есть самое таинственное и загадочное, и сказочное в женщине.


О бедные, горемычные и потерпевшие их мужья! Ведь им не остаётся вообще ничего! То есть вообще ничего! Ни тайны, ни чуда, ни сказки... НИ-ЧЕ-ГО. Ведь мало того, что они видели — что там у этих женщин скрыто. То есть все те секреты — которые яйца выеденного не стоят. Но мало этого; есть ведь ещё и быт, где женщина готовится только к тому, чтобы на следующий день — вновь, во всей красе! во всеоружии, в блистающем своём очаровании — вновь сверкать, покорять, очаровывать!..


И в быту, для мужа, она выглядит только так — в бигудях, в дурацком платке, без косметики — как бледное пятно, в замызганном халате... и вечно всем недовольна, и вечно на всё брюзжит, и вечно на всё не хватает денег, и вечно у других всё, а у нас ничего. И пилит, и пилит, и пилит, и пилит.


Да если бы этот муж посидел раньше, хотя бы час, на кухне с этим существом — на котором он женился!.. Посмотрел бы на неё, послушал бы, ощутил всю бездну между её желаниями и своим способностями... То он бы бежал от неё сразу так, что только дуй не стой! Опрометью, спотыкаясь и падая! Сверкая пятами! Чтобы не дай бог не догнала!


Но раньше она была другой. Именно такой, какой её видят все и всегда — и в какую все и всегда в неё влюбляются! Она была именно той, какой все мужчины и так её видят — без женитьбы. Т.е. прекрасной, таинственной и сказочной... А он... а что он? Он только и есть что потерпевший — потому что имел дурость жениться на ней.


И узрел такую метаморфозу, что только беги — дуй не стой!.. или в состоянии гроги ищи пятый угол. Краткое содержание быта можно послушать в песне Аллы Пугачёвой «Мал-помалу», где каждый куплет это шедевр быта! Там, типа: «Я хотел тебя любить — ты уняла мою прыть. Ты сказала: «Очень мал...» - мал-помал я привыкал»».


Подьячий конечно же не знал Аллы Пугачёвой, но мы же сразу, как-то договорились с вами, что подьячий думал «примерно так».


«Так что я даже не знаю, - думал так далее подьячий, - стоит ли этим скотам завидовать — в связи вот — со всем этим. В связи вот, со всем, вот этим, вышеперечисленным... Но дело-то ведь совсем... совсем даже и не в этом. Если бы между ними был примитивный брак — это одно. А именно примитивный брак я сейчас рассматривал.


Но ведь между ними Любовь. Ведь эту же скотину Любят... А ведь, это ведь, две очень большие даже и разницы. Любовь это чудо. Любовь это необъяснимое чудо света. Когда, то есть, присутствуют вот все эти вышеперечисленные пошлости семейного быта — а ты не то, что отвращаешься от этого человека — от всего от этого пошлого быта — а Любишь этого человека всё сильней.


Понятно, что тот человек, которого Любят — наглеет от этого — всё больше и больше. То есть это именно та ситуация, которую я и описывал в своей грамоте... и рано, или поздно он, этим самым — своей наглостью загасит полностью эту Любовь.


А может произойти и такой вариант, что в ответ на видимые эти бесконечные жертвы Любви — другой человек, тоже, вдруг, начинает Любить... И тогда вот и складывается эта семейная пара, которая живёт и до золотой свадьбы и до бриллиантовой. То есть, им, вся эта вышеперечисленная бытовуха, вся вот эта пошлость бытия — она им нипочём.


Нипочём им все эти висюльки и фитюльки, бигуди с платками и лицо «...Луна, как бледное пятно, на небе сумрачном желтела и ты печальная сидела...» Всего этого они не видят. Точнее видят, но воспринимают они это всё — уже совершенно, совершенно, то есть, даже и по другому.


Любовь на каждого влюблённого надевает такие очки — в которых он - всё, в любимом, видит абсолютно по другому. И вот, алкоголик и пьяная скотина муж — становится никем не понятым, великим гением всех времён и народов — которого все, всю жизнь только и делали, что гнобили и издевались над ним.


Ведь он и так весь больной, рождённый от алкоголика-отца — страдал всю жизнь — энурезом, шизофренией и паранойей... дак над ним ещё и измывались все кому ни лень — потому что он был и слаб, и не такой, как другие... не такой как все. Говорил всегда ни в лад, ни впопад — так же, как его мать с которой он вырос — несла всю жизнь одну лишь околесицу.


И он доведённый паранойей до того, что уже не мог выходить на улицу... Ну, он был уверен, что если сделает только шаг из подъезда, как тут же расколется небо и он рухнет замертво от разрыва сердца!.. Вот такая вот, у него была паранойя — т.е. сумасшедший и устойчивый бред.


Сначала ему стало казаться в наполненном людьми автобусе, что он не доедет до следующей остановки после закрытия дверных створок - с лязгом... ну, т.е. упадёт сразу же замертво — сердце его разорвётся... и все будут пинать и топтать его мёртвое тело — в брезгливости своей не имеющей границ. Ну, в отвращении к его тухлому телу...


И вот, когда с лязгом захлопывались двери - в автобусе, или в троллейбусе — для него наступал ад. От ужаса — валяться у всех под ногами с разорванным сердцем и вызывать у всех отвращение - он бледнел, как снег, покрывался мерзким, склизким и ледяным потом... его начинало трясти от ужаса и он буквально пулей выстреливал из общественного транспорта, не чаявший даже и дождаться этой следующей остановки.


Так вот, это всё, у него началось. И он буквально наматывал по пять и более километров по городу — лишь бы только не ехать на транспорте. Когда он бежал, или шёл быстрым шагом — ему как-то становилось легче... и уже не казалось, что сердце сейчас разорвётся.


Дальше-больше — уже во время вызова к начальству, или того горше — во время собрания — он становился уверен, что вот сейчас же, вот сейчас — он рухнет всем под ноги и будет валяться там мерзкой и вонючей тряпочкой, ветошкой, драной и противной дерюжкою. И все будут брезгливо морщиться, отворачиваться затыкая нос, чтобы только не видеть всей этой мерзости, противности, гадости.


Он начал потеть и бледнеть на собраниях, которых было не избежать и садился всегда поближе к выходу — заранее уже зная о своих приступах ужаса, где сердце его начинало прыгать в груди и трепетать, как птица в клетке — в последнем прости.


Болезнь развивалась по нарастающей и ехать-то всё равно — рано, или поздно, куда-то надо было на большие расстояния, или срочно на работу. И здесь ему уже стало казаться, что он рухнет у всех на глазах — прямо на остановке и он так, специально отходил подальше от людей, чтобы не слишком шокировать окружающих...


Наконец настало время, когда он просто стал бояться выйти даже из дома, из подъезда. Такой ужас стал охватывать его при приближении к входной двери... Так трепетало сердце — рывками отсчитывая последние мгновения... что об этом не стоило даже и думать, чтобы испытать вновь этот ад — где он пытается выйти из подъезда, чтобы упасть у всех на глазах... и только ленивый пёс не польёт его своей струёй, и только ленивая кошка не нагадит на него в порыве отчаяния.


И здесь... Ну, с чем это можно сравнить? Как манна небесная?.. Как настоящий оазис в пустыне для заплутавшего бедуина?! Как Земля для проклятого в океане «Летучего голландца»?


Так и ему явились первые глотки портвейна... после которых, после стакашка — он смог смело сходить за хлебом в магазин. И не просто сходить — оглядываясь и перебегая дороги, как курёнок... а мило улыбаясь встречным дамам, в приятной расслабленности и абсолютно плюя на то — упадёт он, или не упадёт кому-то под ноги... Да и вообще как-то на всё плюя.


Так стал он алкоголиком — ну, потому, что не мог он — ни морально, ни физически — без спиртного выйти на улицу. А с винишком-то, с портвешком-то, он не то что выходил на улицу и в полной расслабухе дефилировал по ней... и мог спокойно стоять в очереди в кассу... что раньше для него было, вообще-то немыслимо!


Раньше он просто выбегал из очереди и нёсся по улице, как стрельнутый в попу сумасшедший... Хотя почему как? А сейчас-то! Сейчас!.. Он мог спокойно, без волнения и тени сомнения, подойти к какой-нибудь даме на остановке, заговорить с ней, так... ни о чём... Посмеяться, похохотать, пригласить её в гости... что раньше для него было немыслимо! Невероятно! Невозможно даже и представить!


Так плавно его паранойя перетекала в шизофрению, где он при принятии винишка становился до такой степени другим человеком — что это было, как два разных полюса, как небо и земля, как Альфа и Омега... Он как-то даже очень стал гордиться, что он употребляет винишко... Ну, прямо как взрослый... как крутой пират; как крутой разбойник.


Винишко вселяло в него уверенность, гордость, крутость; ощущения эти были новы для него, чудны и сладострастны. Наконец-то он победил, поборол эту вечную свою неуверенность, вечную свою зашоренность, скромность переходящую в безумие. И главное, что он победил - это страх и ужас, который просто загнал его в квартиру — не выпуская оттуда. Он победил страх и стал чувствовать себя, благодаря вину, везде и всюду — очень даже вольготно.


Правда, вот эта вторая личность — в которую он переселялся — его, как-то, вдруг, тоже стала, как-то понемногу напрягать... Точнее напрягать — это даже близко не то слово. Потому, что на той же остановке, он, в этом опьянении, мог запросто, общаясь с женщиной, взять её за доильную аппаратуру, или за повышенную пушистость между ног.


Если же ему, на той же остановке, начинал, вдруг, не нравиться какой-то мужчина — он моментально принимался шарить глазами по земле — в поисках увесистого камня, или кирпича — и с удовольствием, найдя его, подходил сзади к мужчине... И здесь было два варианта — он или бил увесистым камнем мужчину по затылку, по темени; или зашвыривал ему в голову этим камнем — с метра, или с двух.


И когда мужчина падал — обливаясь кровью — он плотоядно улыбаясь уходил. Если же во время шизофрении не было рядом ни камня, ни увесистого предмета (это было например в транспорте) — то понимая конечно, что силой гигантопитека ему не взять (а ему, как назло, только здоровенные мужчины действовали на его — нежную, нервную систему)


он обычно подсаживался к нему и начинал обычно так:             - Очень ли вы уверены в своей силе?
Мужчина косился на него, но ничего не отвечал.
- Я тебя спрашиваю, скот! - продолжал он наседая.
- Шёл бы ты мимо, - цедил спокойно господин.
- То есть ты уверен в своей скотской силе? И в своём превосходстве надо мной? - взвинчивал он темп.
- Пошёл вон, - так же спокойно ответствовал ему господин.


И тогда он сразу же бил, что было только силы — в горло в его — в кадык, чтобы сдох он гад! Чтобы задохнулся в страшных судорогах и спазмах! Редко когда он попадал в цель — всё ж так пьяный он и есть пьяный. В основном было так, что на свой выпад он получал такой удар, что лежал только дальше на полу и не дёргался.


Но бывало, что и попадал и тогда глядя на задыхающегося в судорогах господина — он хохотал на всю электричку с воплями:
- Ну, что? Взял, гад? Взял? Ха-ха-ха-ха, - корчился он от хохота. - Сдохни, тварь! Сдохни!


И вот, что-то только типа этого он и вытворял в нетрезвом состоянии. На следующий день - с похмелья, он подыхал от мук совести. Совесть его выжигала дотла, грызла, как стая волков, мучила так, что ажни не передать. Каким же он видел себя: мерзостным, пакостным, ничтожным и гадостным... и он аж орал от этих мук и катался по полу — грызя ножки стульев и кровати.


Он давал себе слово — больше никогда в жизни не притрагиваться к спиртному. Давал себе слово никогда даже не смотреть в сторону вина... Но что толку? Но что толку? Что толку? Когда дня через три он полностью отходил от алкоголя — как тут же у него начиналась паранойя.


То есть он от ужаса, что сейчас вот при всех рухнет — как колосс Родосский, как колосс на глиняных ногах, как башни близнецы в США — не мог даже выйти из дома на работу. И сердце его заходилось от ужаса - прыгая в груди в каких-то предсмертных трепыханиях и он обливался ледяным потом — при одном только приближении к двери.


3


Вызывать скорую и ехать в сумасшедший дом — это обозначало — смерть. Ну, уж право не знаю из-за чего, но в любой дурке почему-то общепринято уничтожать больных людей — как в лагере смерти. Путей, которыми в дурдоме уничтожают людей — морально и физически — так много, что их даже трудно перечислить.


Но в основном из человека, с помощью таблеток, делают сначала растение — что он просто лежит, как полешко и вообще ни на что даже не реагирует — хучь режь его. А потом просто проветривают помещение, что общепринято вообще во всех больницах.


Проветривание помещения — это просто обязательная тема, фишка, навязчивая идея, коронка — всех Российских больниц! Для этого — хучь зимой, хучь летом — открывают все форточки, окна, двери — устраивают такие сквознячки... которые вроде бы даже и не сильные — но для воспаления лёгких, для отёка лёгких, для заполнения их водой — вполне даже предостаточные.


И вот простуда, температура сорок, бронхит, острый бронхит — ну, не могут же полешки — сами кутаться в одеяла... как следствие летальный исход. Некоторые нянечки и сёстры, которые порой проверяют температуру рукой у обездвиженных больных (и которые, растения, никак не заболевают) — специально отбрасывают казённое одеялко с грудки больного — кое действие с открытой-то форточкой — стопроцентно — в любую, даже в очень могучую грудь, вселяют воспаление лёгких.


А дальше это вопрос только времени — несколько деньков с такой температурой без лечения... Верней таблетками конечно продолжают - или поить, или колоть, но такими — которые лишают разума, но не сбивают температуру... И вот, несколько деньков и летальный исход.


Откуда взялся этот Российский садизм в промышленных масштабах? Спросите вы. Ответ очень простой и очень древний. И с одной стороны Россия во все времена хотела походить на культурнейшую Европу. И в подражании Европе - отменила у себя смертные казни, стала более гуманной — к больным, инвалидам и т.д. и т.п.


Ну, чтобы, как говорится, на равных общаться с культурной и цивилизованной Европой. Что, мол, у нас здесь - ни звери же живут! А тоже, мы, мол, культурная страна. И это да, действительно так — Россия культурнейшая страна — заваленная творческими гениями по самое - не балуй! по самое - некуда!


А с другой стороны возник вот этот вопросик давным-давно — ещё при царе-Горохе; ещё на каторге — куда всё-таки этих «Иванов» девать? Ну, раньше, при царе — маньяков-убийц, серийных-убийц — называли «Иванами». Чтобы, ну, в связи с тем, что «Иваны» эти «бубновые» - всё равно бежали с каторги, отбывали свои сроки — и вновь, как нож в масло входили в Россию — в страну непуганых идиотов.


Дак вот, ну, чтобы в связи вот, со всем этим... То есть, чтобы и овцы были целые и волки сытые; чтобы и перед Европой в грязь лицом не ударить и некоторых адовых тварей, всё ж таки, уничтожать-то надо. Не было тогда возможностей у империи содержать их пожизненно.


Дак вот, стали искать такие места по России, где людишки бы дохли — просто, как мухи осенью — просто, как мухи!.. То есть и смертной казни нет! Но от болезней-то, ребятушки, ну, ведь никто не застрахован — от болезней-то.


И вот, находили такие места, в основном на севере (где и сейчас люди живут — в северных посёлках и гарнизонах — и болеют теми же каторжными болезнями. Но сейчас людей лечат. А если людей не лечить, в этих местах — дак это же любо-дорого!), где каким бы ты ни был гигантопитеком, но месяц-два и любой горилле приходил конец.


Берег Ледовитого океана и не важно где — от Кольского полуострова и до мыса Дежнёва — везде очень влажный климат. Бельё не сохнет на человеке — и это же просто пальчики оближешь! Ранки любые не заживают абсолютно - и из-за вечной сырости, и из-за того, что сама земля на том же Кольском полуострове является больной — геопатогенной.


И вот, бельевые вши — куда ж без них?.. где много народу. Микроскопические не заживающие ранки, кожный панариций — загнивание кожи, язвы по всему телу, сепсис всей кожи. Панариций из кожного переходит в костный... Сколько всё это горилла сможет выдержать? Если её конечно не лечить! Месяц-два... 


Плюс дизентерия!!! О спасение от любых уродов!!! То есть ещё давным-давно в России были места, где людишки дохли, как мухи; дохли, как мухи!.. Но! при этом сохранялось, тем не менее, лицо у государства — как у высококультурной, у Европейской страны.


Ну, мало ли на свете болезней — от которых погибает человек. Ну, мир такой! Не мы же его придумали! Тем более, что ежели в каждой деревне сгинет по одному «Ивану» от болезней... промышленных же масштабов этого — ежели ты не на месте уничтожения находишься... промышленные же масштабы происходящего - тогда — совсем ведь, совсем ведь даже и не видны.


И вот, с такими лагерями смерти — жили-т в Российской империи — задолго до СССР. Задолго до СССР; который считается, вроде бы как — основоположником лагерей смерти. Хотя чего уж тут премудрого?  Главное это организовать скученность населения в одной точке.


Скученность организовали? Значит, вши бельевые и эпидемии (типа дизентерии) гарантированны на сто процентов. К этому надо добавить адские условия существования — т.е. надобно этих овец и баранов заставить работать и систематически избивать (ну, для этого всегда наберётся море надсмотрщиков и надзирателей).


И нужен гнилой климат. Т.е. влажный до такой степени, чтобы микроскопические ранки от вшей не заживали — а расчёсывались и загнивали. И всё! О е-е-е-е-е! И люди будут дохнуть: пачками, ворохами, гуртом, скопом — просто как мухи! Просто как мухи.


Будущим диктаторам — Гитлерам и Сталиным — незаменимая инфа - информация! Методичка — метода! Руководство к действию.


После смерти отца народов, вождя онкилонов — задумались конечно — куда девать неугодных единиц, крамольных еретиков, эдаких буревестников вечной революции — и совсем не важно против кого... вечно недовольных государством субъектов — несущих крамолу.


Задумались, но правда ненадолго. Чтобы сохранить лицо государства от звериного оскала — нужно найти бесправных людей — в каких-нибудь закрытых помещениях. И делать там с ними — всё что захочешь. Тюрьмы себе как-то дискредитировали с развитием цивилизации; да и люди оттуда выходят и начинают баять суки, как баяны! А надо-т, чтобы люди оттуда не выходили и никакой чтоб связи с внешним миром; и чтобы давить их там и травить — ну, как клопов, как клопов — и без конца и без края.


Ну, дома для сумасшедших — они, ну, как-то сами собой просто, как-то выкристаллизовались. Даже начать с самого попадания туда — вот чем человек может доказать, что он не сумасшедший? Чем??? Чем он докажет, что он не верблюд?


Тем более после открытия гениального психиатра Снежневского о вялотекущей шизофрении — где человек может всю жизнь быть и жить — вполне даже нормальным!.. И лишь иногда! Иногда так!.. Его, вишь ты, «пробивает на хавчик» - шлея там попадает под хвост, парад планет - так сказать!..


- Вы только не переживайте, - толкует тебе врач-психиатр — услаждаясь своей властью бога!!! - мы просто вас подлечим да и всё.
А что ты можешь сказать этому современному доктору Менгеле (ставившему в Освенциме опыты над людьми) — если сзади тебя стоят два мордоворота?.. Ты можешь только усугубить своё состояние, чтобы ты ни сказал.


Пару-тройку дней - таблеток — и вот, под неусыпным надзором медсестёр — ты становишься растением... И всё! И всё! Дави ты этих людишек, как тараканов — не единицами — а пачками, тысячами и миллионами — никто ведь слова даже не скажет! Тем более, что в причине смерти — свой патологоанатом в лагере смерти — напишет всё, что угодно! Всё, что на душу положить... Всё, что на душу положит — то и  напишет. И-э-э-э-эх гуляй нечистая сила!


И поэтому, как-то по слухам, да по фактам — зная много здоровых и молодых людей туда попадавших и сгинувших навеки вечные... просто, как корова языком слизала!.. Зная вот это всё, как-то заранее... он пуще всего, как раз и боялся этого — пойти к психиатру. Пойти к психиатру это значило для него сгинуть бесследно в каком-то аду и диком ужасе.


И он в последнем порыве отчаяния, в последнем предсмертном писке! В последних предсмертных судорогах — добегал, как-то до шанка — ну, до магаза, до лавки — совал продавщице деньги и выдавливал из себя:
- В-в-в-в-водку...
И весь трясясь на всю вселенную!.. не то, что на эту лавку — он хватал эту поллитру и тут же присасывался к ней, чтобы дойти хоть обратно до дома.


На водку он как-то перешёл в связи с тем, ну, что её не надо было много. Как говорится — дёшево и сердито. Стакашек жахнул и вот уже ничего не страшно! Ни-че-го! И не то, что даже ничего не страшно — плявал он ваще на всё! Да, потому что живём мы один раз! И прожить, значит, надо так, чтобы не было мучительно больно — за свои, за трезвые - за годы. Чтобы не жёг позор за бездарно растранжиренные деньги!


И вот, второй стакашек — и ничего-о-о-о-о-о... ни-че-го уже не помнишь — где ходил? Что видел? Кого душил? От кого удирал? Кого насиловал? Кого грабил? Кого убивал? Ни-че-го-о-о-о-о... Дальше ти-ши-на-а-а-а-а...


Дальше пу-сто-та-а-а-а-а... То есть полная пустота в воспоминаниях. Водка знает что делает — не зря же её так назвали. Это конечно угнетало его — да ещё как... С бодуна. Но что делать? Что делать? Что делать? Ну, повеситься что ли из-за вчерашнего, чтобы все успокоились? И он конечно шарил с бодуна трясущимися руками — ища верёвочку — но всё что-то ему мешало... как-то всё, как-то не стыковалось...


4


В детстве мама водила его в музыкальную школу, чтобы сынок вырос гением — он там постиг нотную грамоту... То есть, как записывать музыку родившуюся в голове он знал. Ну, знал и знал... Время прошло — барханами оазис занесло... и всё, казалось бы на этом. Ну, мало ли — кто что знает?! Барханы заметают всё.


Но вот, с годами, когда его мама забыла даже, что водила своего малютку-сына в музыкальную школу... С годами, в его голове стали, вдруг, звучать целые оркестры... Он как-то — в основном это было на природе... прислонялся, там, гуляя по лесу - к ивушке ли, к берёзе ли... и вдруг, неожиданно для самого себя начинал представлять лёгкие ножки балерины — парящий над сценой её танец.


И вот, думал он так дальше — смогли ли бы эти воздушные ножки танцевать под его музыку?! Именно так... Да. И вот... Та-та-там... Та-та-там, та-та-там... начинали, вдруг, шептать его губы и в голове тут же начинал играть симфонический оркестр — во всю свою мощь! Гениально завывали скрипки с виолончелями... барабан с тарелками лупили так, что искры только отлетали!..


И вот, она пошла, вдруг, у него — гениальнейшая музыка. И он сам это понимал, что она у него гениальная. Ну, был слух у парня... Балерина прямо перед ним выделывала такие па — семеня, трепеща и порхая ножками... что только ж любо-дорого!.. Эх, где нирвана-то!.. Вот, где кр-р-р-р-расотулечки!


Конечно про плагиат это была первейшая его мысль — что он просто раньше, где-то слышал эту мелодию — вот и мурлычет, там, её себе под нос. Но порывшись в старом хламе своей памяти, прогрохоча там пыльными шкафами — он, как-то не обнаруживал там ничего.


И вот, стал он таскать с собой тетрадочку и ручку — просто, во внутреннем кармане пинджнака — ну, потому, что эти гениальные произведения, как-то моментально забывались. И вот, через пол часа — уже невозможно было ничего даже вспомнить. А так — моментально открыл тетрадку, накропал нотные знаки и любо ж дорого! Как говорится навеки вечные.


И потом уж вспоминай — плагиат это, или нет — когда музыка положена на бумагу. Если даже и плагиат, подумал он однажды, то пусть кто-нибудь, кто хочет, в этом и разбирается — кому ни лень. Его же мыслительные процессы здесь пасовали полностью.


Так вот он и ходил на природу, и даже потом и специально только для этого и ходил, чтобы сочинять там музыку. Прислонится там бывалочи к какому-нибудь дереву... и мечтательно смотрит на бушующую вокруг него листву.


Особенно хорошо было — в дождь, в ливень — прислониться к стволу огромной ивушки, или ветлы — ну, там, где был уклон у дерева... там, где не капало... Где не доставал ливень — и вот, находясь под этим природным укрытием, в этом божьем уюте — он сразу же начинал представлять себе танцующую балерину... Потому что её ножки  могли прыгать горной козочкой — только под гениальную музыку!..


И вот, старался изо всех сил сочинить, что-нибудь гениальное, чтобы эти ножки в пуантах — радовались под его симфонический оркестр!.. И вот... Та-дам... Там-та-та-дам... Там-та-та-дам... Там-та-та-дам!.. И понёсся вихрь! И понёсся вальс! И вместе с дождевыми каплями! С летящей, но не улетающей листвой! С балериной! С её ножками и пуантами! С её пачкой! Всё несётся! Кружится! Кружится!


Та-дам! Там-та-та-дам! Там-та-та-дам! Там-та-та-дам! О волшебство! О сказка!.. О нирвана!.. Вот же, где счастье! Вот же, где отрада! Вот же она Благодать! Благодать-то где Господняя!.. Он быстро, дрожащими руками, хватался за ручку и ну чертить нотную грамоту... И в сердце так приятно и больно щемило... И сердце обволакивалось, какой-то патокой и туманом... И всё сознание обволакивалось этим туманом... О как же он был счастлив в эти минуты. О балерина! О моя отрада!


Она всё знала про него. Знала, что он гений, знала, что он непризнанный гений. Но, что делать? В России каждый второй гений! Всех же не признаешь! Он, как-то к этому относился спокойно. Главное записать мелодию! А там... что бог даст.


Он напевал ей иногда свои новые мелодии для симфонического оркестра — ну, как мог конечно!.. Она впадала в восторг, в экзальтацию от этого! Ну, потому что слух у девушки тоже был — и она могла отличить какие-то татаробашкирские и юкагирские напевы от гениального произведения.


Она его называла — король вальсов и утверждала категорически, что Штраусу далеко до него.
- Только не пей, мой милый, только не пей, - умоляла она его, - тогда я твоего барсика так приласкаю... Так приласкаю!.. что ты совсем забудешь об этой гадкой водке.
Он ей верил.


После встречи с ней, его действительно отпустила паранойя. И он не верил себе, но смело входил в любой магазин на трезвую голову; смело подходил к продавщице! и даже говорил:
- Дайте пожалуйста хлеба чёрного!
И кто-то здесь скажет, что это ведь совершенно плёвое дело — так сказать это... а для него это было восьмое чудо света. О какие бывают мороки и сумасшествия.


Она в нотах ничего не понимала, но слушая его мелодии — когда он пел — вернее напевал их... всё время посылала его с нотами в консерваторию.
- Или хочешь — я сама туда скажу!.. - порывалась она всей душою.
- Любимая, успокойся, - говорил он ей в великой скромности... потому что действительно был человеком величайшей скромности. - Ну, кто меня там ждёт? Кому я нужен?


- Тебя ждут люди, эту великую музыку должны слушать все люди — и одухотворяться!..
- Любимая, милая моя... - говорил он обычно ей, как-то так, - ну, кто слышит молитву? Даже рядом с тобой стоят люди, а твоей молитвы к Богу не услышат. Но земля вертится и мир живёт только благодаря твоей молитве к Богу...


Ведь, вот ты сама только посмотри, что происходит. Ты молишься и соединяешься с Богом во время молитвы — и ты возносишься, а Бог сходит на Землю... Ну, потому, что — подобное к подобному! И вот, сходя на наши нивы, в наши пенаты, в нашу юдоль скорби и слёз — Бог своим присутствием здесь — облагораживает землю... Осветляет её... И даёт нам воздух для дыхания... Вносит Свет — потому что страх и ужас — это только в темноте... а на Свету уже ничего не страшно... И даёт нам воздух, кислород для дыхания.


Знаешь ли ты, что такое воздух для дыхания? Когда есть воздух для дыхания — тогда золотятся купола церквей... Звонят колокола и Отрада, и Благодать нисходят на землю!..


А когда нет воздуха для дыхания — тогда взрываются храмы... И люди это, уже не люди — а убойные единицы. Это уже идущие строем серые шинели — на убой. Это идущие строем — убойные, дизентерийные зэки; и кожа их покрыта гнойными язвами — панарицием, и одежда их покрыта вшами и гнидами... и ужас в глазах у всех... и только бесы в глазах у всех. И все идут только в ад.


А когда на Земле начинают молиться — картина кардинально меняется... Люди вдыхая воздух и выдыхая из себя молитвы — помогают Богу нисходить сюда... и строятся храмы и золотятся купола, и сияют кресты.


Так же и с творчеством... Ведь Бог не может, чтобы не нисходить к своим детям — спасая их во тьме... И поэтому — если нет молитвы — Бог сходит на землю с творчеством — когда с Богом... с творчеством Божиим, происходит сотворчество. Понимаешь теперь?


Если я пишу и сочиняю, что-то Светлое, волшебное, сказочное — то вместе с этим, вместе с творчеством Божиим — сюда и воздух идёт на землю! И Бог идёт на землю, и помощь вместе с Ним! Так же, как и вместе с молитвой. Так же, как с молитвой пустынников — находящихся незнамо где — в пустыне, или в таёжных лесах России — сюда на землю идёт Спасение и Благодать.


- А как же все другие люди, которые тоже хотят присоединиться к этому волшебному творчеству?
- Ну, милая моя, это же, ну, как Бог даст. Это уже, как Бог даст. Я знаю одно, что Божественное творчество — это когда искусство ради искусства. Ни ради славы, ни ради денег, ни ради возвеличивания — тогда только это искусство. А с этим багажом — когда тебе не надо - ни славы, ни денег, ни доказательств себе, что ты лучше других...


А? С багажом-то с этим трудно как-то идтить в ту же консерваторию — жахать там кулаком по столу и кричать: «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина — Я принёс гениальное произведение!» А? Не стыкуется это всё с творчеством-то Светлым от Бога!
- Я должна это сделать! - восклицала здесь она. - Это моя миссия здесь на Земле! Донести твою Божественную музыку до людей!


- И тебе не надо ничего делать; да ты поверь мне. Искусство, оно, никуда не денется — оно же всё равно от Бога. Если ты куда пойдёшь — то сразу же появятся мысли о славе; чтобы прославиться — потому что, мол, Я лучше других... Поверь мне! Ничего не надо; Божие искусство никуда не пропадёт — и всё одно появится в этом мире — цветами ли душистыми, воздухом ли пьянящим! Родничком ли  журчащим — вдруг, пробившимся из ниоткуда!


Это как, знаешь, разные там открытия учёных. Все спорят — кто, там, что первый изобрёл? А никто! Это открытие сразу же озарило нескольких человек — в разных частях земли — снизошло, так сказать, свыше! Вот и всё! Так же вот и в искусстве. Вот я тебе, если хочешь, про музыку сейчас расскажу.


Слышу я премьеру песни акой-то! Причём — ни раз и ни два такое было, а десятки раз. Слышу, значит, я премьеру песни! Музыка знакомая до боли — вот иначе не скажешь! То есть буквально, что с ней я вырос и прожил всю жизнь. Начинаю вспоминать — да нет, вроде — нигде и никогда, я это не слышал... Но мотив-то знакомый с детства!


Вот, как ты это всё объяснишь? А так и объяснишь только, что нисходят от Бога разные искусства — и улавливаются вроде так всеми... Но вот так, чтобы вдруг, выразить! Доходит только до одного. Ну, может приёмник у него более улавливающий «Грюндик» - так сказать; и он может слышать по нему голоса из-за океана... А скорей всего это просто тайна...


Вот тайна и всё. Почему одни улавливают музыку, другие нет... Тот человек, который молится, или создаёт что-то Светлое... Ну, творчество, какое-то Светлое... он перестаёт плавать в бездонном океане — мрака, ужаса, неизвестности... когда непонятно — кто и когда схватит тебя снизу и утащит вглубь океана.


Он своей молитвой, или творчеством создаёт остров в океане (можно ещё его назвать океан: суеты, маяты, миражей, духоты...) Своей молитвой он зажигает маяк на этом острове, чтобы Господу Богу было видно — куда в океане причаливать... Где есть твёрдая земля, Свет, родниковая вода.


И вот, через любые: бури, шторма, ураганы и тайфуны — начинает плыть этот остров — спокойно без суеты... Или верней ураган проносится мимо него, а остров всегда стоит на одном месте. И на этом острове всегда есть, где укрыться от любого тайфуна. И скалы есть поросшие соснами, и пещеры есть среди сосен... Ну, это для гостей.


А сам хозяин начинает спокойно жить в белом домике возле маяка — который каждую ночь возжигает своей молитвой. Этот остров в океане — это блокпост — для Божеских кораблей и вертолётов; это форпост для них, это крепость с маяком — вот что такое - человек молящийся.


Да многие с ним спорят (кто не молится) и говорят, что они, мол — враги постоянства... что они, мол, только свободные и носимые ветром, как медуза такая есть парусник (португальский кораблик), что они, мол, не хотят быть прикованными на якоре нигде! Ну, что тут скажешь — тут нечего сказать. Поэты они везде есть.


У чукчей вообще нет слова свободный; это слово заменяют два - «Сорвавшийся с цепи». И это, по моему наиболее точно вообще определяет понятие — свободный. Быть вечно гонимым ветром, находиться в постоянном страхе — или пред ураганом, или пред акулами... Понятно, что от этого вырабатывается адреналин; но это, как говорится, на большого любителя. Это если смотреть на это с поэтической точки зрения — которая далека от жизни.


Тем более, что независимости вообще нет нигде во вселенной; и поэтому — если ты перестаёшь быть зависимым от Бога, как ты, тут же, становишься зависимым от сатаны. Свободным никакой человек не будет никогда. Свободным от чего? От обязательств? От долга совести? От моральных устоев?


И самое главное, что перестав быть у Христа за пазухой — ты, вот уже действительно, становишься самым настоящим рабом низких страстей. Ты уже и без них не можешь и с ними — одна мука. Не жизнь здесь уже становится, а одна сплошная мука. Этот ад, близко даже не сравним — если ты раб Любви.


Раб Любви — это значит, что ты жизнь готов отдать за других людей — как герои на войне. Раб Любви это значит, что ты всю жизнь готов кого-то спасать; и вся твоя жизнь посвящается только одному — это Спасению. Раб Любви это значит — не мсти никому, уйди от зла; раб Любви это значит — прости всех — живи в мире и добре. Раб Любви это значит — жить только с одной женщиной — потому что если наоборот — тогда ты получаешься раб полового органа... и т.д. и т.д. В общем если это рабство Любви — то я выбираю только это рабство — чем вечные муки.


Так и моё творчество, милая, у меня есть остров со скалами и соснами — на нём светит маяк. Иногда ты видишь это остров в океане бурь и ураганов — когда слышишь мою музыку; когда влюбляешься в мою музыку... И вот, нежная, хочешь чтобы и все видели этот остров и любовались им...


А зачем, милая? Этот остров такой же, как и миллиарды других — в нашем мире людей, в океане страстей; в океане низменных страстей. Одним островам дают показываться всем на заглядение (причём вне зависимости от желания их создателей), другим островам не дают показываться — другим на обозрение... и они остаются необитаемыми, таинственными и загадочными, и сказочными...


Ну, видимо так надо, милая; видимо в этом есть прок; в этом есть, какая-то тайна, какая-то загадка. Но это же ничего совсем не значит, милая. С чего ты взяла, что мы об этом должны обязательно всё знать. С чего ты взяла, что мы вообще должны знать все Вселенские тайны и загадки мироздания?
Пусть они будут эти тайны и сказки — никогда не узнанные, непознанные, неведомые.


5


Как один дурак, от лукавого, спрашивает: «Если бог создал мир, то кто создал самого бога?» - Или там: «Если кто-то создал нас — то кто же тогда создал их?» - И вот, сто мудрецов не могут ответить на эти дурацкие вопросы. Вот думают, думают — и не могут на эти вопросы ответить.


Но почему (спросим мы так, у всех только что вылупившихся цыплят) мы должны знать ответы на все поступающие вопросы от лукавого? Мы только что вылупились. Мир сложен до необычания. Мир многослоен. В мире бесконечное множество параллельных Вселенных; из которых множество Вселенных состоящих из наших мыслей.


В других Вселенных вообще отсутствует время. Вот нет там времени и всё тут. Причём это основные миры, где нет времени — они главные! То есть там никогда не было — ни начала, ни конца; нет времени — значит, было всегда! Значит, это было всегда! И никогда там не было начала! Такой ответ устроит вылупившихся и зарвавшихся цыплят?


Если не устроит — то, кто же вам поможет? Бог был всегда, Любовь была всегда — как бесконечность. Где у бесконечности начало? Где конец? Нет у ней - ни начала, ни конца. Так и у Любви — она была всегда. Такие все Светлые миры.


Другое дело, что нас кто-то создал; и у нас есть начало. Но это же совсем не значит, что и у всех должно быть это начало — ежели время, понятие растяжимое, как незнамо что; а может и вообще отсутствовать, как любая материя. Как камень может отсутствовать где-то — так и время может отсутствовать полностью.


И нам говорят — вливайтесь в наши непостижимые миры, где вечное счастье. Нам говорят — присоединяйтесь, существа имеющие начало, присоединяйтесь к нашей вечности. Но мы, вдруг, начинаем задавать какие-то дурацкие вопросы и нас уносит от показавшегося вдали острова, от земной твердыни — обратно, в открытый океан — где всё так зыбко, где только одни опасности, где только одни муки.


Но вот, задаём вопросы — и значит, что мы шибко умные — не то, что другие все — которые идут все, как стадо баранов — незнамо куда.


Вот, что такое — мой необитаемый остров, моя милая — это тайна, это загадка, это сказка. И ведь совсем не значит, что эту загадку надо разгадывать, эту тайну нужно развенчивать. Может быть, мой — никем не найденный и не открытый остров — может быть, он нужен в нашем мире для того, что — ну, должны же быть тайны на свете; должны же быть загадки на земле...


Иначе и жить-то будет не так совсем и интересно — если всё будет открыто и везде будет наслежено. Не правда ли, что девственная природа намного привлекательней — чем те дебри в которые ты забрался несмотря на неимоверные трудности — а там валяется бутылка, или окурок. Там, где теряется тайна — там хочется только отвернуться, да и пойти в другую сторону.


Вот какой он был этот великий гений — её Любимый. Но конечно, как подзашибёт — дальше прямо, как по Райкину — так щас в двери ломиться: «Всех перережу! Всем кровь пущу!» - Ну, пугает конечно, пугает - да и чем?..


Он конечно перестал быть запойным, как до неё... Но на каком-нибудь корпоративе, или в праздник у родственников... Опять же, его скромность, не давала ему отказаться от водки-злодейки, от зелёного змия, от молочка — из под бешеной коровки.


И вот, после стакана водки, как говорила его любимая — у него менялось лицо, у него перекашивало весь фэйс; и его уже было не остановить от пьянки до полного отруба. После бутылки водки начиналась шизофрения; личность раздваивалась полностью. И весь то есть негативчик, какой в нём только был, который есть в каждом — вылезал наружу; и это был уже не он, а абсолютно другой — сумасшедший человек.


Он без слова: «Здравствуйте вам!» - брал за горло всех своих родственников — с которыми только что лобызался и начинал их душить. И спасала их от смерти только собственная сила, или сила друзей сидящих рядом.


Он начинал сразу же унижать её и словами и действиями — требовал от неё самозабвенного преклонения своему половому органу, обращался с ней, как с последней рабыней и проституткой, которую купил за три копейки...


Это было конечно феноменально — то есть небо и земля, рай и ад — как он менялся. Это было просто прямое доказательство всех слов Евангелия и слов Христа — как бесы заходят в человека во время сумасшествия и как они из него выходят, когда перестаёт действовать водяра.


Во времена Христа просто не было такой напасти, как пьянство. То есть не было искусственно вызываемого сумасшествия. В то время сумасшедшими были люди не справившиеся со своими страстями, со своими бесами — коих Иисус изгонял из их тел и переселял в свиные стада. Во времена Христа не было водяры — раз Он не излечивал от одержимости бесами пьянства.


Но её любимый, был, тем не менее, прямым доказательством — существования ангелов во плоти и демонов — во плоти человека. Не надо было ходить не к гадалке, ни в церковь, чтобы узреть существование ангелов и значит Бога; и существования бесов и сатаны, и значит ада.


Мы с вами находимся в одной из самых пьющих стран мира — в России, где искусственно вызываемое сумасшествие возведено в ранг — культуры народа. И у нас хватает совести говорить, что словесам: Нового завета, Евангелия, Иисуса Христа — мы не видим на земле доказательств!?


Да вы что, ребятушки, ополоумели что ли? Да вы посмотрите только на своих пьющих сродственников! Да тут никакой Вольф Мессинг не нужен! Да тут никакая «Битва экстрасенсов» не нужна! Никакая, как говорится, баба Ванга ни к чему!


Когда из милейшего и скромнейшего человека (дозы только у всех разные — у кого-то после бутылки начинается шизофрения; у кого-то после двух...) в вашего родственника вселяются бесы... и вот, он уже смотрит исподлобья, он уже ржёт по сатанински; он уже швыряет детей об асфальт, как куль с овсом; избивает самую свою любимую жену — в которой души не чает — как он её Любит... избивает свою мать, которую всю жизнь только и делал, что обожествлял — и она только чудом остаётся жива...


И не перечислишь всего того, что вытворяет человек — у которого от водки происходит раздвоение личности. Ведь что больше всего на свете боится человек? Это сойти с ума! Сойти с ума — больше всего боится человек — и убивать своих: детей, жену свою любимую, мать... ведь это же ужас!.. Именно этого ужаса больше всего боится человек.


Но почему-то начинает хихикать, когда паки и паки запускаются предновогодние шутки про неумеренное русское пьянство в Новогодние праздники; почему-то никак не может отказаться выпить на корпоративе, на дне рождения у родственника, даже на церковном Пасхальном празднике...


Ну, казалось бы, да?.. Ну, если ты больше всего на свете боишься сойти с ума... Ну, скажи ты, что ты сегодня за рулём; или, что у тебя гипертония — и что тебе пить нельзя; или, что ты пьёшь такие лекарства, которые несовместимы со спиртным — ну, болезнь такая сердечная... или просто аллергия на спиртное!..


Скажи, что я поддержу вас, ребятушки, но только минеральной водичкой, или лимонадом «Буратино»! Но нет... но нет и всё тут! Начинают почему-то опять же хихикать, потирать руки в преддверии пьянки, подшучивать друг над другом... Говорить вздыхая и сетуя, как о чём-то неизбежном: «Опять ханку жрать...» - как-будто это землетрясение, или цунами — которое не избежать.


Ну, неужели так уж хочется сидеть в тюремной камере возле параши и вдыхать миазмы, или в тюремном дурдоме?


И кому ещё в России, какие нужны ещё доказательства потусторонних миров? Какие доказательства бесов вселяющихся в людей и превращающих добрейших мужчин — так же в бесов, которые такое начинают вытворять, что ни в сказке сказать — ни пером описать.


И хватает совести у людей, у русских — выросших в этом аду пьянства и возмужавших так сказать в ём — говорить: «Покажите нам хоть одно доказательство бога, или бесов».
Ну, ребятушки... Ну, это, хоть немного-то, совести всё ж таки надо иметь. Вы выросли в аду шизофрении своих добрейших сродственников. Вы выросли в аду раздвоения личности своего родного папы, дяди и тёти — которые из добрейших людей становились последними бесами.


И бабушка уже бежала с ножом за своим любимейшим внуком... и внук садистически убивал бабушку, что не дала денег — добавиться водярой... И у вас хватает совести заявлять: «Где доказательства?» Да каких вам ещё доказательств надо??? Это всё равно, как стоять перед горой Эверестом доказательств и говорить, что Эвереста нет на свете.


Ведь не рождает же водка, или гашиш — какую-нибудь гамму соцветий в зависимости от личности человека... О нет. Совсем даже нет. Всё зависит только от дозы. У каждого человека просто своя доза в литрах — после которой он сатанеет (и это вселяет в нас обманчивую уверенность, что все люди разные при принятии спиртного. О нет. Совсем даже нет).


Вот человек — он белый и он скромный, и он добрый, и он душевный... И вот, он же, но уже не человек. У всех просто разная доза водки при вхождении в эту сатанинскую кондицию. И он апеллирует только скотскими чувствами — без грамма фантазий, или отступлений; из него лезет только одна чернота, вонь и ад — с адовой терминологией, словами адскими и поступками. Из него лезет именно всё то, что две тысячи лет назад изгонял Иисус Христос из бесноватых — в стадо свиней.


Именно это и задевало поддьячего больше всего. Почему этих скотов ещё и Любят?! а его не пьющего и не курящего — нет. Вернее конечно его тоже любили... но не те — кого он хотел, чтоб любили. То есть, примерно, так вот и думал подьячий, чтой-то вот, типа этого и думал он под уханье совы.


6


Стрельцы с Разбойнага приказу явились за Фомою на зоре вечерней. Ён, как всегда, валялся в отрубе и даже ухом не вёл — в ту сторону, что над ним сгустились эдакие тучи; а ведь спознания с нечистою силой вело его к допросу с пристрастием — с помощью раскалённых щипцов — пока не сознается.


И вот, едва накинумши на него кафтан забросили его, значится, в телегу и поехали в темнеющий лес, чтобы, значится, ещё до звёзд проехать его; и выехать из этой слободки в город. Но до городу не доехал никто. Все, как говорится, сгинули — как и не было никогда, как и не рождались ни в жисть эти имяреки.


Нашли после только телегу без лошадей; крови, значится, в телеге и возле обнаружено не было... а следы людские уходили в близлежащую топь, а потом вообще терялись. Ну, то есть, на мху-то на болотистом — следы-т человеческие долго остаются вмятые; даже надольше чем зимой на снегу. А тут, значит, следы четвертых людей идут по трясине, а потом, вдруг, просто исчезают - как-будто воспарили.


Следов же лошадей вообще не обнаружили. Лошади пропали возле телеги и тоже, как-будто испарились. Когда следопыты явились к дьяку Разбойного приказа и доложили об этом — то он, как-то так, даже задумался и почесал свою голову; а потом произнёс, как-то, примерно так:
- Да-а-а-а-а... нечистое это место.


Послал было стрельцов за полюбовницей Фомы — некой Анастасьей; да и та, как потом доложили стрельцы, как в избу-то входила — ещё видели, а вот куда потом делась? Ну, всё в дому и в подполе перерыли! пропала и всё... Только видели, как голубка белая с открытого окошка спорхнула... Но о голубке, дьяку Разбойнага приказу, докладать — то  ли постеснялись, то ли забоялись... Так и кануло всё это в туне.


Фома очухался на болотном островку в багульнике. Кругом него зеленела и цвела трясина, и кое где посередь болота — чуть возвышались островки — на которых росли кряжистые болотные сосны. Под одной из таких сосен и он лежал в расстёгнутом кафтане — раскинумши руки. Сильно шибало багульником — дурмановым болотным кустарником.


Он пошевелился и лёг на бок. Голова болела, тело болело — всё болело. Но больше всего, конечно, болела душа — потому что он опять ничего не помнил, что было вчера. Амнезия, как говорится, но он таких слов не знал.


И это вроде так кажется, что торфяные, мол, болота — ни лес густой, ни тайга, мол, не заплутаешь. Сосны редкие — чуток выше человека... Ну, если кряжистая сосна только стоящая на возвышенном островке — ну, два человеческих роста — не более. Но весь этот пейзаж  до того однороден, до такой степени одинаков - на равнине (ни гор, то есть, ни скал — никаких ориентиров), что стоит только без ориентира пройти метров двадцать по трясине — оглянуться и ты уже заплутал.


И ты уже потерян и плывёшь в состоянии гроги — куда идти? Что делать? Единственное спасение на торфяных болотах  (если, конечно же, как всегда нет солнца) это чесать в обрат — по чётко отпечатавшимся во мху — своим же следам. Но если, гдей-то в багульнике, или в голубике потеряешь свой след — то всё! Просто — пиши пропало.


Или, как в случае с Фомой — следов и не было никаких... То есть он оглядел так окрест. Следы в трясине должны были отпечататься по любому... Ну, он был не новичок на торфянике. Но вокруг острова простиралась только девственная и целиковая трясина, которая цвела всем своим разноцветьем — мхов и лишайников. 


«Капец...» - подумалось ему. Вообще он был из тех людей, которые, в самых, что ни на есть, экстремальных ситуациях — или ржали как дураки, или вообще ничего не делали. Замирали и всё тут. Ну, по идее-то было и алогично в его ситуации: рвать на себе рубаху, прыгать на месте, выкорчёвывать и трясти за ствол кряжистую сосну.


По идее-то все другие варианты были и дурацкие — на его месте — кроме  как замереть на одном месте и вообще ничего не делать. Хотя всё это — всё... как-то мало его задевало. Все его помыслы и энергия были направлены на то, чтобы вспомнить - хоть что-нибудь из вчерашних событий.


Естественно, что он помнил, как он выпрашивал у Анастасии похмелиться бардою — после того дурацкого праздника — именин у тестя. Вот уж действительно — собака!.. Привяжется со своим винищем — не отвяжется — как банный лист. «А я, как последняя тряпка, - думал так далее Фома. - Нет, чтобы послать куда подальше этого тестюшку.


Дак нет, ну, как же... Отец Анастасьи — и под мою свирель вишь ты — его слеза прошибает, когда нажрётся до посинения. А после ендовой вина... это уже всё. Я уже себе не принадлежу. Что потом вытворяю — это одному богу известно. Точнее конечно же — не богу, а чёрту. И вчера никак не мог перетерпеть похмелье...


Ну и радовался бы, что не уходил позавчерась тестюшку до смерти. Нет, вспомнил, что у жены, на чёрный день, припрятана бардень... Уж как скулил, как умолял, чтоб не подохнуть — хотя бы пол кружечки... Даже невзирая на то, что Настасья вспомянула ему, как позавчерася отыграв на свирели тестю — любимую его мелодию и доведя его до слёз... он пошёл за ножом, чтобы зарезать любимого тестюшку!!!


И только что жена и остановила... О Господи! Слава тебе Господи, что у жены моей Настасьюшки — сила, как у Ильи Муромца! И слава Богу, что у меня её, совсем то есть - нет. Как говорится — бодливой корове бог рог не даёт. Она меня только одной рукой берёт за шкварник, другой берёт за руку с ножом — и прижимает своим двухсоткилограммовым телом к полу — так, что я и пикнуть не могу.


Кабы ни её тринадцатипудовое тело — давно бы мне петь матушку репку — под кнутом палача. В Разбойном бы приказе ужо — намотали бы сопли на кулак — за озорство-то за моё, да за шкодливость. О слава Богу, что у жены-т моей Анастасии — силища такая... в отличии от других женщин — которых ветром сдувает — чуть покрепче... У такой бы супруги я и тестю бы горло перепилил, да и её бы толканул куда и она бы об какой сундук виском приложилась. И два трупака, как с куста.


Нет по началу, это да... когда и она весила не столько... Познакомились-то мы с ней — он раза в два поменее была... хотя тоже конечно была крупная женщина — дебелая так сказать. Она меня за свирель полюбила, а я был абсолютно к ней безжалостен — как собственно и ко всем другим. Любви-то точно у меня к ней никакой не было по началу — половуха одна. И был я безжалостен и к себе и к другим, и к ней в том числе — вино, как говорится, к этому располагало.


А половуха что?.. Страсть утолил, а зачем тебе ещё этот человек, который рядом — который и воняет и пердит и т.д. Как говорится: «Закрой рот, дура — я кончил!» - да и на сторону».


Как же это произошло с ним? Как же это случилось и сталось с ним, что он, вдруг, влюбился в неё? И скорей всего — только благодаря Анастасье и засветился вечный огонь в его груди. Не огонь всепожирающей страсти — этот огонь отвратительный. Нет. Совсем нет.


Свет во мраке — это да. Зрение у слепого кутёнка — это да. Как человек всю жизнь незрячий — вдруг, прозрел. Никто и никогда не жалел его в жизни — и вдруг, пожалели. Никто и никогда не прощал его в жизни и вдруг простили. Это такое чудо... От этого тают сердца... и слёзы... и начинают течь слёзы...


Раньше ж, как было у него? «Нажрался? Ах ты, гад! Да будь ты трижды проклят, скотина! Все деньги пропил — на что детей кормить? На какие ши-ши? Иди работай, скотобаза! Деньги зарабатывай, гад! Настругал детей — соизволь кормить!» - И вроде бы всё правильно, и вроде бы всё верно... но какая уж тут Любовь???


Когда ты еле живой от алкогольного отравления, а тебя гонят на работу вкалывать. Какая уж тут Любовь?.. Где тебя не любят, а преклоняются пред тобой — когда ты сильный... но не дай бог ослабнешь — преклонения пред собой больше не увидишь. Да нет... это что-то из в мире животных — из прайда львов. Пока ты сильный — ты у львиц в почёте... но если ты проиграл бой — твоё место на помойке.


Где нет Любви — там пошло, мерзко, гадко. Хоть и детей целая куча... а нет Любви между родителями — и всё мерзко, и всё гадко, и всё пошло... и до такой степени, что — или мать у детей повесится, или отец вздёрнется. Где нет Любви — там нет ничего. Там только холод и пустота.


Так прожил он всю жизнь, как на вечном сквозняке — в метрополитене - вроде и народу много, но один только сквозной холод кругом — ведущий к воспалению лёгких. Он и пить-то начал — не от хорошей же жизни. А так вот, однажды понял, что если не выпьет — то просто сойдёт с ума.


Это с ним было в Армии, где человек особо приближается к сумасшествию — от Арктического хлада в душах людей. Хамство, пошлость, скотство, быдлятина — доходят до такого градуса, что человек, вдруг, становится уверен, что если не выпьет — причём сейчас же — любого дурманящего напитка:
то «крыша съедет», «фляга потечёт», «планка рухнет»...


В этих ситуациях только вино тебя и спасает от сумасшествия — только вино тебя: жалеет, согревает в Арктической пустыне, утешает... Только благодаря вину ты снимаешь перенапряжение от стрессов, переключаешься, расслабляешься.


Но если ты не сошёл с ума благодаря алкоголю — то изволь за это заплатить алкоголизмом. Когда уже от любой ситуации, которую вполне даже пережил бы! и можно пережить... но ты тянешься за бутылкой, за стаканом, за водкой. Так же было и с Фомой — однажды, или дважды в жизни — алкоголь спас его от сумасшествия — и сделал его за это - своим рабом.


Но появилась женщина Анастасия и он понял, что не только вино может его жалеть (которое, кстати, после жалости (релакса, как говорится) сдирает с тебя потом живьём всю шкуру), но могут жалеть и люди.


У неё он был всегда прав. Ну, так, когда не в меру разойдётся — прижмёт она его своей богатырской ручкой и он угомонится. А так, когда всё более-менее пристойно, как говорится — только и смотрит в его рот — какие перлы её любимый ещё выдаст?!


С бодуна, на работу — в жизни не погонит. Ну, нет у человека сил, ну, болеет он... ну, значит, так тому и быть. Отстаньте все от него! Оставьте больного человека в покое! Деньги? А что деньги? Нету денег ни копья? Дак что теперь? Гибнуть что ли из-за этих денег?


А если бы он умер ночью — с этой браги, или вина? То, что бы тогда было? Конец света? Так же и с вашими деньгами — нет денег, но конца света, в связи с этим — как-то не предвидится. И без денег люди живут и не умирают. И вообще — деньги для человека, а не человек для денег. Будут откуда-нибудь деньги. Бог даст — в окно подаст. Жить только надо по Божески — так вот глядишь и в окно подаст.


Ну и как? Ну и что? И повыгоняли его со всех, значит, работ — с каких только могли повыгонять... Ну и что? Жили с нею и вообще даже без денег. То тестюшко с помойки, что-нибудь притаранит (ну, тесть, он вообще был насчёт - чего, где достать — большой затейник) — то свёклу кто выбросит, а он уж — тут как тут! Ну, знал, где и что и когда выбрасывают! То репы притарит — опять же — ктой-то выбросил (то ли кому кажется мала размером, то ли покажется что пропала...)


То сын ейный — Анастасьи — с охоты чё притащит; сын-то её был охотник — конечно всё на продажу; но, когда знает, что у матушки есть нечего — завсегда что-нибудь да припрёт! Деньги это далеко даже не самое главное в жизни. Деньги это одно из!.. Одно из условий существования. Причём дороже денег можно наперечислять целую кучу чего.


Например воздух... И казалось бы, здоровому человеку — а ничего воздух не стоит; сам как-то, мол, вливается в грудь. А это-то не так. И стоит только заболеть и ты понимаешь, что всё это фигня — и деньги ничего не стоящая бумага... только бы дышать, дышать, дышать... с той же, хотя бы астмой... только бы воздуху, воздуху, воздуху. Это вообще с любой болезнью понимаешь, что только бы ушла боль... а всё остальное, как-то делается мелко;


и что деньги это вообще, какая-то грязь из под ногтей — только и делающая, что действующая на нервы — своей пошлостью, мерзостью, гадостью.


С любой болезнью, когда ты вызываешь «Скорую» - взываешь за помощью к людям, взываешь когда за спасением к людям — к их доброте, к их сочувствию, к их любви... когда ты орёшь в трубку: «Приезжайте быстрей!» - ты, как-то ведь совсем-совсем даже и не думаешь ни о каких деньгах! «Спасите!» - и всё на этом! «Помогите!» - и всё на этом.


За какие деньги ты купишь себе здоровье? Да ни за какие! Спроси у животных, как им живётся без денег? Да они и не думают даже никогда в эту сторону. Солнце всходит — это да. День настаёт — это да. Ночь — это понятно. Еду нашли — можно жить. Не нашли — надо искать.


Да, ещё в туалет сходить — это конечно. В туалет сходить намного важнее денег! В банк, как говорится, под проценты не положишь! Так и жизнь вся у них проходит и не ведают ни о каких деньгах и не нужны им они!


А Любовь ты купишь за деньги? О нет — Любовь не купишь ни за какие деньги. Можно купить половуху (которая к Любви не имеет никакого отношения) — это туда-сюда-обратно — тебе и мне приятно — после которой: мерзко, гадко, пошло. Там, где нет Любви — в любых отношениях — только одна грязь — за которую стыд один, позор!.. Позорище и ничего больше.


И поэтому Анастасия, как-то понимала — что такое жизнь, что такое Любовь... и какое место в этом занимают деньги. Что — да, это нужная часть жизни. Но делать акцент на этом; ставить деньги во главу угла! Ну, нет, ребятушки... Это надо быть сумасшедшим, чтобы так считать.


Есть деньги — хорошо; нет — и так проживём. И только поэтому и была в ней Любовь, и только поэтому она и Любила. А иначе, как же Любить — если деньги главное, а муж ваще никакой... То есть, не то что там никакой... Не в смысле там — то работает — то не работает. А в смысле в том, что вообще — ну, никакой.


Он, какое-то время — просто сошёл с ума. То есть был абсолютно сумасшедшим человеком. Мало того, что спилась его бывшая жена, которая раньше — всё время трясла с него деньги... Дак ещё и дети его — все почему-то! дружно собрались и уехали к матери — хоть и были мал-мала меньше.


Хотя новая жена его Анастасия приняла детишек как своих и любила их как своих — и поила и кормила и ухаживала... и ни месяц и ни два, а цельный год! И приехали они вообще-то к нему спасаясь от своей алкашки-мамы и её ухажёров (ну, тоже, конечно, алкашей...) Что их сподвигло уехать всем — к своей родной маме? Этого он так никогда и не узнал...


Но сначала он крепко запил — потому что жизнь, как он сам выражался — потеряла для него всякий смысл. А потом, когда деньги кончились — он просто ушёл к своей старой бабусе — жившей в ветхой избухе — и поселился у неё.


Бабушке его было в то время — лет так за восемьдесят — во рту ни одного зуба; глаза мутны, как болотный туман — вдобавок бабуся его была ещё и ведьма — то есть характер был прямо скажем — не сахар... но внучок, как говорится, родной... куды ж деваться-то?


Бабуля приторговывала травами — д разными, да кореньями — на что и жила. Внучок же подселившийся, Фома, ходил ей до лавки — за крупой, да за мукой — ну, типа помогал. Иногда правда, зараза, деньги бабкины он пропивал — ну, такая вот была скотина.


Но делать неча — повоет, повоет бабка — да снова дальше живут... По полкам пометёт — крупы в чугунок, да из мешочков тряханёт, да по горшочкам пошкребёт... Сусеков, да  амбаров-то — роскоши-т такой — у них ни в жисть не было. И в помине не было.


А он... А что он?.. Да ничего! Когда пропивает бабкины деньги — уж так надеется... уж так надеется, что уж сегодня непременно же он сдохнет! Тем более, что предпосылки-т, к этому, у него завсегда были. Сердце у него, как-то всю жизнь — уж так бабахало... так бабахало... Ухало как-то чересчур уж 
сильно.


И вот, как забивать совсем уж начнёт — так тут же он слабнет и обмякает, как тряпка и потом липким покрывается... «Ну, - думает, - уж всё... - истекая холодным потом... - теперь уж непременно сдохну...»


Ан нет, глядишь — полежит-полежит — да вдругорядь отлежится. То бабка его листьями калины да смородины отпоит, да укропом с ромашкою... глядишь и оклемается. Глядишь и отудобеет... Прям как птица Феникс из пепла. И сила не пойми откуда в члениках-то снова появится. И вот, снова оживёт.


Но лучше бы не оживал — уж так его душа болела, так болела... Что он никому ненужный элемент на этом свете! что даже дети от него все уехали!.. что так вот — просто дрянь, а не человек... что с бодуна белы рученьки его, как-то, сами так собой — не только тряслись, но и искали: верёвочку, кушачок, уздечку — чтобы только удавиться...


Ну, не было у него никаких вот других и желаний-то — в та пары — ну, в смысле — как только повеситься. И вот искал так, искал верёвочку трясущимися-то ручонками — и находил... И начинал уж прилаживать к шее-то, к своей, могутной. Да всё как-то — ни в тему, ни в лад-ни впопад, ни во время... то одно — то другое... То бабка зайдёт — да ручонками своими зачнёт всплёскивать, да причитать... то Настасья придёт — да в окошко-то и стучится.


Да, что ж это такое? Ну, слезет он с лавки, откинет засов:
- Ну, что?.. Что?..
А она стоит, да улыбается.
- Зашла вот, на тебя посмотреть, как ты тут живёшь-поживаешь — добра наживаешь...
- Какого добра? О чём ты? - мотает он балдою. - Скажешь же... Добра... Зачем мне добро?.. - пройдёт он к окошку да сядет возле.


- А ты уже и вешаться собрался... - пропоёт Настасья стягивая кушачок с перекладины.


7


Он молчит, смотрит в окошко — где на поваленном, чёрном и сгнившем заборе — шебуршит сорока; да воробьишки с той стороны окна моются в дождевых каплях — распуша свои пёрья на подоконнике. «Какая пошлость... - так думает он, - И все чего-то хотят. Чего-то хотят. Один он ничего не хочет. А зачем? Когда всё пошло, мерзко, гадко. Ну, живёшь, живёшь — и что? И так - дрянь одна; и сдохнешь — дрянь одна».


- Как живёшь-то? - сядет Анастасия напротив.
- Да как живу... Ты скажешь тоже... - мотнёт он головой.
- Пойдём ко мне. Соскучилась я по тебе.
- А чё к тебе?
- Ну, здесь бабка, понимаешь? А я соскучилась...
- Ну, скажешь тоже соскучилась... - торкнется он головой в окно. - По ком здесь скучать? Дрянь одна, а не человек.
- Это с чего это ты взял?
- Да так уж... - глядит он в окно.


- Захвати свирель с собой — давно не играл.
- Вот скажи, зачем я тебе? Ну, что ты меня не оставишь в покое?..
- Я тебя Люблю.
- Меня? А за что меня любить?
- Любят ни за что-то... А так... - Настя смотрит в тоже окно, что и он. - Любят ни за что-то.


- Странности ты говоришь одни. От меня ни толку, ни проку. Одно лишь сумасшествие, - мотает он головой. - Вчера вон бабку чудом не придушил. Тебя столько раз порывался убить... Сила только одна тебя и спасает.
- И не только сила, но и слёзы... - заглядывает Настя в его глаза снизу. - Ты помнишь?
Он мелко трясёт головой в знак согласия.


- Я ж тебе сколько раз говорила — ну, хочешь ты выпить — ну, вспомни обо мне... Я же тебя так приласкаю, что никакого ты вина не захочешь. Нет скажешь? Нет? - заглядывает она в его глаза.
- Ну, зачем я тебе? Для чего?
- Я же тебе сказала, что я тебя Люблю.
- Но любят за что-то... Хоть за что-то... Ну, от меня же толку, как от козла молока... Дети и те уехали.
- Дети приедут, что об этом говорить... А Любят ни за что-то...
Любят потому что Любят.


- Странные вещи ты говоришь, Настя. Я с таким не сталкивался.
- Да брось-ка. А бабушка твоя — сколько твоих закидонов терпит? И ничего. Лечит тебя и холит, и нежит; и спасает без конца и края — за то, что ты её последние деньги пропиваешь. За что она тебя Любит?
- Нет, ну, тут, как бы родственное.
- Родственное? Ты что никогда не слышал, как сродственнички друг-друга травят, да ножами охаживают? Да какими только садистскими способами не уничтожают друг-друга. Детей-то своих убивают, как кутят слепых. Родила, да забросила собакам. Что, не встречался с таким?


Фома кивает:
- Так оно...
- Ну и что тогда? За что тебя бабушка Любит? За то, что ты вчера её чуть не придушил, или за что?..
- Вопросы у тебя конечно...
- Вот такие вопросы. Какие есть. Возьми свирель с собой — поиграешь мне на ней. А потом я поиграю на твоей.


Фома просто, как-то не знал, как вести себя с этими дамами?.. 
Как-то не понимал он это всё. Они как-то не вписывались в его теорию — пропадай моя телега — все четыре колеса!


Ведь, ну, всё было ясно! Все окружающие его — есть мерзость! Это понятно. Рыба ищет где глубже — человек где лучше — это понятно. В вечной борьбе за жизнь побеждает сильнейший и оплодотворяет всех самок — это понятно. Что наша жизнь?.. икра! Ловите миг удачи — пусть проигравший плачет — это понятно. Кто успел — тот и съел. Это понятно.


И вдруг бабушка и Настя — берут так и разбивают всю эту стройную и понятную систему мироздания. Где любому человеку только и остаётся, что повеситься — ну, раз слабый должен освободить место сильному. Когда любой из нас заболеет и станет слабым? не знает ведь никто. Дак не лучше ли сразу же и отравиться?


И его первая жена — первое этому подтверждение; она всегда там, где сильный. А слабый должен сдохнуть. И дети уехали к ней — потому, что там свобода и воля — то есть лучше чем здесь!


И вдруг, Анастасия, да Лукерья Потаповна — его бабушка — просто ломают всю стройность!.. Всю эту кристальность Арктической стужи. Такая ж стройная теория была! Снежинка к снежинке. Льдинка к льдинке. Отморожение к отморожению. Воспаление лёгких к воспалению лёгких — с летальным исходом; это ж любо дорого!


И вдруг — трах-бах... Что такое? Бах-трах!.. Что случилось? Что за невидаль? Что за алогичность? Какая-то оттепель. Откуда-то ростепель... Какие-то цветочки. Ну, ребята, мы так не договаривались. Умерла так умерла. Замёрзла так замёрзла. Зачем это нужно? Мы уж, как-то привыкли в этом аду... и сами как-то уже сумасшедшими стали. И давно уж другую жизнь не чаем.


Но ростепель и всё тут. И бегут ручеёчки и звенит капель... Да что ж за чудо?! Откуда это?! Недоумевал он всё время.


- Ты вот что, Настя, ты зря это всё...
- Что зря?
- Ну, вот это всё...
- Что?
- Ну, музыку эту...
- А ты хочешь удавиться и чтоб никто тебе не мешал в этом?..


Фома опять уставился в окно.
- Ты думаешь, что ты первый здесь такой? Что умней тебя здесь доселе не было? У меня одной только, до тебя, было четверо и все сгинули от пьянки — кто удавился, кто замёрз, кто в реке утоп — все сгинули в пьяном угаре. Все считали себя самыми умными на планете Земля. Все считали мир вокруг себя одним дерьмом — и даже вот, в голову никому не приходило, что дерьмо это они сами.


А мир миллиарды лет жил до них... миллиарды лет будет жить после... И вот, в этом бессмертном мире — какой ты сам — такие силы ты вокруг себя и концентрируешь. Чтобы узнать кто ты сам? Хорош ты, или плох? Ты посмотри просто вокруг себя и ты увидишь — кто же ты такой есть.


Если вокруг тебя — тюрьма, параша, вонь и подонки — то сам значит ты и есть этот подонок. Не они то есть разбойники, а ты разбойник! Если вокруг тебя блевотина, пьяный угар, бред сумасшедшего, сумасшествие — то этот мир вокруг тебя ты создал сам. Не кто-то сумасшедший вокруг тебя — а сам ты сумасшедший.


Сам посмотри вокруг себя — только без дураков и без балды. Не на таких же пьющих как и ты хануриков, а на других людей - и ты увидишь, что мир бесконечно разный. И тот кто не пьёт, а занимается творчеством — то вокруг этого человека только творчество и весь он растворяется в этом творчестве.


Если врач какой-то всю жизнь спасает людей, или в МЧС там кто работает, или не важно даже кто чем занимается — но он старается для людей, как-то улучшить жизнь их; как-то отдать всего себя ради людей — то этот человек никогда не окажется среди подонков в тюряге, или в беспросветном аду сумасшествия — как ты.


«От тюрьмы и от сумы не зарекайся» - придумали подонки, чтобы оправдать себя и возвести всех людей к единому знаменателю. Дело случая, мол! Кому как повезёт! Кому-то, мол, повезло и он на воле... а другой вот Я — по воле случая «на киче парюсь». А люди-то все мол одинаковые - подонки.


Да нет. Не так это всё. Есть основной закон космоса — он гласит — подобное к подобному. И добрая бабушка — лечащая травами людей - никогда не попадёт в тюрьму и не станет услаждаться тюремным жаргоном — эдакой мудростью выгребной ямы; мудростью уборной.


Вы скажете — сколько по пятьдесят восьмой статье (враги народа) загремело интеллигентных людей в СССР - во времена Сталина. Когда именно интеллигенцию впихивали к отъявленным подонкам. Но кто Божественную страну Россию привёл сначала в полное безбожие, а в связи с этим в ад? Кто, как не интеллигентные круги?


И поэтому этим чистеньким и холёным интеллигентам — в белых рубашечках — оказавшихся, среди уголовных подонков... этим интеллигентам, которые всю жизнь ратовали — на засилие царизма и как церковь одурманивает народ... Им можно было только сказать — а что вы так злитесь? Почему вы так злитесь на советскую власть?


За что вы боролись — на то и напоролись. Вы всю жизнь боролись за свободу от церкви, за безбожие! Хватит мол дурить тёмный народ! Вот вы попали в мир без церкви! В мир без Бога! Вы хотели в мир без Бога?! вы попали в мир без Бога. Какие могут быть вопросы? И что вы так серчаете?
(Конечно Анастасия в 17 веке — так не могла говорить... но мы-то с вами понимаем, что она говорила, чтой-то типа этого).


Д тоже самое и со всеми остальными. Ни за что - ни про что — в тюрьму не попадают. Попал к подонкам? Значит сам есть подонок. И мало ли в чём это может выражаться?! Обязательно что ли по улице с ножом бегать, чтобы быть подонком?


Разбойник может, самое большее, душу невинно убиенную — отправить в рай. А вот, например, тот же интеллигент-безбожник — может ни мало душ действительно погубить — уведя их от Бога. И кто из них душегубец? Разбойник, или интеллигент?


Или ты, например, вдрызг религиозный старец — и с детства подвизался в православии — воцерковлённый так сказать вдрызг! Но пропагандируешь ни Бога-Любовь, а бога царя... Говоришь так — бог, мол, тварей накажет, бог мол осудит. А говорить на Бога-Любовь, что Он де накажет и осудит — сие есть богохульство. Богохульство говорить, что бог накажет.


Может ли судить и наказывать — Любовь?! Может ли судить и наказывать — Свет?! Это богохульство. Наказывают люди сами себя — вливая в себя к примеру водку. Бог в них водку вливает, или они сами себя травят и наказывают? Да, так-то вот и со всем остальным — люди сами себя наказывают.


Но у нас это половина священников-то не понимают — не то что простой народ. То есть, когда священник говорит, что бог, де, накажет грешников!.. (и казалось бы, что же здесь необычного — это ж прям — одна из основ Христианства!) то он этим говорит, что бог наш не Любовь!


А кто же тогда наш Бог — если не Любовь??? Это вопрос к тем священникам. Если главное в Христианстве — это Возлюби врага, стань подобным Богу... Ведь Бог Светит всем — праведным и неправедным. И вот, ребятушки, так и получается, что религиозный старец — всю жизнь подвизавшийся в Христианской вере — и следующий букве закона своей религии — может запросто оказаться душегубцем — хуже любого разбойника — отвращая от Бога мыслящих людей.


Ну, потому что кроме религиозных знаний — ещё и доброта должна быть собственная и Любовь к людям; иначе и людей-то тебе будет не жалко — и понятно, что и бог будет нелюбовь...


«Изменись сам и мир изменится вокруг тебя» - так сказал Христос. Потому что — подобное к подобному. Подобное к подобному. Конечно - на войне, как на войне - всякое бывает. И Христа запирали в тюрьму и измывались над Ним. Но это не значит, что Он с тех пор стал жить в аду. Светлая душа никогда не переродится — и всегда будет жить в раю.


Он же не осудил никого в тюрьме. Он молил только о том, чтобы Бог простил его палачей, что мол — не ведают что творят... И поднялся на небо — в рай. Вот основа.


Но если вокруг тебя одни сволочи и подонки — то это сто процентов, что сам ты подонок. Так же и с тобой, мой милый, если мир вокруг тебя сумасшедший — то значит - сумасшедший ты сам.


      8


- Ну и что дальше? - мотнул головой Фома. - Ну и получается, что надо удавиться. А что же ещё тогда остаётся?
- О мой милый, остаётся самое главное! Любовь!.. Изменись сам и мир весь изменится вокруг тебя. Завязывай с бухлом. Просто завяжи с бухлом и пойдём на природу.  И бабушка будет рада, что ты её не душишь, а Любишь; и я буду радостная и сразу же расцвету, как майская... да что там майская? Как июньская роза!


И ангелочки-то на небе возрадуются! И Боженька наш тоже возрадуется. Все то есть радоваться будут!
- Но ты пойми, что я не могу жить! Как ты это не можешь понять? Я смотрю на мир совсем другими глазами. Вот смотришь ты на ребёночка и радуешься: «Ах какая кроха! Какой резвый мальчик! Люпуся!» - Я смотрю на него же и вижу, что бедный мальчик — рождён только на одни муки! Как и мы все! И ничего кроме мук ему в жизни не будет.


«Чей серп на тебя нацелится — срежет росток... на какой плантации мельница — сотрёт тебя в порошок?..»


И что лучший исход для него — это если бы кто-то  зарезал его, или придушил — как царевича Димитрия. Как говорится — невинно убиенный ребёнок — сразу же идёт на небо — к ангелам!


Теперь представь только этот ужас, что ребёнка бы не зарезали, а он продолжил бы жить. И что бы мы тогда имели? Очередного клиента в ад! Государство немыслимо без насилия — без садизма, без крови. Трон царский может стоять только на крови и иначе никак. Подавление бунтов, усмирения восстаний, изничтожение крамолы. Всё это делалось бы только от его имени.  И при его непосредственном участии.


То есть был Иоанн Грозный, стал бы Димитрий Свирепый. Ну, потому что только-только казнить и пытать Малюта перестал, как тут же! Тут же! И Русь продали, и Родину предали, и веру предали и сменили на католическую! И напустили полный кремль Московский - бесов! А? Какого-с? В тот же практически миг!


Только Борис Годунов стал всех жалеть — не казнить, нищих кормить, голодных одаривать... Тут же!!! Тут же всё предали, продали, изнасиловали и надругались! И даже над православною верою предков! Всё предали, что только можно было предать!


И только вот, гдей-то там на севере - в Архангельской губернии, какие-то мужуки... Но это к делу-то собственно не относится. К нашему то есть делу.


Как тебе Дмитрий Свирепый — лучше скажи... Или лучше всё таки — невинно убиенный малыш?! А? Как тебе вопросик?!


Тот же Ванечка Грозный — ребёнок!.. тоже бы на небо попал — если бы его в отрочестве, кто-нибудь из конкурентов — ножиком бы пырнул. Но Ванечка остался жив. Ванечка остался жив. И что мы поимели в остатке? Не будешь топить в крови всю округу — потопят в крови тебя самого. Да ладно бы тебя самого... Родину Россию потопят в крови и разорвут на клочки, на лоскуточки, на портяночки! И людей всех живущих в России — так же всех разорвут, да разбросают все клочки по закоулочкам! О как!..


Как тебе перспективка!.. А? Как тебе люпуси? Как тебе: «Люли, люли, люленьки — прилетали гуленьки — стали гули гуливать — нашего Ванечку качать...» - колыбельная-то явно от Бога снизошла... А? Как тебе расклад? Если не зарезали Ванечку во младенчестве, да в отроческом возрасте — то отправляйся Ваня в ад ты огненный — на веки-вечные! А? Как тебе перспективка?


Это как погиб бы солдат на войне, на фронте — пулю-дуру бы, сдуру, словил — и вечный он герой! И памятник ему до неба! И вечная ему память! И цветы к вечному огню.


Но если пулю-дуру не словил ты сдуру — то будешь всеми презираемым алкоголиком валяться под забором. Ну, потому что фронтовые сто грамм — были не ста граммами. Совсем даже не ста граммами. Кому-то ведь первому чёрт толкнул под руку — зачем мол писать, что героически погибли десять бойцов?! Не пиши ты это! Это ж цельный литр водяры в день!


И на следующий день — зачем писарю писать, что приняли героическую смерть ещё тридцать бойцов? Не пиши и будешь в почёте — разделив на оставшихся в живых ещё три литра водки. Таким образом пившие бойцы — за незарегистрированных и неучтённых - героически павших бойцов и становились алкоголиками.


Так-то вот и получилось, что самые-то героические бойцы — в которых больше всего стреляли... но знали они, где можно высунуться, где надо стрелять... И пусть они были не всегда трезвые, но до победы, тем не менее, дошедшие!.. Не погибшие сдуру — как это обычно и было на фронте — гибель сдуру. Дак вот, не погибшие, но спившиеся.


И того, что не сделали пули и снаряды — сделала водка, которую пили на фронте — и чтобы не заболеть от вечной стужи (для сугрева), и чтобы не бояться смерти. И вот, кто же спившегося фронтовика — кажный день валяющегося в коммуналке — будет считать за человека? Да никто!


А вот, друг его, который высунулся из окопа, там, где нельзя уж было никак высовываться — будет вечным для всех героем! А? Как тебе перспективка!? Чем дольше здесь живёшь на земле — тем больше только ад заслуживаешь и больше ничего!


Святой князь Муромский Глеб — если бы вот не был убит Святополком Окаянным... Ежели бы не повезло бы вот так ему. Как ты думаешь — ежели бы пожил бы ещё... да не дай бог ещё дожил бы до глубокой старости — попал бы он в святые?


А ведь чтой-то я сомневаюсь, что не принял бы он участия — в бесконечной братоубийственной войне — в междоусобицах так сказать. Ну, потому что не убьёшь ты брата — убьют мало того что тебя, но и всех твоих детей — родной твой брат. Такая вот была какая-то жизнь — без граммочки даже фантазий.


То есть, как пел один Баян: «Д вдоль дороги — всё не так! А в конце-т подавно!» - сиречь — чем больше ты живёшь в сумасшедшем мире — тем больше ты сам становишься сумасшедшим; почему собственно и старцы все являются умалишёнными. Дак ещё и отправляйся в ад, за это за всё — на веки-вечные!


Дак чему же мне в этом мире радоваться? как ты говоришь... Чему же умиляться? Когда у меня действительно одна только отрада и осталась — это залить водярой, чтоб очи ясные — чтобы не видеть ничего и не слышать, - и как-то так патетически кончил Фома.


Помолчали.


- Вот ты знаешь, Фома, - так начала Анастасия, - вот эту бы всю твою энергию — да в мирных целях! Ты бы ведь, Землю бы свернул с её оси и сделал бы на полюсах — вечное лето! Охота же так в муки лезть — в муки зарываться.


Фома опять же молча смотрел в окно на пошлую картину упавшего забора.


- С чего вот, ты вдруг взял, что ты вот самый умный и самый добрый человек на все времена и пространства?
- Я говорю то что есть!
- Да откуда ты знаешь, как оно есть? Почему ты вдруг решил, что никто Ванечку Грозного не пожалел кроме тебя? Почему ты это всё решил? Когда Бог наш — Любовь — и одно из главных правил Любви гласит: «Не суди и не будешь судим». «Относись к другому так, как ты бы хотел, чтобы к тебе относились».


И это значит, что в том мире Любви — в Божьем мире — действуют, значит, совсем другие законы. И если люди, лечебная психиатрия — додумалась до того, чтобы лечить успокоительными препаратами сумасшедших маньяков — и даже вылечивать их до того, что выпускают их снова в социум!.. Если люди, со всеми их минусами, додумались до этого!


Если Христос лечил бесноватых — изгоняя из них бесов. То почему ты решил, что на том свете не найдётся никого — кто будет излечивать покоем и лаской — и Иоанна Грозного, и Димитрия Свирепого.


С чего ты вдруг решил, что ты единственная веха во Вселенной — веха Любви и Доброты... и только вокруг твоей Доброты и должна вращаться Вселенная?!


9


- Д ничего я не решил и ни на что не претендую. Но написано же чёрным по белому в Евангелие — что в конце времён будет суд. И судить всех будет судия грозный - Иисус Христос — и козлов Он отправит в ад неугасимый, а овец в вечное блаженство.


Ну и кого мне прикажешь слушать — тебя, или Евангелие? Если Евангелие — то мне осталось только пить; д потому что нет мне прощения — потому что праведным мне никогда не стать. Ну, просто невозможно — жить и не грешить; это нонсенс и бред. Жить и грешить это одно и тоже.

 
Не будешь же ты любить людей, которые гадят тебе на голову. Это уже что-то из бесовских извращений. Тем более, когда и уйти ты от этих людей не можешь; и сбежать от них невозможно никуда. Например от родственников — от той же сумасшедшей мамы! И бросить то есть этих людей нельзя — отправить к примеру в сумасшедший дом — зная уже, как-то заранее, помятуя — чем там заканчивается лечение. И жить вместе просто невозможно.


Говоришь ей: «Не открывай никому двери! Не расписывайся нигде! Нас просто вышвырнут на улицу и мы погибнем от голода и холода!..» - матушка продолжает всем открывать двери и расписываться во всех бумагах — какие только ей суют; ну, как ответственный квартиросъёмщик.


Говоришь, что: «Ты подписываешь пока только, какие-то водяные пылесосы, фильтры против ржавчины, замену газового оборудования... и поэтому у тебя уже просто годами нет ни копейки денег и ты ходишь побираешься по округе и занимаешь у кого-то деньги — хотя отдавать всё равно нечем. Все деньги и не малые — двадцать тысяч в месяц — уходят на оплату водяного пылесоса и т.д.


Но так же к тебе придут и с завещанием на квартиру и ты подпишешь не читая, что там написано — ну, потому что ничего не видишь и ничего не понимаешь!» - объясняешь то есть ей на пальцах почему нельзя открывать никому двери и ни с кем разговаривать. Она на это городит, что она де коммуникабельная; что нельзя же так жить, чтобы никому не верить;


или, что она просто вышла на площадку, чтобы погулять, а они уж тут стояли — эти борцы со ржавой водой! А она и не собиралась, мол, никому двери открывать — не, ну, вариантов масса — этих ответов; эти ещё самые разумные. В основном-то она конечно отвечает так, мол: «Я прикинулась, что я глухая, чтобы они ничего не заметили...» - хотя она действительно глухая и ничего не слышит. Д и зачем это нужно ложным газовщикам — по замене газового оборудования - эти нюансы сумасшедшего человека?


Или начинает им рассказывать про скорейшее возгорание Юпитера — ну, иными словами про смену Солнца — со всеми вытекающими отсюда споследствиями!.. переход всех людей в высшую - пятую, или шестую расу — ну, почитай, в человеко-богов! Не зря же появляются — дети-индиго!..


И надо уже сейчас повышать своё миропонимание, мировозз-рение и уходить от предрассудков древней старины! Конец света-де близок и огонь высших миров уже пробивает все тёмные оболочки людей — откуда и берутся эти бесконечные болезни!


Ребята с водяными пылесосами сразу же понимают — кто стоит перед ними и разводят старушенцию по полной — на все виды услуг! Вгоняя во все виданные и невиданные — навязываемые услуги! Матушка подписывает все их бумаги и чувствует себя при этом на вершине блаженства — что мол, хоть кто-то! выслушивает её сбивчивую и не немного эфемерную и мистическую речь... не то, что эти соседи, сродственники и прохожие.


И ты понимаешь, что она, как открывала всем двери, как подписывала все бумаги, которые ей суют — так она и будет вечно всё это подписывать — пока не напорется на чёрных риэлтеров, которые просто вышвырнут вас из квартиры, как какую-то дрянь и мусор мешающий жить; а если будете упорствовать — отвезут на городскую свалку и захоронят в миазмах мусора на веки-вечные.


Всё это ты как-то пытаешься донести до матушки (ну, жить-то как-то хочется), но в ответ слышишь только бред сумасшедшего — про возгорание Юпитера, про смену эпох и человеческого мировозз-рения, и так же про то, что ты не любишь свою родную маму. Кричать на неё бесполезно (она уже заканчивает эпоху мерзости и переходит на новый уровень Шамбалы!), раздражаться бесполезно...


Но возможно ли не раздражаться? Мыслимо ли не злиться?! Ну, жить-то, как-то, ну, хочется что ли... Не хочется бродить бездомным по помойкам. Но вечно залитый, но исходящий газ от её кукольных кастрюлек — потому что она готовит целыми днями в миниатюрных плошечках — на один жевок... и они (эти плошечки) естественно заливают газовые горелки — потому, что она не следит за ними, а несётся быстрей смотреть в свою комнату «Давай поженимся!»


и как любой творческий человек полностью уходит из окружающей действительности — подпадая под очарование читаемого, или видимого... и находясь в нирване творчества... в нирване: чувств, эмоций, переживаний... в нирване красоты других людей — что тоже, конечно же, является творчеством и искусством их... она абсолютно выбывала из нашего мира и пребывала, проживала: в книгах, в телевизоре и т.д.


Дак вот, вечно залитый, но исходящий газ, как-то не давал даже и надеяться даже и на ходьбу по помойкам. Ну, потому, как взрыв газового оборудования, как-то перечёркивал все вообще — акие-то надежды на что бы то ни было. Потому как матушка — после того, как газ всё таки доходил до её комнатки, или просто — случайно, когда она выбегала в туалет... и поняв, по концентрации газа, что его пора уже поджигать снова — она тут же добегала до горелки и щёлкала зажигалкой, чтобы зажечь конфорку по новой!..


Бедные соседи — они даже и не подозревали никогда на каком вулкане они и жили и живут. Который, вулкан-то этот, когда рванёт?.. а кто ж его знает?


Некоторые — более сообразительные читатели - чем средний уровень ай-кью! сразу же конечно скажут, что мол, кто ж вам мешает установить на кухне телевизор?! Но во первых деньги твои — давным уже давно уходят только на питание, на оплату счетов за квартиру — и их даже близко не хватает — ни на штаны, ни на новые ботинки — да ни на что!


Одно из любимейших занятий матушки — это цыганить еду детским голосом — и поэтому она не пропадёт никогда и ни в какие времена! Ну, дитя войны, что вы хотите?! А во вторых — если даже и купить его — телевизор и установить на кухне — то это совершенно даже и не значит, что она не будет убегать с кухни (где варятся микросупчики) — к той же например книге Шамбала (во врем рекламы) и уходить в эту книгу надолго... к своим кошкам — чтобы покормить их и т.д.


Балкон ваш находится на первом этаже — на котором нет даже лоджии. Ну, бедная семья. А бедность не порок, как ктой-то там сказал. В связи со всем вышеперечисленным и в связи с тем, что у вас живёт кошка (пускай и стерилизованная, но котам-то это по барабану!) балкон стал проходным двором — для ухажёров в котином облике,


которые распевают, размурлыкивают серенады «Солнечной долины»; завывают — гипнотизируя друг-друга дикими воплями, шипят, дерутся — это ж просто круглосуточно и круглогодично. Ну, кошачья жизнь это дело-т тонкое.


С каких-то пор, матушка — а у неё, надобно здесь сказать, кажинный день новый спектакль — театра одного актёра!.. И никогда не знаешь заранее, каким новым репертуаром — она огорошит тебя завтра... Да причём так, что мало не покажется. Дак вот, с каких-то пор — она вдруг решила, что она кошачья мать Тереса! Со всеми вытекающими. И то, что ты не раз ей говорил, что все эти коты хозяйские — ну, у которых есть хозяева - они довольно таки добротные и упитанные.


Но матушке все эти аргументы, как с гуся вода!.. Ей вообще всё, как с гуся вода. Она насыпает котам на балконе рыбу (которую ты покупаешь для своей кошки) аргументируя тем, что все они бездомные и смотрят ей в душу голодными глазами. Рыба протухает, со всей округи слетаются мухи — откладывая в рыбу апарыши — но это только начало жути.


Коты отдирают сетку от насекомых — ну дверца такая из сетки у неё на балконе — пытаясь добраться до комиссарского тела (повторяю, то, что ваша кошка — уже лет как пять стерилизована и не выдаёт никаких феромонов из своих выхлопных труб — котам это всё до лампочки); мухи наевшись рыбы и отложив в неё же личинки — довольные влетают в квартиру и разлетаются по ней так, что сыскать не сыскать.


Когда мухи начинают будить тебя в пять утра, а то и просто среди ночи — ползая по тебе — то от этого звереешь не то слово. Одна только муха способна изнасиловать тебя полностью за одну ночь — доведя до истерики и психоза. Прерывание сна — это жуткая пытка.


Нет, есть гдей-то в рассказах то ли Чехова, то ли ещё кого — типа Гончарова в «Обрыве» - храпящие дебелые дамы — летом все в поту — во время послеобеденной сиесты — облепленные при этом мухами, которые по ним ползали... но не реагирующие на них — ни с какой даже стороны. Но тебе-то до этих дам, как свинке Пе-пе до Луны! Слишком уж мы, м-м-м-м-мать, нежные... шибко уж мы нервенные стали.


И вот, достаточно одной даже мухи, чтобы она всю ночь твою превратила в изнасилование — под одеялом потеешь, без одеяла, сразу же, от мухи теряешь сон. Пытаешься, как умная Маша донесть это до маман, что мол, не могу спать из-за мух. Ну, не открывай же ты, мол, мамочка, - основные, тяжёлые двери. «Ну, мне же нужно проветривать!» - претенциозно заявляет мама. - Мне же нужен свежий воздух!» - «Тогда не открывай двери в коридор! Чтобы мухи не разлетались по всей квартире».


На это она только улыбается и продолжает оставлять все свои двери открытыми. Не потому что кому-то назло, а потому что театр одного актёра. Конечно перед сном, каждый день, ты лупанишь по мухам полотенцем по полной программе. Но мухи тоже далеко не дуры и умеют очень даже хорошо прятаться — залетая под самые разные укрытия.


И вот, не перечислить все козни, которые вытворяет маман, чтобы доводить тебя до истерики, до психоза. Тебе даже кажется порой и не напрасно, и не без оснований, что вся её жизнь посвящена только — вымотать всю твою нервную систему и опозорить перед всеми навеки-вечные. И это, как говорится, самый родной человек. Самый близкий человек. Чего уж говорить про других?


Не зря же отцы-пустынники уходили в леса дикие и пустыни, где никого... Ни-ко-го. И можно спокойно: не злиться, не истерить, не сходить с ума от бесконечных унижений на работе от начальства;


от хамства везде и всюду — да это ещё и за то, что тебя же: обсчитывают, обвешивают и подсовывают разного рода тухлятину — от которой можно просто кони двинуть. Как не осудишь этих людей за хамство? За полное наплевательство к твоей, да и к любой другой жизни. С теми, кто ради прибыли, ради денежек — готов уничтожить твою жизнь и жизнь любого другого - ты сталкиваешься каждый день в магазине — при покупке практически любого молочного продукта, печенья, конфет...


в аптеке при покупке лекарства-пустышки. Ведь всем известно, что русские люди начинают лечиться за минуту до смерти. А если ещё и попадает им в эту минуту таблетка, которая не лечит — то вот тебе и смерть русского человека.


И всё это везде и всюду — при замене, ради прибыли — одного ингредиента (составляющего) продукта — другим, более дешёвым — но вредным для человека... тем же пальмовым маслом, которое ради денег суют везде, где мыслимо и немыслимо... или продлевающим срок хранения ингредиентом, но так же вредным — везде совершается здесь убийства людей — и тебя лично.


Мало ли — кто, когда и где над тобой измывается, тебя гнобит, тебя уничтожает, убивает... Дело-т ни в этом. В этом мире не возможно без этого... И не реагировать на это: немыслимо, невозможно, нереально. И пускай ты конечно же: молчишь, проглатываешь, терпишь... Ну, невозможно воевать с мельницами — перемалывающими твою жизнь...


Немыслимо воевать с молохом — измельчающим тебя в порошок... Но ты же униженный, ты же оскорблённый, ты же уничтожаемый... Нереально об этом не думать, нереально не осуждать за унижения, уничтожение - и не злиться.


То есть отцы-пустынники — ну, просто знали эту тему, когда уходили в леса. Чем дальше от людей — тем лучше. Они знали, что делали, когда сбегали от общества и «ели ростки дерев и росу лизали...» - Правда от гордыни всё одно никуда не сбежишь — что ты мол лучше других людей.


Чем то есть святее ты становился и не грешил никакими грехами — тем, как-то исподволь это всё, исподтишка, ненароком как-то, тихою, как говорится, сапою — но становился и становился по граммочкам-то, да по миллилитрикам там, да по микрончикам — лучше и лучше других людей, которые так и продолжали бухать и проклинать друг-друга — на чём свет только стоял.


И вот, со святыми нашими происходит метаморфоза — он вдруг из убитого — всеми своими грехами и страстями человека... победив все эти страсти — становится сам уже судиёй грозным и Иисусом Христом — то есть сумасшедшим. О как!


Иными словами — нет здесь ни одного праведного — и всем одна только дорога - в ад. И ты уж позволь мне этой дорогой идти лучше одурманенным вдрабада.


10


- Эк ведь ты, - покачает головою Настенька, - целую ведь грамоту сочинил. Целый роман опубликовал, чтобы только дали выпить.


А ты знаешь, почему первым на небо — в рай, Иисус Христос взял разбойника? Да, да, да — разбойника с большой дороги — который был распят одесную от Христа. Он грабил и убивал людей на большой дороге; разбойник короче говоря был — чё уж там уточнять — на что ещё игривый его ум был способен и акие ещё выдывал  фэнтези и приколы. Гад он был последний, а попал на небо. Ты знаешь почему?


- Откуда ж нам сирым и убогим про эт-т-т-т-то знать? - буркнул Фома.
- Дак от незнаний-то Фома все и беды. Все и беды-то Фома от незнаний.
- Ну и не тяни кота за хвост-то! Говори что ли.
- А потому, что он сказал: «Что вы над ним потешаетесь? Нас-то за дело распяли, а Его-то за что?» - А ещё сказал: «Помяни меня, Господи, во царствии своём...» Вот за что. Потому, что во первых — он уверовал во Иисуса Христа, что Он сын Божий — потому, что не было ещё, за всю историю религий, чтобы религия призывала простить врагов своих, возлюбить врагов своих... Ни до Христа не было эдакого, ни после — чтобы призывали к тому, чтобы никто никого не судил.


Во вторых — он-то знал, какая он сам мерзота — почему и сказал, что: «Мы-то за дело этот крест получили. Мы-то поделом эти муки вкушаем. Мы-то изверги — чего уж там...» - то есть он и знал, что он такое и раскаивался в этом — раз говорил: «Нам-то поделом». Он принимал свои муки, как должное. Что иначе и быть-то не может — в его жизни!


Иначе и быть не может, чтобы все законопослушные граждане узрели воочию, что бывает с такими вот подонками, как он. С такими волчарами залезшими в овин к беззащитным овечкам — и режущим всех подряд от наслаждения льющейся и хлыщущей крови. Он-то не роптал, что его — подонка — прибили гвоздями и выставили на всеобщее посмешище (насчёт посмешища не скажу... смеялся там кто или нет... но разбойник был именно за то, чтобы вся площадь смеялась и тыкала в него пальцами — какой же он всё таки ублюдина...)


Он-то знал, что с ним только так и возможно! Что по другому-то просто немыслимо! чтобы все органы у него по одному, чтобы отказывали — чтобы со всеми его органами происходили, чтобы метаморфозы — за все его великие грехи. И вот, чтобы он и испражняться даже не мог, как все то есть нормальные люди.


А за все его блудные подвиги, за все его ублажения барсика в извращённых формах — чтобы ни отлить он не мог — ни с переду — от жутких болей; ни с заду — так как именно там находится та простата, что посылала волны мерзкого блуда в него - без конца и без края.


И вот, чтобы от всех своих грехов он превращался всё больше и больше в дерьмо, которое чтобы не выходило из него — как казнь! И к этому он был готов — так как чувствовал, что этого он только и достоин. То есть ни где-то там в аллегориях (в иносказаниях!) быть дерьмом... А здесь и прямо сейчас! И натурально! Чтобы рядом с ним нормальным-то людям и продыхнуть-то было бы невозможно. Чтобы бежали от него — только дуй не стой! От его вони...


То есть он знал, что он достоин этих любых и жутких болезней — типа простатита и запора, и уж никак бы не роптал от этого, как некоторые болезные ропщут, что мол, понятно — у Ерёмы там, у Архипа и Осипа, и у прочих рядом дышащих имяреков — все эти болезни. А у меня-то мол за что??? Почему вдруг у меня аденома простаты? За что???


То есть разбойник, он не задавал подобных идиотских вопросов. Он знал, что он достоин любых болезней. Заслужил т.е. любые болезни. Не так, как эти странные и глуповатые люди — всю жизнь осуждающие и проклинающие всю округу и вдруг задаются таким вот дурацким вопросом: «А меня-то, - мол, - за что?»


Он знал т.е. что он достоин этих мук. Просто вот, пока — он был молод, а у молодых, как это общеизвестно — всё с них, как с гуся вода; как с гуся вода... И поэтому просто пока он не болел — просто потому, что пока он был молод. Но то, что его пригвоздили и повесили — на гвоздях, на столбе — он это воспринял, как должное. Просто, как должное — ну, а как же ещё? Как же иначе?


И в третьих — он пожалел Христа - распятого только за свой призыв к Любви. Пожалел хоть кого-то в своей жизни — и значит была в нём Любовь! Была в нём Любовь! Вот поэтому по всему и взял его Иисус Христос с собой на небо — а именно за раскаяние его — в своей мерзкой жизни; за веру в Него и за Любовь...


Раскаяние это основное. Раскаяние в своей разбойной жизни. Не удивление тех болезных, которые недоумевают — за что же на них, мол, такая: непруха, жесть, напасть — в виде болезней свалилась: «Подумаешь, - мол, - всю жизнь всех осуждал и проклинал. Достойны значит были! Сволочи там разные! Но причём здесь Я и болезни???


Ведь я же никого не резал на большой дроге! Я всю жизнь был законопослушным гражданином! А то, что от моих проклятий — люди погибали много чаще чем от разбойника на большой дороге... то, что уж тут, как говорится? Значит заслужили!»


То есть все заслужили — кроме тебя! Ну, это умиляет, это мило... Это и есть гордыня, которая оправдывает любой, свой собственный грех и не прощает чужих грехов. Гордыня поэтому и есть самый страшный грех.


Так и ты — обвиняешь всех — кроме себя самого! То есть гордыня и больше ничего.


- Так, подожди, подожди... Я, пальмовое масло сую в детское питание? и убиваю детей с колыбели. Я наживаюсь на гибели младенцев? Я забиваю сосуды кровеносные - от той же пальмы, у молодых людей и обрекаю их на гибель? Я сую Е-200 с чем-то — везде, где надо и не надо, чтобы сохранить свежесть продукта? Этим опять же убивая людей.


Я убиваю людей в аптеках — подсовывая им вместо лекарства на последнем издыхании — пустышку?! И всё это только для того, чтобы набить свой карман. Я спаиваю население России дешёвым пойлом - водярою?! чтобы уже все и поголовно сгинули в аду!.. Я всё это делаю?! - так вот примерно разошёлся Фома и прямо эдак наседал на Анастасию.


- Ты осуждаешь их и значит (сразу же соответственно) возвеличиваешься в собственных глазах. Что ты мол лучше их. Да что там их? Гордыня на этом не останавливается. Ты обвиняешь и Бога за несовершенство мира; и за то, что нет никакой Любви — от которой сам же ты и ушёл.
- Странные ты словеса глаголишь, Настя, - мотал головой Фома. - Да, я осуждаю этих гадов, которые ради того, чтобы набить собственный карман — готовы уничтожить всё население России — наркотиками, фальсификатом, отравою...


И я проклинаю этих гадов. И надеюсь, что от моих проклятий — этих тварей станет меньше. И я спасу хоть немного ни в чём неповинных людей. А ты мне предлагаешь  любить их ?! Целовать их в ЖО?!
- Я тебя призываю стать скромней. Разве бы тот разбойник — распятый одесную Христа, спасся — если бы рассуждал примерно так: «Все вокруг сволочи. Мир таков. Сильный бьёт слабого. Сильный унижает и уничтожает — того кто слабей. Кто успел — тот и съел!


Богатые наживаются на бедах - бедных и больных людей. Побеждает сильнейший. Так почему же и мне нельзя подкарауливать на узкой дорожке слабых и нападать на них, и грабить, и насиловать?! Ну, раз весь мир таков — чего ж тогда стесняться?


Раз таков закон джунглей — причём же здесь совесть?! Лев же никогда не нападёт на слона. Значит и я должен выбирать слабых — стариков, женщин и детей. Таков закон природы!»
Вот, как ты сам думаешь — спасся бы тот разбойник — если бы рассуждал, как-то примерно типа этого? Вот к тебе этот вопрос.
- И что, ты меня сравниваешь с этим разбойником? Я который хочет спасти Россию от подонков и выродков — и этот ублюдок — маньяк и убийца?


- Так ты хуже его. Ты хуже этого разбойника. Он то раскаялся... А у тебя железобетонная установка на оправданность зла — на правоту зла. У тебя духовная индульгенция на творимое зло. Причём всегда это начинается с таких вот мыслей — Вселенского масштаба. Даже мировые проблемы мелки уже для тебя. Подайте мол только Вселенную - для моих мыслей Вселенскага размаху!


И вот, начинаются перлы, типа: «Куда катится этот сумасшедший мир?» - «Развитие общества в строительстве коммунистических идей!», «Людские массы...» - (ни меньше!) То есть ты, как-то так взлетаешь! Вздымаешься как-то эдак над людскими массами! над этой пошлой, людской толпой.


Перлы: «Людская биомасса» - «Человекопотоки», «Усреднённые слои общества», «Прослойки...», «Рабочий класс», «Касты» и т.д. до бесконечности. Эти перлы уже становятся родными.


Ты как-то умерь свой пыл, скромнее как-то стань что ли... Христос сказал: «Изменись сам — и мир изменится вокруг тебя». Ты ж ни один свой грех не можешь даже сам загасить. Ни один! Из восьми смертных грехов! Единственное на что ты способен это молиться Господу Богу нашему и этим самым, как-то тушить — вновь и вновь возгорающиеся низменные страсти; вновь и вновь воспламеняющиеся.


Ну тебе ли до чужих грехов?! Как сказал один святой: «Когда ты занят своими грехами — тебе не до грехов других людей». И вот, когда ты занят своими грехами, которые ты молитвами гасишь — свои возгорающиеся страсти... тогда жизнь твоя понемногу, понемногу начинает изменяться — потому что — подобное к подобному.


- А те гады что? Пускай и дальше убивают людей? Все эти: фашисты, нацисты, садисты... А я мол не причём — спрятал, как страус голову в песок, или целую этих гадов в зад? Ты к этому призываешь? - разошёлся Фома.
- Я призываю тебя умерить пыл. Каждый человек должен на своём месте нести Свет. Не надо лезть со своим уставом в чужой монастырь — с суконным рылом в калашный ряд.


Если ты полицейский — то ты занимаешься наркотиками, но если ты бухгалтер — твоя задача, твой пост — упорядоченность — это сальдо и бульдо, да дебит с кредитом. Надо просто каждому честно делать свой труд — на своём месте. Ты играешь на свирели — ну и играй — неси людям музыку.


Заработал денег? Можешь кому-то помочь? Помоги. Подай нищему. Помоги больному. Помогай всем на своём месте. В своей жизни. Стань лучиком Света, маяком. И мир изменится в лучшую сторону — от твоей свечки. И тем кто тебя окружает — будет хорошо. И тебе будет хорошо.


Но если ты будешь проклинать: фашистов, нацистов наркомафию и т.д. и т.п. то ты и их жизнь будешь отравлять — и без того отравную... и свою жизнь ты будешь уничтожать. И сам будешь жить в отраве — осуждая кого-то.


Нельзя за другого прожить его жизнь. Проживи попробуй свою жизнь за себя. Это кстати не так просто, как кажется. Проживи свою жизнь за себя — помоги другим... Помоги кому сможешь... Помоги не осуждая никого — тогда через тебя пойдёт в мир Свет.


А если ты начнёшь со своих соседей-алкоголиков и до продавцов и поставщиков продукции - проклинать всех подряд — то через тебя пойдёт в мир: зло, тьма, хаос. Ты и их сумасшествие, негатив усугубишь и зло в мире преумножишь, и свою соответственно жизнь погубишь.


Привнеси в мир Свет. Свет можно привнести в мир только светлыми делами. Что же тут неясно? Т.е. уйдя от восьми смертных грехов к Любви.


Если ты уходишь от Любви - к справедливости, к революции, к осуждению — ты автоматически становишься проводником зла и тьмы в наш мир. Оставь полиции — не злясь, не серчая и не осуждая никого — делать спокойно! своё дело. Сам стань добрым и светлым.


- Твоими бы устами только мёд пить, - так настаивал Фома свою настойку. - Но в конце всех времён будет суд! Суд самого верховного судии — бога! И всех козлов отправят в вечный ад! А всех праведных овец, которых нет — в вечный рай!


- Этого не может быть — потому что это противоречит Любви!..
- Да мало ли, что чему противоречит?.. Почему я собственно и бухаю, что мало ли, что чему здесь противоречит! Так написано в Евангелии! Так это я передаю тебе.
Анастасия склонила свою голову...
- Здесь конечно же имеется в виду — суд собственной нашей совестью — перед Великой и Вселенской Любовью. Когда мы со всеми своими грехами предстанем перед Нею. Наша совесть - судия грозный. А Любовь не может быть судиёй. Вот я же, например, тебя не сужу. Я тебя Люблю.


Я же тебя понимаю, что когда из поколения в поколение, всё мужское население — бухает без конца и без края — то алкоголизм начинает передаваться уже генетически. Население страны деградирует полностью и вымирает — деревнями, посёлками, городами... И вот, от осинки уже не родятся апельсинки. И психика ещё до рождения ребёнка становится сумасшедшей и алкозависимой. Генетическая, так сказать, предрасположенность.


А сумасшедший человек это не значит, что он дурак — как это вроде бы общепринято. Сумасшедший человек несёт волю гениев зла — мысли, установки, идеи гениев зла. И вот, попробуй-ка поспорь с гениями. С гениями, которые жили во Вселенной всегда. Ни вчера то есть они здесь появились, как ты например. А были здесь во веки-вечные.


И вот, ты им слово — они тебе на это — десять. Ты им говоришь, что Любовь не может быть такой... они тебе на это: «Написано чёрным по белому!» Ты им, что бухать это плохо! Они тебе на это: «А кто тебе сказал?» Ты им белое, они тебе чёрное. И я понимаю то есть, как они тебя заплутали в трёх соснах.


Давай ты сам. Почувствуй как-то — куда тебе больше хочется идти. В ад? Или же к моей Любви... В белую горячку? Или со мной на природу... В абстиненцию (в отходняк), или к берёзовым косам и к моим волосам...
- Я хочу идти, конечно же к тебе... - так склонял свою голову перед нею Фома и они шли гулять.
Гулять туда, на природу — к берёзовым косам.


11


И на природе становилось, как-то полегче. И даже не то что полегче, а даже очень! Они шли в ромашковое поле, к василькам, к розовому Иван-чаю... Цветы не умничали ни с какой стороны. Они безвозмездно дарили свою красоту, кислород... Небо с бегущими облаками дарило отраду... Травы: пырей, сныть, полынь — расходившись волнами на ветру — дарили Благодать...


Становилось как-то хорошо — там, в поле... Вечный гнёт на сердце — пудов так в десять — от вина, дурман в голове от браги, д белая горячка от алкогольной интоксикации и абстиненция и отходняк — всё это отступало в чёрный ад перед этим океаном Божией жизни, которое всё — дарило ему себя — за бесплатно!..


Смотри, бери, нюхай нас, иди... утопай в нашем море жизни!..  В нашем море счастья и радости. Где всё просто и ясно. Бог и солнце дарит всем: Свет, тепло, жизнь... Они же — травы, цветы, деревья — украшают природу, дарят всем красоту, воздух, излечение от всех болезней... Одна лишь только Благодать вокруг него...


И только вот, он — один такой урод. Слепой акой-то крот. Выбравшийся на солнце — из какого-то чёрного-чёрного ада. «Э-э-э-э-эх-ма...» - хорошо ли это? Хорошо ли это? Хорошо ли это? Ну, что тут скажешь? Что тут сказать? Тут нечего сказать.


Он распрямлял на ходу кулак, гладил ладонью, пальцами — лепестки ромашек... Нагибался к василькам — приветствуя их... Вдыхал терпкий и бодрящий запах полыни... Да, он был болен, болен, болен... Подневолен... волен, волен... Он понимал это здесь всею душою. Он был молод, молод, молод — яда полон, полон, полон...


Яд алкоголя не давал объективно смотреть на мир. Что он был — молод, молод, молод... Он казался себе древним-придревним старцем — избороздившим моря кайфа... Лишь иногда вылезавшим из ада, чтобы вдохнуть воздуху... или просто кончались деньги?


И вот, когда он шёл в диком поле — то он, как-то и понимал, что он не такой уж и старый. Понятно конечно, что он отравленный и больной — но мир-то вокруг него вечно юный!.. И стариться-то и не собирается даже. И будет вечно отдавать, отдавать и отдавать: кислород, лекарства, красоту. Причём лекарство и тепло — круглогодично!


Рядом с ним шёл любимый человек, который, ну, просто уже не знал, как его спасти от этой напасти — в лице зелёного змия. Она за него переживала, она его вытаскивала из ада — без конца и края... она его спасала. Казалось бы!.. Да?! Ну, что ещё надо человеку? Вот же она мечта — всех и каждого! Только руку протяни! И он же понимал это, понимал, понимал.


Но сумасшествие это не то, что - понял, сплюнул и ушёл. Сумасшествие сидит так плотно в каждом из нас, что из него можно выбраться только с помощью Божьей — и никогда своими силами. И он, конечно же, иногда даже и молился о Спасении своём от этой напасти, болезни алкоголизма... Что мол, сколько же можно мучиться??? Он осознавал это, что жизнь его стала состоять из одних только мук!


И он бросал пить. И даже выходил полностью из запоя — с помощью этих походов в ромашковое поле, с помощью Божией Благодати, с помощью Любви... И у него даже, гдей-то недели за две проходила и абстиненция, и отходняк, и тремор.


Но когда же сумасшествие, просто так — ни за грош, ни за копейку — отпускало из своих вонючих лап? Из своих бесконечных рыболовных крючочков... И вот, приходил бес и начинал долгие и бесконечные беседы. Человек же никогда не знает, что он беседует с бесом.


Человек думает, что он сам с собой вот так, тихо так — ведёт беседу... Тихо сам с собою, тихо сам с собою — я веду беседу... Бес, или чёрт — как хотите... знает те болезненные точки у человека — на которые надо давить. И вот, зная, где оно слабое звено — начинает подкоп исподтишка.


И вот, одно и тоже: «Как там живут твои брошенные и слабые дети — с женой алкоголичкой? Ты тут живёшь - услаждая свои органы... А она? Бедные, бедные дети...», «Возможно ли вообще хорошо жить в этом мире? В этом мире столько страданий, столько мук и печали... А ты, что здесь решил — хорошо устроиться?»,


«Даже Христа в этом мире распяли! Даже бога распяли! А ты то есть решил здесь наслаждаться жизнью? В этой юдоли слёз, в этой бескрайней депрессухе и печали? Ты решил здесь позабавиться! И стать сильным, здоровым и мускулистым?! Да стыд-то у тебя хоть какой-то есть? Да совесть-то у тебя есть - хоть какая-то?»


Ну, гении, что тут скажешь. Причём гении беспринципные, бесчестные, бессовестные. Задача у них только одна — снова окунуть тебя в ад, снова воткнуть тебя в муки и жрать твои муки. И для достижения этих целей они не брезгуют ничем.


«Ты посмотри только на этих богатых гадов, на этих деловых людей, которые: не пьют, не употребляют наркотики — но сами торгуют наркотиками — отправляя всех людей в ад. Здоровый образ жизни выбрали они вишь! Ты хочешь быть похожим на них?! Или ты хочешь походить на фашистов и прочих гадов — типа мафии, которые очень даже пекутся об укреплении своего здоровья и никогда не употребляют наркотики. Ты хочешь походить на этих здоровых фашистов? Или у тебя есть всё таки совесть!»


«Да ты пойми — кто не пьёт тот сволочь — тот гад и стукач». «Кто не курит и не пьёт — тот здоровеньким помрёт!» - ну, то есть сдохнет всё равно! Ну и пусть страдает без кайфа! «Кто не пьёт — тот плохо кончит». «Даже Иисус Христос шёл к бедными и больным, а не к богатым и здоровым. А бедным и больным ты можешь стать только пропивая своё богатство и здоровье!..»


То есть беспринципность гениев полная!!! Ложь, ложь и ложь — всё у них ложь! Они идут на всё — лишь бы только хавать твои муки! Им не впадлу цитировать целые выдержки из Евангелия. Им не западло восхищаться Иисусом Христом — говорить, что вот какой этот мир, что человекобог нёс всем только любовь, а его взяли и распяли (какой мол ужасный этот мир).


То есть они предают этим своего бога - сатану — восхищаясь Христом, воспевая Его. Всё то есть ставят на карту — лишь бы только заполучить твои муки во время отходняка. О как они пекутся о твоей чистоте и совести — что, мол, один ты лишь и светел... Один ты лишь и чист!.. Какими фимиамами токмо не окуривают твою гордыню!.. Что даже мол сам бог отправит всех — в конце времён — в вечный ад. Как же можно, мол, жить в этом ужасном мире? Где: «Вдоль дороги всё не так, а в конце-т подавно...»


«О какой же ты гений, - поют они дифирамбы, - единственный луч света в тёмном царстве! Катерина, как говорится, из «Грозы»! Единственный цветочек, единственный светоч — в пошлом мире!» - мол, как же здесь не нажраться — раз ты так хорош, а кругом одни уроды.
   

Человек по простоте-т своей душевной (ну и Фома конечно же) уверен, что это сам он так думает! Что это его собственные мысли. И он верит естественно сам себе! И уж так хочется верить, что он здесь — единственный в мире!.. Уж так хочется в это верить!.. А согласитесь, однако же, что гению позволено несколько больше — чем простому смертному!


Почему гению? Нет мол доказательств? Но раз мне приходят такие гениальные мысли (о том, что Я самый добрый во Вселенной — ожившая так сказать совесть во плоти!) - то я значит действительно — просто гений!!! А раз, согласитесь всё таки, что гению позволено, всё таки, несколько больше — чем простому быдлу... То ему, значит, и не то, что несколько больше позволено... А намного даже больше позволено — чем обыкновенному плебсу!


И естественно, и само собой разумеется, и как-то ясно, как день — что и бухать в том числе! Потому как талант и гениальность пропить — воистину невозможно! И вот, как горох!.. как горох сыпится и сыплется это блудословие от блудослова, который за словом в карман не полезет — д и на всё и всегда — готов у него ответ...


Но вся эта ложь, все эти дифирамбы и фимиам, вся эта беспринципность и даже предательство своего бога сатаны — всё это имеет конечный пункт, конечную станцию, конечную платформу Березайка — д ну-тка вылезай-ка! - это твои муки во время отходняка... это твоё сумасшествие во время опьянения и во время абстиненции... Это твой собственный бесконечный дурдом — которому нет ни конца — ни края.


И поэтому бесы так подсмеивались конечно над Фомой, когда он в миллионный раз завязывал с запоем — мол: «Свежо предание — да верится с трудом». Мол: «Ну, очень хочется верить, но нет оснований». Мол: «Мели Емеля — твоя неделя». Но Фома молился и они отступали. Фома молился и они отступали. А куда денешься — они просто переставали его видеть — в своём аду.


И так вот Фома завязывал с алкоголем и шёл весь трясясь в абстиненции с Настенькой в поле. А бесы временно отступали, чтобы вернуться к нему вновь в философских беседах о мироздании, да во время праздников. Долго ли дураку внушить, что он гений! Никем не понятый гений, никем непризнанный гений... Ну, накинь там ему ещё, до кучи, какую-нибудь свирель, или флейту — умение играть на них... Д дело-то почитай в шляпе!


А тут ещё и праздники — на которые, многие русские, идут, как на казнь. То есть не хотят пить, презирают пить, ненавидят пить — но идут и пьют... идут и пьют.


Так бесы питалися Фомой. А Фома... А что Фома?.. Шёл и зимой тако ж с Настенькой в поле — пряча в карманы свой тремор рук во время абстиненции и заодно грея их там от мороза. То есть два в водном. Два в одном — как прокладка «Олвэйс плюс с крылышками!»


Конечно, когда он закуривал — тремор рук было видно метров за пятьдесят от него. Но он ведь тоже — хитёр бобёр! Отвернётся от Настеньки — да прикурит! И глядишь — снова в почёте. «Йа-ха-а-а-а-а! Благодать!»


Но была и действительно Благодать. Эта извечная чистота снега... Эта морозная свежесть... Этот запах свежего снега... мороза... Хруст под ногами мириадов снежинок. Пред этой вечной чистотой и белизной снегов — он опять же чувствовал себя каким-то уродцем — вылезшим из ада — в эту извечную чистоту.


Благодать от Бога всегда исходит... летом — через лепестки цветов, через ароматы и запахи лугов, лесов и рек... Зимой Благодать идёт через белый снег, через иней на деревьях и на воротниках, через морозную свежесть... Человек очищается, очищается, очищается...


И вот, вновь уже подпитался красотою Божественной природы, вновь уже опьянел от морозной свежести... И если бы гулял он один — то говорил бы сам с собой, как пьяный — пока бы язык совсем не онемел от мороза... А так он разговаривал с Настенькой. О чём?!. О чём вообще могут разговаривать влюблённые? Да так... Ни о чём...


Солнце лучик подарило, облака плывут, снега много навалило — там и тут... там и тут.
- Ты только посмотри, Настя, какие сосны!.. - говорит он восторженно — подходя к запорошенным и заиндевелым соснам.
- Да-а-а-а, - восхищается Анастасия — не сводя глаз с этой прелести.
- Разблакатилось д нибушко-т, размалахатилось... - цитирует он когой-то там из классиков. - Сие есть нирвана! - делает он царственный жест — обводя рукой сосновый бор.


- Какая красотища!.. - вторит ему Настенька.
- «Вечёр ты помнишь?.. вьюга злилась...» - декламирует он.
Настя внимает... И хорошо, хорошо, хорошо... Какая же отрада, какая же нирвана, какая Благодать!..


Но не можно молиться Богу и мамоне — как говорят святые отцы. Не можно молиться Богу и мамоне. То есть нельзя молиться Богу о своём Спасении — и вместе с этим бухать... становиться то есть сумасшедшим — и молиться этим самым уже сатане. Нельзя молиться Богу и не быть уверенным в завтрашнем дне, когда откуда не возьмись свалятся на голову: сват, брат, жёнина сестра — и ты вновь ужрёшься до белой горячки, и будешь убивать — и свата, и брата, и жёнину сестру.


12


Вот почему Фома собственно и очнулся на одном из болотных островов — ничего не помня из вчерашнего дня и проклиная всё на свете.


Так ничего и не вспомнив он стал рвать голубику — голубыми гроздьями свисавшую вокруг него — натуральными виноградными гроздьями. Он только подставлял под неё ладонь и голубица, ни больше ни меньше, а сама как-то спадала, ссыпалась в его ладонь и заполняла весь рот — пьянящим своим ароматом.


Таким вот образом, он и утолил свой дикий сушняк — с похмела на этом островке — голубики на котором было — есть не переесть. А уж почему эта ягода местными зовётся «пьяница»? Из-за того, что бывает забродившая — уже перезрелая, или из-за дурманящего багульника, который всегда растёт рядом с ней? Этого он так и не разрешил.


Встав на ноги и почувствовав, что он уже одурманился капитально — так, что его даже покачивало — он понял, что надо идти — пока он в вновь не отключился в багульнике.


Солнца на небе сером и беспросветном — не было как всегда никакого и поэтому он двинул: наобум, наугад, вслепую. И в связи с тем, что, как мы уже это говорили - раз ориентиров, в этих небольших и кряжистых соснах — на среднерусской, женской полосе, не было никаких — то плутать, похоже по всему, Фоме здесь было не переплутать.


Подобрамши более-менее твёрдую, упавшую берёзку — он использовал её заместо слеги — что, когда мол, провалится в топь — то ухватившись за слегу — упёршись об неё, как на турнике — вытянет своё тело; да и вообще тыкал ею в подозрительные места трясины — поросшие зелёным мхом и блестящие водицею.


Трясина под ногами дрожала и расстилалась, как персидский ковёр; волны по ней уходили от его поступи — метров на десять.


«Как можно было попасть сюда??? Да ещё и не оставив ни одного следа, — как-то так вяло текли мысли в его больной голове. - Зарекался же сотни раз — НЕ ПИТЬ. Сотни раз зарекался — НЕ ПИТЬ! И что? О Господи, за что мне это всё?! За что мне эти муки? Хотя... Как говорит Настя: «За что боролся — на то и напоролся», «Получай фашист гранату», «Эффект бумеранга».


Пить-то мне нельзя же аб-со-лют-но! У меня же шизофрения, раздвоение личности, заселение бесами. Как-то бы совсем не пить!..» - но тут ужо подключался бес — коему не очень нравилось направление его мыслей.


Он сидел в его голове — ногу на ногу — побалтывая копытом и дивился на него: «И пойти на работу, и стать полезным членом общества! И улучшить производственные показатели, как поёт группа «Руки вверх!»» - причём почему-то этот вывод бесовской про «производственные показатели» - как-то добивали Фому.


С каких-то пор трудиться — он считал — было западло (а точнее в его голове так считали, постановляли и выдавали резолюцию!..) Ну, потому что трудиться на общество — это значит соглашаться со всеми минусами этого общества. Ведь если в племени людоедов — ты полезный член этого племени — то это значит, что ты тоже людоед. Но это же отвратительно.


Он не хотел жить так, как живёт всё общество. Он ничем Россию не отличал от племени людоедов — где так же забивали и уничтожали слабых. В год, в России: замерзает на улицах, отравляется на помойках, травится техническим спиртом — один миллион бомжей. Всех видов гибели бездомных и сумасшедших людей — просто не перечислить. 


Это слабые и беззащитные люди — у которых не выдержала психика от жутких человеческих законов и они сошли с ума. Понятно что маргиналы, бомжи, бездомные люди — не понимаются никем в обществе. Но Фома их очень даже понимал. Измывательства над личностью начинаются с пелёнок — здесь тупо — кто сильней — тот и прав. Мама всегда права — потому что сильней и навесит всегда так, что мало не покажется.


Потом идёт школа, где обязательно обитают подонки, которые сильней тебя — из старших классов и обязательно будут трясти с тебя деньги — как с Бур-р-р-р-ратины, или просто издеваться для собственного удовольствия. Взрослые же будут требовать с тебя каких-то хороших отметок в этом аду.


Сумасшедший дом со школьной скамьи — одновременно: одни над тобой измываются, грабят и потешаются над твоей беззащитностью — унижая... Другие требуют, каких-то высоких гуманистических идеалов; высших духовных устоев — быть, как Валя Котик, как Олег Кошевой, как Зоя Космодемьянская — Любить Родину, Любить маму, Любить и защищать слабых и животных... Вместе с этим хорошо учиться и постигать все науки! Грызть гранит науки!


Это всё замечательно, но наведите вначале элементарный порядок в школе, чтобы по ней не шастали подонки из старших классов, или просто с улицы — которые трясут с учеников деньги, избивают их, ставят на счётчик и т.д. и т.д. Ни дети же наведут этот порядок?!


А раз вы не можете предотвратить даже то, чтобы учёба в вашей школе перестала быть адом для беззащитных овечек — то о каких тогда гуманистических идеалах?.. и о чём тогда вообще дальше может идти речь?.. если ваша школа, интернат, детдом — это ад и больше ничего. Тогда получается, что все ваши слова о какой-то высокой моральной нравственности превращаются просто: в насмешку, в фарс, в буффонаду, в театр абсурда.


В связи вот с этим, со всем — д не знаешь даже, где же хуже... В детстве ли — у мамы, или у папы садиста? В школе, где овечка находится среди разбойников? Или же во взрослом состоянии? Где ты быстрее сойдёшь с ума и окажешься в связи со своим сумасшествием на улице?


У взрослых тоже есть свои подводные камни — на глади морских вод — для каравеллы с алыми парусами. Законы общества - где без денег ты никто! кого хочешь сведут с ума. Без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек - кого угодно доконают. И без денег ты полное ничтожество и чтобы добыть их — попробуй-ка поработай. Попробуй-как побейся, как рыба об лёд; как рыба об лёд...


Начальство - одно зверьё — какие-то одни моральные садисты. А снизу-т вообще беда — где за копейку, за рублик, за тыщёну — удавятся в прямом смысле. Тебя там сто раз и проклянут — за то, что ты занял чьё-то место - тот кто метит на твоё место — где на тыщу больше платят.


Все постоянно только и делают, что подсиживают, строят козни друг-другу; стучат вышестоящему начальству; завидуют тебе!.. Хотя, чему бы завидовать?.. Но присутствие всех смертных грехов, должно же как-то оправдываться! На хрена мы все тогда обладаем этими восемью смертными грехами??? Просто так что ли с ними походить??? А применять тогда где?


И вот, все друг-друга: проклинают, сглаживают — чёрным глазом, наводят порчи... и не обязательно при этом быть — ведьмами и ведьмаками. Чаще всего это как раз происходит у очень даже хорошо одетых, благоухающих и естественно, что законопослушных граждан.


Буквально какой-нибудь приятный и интеллигентный человек — приходит домой — и вот, начинает вспоминать, что было с ним за день — кости-т всем перемывать. Вспоминает всех кто его унижал за этот день, оскорблял — а таких, за весь день-то, накапливалось немало.


И вот, он не так занимается домашними делами, не так вкушает яства приготовленные мамой — как проклинает, проклинает, проклинает — всех своих обидчиков. И с теми людьми — кого он проклял — не сразу конечно... но впоследствии — обязательно что-нибудь происходит.


Если недельку, интеллигентный человек — вот так их будет проклинать каждый вечер — то несчастный случай им предстоит, болезнь на выбор - как с куста; пристрастие к алкоголизму и т.д. К алкоголизму особенно — что никогда, вроде так, особенно так не пил человек, а тут вдруг начинает спиваться и бухать, как проклятый.


Такой вот, обычный и интеллигентный человек — близко даже не верящий ни в какую мистику, в упор даже не ведающий никакие заговоры ведьмака... а расчищает так вокруг себя пространство-т, расчищает, как чёрный маг высшей категории. А утром снова идёт на работу — простой, улыбчивый и интеллигентный человек.


Те же люди — кто подпал под эти неслабые проклятия — или просто заболевают смертельной болезнью — типа рака, или же сумасшествие — всё больше и больше начинает овладевать ими; они начинают чего-нибудь да бояться — причём у каждого, что-то своё индивидуальное... индивидуальный страх и ужас. И вот, зачинают пить.


Алкоголь изгоняет их страхи и жуть — в которых они вдруг оказываются — хотя бы на время... И вот, к пьянству у них получается пристрастие — да ещё какое. Именно так человек начинает бороться со своим страхами — и спивается всё больше и больше.


Распадается семья, его уже кто только не проклинает за алкоголизм - добивая, усугубляя всё больше и больше этого больного, сумасшедшего человека. Наконец, с помощью корефанов, он за литр водки пропивает квартиру и оказывается на улице.


На улице бомжи живут в среднем — два года. Всего бомжей, как постоянная величина в стране — четыре миллиона. Подсчитайте же сами — сколько их гибнет в год. Гибнут в своём сумасшествии — как отходы производства общества. Гибнут, как продукты жизнедеятельности общества. Гибнут, как проклятия этого общества. Гибнут, как слабые звенья — в борьбе за жизнь этого общества — где побеждают сильнейшие ведьмы и ведьмаки.


Вот ведь какое ужасное это общество — в котором мы все живём. «И ты хочешь идти работать в этом обществе? - так разглагольствовал чёрт в его голове. - Ты хочешь быть полезным членом этого общества — которое перемалывает в своих жерновах людишек-зёрнышек в муку?.. и пыль сдувает ветер... - чёрт был ни без поэтического начала. - Как поёт группа «Руки вверх» - «Улучшать производственные показатели!»» - именно этим чёрт просто добивал Фому. Вот этими самыми производственными показателями.


И действительно, как можно трудиться в людоедском обществе? Как можно улучшать, в ём, свои производственные показатели? Насти рядом не было, чтобы поставить какой-то препон этой бесовской философии — сказав, что осуждая весь мир — он становится на сторону тьмы и только увеличивает сумасшествие в этом мире... Но Насти рядом не было.


И поэтому чёрт владел и овладел Фомою-то полностью. Он даже, хлюпая так по трясине и в голове-то не держал того, чтобы снова когда-то выйти из бабкиной избы к людям и предложить себя в качестве стрельца, или охранника - на службу через которую он вливался в человеческое общество. Вновь часами мёрзнуть в карауле? Вновь за какие-то там копейки рвать свой анус? (да кои копейки ещё и никогда не платят — падлы!) Нет, с обществом человеческим он завязал навеки-вечные! Навсегда!


13


Уже смеркалось. И смеркалось уже давненько. Тьма охватывающая болотину — зажимала его сердце надвигающейся жутью. Быть незнамо где, идти незнамо куда... и выхода главно нет никакого... Это всё кого хошь доведёт до отчаяния.


Фома был не из робкого десятка — но сама по себе болотина — это ж геопатогенная зона. Плюс ночь. Плюс нет выхода. Плюс вообще непонятно — как он сюда попал. Всё это вместе сжимало его сердце непостижимой жутью. И он уже было решил заночевать на каком-нибудь сухоньком островочке с кряжистыми соснами...


Как вдруг! Что такое?.. Что за невидаль?.. Огонёчек ему поблазнился. Кажись огонёк. И вот, пошёл он на этот огонёк. И вот, пошёл он на этот лучик во мраке. Долго ль-коротко ль хлюпал он вот так по трясине, но набрёл он таки до избушки д на курьих ножках — стоящую на сухоньком островке.


В избе горело чтой-то типа лучины и смутно что-то виделось внутри — через окошко-т со ставенками, или не виделось...
- Хозяева! - позвал Фома своим зычным и храбрым голосом.
- О-о-о-о-о-о... - высунулась из скрипучей двери — древняя-т и убогая старушечка — эдакая калика-перехожая, эдакая тень на плетень. - Люблю я храбрых ребят. Дородных-д добрых молодцев. Заходь, гостем будешь.


Фома поднялся по скрипучим ступеням.
- Эк бабуся, в какой трясине-то живёшь.
- А куда деваться, милок... Куды деваться?.. Гонения, одни гонения. Да ты садись к столу-то. В ногах правды нет. А я тебе сейчас на стол накрою.
- Сооруди бабушка, а то я тут часа четыре брожу, а толку-то никакого. Заплутал.
- Да здесь заплутать немудрено. Не мудрено здесь заплутать-то.


Бабуся отворила заслонку у печи, вытащила оттуда чугунок с каким-то варевом и поставили на стол плошку.
- Давно ты здесь обитаешь?
- Ой милай и не сосчитаешь. Ты, мой разлюбезный Фома, столько и не живёшь.
- Откуда ж ты знаешь, как меня звать? - поразился он.
- Да в воду я смотрела — вон кадушку видишь? Мы ж народ-то простой — к цивилизейшин не приобщённый.


- Странные ты словеса глаголишь, бабуся.
- Да ты не журись. Вон выпей-ка живой водицы — сразу полегчает.
Она поставила на стол кувшин и леванула ему в чашку.
- Что это?
- Да ты пей, не спрашивай. Любопытство не порок, а сплошное свинство.
Фома отпил акой-то белёсой жижи — и вроде ничего, как квасок.


- Давай ешь, да рассказывай, - подвинула ему баушка плошку с верхом наваленной каши.
Каша была действительно вкусная и он просто отвёл душу — уминая её за обе щеки и запивая квасом.
- А чё рассказывать, баушка? - наяривал он деревянной ложкой.
- Какими судьбами? - шамкала бабка беззубым ртом.
- А какими судьбами? Д сам даже и не знаю. Выпил вчера ендову, потом другу... Брага у моей благоверной стояла. А дальше-т как отрезало.


- Именно, именно... - трясла бабка крючковатым и горбатым носом.
- И вот, как уж я здесь оказался? Этого я тебе, бабушка, уж никак сказать-то д не смогу. Может ты мне что скажешь?
- А чего я тебе скажу, милок? Умер ты — да и всё. Да и весь тут сказ. А в связи с тем, что со смертью ваша жизнь, здесь, совсем даже не кончается — вот и попал ты в тот мир — в который стремился — всю то есть свою сознательную жизнь.


- Как это умер? - обмяк как-то Фома.
- Да так вот — умер да и всё. Ну, ты шибко-то так не всплёскивайся. Ну, умер и умер — в другой мир перешёл. Жизнь ведь она бесконечная.
- Да, - Фома повесил голову, но есть не перестал.
Вскоре он уже и закончил чугунок с кашей и добил кувшин с пойлом. Бабуся его потчевала — подкладывала каши половником, да подливала из кувшинчика со словами:
- Ешь, ешь, милок. Не журись. Пей, пей, батюшко — не думай.
Когда наконец он доел кашу — то взглянул, как-то на неё виновато.
- А ты, баушка? Ты ведь тоже наверно голодна. Ах какой я... - мотал он головой.


- Да ты не думай, это ж я всё для тебя ж готовила.
- А ты?
- А что я? Я тебя есть буду.
- Как это меня?
- Да так вот — тебя.
- Так у тебя же, бабушка, зубов нетути.
- А я тебя и не зубами есть-то буду.
- А как же, бабушка, ты меня есть-то будешь?
- Ох засыпал ты меня, добрый молодец, вопросами. Ты ложись-как спать почивать. Утро вечера-т мудренее.


Да Фома вроде бы и хотел как-то возразить, но даже руку кое как от стола оторвал — так вот он ослаб. Вся изба кружилась у него перед глазами, как в кружале (в кабаке) — после литра вина. То есть и рад бы он был возразить — да нечем.
- Ну и квасок у тебя, баушка... - прохрипел он и последнее на что только хватило его силы это завалиться на топчан.
Завалился на топчан и дух вон.


А бабушка под его богатырский храп улыбалася, д и гладила своего любимого чёрного кота — жмурясь на лучину, да ворону чесала под клювом. Котяра тоже жмурился и мурлыкал, а ворон косил чёрным глазом и молчал.


14


С утра-т — не с утра... но через сутки — к полудню, Фома всё ж таки разверз вежды... открыл свои ясные очи... поднял свои тяжёлые веки... и долго так оглядывал избу — как же он здесь оказался?..


Бабуся окликнула его с печи:
- Давай-ка, милок, за работу.
Фома как-то муторно поводил головой и наконец сел на своей лежанке.
- Будешь, значится, на море д на окияне, на острове Буяне — живёт где птица Юстрица — шустрица, д злополучитца. Найдёшь там шатёр, значится, ханский с коврами персидскими. В шатре том девы — красы невиданной, перстеня-т на них цены неслыханной.


Ты охрану всю перебьёшь, со всех дев сердца — кривым ножиком вырежешь — да мне-то это всё и доставишь — в кубке золотом — с алмазами да яхонтами.
- Ты ополоумела что ли, старая — на старости-то лет?! - вскинулся так было Фома. - Чтобы я хоть когда-то поднял свою руку на деву?..
Баушка глянула, как-то недобро на него с печи:
- Эт ты значит за все угощения к тебе - за добро, за ласку?!. За то, что я тебя накормила, д напоила — да спать уложила?


Фома мотнул головой:
- Не, ну, за это конечно спасибо. Рад, как говорится, услужить... Но не до такой же степени!..
Он черпанул ковшиком воду с кадки, да приложился к нему, так, капитально; весь выдулил и крякнул.
- Водица у тебя хороша.
- Ты мне зубы-то не заговаривай — у меня их нетути. Как бухать и убивать всех подряд — это ты сам не свой. А как баушке помочь — так ты на сторону?!


- Ну, ты сравнила. От вина я становлюсь сумасшедшим человеком. Шизофрения у меня. Ну, раздвоение личности. Но чтобы на трезвую голову на кого-нибудь кидаться... Д это не в жисть! Никогда!
- Вот, как ты думаешь, для бога, есть разница — трезвый ты его глупых овечек — детишек убиваешь, или пьяный?
- Для Бога? - опешил Фома.
- Да, для бога, - бабуля отложила горячий кирпич, которым она прогревала поясницу и кряхтя стала садиться на печи. - Ох редикюль проклятый замучил старушку старую.


Ты ещё, варнак, нервы мои мотаешь. Ты одну только свою Анастасию раз сто убивал — накидываясь на неё — то с ножом, то душить... И спасала её... И спасала девицу-красу — ни твоя жалость, ни твоя любовь. Спасала её только еёная богатырская сила. Не так скажешь?


То на сына на ейнаго с ножом кидался — д на пасынка-т своего. И кто спас опять же и её, и сына еёного? Твоё милосердие? Твоя доброта? Твоя жалость? Да нет совсем. Спасла её только богатырская силушка — немереная. А ты бы убил и её, и сыночка еёного. Давным бы давно и не раз. Потому что ты убивец. Ты убивец, - слезла бабуся с печи и с кряхтением села супротив его на лавке. -


И сам скажи мне — есть ли для бога разница — в пьяном ты  виде хотел их убить, или в трезвом? А всех других, на кого ты кидался, чтобы убить, в пьяном-то виде - разве перечислить?
- Ты меня убиваешь, бабуля. Я... Я больной человек, у меня шизофрения. Я болен!


- Да ты подонок из подонков. И убийца из убийц. Нет для бога разницы — в каком виде ты стремишься убить его детей. Если бы у тебя была хоть капля жалости — ты бы думал, в связи с этим - прежде чем приложиться к молочку от бешеной коровки. Но ты плевал на всех и поэтому бухаешь — без конца и края.
- Я болен алкоголизмом — это да; это болезнь... и шизофренией.


- То есть ты тут не причём?
Фома понурился.
- Да если б у тебя был хоть один грамм совести — то ты бы бежал от любого застолья — в лес и прятался бы там - под кустом, под ёлкой. Если ты знаешь заранее — чем оборачивается твоя бухаловка. Ну, бывает же такое — ну, умирает человек от литрухи вина. А ты заместо того, что умереть — просто бы в лес убегал. Отсиделся где-нибудь, перекантовался — да снова домой иди — когда там застолье кончилось. Это если бы у тебя была хоть капля совести. Да нет. Куда там. Ты ведь крут.


Не убиваешь ты людей только по чистой случайности. Но главное не это. Главное то, что ты готов их убивать. И значит ты убийца. Ты убийца из убийц — и то, что ты никого не убил - к тебе не имеет никакого отношения. Сам-то ты подонок из подонков.
Фома стал мелко-мелко кивать головой:
- Да бабуся... Пожалуй, что ты права. Ты права бабуся.
- Я всегда права. Вот тебе нож, - баушка бросила на стол нож с кривым лезвиём, - вырежешь их сердца — да покладёшь всё в кубок золотой — с яхонтами, да алмазами.


Но Фома как-то и не слушал её. Он продолжал мелко-мелко кивать головой и причитать:
- Да, да, да... Я подонок из подонков. Я подонок из подонков.
И как она меня любит? Как меня возможно любить? Как эдакого морального урода возможно любить? - буквально уже кричал он.
- Да дура она — твоя Настя; и больше ничего. Мужика у неё сто лет не было — а тут, как говорится — последний шанс. Вот и подобрала алканавта — из-за шишки на что только не пойдёшь.


И действительно — больной алкаш, шизофреник, нигде не работает; денег нет. Возможно ли любить такого урода? Ни толку — ни проку. Но шишка. Шишка для исстрадавшейся, истосковавшейся по шишке бабы — эт-т-т-т-то всему голова.
- Твои перлы, бабуля, сработали бы — если бы мы месяц были знакомы, два. Даже наверно полгода можно терпеть любые закидоны своего полового партнёра. Но годами! Удовлетворимши свою похоть за пол года — больше чем достаточно. Это даже много для удовлетворения похоти.


Но годами!.. Это уже можно объяснить только Любовью. Только Любовью — которой нет объяснения.
- Это объясняется просто, - ладила своё бабуля, - о-ди-но-чес-тво. Одиночество. А дальше что? Опять одиночество? Где она себе найдёт нового полового партнёра?
- Да никакое одиночество не перевесит алканавта в семье; сумасшедшего в семье. Который, как обезьяна с гранатой — когда вырвет чеку? Когда взорвёт лимонку? И её может убить, и сына может убить, и дом может спалить, и всё что угодно!


Любая похоть удовлетворяется за несколько месяцев, а потом любая женщина выбирает одиночество — чем алканавт, нежели алканавт. И прекрасно живёт одна — без разных там уродов — в ком нет Любви. Нет, баушка, инстинкт жажды жизни, в конце-концов, перевешивает любое сладострастие.


Ну, бывает конечно гон, у любой животины гон бывает. Бывает даже и до смерти бьются — те же олени. Редко конечно, но бывает. Рога там у них сплетаются, а они до того глупы, что не могут распутать. Но гон проходит, безумства заканчиваются и жажда жизни перевешивает. Один инстинкт перевешивает другой.


Так же и у людей. Ну, поозоруют, там, малёхо, поблудят, потешатся — несмотря действительно и на смертельные опасности. Жизнь готовы отдать за любимого полового партнёра! Но гон проходит. Волна схлынывает. Если тем более гон заканчивается удовлетворением сладострастия.


Наступают будни. Пробуждается жажда жизни. И жить и дальше с этим скотом, с вечно пьяным скотом — страдающим через винище всеми психическими заболеваниями — какие только есть в природе... Эт-т-т-т-то, знаете, немыслимо, невозможно и невероятно. Тем более, когда от этого зависит жизнь твоего единственного сына. За которого она жизнь готова отдать! за своего сына! Терпеть и дальше это сумасшедшее животное — становится здесь немыслимым и невозможным.


Но есть на этом свете Любовь и с этим не поспоришь. Есть на этом свете Любовь, которая: прощает всё, которая сносит всё, которая терпит всё - ради спасения этого сумасшедшего. Что мол, когда-нибудь это животное бросит пить - и Спасётся... Что мол когда-нибудь у него проснётся совесть и он станет красивым и благородным человеком. Что когда-нибудь он перестанет бухать и станет: самым умным, самым гениальным и самым мужественным.


И вот, только Любовью можно объяснить то, когда женщина терпит рядом с собой это исчадье ада.
- Ты молодой ещё, чтобы читать мне здесь нотации, - прошамкала старушечка. - Сказано шишка — значит шишка!
Сказано одиночество, значит одиночество. Ну не с кем больше — в спившейся и в вымершей от пьянки деревне жить. Ты знаешь, что такое  - вымершая от пьянки деревня?
- Ну, мне ли не знать... - помотал головой Фома.


- А то ли ещё будет в будущем, когда вся страна от бога уйдёт.
Вот где будет — вымершая от пьянки страна! Дак вот. На свете есть только выгода. Ищи выгоду и завсегда угадаешь. А никакой любви нет, не было и быть не может!
- Подожди, подожди, бабуля. А как же моя бабушка? Из-за какой такой выгоды — она со мной живёт? Я у неё все деньги пропиваю, а она меня кормит. Я на неё набрасываюсь во время обострения шизофрении, а она меня лечит — от смерти спасает — от дюже ахового моего сердцебиения...


Ну, сердце у меня слабое... Я бы давно уже помер — если б она меня не лечила.
- Как сам ты выражаешься - инстинкт. Вот и у ней инстинкт.
- Вот подожди, бабушка. Погоди-ка с инстинктом. Вот ты сама говоришь — выгода. Так ей выгодней травануть меня по тихому, да и жить без меня припеваючи. Как собственно и делают другие сродственнички. И никакие им инстинкты не мешают сыпануть потравы в супчик — да и в почёте!


Отчего помер сродственник? А хрен его знает. Помер да и всё. И выгода, как ты выражаешься, здесь прямая — и деньги, и изба, и избавление от сумасшедшего родственника. И плевали они на все твои материнские инстинкты — забивая своего ребёнка насмерть, или выкидывая его на помойку.


Так что ты, баушка, как уж на сковородке-то не юли. Сказала выгода — значит выгода. И никакие тут инстинкты не мешают друг-друга травить. А выгодней-то, моей бабушке, меня по тихому травануть и денежки... О-о-о-о-о-о денежки-то у неё на кармане тогда будут — да на тот же самый хлебушек; д бабушке-то моей! а то ведь я её до того извожу, что сидит она, бедная моя, без хлеба...


- Ты достал уже меня со своей баушкой. Чё ты ко мне, с ней, привязался?
- Так это ты мне, баушка, говоришь, что Любви, мол, нет. И баста. А я тебя и спрашиваю, как же ты тогда назовёшь мои с баушкой отношения?
- Да хрен его знает, что у вас там за отношения... Да, плявала я на все, на ваши, отношения!
- Ну, это грубо, бабуля. А что ты скажешь на те отношения — когда муж-то совсем обездвиженный. Может только есть, да под себя ходить. А жена его и кормит, и поит, и убирает за ним. Годами! Годами!


Когда уж куда проще и намного выгодней — бледную поганку ему в щишки засунуть — и хватит за ним дерьмо-то убирать! Гуляй рванина — от рубля и выше! Вот же ж она — выгода! Вот же она! А не делает так эта женщина. Не делает так она. Ни мать, ни сестра, ни жена... Никто так не делает.


Нет, есть и те, которые так делают. Потому что, как ты правильно говоришь — выгода. Выгодно всегда — грибочков-то сыпануть! Но есть и Любовь. И мы сейчас про Любовь.


Дак почему же вот у этих женщин, с лежачими больными — Любовь? А у меня, с Настёной — выгода? Хотя она годами за мной ходит и лечит сумасшедшего человека!
- Ты прикопал уже со своей любовью, - взбеленилась старушечка. - Любит, не любит, плюнет поцелует...
- Любит, - кивнул Фома.
- Чё шибко умный? Да мне твоим умом только задницу подтереть! Вот ужо действительно — мели Емеля — твоя неделя. Мне с твоего ума - ни холодно, ни жарко!


В этот момент чёрный котяра подошёл сзади к Фоме и напялили ему с размаху VR шлем! Да так напялил ему этот шлем виртуальной реальности, что сам Фома ни снять его не мог с себя, ни оторвать и выбросить, ни отключить — ни-че-го.


15


Он шёл по какому-то острову — справа плескалось море — навевая истому и негу... Слева возвышался песчаный обрыв и сосны, сосны, сосны — величественные, величайшие — упирающиеся в облака. Он как-то задним умом и понял, что это и есть знаменитый и легендарный остров Буян...


«Гдей-то здесь должна быть птица Юстрица — шустрица, злополучица» - промелькнуло в голове. И он тут же, как-то подлетел — и вот, он уже на вершине обрыва. И здесь было так красиво, что он остановился и залюбовался открывшимся пейзажем. Море-окиян навевал своим шумом волн, на него, сон... но сон не простой — вечный сон.


«Как же тут хорошо!.. Божечка ты мой...» - так думал Фома любуясь этой картиной вечного покоя. Шум сосен вторил волнам — и он это явно почувствовал: «Куда ты, дурашка? Мы были здесь всегда и будем здесь всегда. А ты куда? Куда ты бежишь здесь, птенчик? Чего ты хочешь?


Весь мир вокруг тебя - хорош уже тем, что ты живёшь. Что ты живой. Что ты существуешь. Чего же тебе надо ещё в этом мире? Всё остальное: дым, блеф, обман, мираж. Всё остальное это мухоморные галлюцинации. Зачем это тебе? Ты существуешь, ты существо... Смотри вдаль, ищи линию горизонта — то она в дымке, то нет...


Внимай небу — смотри на постоянно меняющийся цвет его, на облака — играющие всеми цветами радуги. Следи полёты звёзд, светил, созвездий. Внимай шуму ветра — в прибое, в ветвях... О есть ли ещё что-то птенчик? О что тебе надо ещё-то, птенец?»


Фома задумался. «Мне? Мне нужна Любовь...» - «Тебе нужна Любовь? Тебе мало Любви Божественной — разлитой во всей природе? Всё в природе, всё — пропитано Божеской Благодатью. С небес от Бога нисходит вечная Отрада. Неужели тебе мало этого?» - «Ну, понимаете, - мотнул он головой. - Хочется, чтобы рядом был человек...


Ну, чтобы вместе — говорить, говорить... Обсуждать что-то... и не важно что... Хочется смеяться, хохотать... так, ни над чем... А то и рассказать что-нибудь смешное, чтобы любимая заливисто смеялась — как птица в пении, или как ручей на камушках — в журчании-т своём... И так вот идти и болтать без умолку... и ещё и любоваться окружающей природой — сливаться с Божеской Благодатию. И так вот, как-будто и лететь, лететь, лететь...»


«Всегда плохо, когда мало, - качнула в него огромная ветвь сосны — она была такой огромной, как парус... - Тебя ещё мало предавала любовь (женская любовь) — о которой ты так печёшься. Неужели тебе мало Божеской Любви, которая разлита везде, везде... везде и всюду... и ничего не может существовать без Божеской Любви... Неужели тебе этого мало? Неужели тебе мало нирваны?..»


«Да, вопросы у вас конечно, госпожа сосна, на засыпку, - Фома кивал головой. - Нет мне не мало природы. Мне не мало красот её. Мне не мало Божеской Благодати. Но хочется, как-то, с кем-то поделиться, с кем-то пообщаться. Сыграть к примеру на свирели и сделать приятное любимой. Ведь она может внимать музыке. У неё есть слух.


То есть творчество. Да, да... именно творчества не хватает для полного счастья... и тех — до кого это творчество донести...» - «Плохо, когда мало; плохо — когда не хватает... Почему нам всегда и всего хватает? Ливень ли, солнце ли, ветер ли... Внимаем, вкушаем, впитываем и отдаём, отдаём, отдаём — и кислород, и пейзаж — на радость созерцания, и всего себя... Всего себя. Грейтесь в нас, прячьтесь в нас — делайте что хотите.


Чем меньше желаний — тем меньше бед. Чем больше желаний — тем больше бед. Умерь свой пыл, о человечек. Получай от Бога Благодать — дари другим Благодать. О что же? О что же ещё тебе надо, человечек? Любовь и у нас есть.
Любовь Божия. В творчестве и мы участвуем — украшая пейзаж. Чего же ещё, о Боже?» - «Видимо больше Любви, больше творчества. Чтобы создавать музыку...»


«Тебе мало музыки в прибое волн, или в шуме наших ветвей?» - «О я сыграл бы вам на свирели — если бы у меня была свирель. Но услышите ли вы эту музыку?» - «Греки ставили на крыши домов арфу в ветреную погоду — и слушали музыку ветра». - «О это наверное - должно быть очень занятно». - «Они были ближе к нам чем вы».


«Это да, но у нас есть и много других духовых инструментов — на которых ветер не сыграет. Видимо да. Видимо для этого — симфонического оркестра — Бог и создал человека, и для ожившей музыки — балета... О это очень красиво. И слушать и смотреть. И видимо для увеличения творчества — Бог и создал нас — людей. Ведь для чего-то же Он нас создал».


«Помни о нас, не забывай о нас... - так шептали ему и волны, и сосны, и песок. - Стань нами, стань скалой, сосною, песчинкой... Стань пейзажем в нашем творчестве... В Божием творчестве... И чем меньшим созданием ты будешь являться — тем больше и покоя пребудет в тебе, тем больше и счастья 
в тебе будет — в Божием творчестве... В твоём сотворчестве с Богом.


Вот где нирвана — в сотворчестве с Богом. Отдать себя для Божьего пейзажа. Отдать себя для Божественной красы...»


- С кем это он там базлает?
- Похоже со всем видимым и невидимым!
- Совсем одурел. Турни-ка его.
Чёрный котяра завзял ухват и всадил его в рёбра Фоме.
- Слушай с-с-с-с-сюда, гадёныш-ш-ш-ш-ш, - так зашипел он и вся шерсть у него встала дыбом и по черноте её стали пробегать ослепительные искры и молнии, - я ить еду-еду не свищу, а наеду — носяру твою пооткусаю.


Шустрей по острову — ищи ш-ш-ш-ш-шатёр и убивай в ём девиц. А то я тебе все рёбра переломаю. Перед тобой сабля и пистоль — бери их и разгоняй охрану у шатра.


Фома глянул ниже — действительно сабля и пистоль были рядом. Он взял в руки пищаль и двинул вперёд. Сосны в глубине острова были покрыты мхами и лишайниками; и чем дальше он пробирался вглубь его — тем дремучей и дремучей становился лес.
- Настоящий урман здесь у вас — заплутаешь и концов не найдёшь, - так молвил он чувствуя, что действительно заблудился.


Солнце светило здесь довольно таки странно — куда бы он ни шёл — оно всегда было над ним.
- Да, похоже отсюда не выбраться... - прислонился он к сосне — окончательно заплутав.
- Здравствуй, добрый молодец, куда путь держишь? - услышал он мелодичный и певучий голос.


Оглянулся — на поваленной, древней сосне сидит огромная птица с женской головой — да с короной и вся в драгоценных украшениях.
- Что смотришь? Нравлюсь?
Фома белую горячку переживал не в первой и калейдоскоп жутких событий — сильно уж так не напрягал его. Он привык в своей жизни всё терпеливо сносить — истекая потом... и вести себя при этом спокойно: не роптать, не мельтешить, не трепыхаться...


Он было двинул в сторону, но птица, как-то так махнула крылом и он упал на колени.
- Куда ж ты так торопишься, Фома Силыч? Куда ж ты так спешишь?
- Чего тебе? - буркнул было он — поднимаясь с колен.
- Мне?! Как и всем — любви и ласки... А ты чего подумал?
- Послушайте, сударыня, - начал было он, - извините, что не будучи представленным...
- Ах пустяки, пустяки, - затрепетала птица, - зови меня просто — Ю.


- Ю?
- Я очень хочу тебе понравиться и поэтому — ты уж не обессудь, но я буду петь.
И она запела. И песня эта — она была без слов... Но в ней, в ней — была такая нега, такое женское томление... мление... такая истома... и вместе, какая-то вековечная тоска, изнывание — по мужскому, по мужчине, по герою... который он... который был он. Что он, как-то сразу всё понял и проникся и постиг.


Трудно не поддаться гениальному искусству, трудно не сопереживать вместе с гениальным творением, трудно не влюбиться в эту величавую и гениальную красу. И он поддался ей и он упал перед ней на колени и залился слезами:
- О госпожа, о моя госпожа — я твой раб навеки... - как-то так восклицал он после того, как она кончила петь.


- Ты уже хочешь того — чего хочу я? - воскликнула она.
- Да, да, да — я хочу того, чего хочешь ты. Но как же всё таки у нас это всё получится... - сетовал, горевал и убивался Фома, - ведь ты же птица...
- О перестань, - остановила она его. - Ты же знаешь чего хочет настоящий мужчина - когда видит красивую головку. Когда видит: алую, зовущую в свои недра помаду, когда видит белоснежные, сахарные зубы и очаровательную улыбку, как у меня.


Неужели ты думаешь, что мужчина мечтает в это время об отхожих местах? Он хочет лишь одного... Он мечтает лишь об одном...
- О-о-о-о-о-о... - застонал уже было Фома; застонамши уже было... - я не верю своим ушам, я не верю своим глазам... я не верю своему счастью... - простирал он к ней свои руки.
- О приди же, приди... о вложи же, вложи... - трепетала вся птица — укрывая его своими крыльями. - О вложи же, вложи своё гениальное, генитальное творение — в моё гениальное творение...


- О-о-о-о-о-о, - стонал Фома всё громче и громче в своём аномальном экстазе и тут же почти без передышки. - А-а-а-а-а-а... - но это уже от боли. Дичайший крик его от дичайшей боли.
Он вдруг увидел себя седовласым старцем, который стоял возле избы, который ползал возле избы, который орал что есть мочи во всё горло от боли - что не мог справить нужду через свою аденому простаты, через свой окаянный отросток, или через свою проклятую шишку — как называла её баба Яга.


- А-а-а-а-а-а, - верещал он от боли — будучи уверен, что должен же он сдохнуть когда-то от этой боли.
Но мочевой пузырь не лопался и боль не проходила.
- Чего это он так орёт? - спросила бабуля.
- Да похоже на птицу Юстрицу напоролся — придурок, - ответствовал мудрый котяра, - вот, что щас делать?
- Может на Esk жамануть — выход из полноэкранного режима... - посоветовала Яга.


- Да завис падла... - котяра тыкал пушистой лапой в пульт, но ничего не получалось.
- Отключай! Он так сдохнет!
Кот отключил шлем и все немного перевели дух. Фома лежал в полной отключке на полу и не мур-мур.
- Давай включай.
И когда он вновь стал орать от боли — котяра проорал ему в самое ухо:
- Вниз смотри! Бери пистоль и шмаляй в эту птицу!
- Я не вижу её! - визжал Фома.
- Всё одно стреляй! Авось зацепишь!


Фома начал стрелять в своём диком сне, в своём жутком виртуале, в своём бреде сумасшедшего — из пистолета во все стороны - оря от боли и стреляя одновременно. Внезапно экран  с обретением им себя в старческом — измызганном, морщинистом и вонючем теле - погас и боль ушла и морок исчез.


Он лежал во мху, среди сосен — до боли сжимая пистолет и думал примерно так: «Встрену ещё раз гадину — убью сразу. Время она вишь ты сжимает. Промежутки стирает падла. Если в жизни десятилетия проходят — прежде чем после разнообразных извращений — прежде чем начинается простатит и аденома простаты... То здесь она так сжимает время, что через минуту после развратного действия — и вот она уже - аденома простаты — и не отлить, и не облегчиться, и не утолить жажду наоборот».


Он вновь двинул по острову Буяну — будучи уже очень внимательным и осторожным... Но птица запела вновь и он её не видел... Он было стал оглядываться и искать эту даму в теле птицы, но так её и не нашёл. Между тем, песня лилась и лилась... О как же она пела... О как она пела...


И там на низах... Там на низких нотах она выдавала такое «мясо»... это ж как Эдита Пьеха в песне: «Если я тебя придумала — стань таким, как я хочу...»
О какие же это были низы — страстной и изнывающей по ласке дамы... О какие же это были низы её бархатистого и нежнейшего голоса... О какое же это было «мясо»...


Это же было: «Па-ба-па-а-а-а... Па-ба-па-а-а-а... Пи-ба-па-а-а-а-а...» - что он не то что там стрелять... Он забыл вообще про всё на свете и искал только её, чтобы вновь, хоть разочек её увидеть и стать рабом навеки...


И вот, он уже её увидел — она пела всё так же — отдавая всю себя песне... Отдавая всю себя творчеству. И он выронив из рук пистолет подошёл к ней — и рухнул пред ней на колени.


О как же она пела... О как она пела... И когда она кончила — то он просто обливался слезами.
- О гениальнейшая птица... О гениальнейшая дева... О как же я люблю тебя...
- А ты хотел меня убить.
- О нет, нет... Прости меня, прости меня... Я не всегда понимаю, что творю...


- Так приди же ко мне и войди в меня... Овладей навеки моей крепостью... Моим замком... Ну, ты же видишь, как я тебя хочу... Неужели ты этого не видишь?
- Нет, нет, я вижу, но я не верю своему счастью. Неужели же ты, о чудо... захотела меня — не пойми даже кого, и не пойми чего...
- Но ты же видишь, ты же видишь, ты же видишь... О обнажи свой меч-кладенец и войди в мои палаты...


- О-о-о-о-о-о, я не верю своему счастию... О-о-о-о-о-о, я не верю своей отраде... А-а-а-а-а-а, а-а-а-а-а-а-а... а-а-а-а-а-а, гадина... - это было тут же — без перерыва...


Он лежал посередь деревни — в мерзком, старческом и вонючем, дряблом тельце — которое вообще-то достойно уничтожения — за один только свой вид... Ну, не может — в вечно юном и в вечно зелёном мире — обитать что-то дряблое, мерзкое и морщинистое... что-то жёлтое, заиндевелое и заснеженное...


И вот, он лежал там - уже седовласый и со вставными уже зубами, или челюстями — кому как больше нравится... И вот, орал на всю деревню от боли, от своей аденомы простаты — от того, что не мог: отлить, освободиться, облегчиться.


И вот, вокруг него собиралось местное население — явно забывшие Бога — местные аборигены. Это были в основном женщины, которые с омерзением смотрели на него — понимая про себя, что у нормального мужчины — державшего свой блуд в узде — никогда не будет такой болезни — как аденома простаты и запор... И в сортир такой пожилой мужчина ходит, как по часам - с мочевым пузырём заполненным по рисочку!


А у разных там омерзительных извращенцев — такое вот омерзение только и случается. Но дело-то в том, что ему-то от их справедливости, от их правды, от их ожившей совести во плоти... от их: «Что посеял — то и пожинаешь» - было-т, как-то ни тепло ни холодно.


Он вытащил нож, который у него оставался в запасе и воткнул в свой мочевой пузырь, чтобы хоть как-то избавить себя от боли. Моча с кровью конечно ударила фонтаном из под ножа, но всё таки эффекта он ожидал не совсем такого — ведь при простатите все эти гонки по сортирам происходят не из-за полного мочевого пузыря, а из-за капельки мочи.


- Котяра-а-а-а-а, - начал он тогда завывать, как-то эдак, - где же ты падла-а-а-а-а?!
- Что у него опять?
- Да Юстрицу никак пройти не может — поганец. Заткни уши и закрой глаза, когда вновь услышишь её пение — иначе ты никогда из этого круга не выйдешь. Ты понял, придурок!? - кот нажал перезагрузку и отключил звук у шлема.


Немного полегчало, когда он вновь стал проходить через дремучий лес. Когда же появился шатёр и охранники — котяра включил ему звук. Охранники были евнухами — вооружёнными саблями и ему пришлось упариться — пока он уложил последнего.

Но тут из лесу вновь зазвучала эта песня птицы Юстрицы, шустрицы, д злополучицы... и Фома — он вроде бы даже и крикнул коту, чтобы тот отключил звук... но виртуальный мир далеко не всегда состыкуется с нашим миром... а живёт сплошь и рядом по своим виртуальным законам.


И вот, например, Фоме казалось, что он кричит чтой-то коту, а баушка в кадке видела, что он лишь чистит репу на плоту...


И вот, он вновь пошёл на это зов из бездны: «Па-ба-па-а-а-а, па-ба-па-а-а-а... Пи-ба-па-а-а-а-а...» - и пошёл и пошёл и упал пред нею на колени. Но правда когда она кончила петь этот раз и стала вся, как-то эдак трепеща — облизывать свою верхнюю губу... то он, как-то взмолился:
- Послушай, госпожа Ю... Ну, неужели нельзя без этих адских мук? Ну, давай же не будем... - бил он ей челом.


Птица удивилась:
- Как? Ты не хочешь меня? Возможен ли такой моветон, такой нонсенс, такой пассаж?..
- Нет, я хочу... но зачем же такие муки?
- Как это зачем такие муки? - поразилась ещё больше госпожа Ю, - Да ты что? С Луны что ли упал? Любишь кататься — люби и саночки возить; что посеешь — то и пожнёшь; товар-деньги-товар.
Муки просто надо полюбить — ну, потому, что нет у нас, в этом мире, никакого другого выхода — кроме как полюбить муки. Ведь за всё, в этом мире, надо платить. Ты что же этого не знал? И деньги здесь на десятом, или двадцатом месте — так называемый расчёт деньгами.


За любые удовольствия надо рассчитываться — кровью, болью, ужасом, муками... А ты как думал? Неужели ты такой юный птенец, что ты этого не знал? Что посеешь — то и пожнёшь.
- Но госпожа Ю, давайте лучше не будем — снова лезть в муки. Я как-то больше не хочу страдать паки и паки.


Госпожа Ю просто была в шоке!
- Ты не хочешь заняться со мной оральным сексом?
- Нет, я хочу — но...
- Что значит - но?!. Ты не хочешь вставить во все, в мои, в голосовые связки? Ты не хочешь засадить в мой талант? Ты не хочешь войти в мою гениальность? Что значит: «Но!?» Да мужчины посвящают этому всю жизнь! Они бросаются на бруствер! На амбразуру! На штыки! Они за это жизнь отдают — ради своего полового органа! называя, правда, это, почему-то, любовью.


Они посвящают: оды, романсы, гимны, всё творчество - своему мерзостному отростку! называя это, почему-то: «Даме сердца...» Всё ставят на карту — за ради гадостного члена! А ты не хочешь расплатиться за удовольствие? Да мои ли уши это слышат!? Да мои ли глаза это видят?


Мужчина не хочет расплатиться: за наслаждение, за сладострастие, за неземное блаженство?! Ты сам-то хоть понимаешь, что ты мне сейчас, вот здесь, глаголешь? Ты весь мир, всё мироздание хочешь перевернуть вверх тармашки — и наплевать и на карму, и на долг, и на совесть?!
- О господи, мадам Ю, но что вы такое несёте?! Ну, это же не лезет ни в какие даже ворота. Ну, я просто устал страдать, я не хочу больше мучиться и вспарывать свой мочевой пузырь, чтоб облегчиться... Ну, что же тут непонятного?..


Тогда мадам Ю исчерпав всё своё красноречие — снова запела... и это пение подействовало на Фому, как гипноз на яростного гипнотика — при воздействии на него кодового слова — запускающего механизм гипноза. И вот, он, обнажимши своего полового стервятника, пошёл вновь в вонючую пасть: тигра, льва и всех гиен вместе взятых. Он вновь орал, вышибал себе мозги из пистолета не в силах переносить боли... и паки, и паки шёл в пасть к тигру своею болтярою!..


16


Да вот так-то вот — да без конца и без края — пока котяре, да бабе Яге — не надоело это его постоянное нахождение в трансе — в  зависании, в прострации — без каких либо признаков существования.


Котяра перезагрузил вновь систему, отключил ему звук; Фома, в беззвучном мире дошёл до шатра — довольно таки спокойно. Упарился, но перебил всё ж таки евнухов-охранников. И вот, вошёл с окровавленной-то саблей в шатёр. С десяток прекрасных дев в страхе пред ним лежали в кучке — обхватив друг-друга руками и смотрели на него заполненными ужасом глазами.
- Да не бойтесь вы, не бойтесь, - успокаивал их, как мог, Фома.


Котяра врубил звук и всадил ему в рёбра ухват:
- Бери кубок — вон перед тобой стоит, морда, д и вырезай их сердца.
Фома застонал от боли, когда рёбра его затрещали.
- Извините, дамы... - именно так молвил он и вышел из шатра. Кот вновь всадил ему ухват в печень. И тогда Фома просто вынул из-за пояса пистолет и выстрелил в голову.


Тут же он увидел себя, как бы парящим над чьим-то телом. Но приглядевшись он узнал таки себя. «Прострелил я себя всё ж таки... а ничего я так смотрюсь на зелёной травке...» - какие-то такие никчемушные и необязывающие мысли — и несущественные совсем — посещали его голову в это самое время.


- Ну и чё теперь? - изумился кот.
- Сымай шлем - «Чё теперь...» - будем оживлять.
Кот стянул с Фомы шлем, а баба-Яга, полив его сначала мёртвой водой, потом живой водою — оживила.
- Д, мыло и мочало — начинай сначала, - так молвила Ягуша.


- Ну, вставай, мой ласковый, поднимайся мой дородный д добрый молодец. Что же ты так не любишь-то свою любимую бабушку?
- Не бабушка ты мне, - воспроговорил эдак Фома, как отрезал. - Ты ведьма старая и сволочь, какую ещё поискать надо!
- О как! - котяра облокотившись о стол сидел на табуретке и умывал лапкой морду, но даже и он, как-то так поразился.


- За что же такая немилость? - прошамкала старушечка. - Это за всю-то любовь мою к тебе. За спасение, за тепло, за ласку. Да ты бы сгинул на болоте если бы я тебя не приютила! Причём мир этот такой, что умирал бы ты без конца и края, но так бы и не умер. Ночью бы замерзал от холода, а днём бы оживал вновь. Мир этот такой!


А я тебя: приютила, д накормила, напоила, спать уложила. И нужны-то от тебя, всего лишь маленькие услуги. Ну, потому, как молодею я только от зла, которое совершаю. А без зла, когда я не творю зло — я чахну, дохну и старею. Старею и старею. И превращаюсь в такую вот старую каргу, которую ты видишь перед собой.


А ты знаешь, какая я молодая и красивая?! О-о-о-о-о-о, молодой человек! Да мне поэты на манжетах стихи пишут — и кровью! И кровью причём! Кровью! О что за сладостное время... Что за феерия души - о сказка, о отрада, о благодать!
- Боюсь, что мы по разному понимаем отраду и благодать, - обрезал её Фома.


- Да-а-а-а-а, народец, - озадачилась Яга. - Каркуд, что ты скажешь? Вот, что ты всё молчишь и молчишь? Что ты меня до бессознания доводишь? - начала она заводиться.
Чёрный ворон покосил на неё глазом.
- Да что тут скажешь? - молвил он наконец хриплым голосом.- Сколько можно — одно и тоже-то перемалывать?


Жили всегда, во все времена — любо дорого. Мы — хозяева земли. Народец, какой бы не жил — хучь Меря, хучь Емеля — наши рабы. Ещё до рождения все знали, что надо жертву богам приносить и радоваться этому.
И выбирали всегда — самых красивых, самых умных и самых лучших; и кровь их приносили на алтарь; и жили в страхе и ужасе перед нами. Как-то просто всё было — всё лучшее нам. И по другому и быть не могло.


Мы жили здесь всегда. Мы хозяева Земли. Мы водяные, мы болотные, мы лешие. А кто вы, людишки? Птенцы - только что вылупившиеся, на нашей, Земле. Да вы тут жить-то ни какого права не имеете! Вы живёте тут только потому, что мы разводим и выращиваем вас, как скот — для того, чтобы вы, нас, богов, кормили — своим страхом и ужасом.


Условия жизни здесь, для вас — ваш страх и ужас перед нами. Перед непонятным, перед неведомым, перед таинственным. Ужас перед неукладывающимся — ни в какие ворота, ни в какие рамки, ни в какие объяснения... Да дикие-то народы и сейчас так живут — т.е. знают, что нам надо приносить в жертву всё лучшее, что у них есть. И тогда, мы позволим им пожить ещё немного - на нашей земле. Во все времена так жили — боялись, преклонялись, трепетали.


Тут появляется какой-то Иисус — и вот, научил дураков — не уважать старших. Во все времена уважали старших, уважали духов земли — богов... Вдруг, он заявляет — нет у вас больше богов. И бог, мол, у вас только один — это мой отец. Ладно, так и запишем. Ну, нет так нет! Если нас нет — то это значит, что нас нет.


И вот, все эти только что народившиеся цыплята, эти придурки — поверили, что нас нет. И вот, стали значит, жить со своим единым богом просто припеваючи. Но вот... что такое?.. То там отпадёт, то тут отвалится. То одни все передохнут, то другие — одни сумасшедшие. Да что такое?


И живут вроде так, как велено — что бог, мол, один, а других богов и нетути. Но чтой-то явно не то. И вот, всё штопают, штопают свою теорию, как Тришкин кафтан — но, то тут разойдётся, то там разъедется. Сказано вроде ясно - надо всех любить и будешь жить в нирване. Но минуты! Минуты человек не может прожить, чтобы кого-то не проклинать, чтобы кого-то не ненавидеть, чтобы на кого-то не орать, чтобы кого-то не презирать — и не важно каких подонков — их всех не исчислить — начиная то есть с самых близких своих сродственников, что уж ближе некуда! И до самых дальних!


То есть молись — не молись, хоть замолись, но только перестаёшь бить челом, как тут же! в ту же самую секунду! начинаешь когой-то ненавидеть, или презирать! Естественно, что возвышаясь в толпе этих гадов — окружающих тебя — всё выше и выше!


А то и во время молитвы кого-то ненавидишь, или осуждаешь, презираешь и т.д. Или только подымешь глаза долу, во время молитвы, или чему-то горнему... опускаешь, а девица уже распласталась перед тобой в религиозном и молитвенном экстазе; распласталась то есть на полу и бьёт богу челом! И ты вместо того, чтобы идти в нирвану... хочешь уже войти с заду в её хоромы — и только этого и хочешь.


Ну, плюнешь вроде, перейдёшь на другое место, а там другая тут же пристроится впереди и ну изгибаться перед тобой, извиваться — в молитвенной эйфории. И то есть ты, как-то, в конце-то концов, уже и понимаешь, что куда не кинь — всюду клин. Да, именно так — куда не кинь — всюду клин.


И доходит до цыплячьих мозгов, что не любовь, совсем даже не любовь — на Земле правит; а ненависть, злоба, презрение, осуждение всех ближних и не ближних; блуд, д и много ещё чего — то есть не любовь, а нечто совсем другое. Ведь не любовь же порешила группу лыжников Дятлова на Урале; не любовь же укнокала деревню эскимосов Ангикуни в Канаде.


Спросите у местных шаманов и они скажут - кто — земные, злые духи — за то, что перестали приносить им человеческие жертвы. Неужели любовь управляет миром, когда при всеобщем усердном молении пришли только к инквизиции — т.е. к сжиганию друг-друга на костре живьём и к раздиранию друг-друга на куски — крючьями и щипцами.


Ушли от всеобщего моления в другую ипостась — материализм и тут же пришли - к дарвинизму, к коммунизму и фашизму. Неужели это любовь всё — так всем управляет? Или она совсем ничем не управляет, но тогда зачем она?


В третьем тысячелетии — во всеобщую демократию все припёрлись — в плюрализм мнений, в толерантность — т.е. во власть меньшинства подонков, гадов и мразей — и миром стали править сумасшедшие из Содома и Гоморры. Это что? Любовь так распорядилась?


Когда абсолютное меньшинство гомосексуальных, сумасшедших мразей... ну, сколько их — один процент, или два - на сто процентов нормального и здорового населения?! Дак вот, эти два процента сумасшедших захватили весь мир — и всему миру кажут с трибуны большой и грязный.


И весь мир заставляют поверить, что они ни какие не сумасшедшие, а великие жертвы путаницы — в наследственности ДНК! И вот, уже папа Римский бьёт им челом и просит у них прощения за великие жертвы  принесённые ими на алтарь: эрекции, педерастии и дерьма; за великие жертвы - принятые ими от церкви и нормальных людей — в истреблении этой скверны — педерастии.


И вот, уже папа Римский кается пред ними за причинённые сумасшедшим людям неудобства — во время оно... И они обнаглев до бесконечности (ну, есть у сумасшествия начало — нет у сумасшествия конца!) отменяют по всему миру названия - мама и папа — потому как это может обидеть педераста. Вводят новую терминологию — родитель номер один и родитель номер два!..


Ювенальная юстиция отбирает детей у нормальных родителей по абсолютно любым поводам — и в том числе за неприятие обучения их детишек гомосексуальности, и передаёт их в семьи гомосексуалистов, где родители номер один и номер два насилуют их по очереди с перерывом на обед — без конца уже и без края — потому что всё это узаконено и только так и должно быть всегда и везде. И родители номер один и два — находятся в почёте у государства!


На коне педерастии подгребает педофилия — и педофилы не прячась, а во всеуслышание рассказывают про свои подвиги в изнасиловании детей... и аргументируют это именно так — прямой текст: «Ведь когда у вас чешется — ведь невозможно, чтобы не почесать. Иначе же вы попадёте в ад. Ну и что — все чешут и не стесняются. Так же и здесь - ну, если очень хочется ребёночка — ведь невозможно, чтобы его не изнасиловать!»


В Голландии вводят в парламент — партию педофилов. В Германии в паспортах — вместо он и она — печатают ОНО, чтобы не дай бог не обидеть педофила, который на законных основаниях, с помощью ювенальной юстиции, отберёт ребёнка у любой семьи и будет насиловать его — без конца и без края. Были бы, как говорится, только деньги. В двадцать первом веке — белый человек будет тот, у кого есть деньги, а
на всё остальное (на какие-то моральные устои, на религию, на хоть что-то святое в душе...) - просто плюнут и разотрут.


И теперь скажи мне — кто правит в этом мире? Твой бог - любовь, как вы его называете, или мы — земные боги - которые жили здесь всегда и правили здесь всегда! Да ещё представь себя на месте насилуемого, без конца и без края, ребёнка — педофилами... и скажи мне с точки зрения ребёнка — бог это любовь, или бог это, что-то другое?


- А? Какого-с? - хлопнула рука об руку баба Яга, - вот это голова! А? Это ж не голова, а дом советов! - была она в совершенно неописуемом восторге.
- Силён бродяга... - проурчал кот. - Вот это гений! Вот это Цицерон! Что съел, басота? Что скажешь на это? Что ответишь?
Фома молчал долго, повесив голову.
- Однако надо отвечать, - молвила Ягуша.


- Вам надо конечно беседовать с Анастасией. С этим ангелом во плоти. Вот она бы вам сказала. Она бы вам отвесила. Я всего лишь жалкая тень её — жалкое подобие, - начал наконец он потихоньку. - Да ещё вдобавок я только и делал, что спорил с ней — без конца, д и без края.


Но за эти последние дни — я так много понял и так много пережил. Д и вы все, вместе взятые, вызываете у меня такое омерзение, что я вам отвечу. Я вам отвечу.
- Дерзай, - развалился на лавке кот в умиротворяющей позе.
- Вы пропагандируете мне  своё сумасшествие — злобу, гордыню, блуд — которые по великому попустительству Любви — в связи с дарованной нам всем свободой — на этапах ранней юности и несмышлёности младенцев — действительно побеждают.


Не зря же говорится, что связался чёрт с младенцем — потому, что только с младенцами вы и можете связываться. Но муки и ад — в который вы идёте не будет стоить никаких побед, когда вы в нём окажетесь. Ты мне ворон хочешь сказать, что вы здесь на Земле — самые крутые, самые сильные и всегда побеждаете. Я с этим и не спорю. Но вы идёте в ад — и больше никуда. Вы идёте в сумасшествие, где одни только муки. А те кто молятся Богу, кто раскаивается в своём сумасшествии перед Богом; те кто идёт к всепрощению и к Любви — те идут к всепрощению и Любви.


И пускай они проигрывают здесь на Земле, пускай вы уничтожаете их, пускай вы насилуете их. Но вы не их — вы себя насилуете, вы себя уничтожаете и убиваете — идя в вечные муки. А они идут к Любви. К Любви!.. Где всё Любовь! Где их Спасут, где их вылечат от любых болезней, где их всегда пожалеют и простят. Вы же идёте все — в адовые миры — где всего этого даже близко нет и не будет никогда.


Ну, что же, позабавьтесь напоследок, порадуйтесь на прощание, понаслаждайтесь на посошок... Скоро ведь уже доиграется хрен на скрипке. Ну, покуда поиграйте, попиликайте, поиздевайтесь над младенцами. Скоро ведь уже доиграетесь.


17


- Да почему же доиграемся? Мы живём уже так миллиарды лет и бед не знаем! Это ты только что народился — несмышлёныш, - ворон даже перелетел на стол со своей любимой жёрдочки и шаркнул лапой. - Да, мы отбываем свой негативчик в аду. Ну, что ж делать — за всё в этом мире надо платить! Таков он мир! Карма, так сказать — закон бумеранга...


Но отбыв свой срок — наше — нам отдайте. Уж мы оторвёмся. Уж мы оторвёмся на младенцах — так, что не обрадуетесь. Уж мы кайфанём тогда так, что вам и не снилось.
- Эк отвесил! - ликовала баба Яга, - душечка Каркуд!
- Да уж, мастер, - размурлыкивал кот Сармат. - Гений прямого эфира! - он жмурился и закрывал глаза.


- И ты что, цыплёнок, хочешь учить жить тех — кто жил тут до тебя миллиарды лет?
- Да нет, зачем?.. - повесил голову Фома. - Хотите мучиться — мучайтесь на здоровье. Орите в аду от боли — в геенне огненной.
Я про себя. Что лично я — мучиться не хочу. Лично я в ад не желаю.


- Это особенно заметно с птицей Юстрицей. Если бы Сармат не перезагрузил остров Буян — ты бы до сих пор входил в жемчужность её зубов — и орал бы от боли и тоски.
- Что правда — то правда - обаяние у вас есть... и сила этого обаяния и гениальности. Но я буду молиться Господу Богу, я буду читать молитву: «Отче наш...»


Я же не спорю, что во мне - такая же мерзость, как и в вас. Но я не хочу так жить. Я не хочу так жить! Я хочу идти к своей Любви и больше ничего. И чтобы в тёмной-притёмной тайге — горел огонёк. И чтобы я пошёл на этот огонёк. И дошёл до избушки — в которой меня вечно ждёт моя Любовь - Анастасия.


Она ждёт меня любого — мерзкого, пьяного, драного, сумасшедшего... Лишь бы я пришёл к ней. Лишь бы я дошёл до неё... Лишь бы только я раскаивался во всей своей мерзости и не хотел больше так жить. Чтобы я просто хотел спастись от всего этого — под её крылом. Чтобы я только хотел одного — чтобы она меня спасла... И больше ничего, и больше ничего, и больше ничего.


И выспаться с ней - в этой избушке... И вместе встречать рассветы и закаты. И радоваться таким мелочам, как: солнышку, как листикам, как ветру шумящему в ветвях... Потому что раньше, когда я кайфовал — так же, как и вы — мне было абсолютно по барабану — какое передо мной дерево — ясень, или дуб? Какие семена у клёна, а какие у липы?..


Мне было как-то не до этого что ли... Я доходил до того, что мне было без разницы, какое сейчас время года? Что там за окошком дождь, или снег? День, или ночь?.. Да, я и до этого доходил. Потому что дождь, или снег — не наполняли же мой стакан — ни водкой, ни вином...


Д и чё мне о них было думать?.. когда я только с помощью водки мог вылезти из ада — чтобы меня наяву перестали жрать заживо трупные черви... Что мне было до семян клёна, или липы — если с помощью этих семян — я не мог сбросить с себя змей — высасывающих из меня всю жизнь. Это могли сделать  только - стакан водки, или два стакана вина, или пара кружек пива... Только это и могло мне помочь. И причём же здесь семена?


Какая д разница мне была - день сейчас, или ночь — если меня позвала в даль светлую водяра! Как там? Смердящей походкой — ты вышла за водкой. Какая мне была разница — солнышко на небе, или звёзды? Созвездие Пегаса надо мной, или созвездие Писец? Гроздь сирени задела моё лицо, или яблоневый цвет?


Когда поллитра уже сидела во мне, но мне надо было ещё добавиться... И ничто! Ничто! не могло: предотвратить, остановить, преградить — мою дорогу к кайфу; через чтобы я не перешагнул!.. Ограбить кого-то? Покалечить кого-то? Убить кого-то? Да всё что угодно — лишь бы кайфуха вновь привалила.


Иными словами, я был лишён абсолютно всех радостей жизни! Абсолютно всех! И только с Настенькой я узнал, что же это такое — когда радость в тебя идёт от каждого листочка - а их ведь миллионы... Когда нирвана плывёт от каждого цветочка — а их ведь не исчислить и не объять...


И для этого-то, надо только, оказывается — завязать с бухлом, трезветь с каждым днём всё больше и больше, и идти с Любимой: в поля, в луга, в леса... Вот уж где отрада так отрада... Гроздь сирени не то что лицо задела... а сам идёшь к ней: нюхаешь, лобзаешь, наслаждаешься!.. О-о-о-о-о-о... А за той сиренью — ещё куст сирени, а за той — ещё... А за сиренью яблоня пушистая — с розовыми-то лепестками — да на синем фоне неба!..


Да всё это пьянит так, что застынешь только в этих лепестках — вдыхая их аромат, да слушая жужжание пчёл... Д и наслаждаешься этой отрадой... впитывая эту Благодать всем существом своим. И вот, оторваться даже не можешь — перед всем этим величием - которое твоё, которое бесконечное и бескрайнее!.. И отрада безмерная, и Благодать бесконечная, и рай вечный!.. И любимая рядом и улыбается тебе через лепестки...


 И вот, разве может это великое и бесконечное счастье — сравниться даже!.. с тем: отупением, обалдением и сумасшествием — в котором я пребывал — идя за кайфом, ища кайф и обладая на короткий срок кайфом... После которого вновь была - бездна отчаяния — смерть, ад и ужас.


Когда вы отказываетесь от Любви — вы отказываетесь именно от этого — от вечного Блаженства, где каждое деревце, каждая травинка, каждое облачко — несёт тебе отраду неизречимую, несказанную, неописуемую, необъятную... - Фома ажни упрел и вытер пот рукавом — выступивший на лбу.


- Да всё это, может быть и было бы так замечательно — если бы Сармат не вытянул тебя из бесконечного твоего ада, - ворон расхаживал по столу, как по подиуму. - Ты когда, кстати, будешь ему бить челом за это? За спасение-то своё!
- Я подонок - я знаю. Я мерзкий тип, который следует за своим ключом от бездны, как за путеводной звездой, - вновь повесил свою голову Фома.


- Что есть - то есть! Да и вообще, не всё уж, у нас, так плохо, как ты это тут живописуешь. И у нас не мало радостей и услады. Как пьянит власть... О как же пьянит власть. Как пьянит унижение других людей и их страх перед тобой, и тем не менее — коленопреклонение. Вот же, где услада!


Да что я тебе рассказываю?.. ты ведь любишь позабавиться, как ты его называешь — с ключом от бездны. Ты ведь, батенька — озорник-с. Да, да — именно так — озорник-с! И конечно же знаешь, как это связано — унижение дамы перед тобой, с твоим непоседой. Это ж — одно к другому — так и притягивается, одно-т другое — так и пришпоривает! одно другое погоняет, наслаивается и иэх-х-х-х-ха!..


и всё ведь здесь в тему идёт — чем больше унижаешь, чем больше издеваешься — тем больше возбуждаешься.
Вот же, где кайфуха! А? Ну, ты вспомни, вспомни!
- Я знаю, что я — мерзость...
- А наркотическая кайфуха?! Когда все клеточки твои, все членики, заполняются усладою обалденною! Когда сидишь только так — губами ли причмокиваешь, любое другое движение делаешь ли... Ну, от всего тащишься... Ну, от всего таски — локоток ли со столика сорвался, движение ли какое делаешь рукой — и от всего кайфуха!.. Обалденная кайфуха...


А поиски таинственных и неведомых миров - в токсикомании!.. от таблеток ли... от бензина ли с ацетоном, от клея «Момент» ли, да от той же краски — ты же ж просто путешествуешь в другие измерения, в другую реальность, в другие миры... О как это захватывает дух, о как это будоражит и пьянит...


О какие же тайны, когда ты сам. Сам назначаешь мир в котором тебе жить! Сам одурманиваешься и обалдеваешь по желанию. Не по наставлениям сверху — а по собственному волеизъявлению, по собственной воле. Захотел одуреть — надышался и в почёте, захотел адреналинчику — ищи другие миры - в таблетках, в лекарствах, в аптеке — с лошадиными дозами. Вот это жизнь! Вот это свобода! Вот это свободное волеизъявление.


Кстати кайф от адреналина ещё тот — в драке ли, в убийстве ли других, просто в риске собственной жизнью. Кайфуха ещё та, когда опасность минует и ты понимаешь - что живой, что вновь выкрутился, спасся, уцелел... О-о-о-о-о-о... Во где кайфенция. Да впрочем — ты же, это всё и сам знаешь, без меня — чё я тебе и рассказываю?


- Д не только знаю. Я даже знаю — куда все эти радости приводят — в конце-то концов. В ад. В один только ад. И в одни только страдания. Причём, когда вы все здесь: бесперебойно, на перегонки, взапуски — талдычите мне, что за всё, мол, в этой жизни надо платить. Там, кайфанул, мол, ну, что же — заплатить изволь! Мол, справедливость и т.д. То это всё обман. Это одно только враньё и ничего кроме вранья.


Всё таки эти слова: «За всё в жизни надо платить», как-то само-собой, как-то — подразумевают — товар-деньги-товар. Товар-оплата-товар. То есть ни мерзость-оплата-мерзость. То есть как-то подспудно понимается здесь (только почему-то не вами), что всё мол по честному, по чесноку! И товар отменного качества, и заплатить, мол, тогда не жалко! Что ж делать — справедливость.


Но когда ты за свои деньги (то есть за свои муки) получаешь одно дерьмо — то это, как-то мягко говоря, ни лезет ни в какие ворота. И только оплата-оплата-оплата — одни муки. Ваш король, ваш бог — отец обмана. Отец лжи. И всё у вас поэтому ложь — с самого начала и до конца.


Самый полноценный кайф используется нечистью (т.е. вами) только при заманухе. Но только заманили усладами, заманили наслаждениями — как тут же кайф обламывается, как и не было никогда. Глупый человечек недоумевает, как же это так?! Раньше же срабатывало, раньше же переключатель — переключался, раньше же оная доза водки, или герыча -
приводила к кайфу.


А тут пока не увеличишь дозу — кайфа не почувствуешь. И вот, здесь уже начинается обман — что всё, что бы вы ни говорили и ни делали — всё является одним только враньём. А дальше обман только увеличивается — и с одной стороны остаются одни только муки, а с другой стороны — ни грамма даже кайфа.


И дальше только смерть и ад. Хотя глупый человечек давно уже живёт в аду — не получая за это ни крупинки кайфа, а дальше будет только хуже. Лучшее, что может случиться с человеком — это не связываться с вами вообще никогда. А если уж по глупости-т своей младенческой связался — то спасение только одно — только одно Спасение — молиться: «Отче наш...» - и бежать от вас — дуй не стой!


Потому что: «За всё в этой жизни надо платить» - это здесь близко даже не работает. У вас работает только: «За всё в этой жизни надо пла-а-а-а-а!.. А-а-а-а-а-а!.. А-а-а-а-а-а!» - потому что враньё на вранье сидит и враньём погоняет.


И это никакая не привычка — организм, мол, привыкает к такой дозе кайфа. Это бесовское очарование — и тут же нож в спину. Глупые люди меняют кайфы, ищут новый адреналинчик — впадая всё более и более во все тяжкие грехи — думая, что вот, тут уж, кайф (например извращения с дамой) — будет на века.


А всё обман и враньё — там, пару-тройку раз обалденный кайф работает, а дальше вновь ищи новую позу — новое извращение. И так до садомазохизма. Всё таки есть у сумасшествия начало — но нет у сумасшествия конца — это если говорить про людей.


Я не знаю, как вы, во всём в этом — миллиарды лет живёте... Да если честно и знать даже не хочу! Но людей на тёмной стороне, на обратной стороне Луны, медали, на своей кухне — вы используете только, как жертвенных агнцев. То есть только дурите, только измываетесь и только унижаете.


- Ну, чтобы стать богом это-т надо заслужить, - каркнул было Каркуд.
- Вы знаете, когда ребятёнок соврал девять раз — там: «Волки, волки!» - то на десятый раз ему никто и никогда уже не верит. А вы врёте ни девять раз. Вы врёте бесконечно. Дак вот — хавайте сами ваши муки — от которых и вы «боги» - в кавычках — не застрахованы.


Живите сами в вашем сумасшествии. А я хочу жить
только в Любви. Только с Любимой и только с природой
- с цветами, травками и деревьями... И никогда не страдать — в отличии от вас.


18


- И всё таки сумасшествие это ваша Родина, - сверкнул глазом Каркуд. - А базлать здесь мона сколько угодно. Заниматься, так сказать, риторикой. Молоть своим языком — благо, что без костей.


Можно сто раз сказать, что водка — яд, водка — сумасшествие, с водкой надо бороться — но закончится это всё тем, что пойдёшь и нажрёшься водяры, как последняя свинья — и будешь в голом виде, с топором, гоняться за соседями. Потому что сумасшествие — это ваше — родное.


Можно сотни раз грозить пальцем своей мотовиле, окаянному отростку, ключу от бездны. Можно сколько угодно молиться богу о спасении от блуда... а сладострастно мечтать только об одном — о минете с красивой дамой. Т.е. мечтать только об извращении. Молиться и мечтать только о сладострастии — в той же церкви! Это ли не сумасшествие?


Вы, все люди, можете сколько угодно базлать о том, что такое хорошо и что такое плохо. И да, да, да. Конечно же правильно всё говорить! Но мечтать только о сладострастии, мечтать только о плохом. И ежели подвернётся это плохое — деньги ли, беззащитная девочка ли, наследство ли — там, квартира, машина — неважно...


и чтоб воспользоваться этим наследством — нужно всего-то навсего написать, к примеру, донос... Так вот, если подвернётся такой случай — то человек моментально им воспользуется! Потому что ваша родина — это сумасшествие.


Можно сколько угодно молиться, бить челом Иисусу Христу — о спасении от грехов — и тут же возвеличиваться в собственных глазах и осуждать других людей. И чем святей ты становишься в своих молитвах — тем, как-то автоматически, это всё, как-то, но ты становишься лучше и лучше других людей — которые продолжают орать матом и бухать и курить...


И то есть гордыня, прелесть всё больше и больше тебя обуяивает — ну, там, понятно, что: «Какой же я хороший!» А на других смотришь — все какие-то: кривые, косые, дурные, трибабахнутые, с больною головкою. И вот, сумасшествие-то попёрло, пошло, по всем членикам насякомого — как наркота, как водка... мол: «Какой же я хороший! Несть равных мне! Не вижу!»


И ты даже после этого скажешь, что сумасшествие это не ваша Родина?! Что можно сколько угодно говорить: «Иду к любви, иду к свету, иду к отраде!..» - а сам, тем не менее, будешь стремиться только к сумасшествию, к грязи, к дерьму!


- Браво! - воскликнула здесь баба Яга, - брависсимо! Э-э-э-эх, молодчик!
- Знай наших, - мурлыкал и кот лёжа на спине и развлекаясь тем что ловил пыль — падающую на него в свете лучины. - Демосфен Энскага болоту!


Но Фома недолго был пред вороном в разбитом состоянии. Он вскинул голову и сказал, чтой-то, примерно, типа этого:
- Человек пред вами ничтожество... как вы его называете — человечек? Что есть человек пред вечным сумасшествием, которое ещё и в нём — в крови, в члениках, в голове... Одному-то человеку, я знаю, даже и браться за это не след. Даже и топоршиться против вас — это только курей смешить.


Вы в одну минуту можете сделать из любого человека — полное сумасшествие, который будет только послушная вам марионетка и больше ничего. Именно это вы и сделали с группой Дятлова и в посёлке эскимосов Ангикуни... Именно это вы проделываете в Бермудском треугольнике и во многих других местах — а именно сводите, за минуту, людей с ума и делаете с ними, что хотите. Они выполняют любые ваши приказы — а вы забавляетесь, наслаждаетесь, упиваетесь своей властью.


Но есть и на вас укорот. Это Господь Бог. Да, все мы сумасшедшие - от самого рождения и до смерти. Но с теми, кто хотя бы пытается не быть  здесь сумасшедшим, молится... кто видит свои мерзкие страсти и раскаивается в них всей душою... К этим людям вы — со всей своей ордой, со всей своей силой, даже близко не подойдёте — потому что это люди-то Божие.


А там, где Бог, ваша карта всегда бита. Потому как — ох, как вы не любите свет. Ох как вы не любите правду. Ох как вы не любите, когда все ваши позорные дела выносят на суд общественности. Ох как вы не любите свет — потому как он высвечивает и выхватывает из темноты — всю вашу мерзость, всё ваше убожество и дрянь. И поэтому бежите от всего Божественного — сверкая пятами и когтями.


Так что есть и на вас управа, есть и на вас средство. Да такое средство, что человек, который молится и раскаивается в своих грехах — тот всегда Спасётся — тот уйдёт навсегда от вашего поганого племени. И пусть условие существования здесь на земле — это сумасшествие. И покуда человек живёт, здесь на Земле -
до тех пор он и будет сумасшедший...


Вы же, как тени, как мухоморный настой, как наркотическая потрава — пребываете в каждом замке (который есть тело человека) и пока замок не разрушится временем — вас оттуда не выкурить, не истребить, не выгнать. Можно только на время вас ослепить и отправить в состояние гроги — молитвой и святынями. Но человека молящегося вам всё равно уже не взять.


Вам никогда не сделать из него послушную марионетку, зомби, гипнотика, своего раба. Человек молящийся - он уже не раб вашего сумасшествия. Он уже не ваш раб. А после смерти - в его душе — вы вообще не сможете пребывать и он уйдёт от вас навеки-вечные — на небо к Богу!
- Ну, а ты-то чё к богу не ушёл?
- Я? я... а что я? Я мало слушал Настеньку — а именно то, что она мне говорила. Всё спорил с нею. Мне надо было слушать её открымши рот... А я, как дурак, как дубина стоеросовая, как олух царя небесного... Но я буду молиться, буду молиться, буду молиться...


И вот, Фома уже было понёс двуперстие-то к голове, чтобы перекреститься и прочитать молитву: «Отче наш...» Да где там... Котяра первый почувствовал, что запахло жаренным и давненько уже соскользнул с лавки и подкрался сзади к Фоме... А уж как тот заговорил про молитву — сразу же воткнул в него виртуальный шлем.


19


Фома плыл на паруснике по древнему, как мир, зелёному океану. Кристально-чистая и прозрачная вода разбивалась о нос яхты и разлеталась мириадами брызг и пены — сверкая всеми цветами радуги. Брызги вылетали из под форштевня, как алмазы, яхонты, рубины и изумруды — вот уж где залюбуешься дак залюбуешься.


Фома сидел на носу яхты и смотрел в даль. Брызги иногда долетали до его ступней — приятно их охлаждая. Он знал, что на паруснике он был один и что вообще во всём мире он один... Что он был океанский  паладин... и что об этом он только и мечтал вовеки вечные. И всё бы хорошо...


Но сны, сны, сны... которые его будоражили, не давали никак жить ему спокойно — в своей любимой работе, в своей неистребимой страсти к морю, в покое — который он находил только — в штормах, в шквалистом ветре и дожде.


Так вот, бывалочи, намёрзнется - весь сырой на ветру — ставя штормовые паруса — в кубрик спустится, переоденется в сухое — и вот тебе нирвана, нирвана нирвана... Взлетает с гребнем волны куда-то в небеса, а потом ухается с той же волной вниз — в тартарары -
в какую-то безвозвратную жуть... Да так-то вот — без конца и без края.


Ну и естественно, что после чайку, да печенья — прикемарит так согремшися... И вот, она уже сидит рядом девочка-припевочка — которая жаждет, чтобы над ней издевались.


И он, вроде бы, так прямо ей и заявляет:
- Послушай, Сластелина, ты имей хоть какую-то совесть. Зачем ты приходишь ко мне да ещё и постоянно?
А она:
- О сердись, о сердись, мой господин!.. Ударь меня — ведь я это заслужила, - и бухается перед ним на колени.


- Вырабатываешь адреналин, дура! - пытается было он уйти от неё...
Но куда же ты сбежишь с подводной лодки? Она везде.
- Накажи меня, как последнюю рабыню, хозяин... Накажи меня, - ползает она за ним на коленях.
И некуда сбежать и некуда деться. И чем больше он её отталкивает и сердится — тем больше он ей нравится.


Она расстёгивает ему ширинку и лезет ему в штаны:
- Накажи меня, хозяин, накажи меня...
И он, почему-то, в конце-концов, сдаётся ей и наказывает в какой-нибудь извращённой и сладострастной форме — с битьём и садизмом...


И вот, когда она уползает — тут же являются хирурги. Точнее, какие хирурги? Какие же они, на хрен, хирурги?.. Какие же они, к чертям собачьим, хирурги? Они грязные до такой степени, как-будто не мылись с рождения. Правда в белых халатах, но белые халаты тоже никогда не стиранные. «Белые халаты» залиты сто раз кровью и воняют от этого тухлятиной неимоверной...
- Надо оперироваться, - талдычит Фоме один из них.
- Но я не хочу, у меня всё в порядке. Я не болен!
- Они не хотят, - оглядывается младший из хирургов в растерянности на сотоварища — коллегу по работе.


Коллега жмёт плечами:
- Записано ясно: «...поелику должен быть наказан. Издевался над несовершеннолетней девушкой: избивал её, и совершал половое соитие в извращённой и омерзительной форме», - водит ён грязным пальцем по какой-то мерзкой и обтрёпанной тетрадке.


- Но послушайте, господа, эта девка — просто сумасшедшая мазохистка. Я уж её гоню-гоню — ну, по всякому! А эта тварь ползает за мной на коленях и умоляет её изнасиловать. И умоляет её избить, - пытается как-то оправдаться Фома.
- Об этом вы расскажете прокурору, - гундосит один из хирургов.


- Но я требую прокурора! Где прокурор?! Я подаю апелляцию!
- Прокурор писал в этой тетрадочке и подпись: «С моих слов записано верно! Данный имярек действительно избивал и насиловал — несовершеннолетнюю девушку по имени Сластелина».
- Но послушайте, господа, послушайте! Я ведь и не отрицаю этого!.. но эта девушка — она же юная извращенка! Она ведь кого угодно загонит за Можай!


- Харэ базлать, наше дело маленькое, - хирург, который явный лидер, берёт его за шкварник и тащит к столу; второй хирург на подхвате — готовит верёвке вязать его.
- Но послушайте, господа, - ажни подвизгивает Фома от
ужаса, - да вы поймите — у меня же смягчающие обстоятельства! Эта мадам одурманила меня! Она гипнотизирует меня! И я просто не знаю куда от неё скрыться!


Главный хирург спокойно подымает его одной рукой над столом и бухает на спину. Тут же помощник, быстро и ловко, связывает его руки и ноги в позе препарируемой лягушки.
- Господа, я требую апелляцию в Верховный суд! Сейчас же свяжитесь с прокурором! Я требую прокурора! - визжит Фома, - у меня есть важные сведения  для прокурора!


Помощник привычным движением срезает с него одежду скальпелем и он остаётся совершенно голым пред этими хирургами. Старший хирург примеривается с чего начать — вертя в руках ржавую пилу и дрель со сверлом.
- Я требую прокурора! У меня срочные и важные сведения! - визжит Фома не переставая.
Но хирургам вообще всё по барабану. И они спокойно, со знанием, принимаются за дело — причём инструментом так же не дезинфицированным — с которых свисают протухшие куски мяса...


- Я требую анестезии!.. - визжит он.
Но кровь уже брызжет прямо в их морды.
- А-а-а-а-а-а!.. - орёт Фома не переставая и в великом ужасе просыпается.


Он действительно лежит голый на столе — только что не связанный — и кровь хлыщет из его ран. Рядом валяется срезанная одежда. И вот, добравшись до аптечки — он чинит себя: зашивает, перевязывает — и даёт слово никогда больше не засыпать. Потому что... потому что... потому что... Ну, потому что, это всё — ну, очень даже ужасно.


Есть такой главный лейтмотив произведения — под названием кошмарный сон, или просто кошмар. Это когда во сне — и нечего, вроде бы даже, и не происходит — ну, так, свет разве только начинает светить — тусклее и кровавей... Но жуть такая!.. Это когда ничего даже не происходит.


Когда совсем ничего даже и не происходит. Так только чувствуешь, как начинает сдавливать тебя, как на подводной лодке — давление. А уж если ещё что-то при этом начинает происходить... Если тебя ещё начинают препарировать!.. то Фому, здесь, очень даже и очень можно понять.


Таким вот образом он зашил себе всю одёжку распоротую скальпелем и поклялся себе никогда боле не засыпать!.. Т.е. глушить круглосуточно кофе и крепкий чай. На этом и порешил. Д и всё бы хорошо. Занимается он, значится, далее своим любимым, морским делом — ну, чинит там компас — чтой-то он у него не пойми что показывает; чинит так же - рулевое управление — потому как яхта, вдобавок, не слушается штурвала...


Ну и всё вроде нормально так. Как говорится — в почёте. Но сколько человек может не спать? Ну, сутки он чинит рулевое управление, ну вторые — так же чинит... Причём одно и тоже. Хлобыщет при этом чай и кофе так, что сердце буквально выпрыгивает из груди.
Но в конце-концов, гдей-то в трюме — задумавшись сильно так — над правилом (веслом) - он засыпает....


И тут же! Буквально тут же! На паруснике оказывается вторая его дама пиковой масти по имени Властилена. О-о-о-о-о-о... эта дама полная противоположность дуре Сластелине. Она строгая хозяйка и всегда требует одного — подчинения. Одного только подчинения. Причём подчинения мазохистского.


Это её появление начинается с того, что она наносит Фоме такую пощёчину, что разбивает ему нос.
- Как встречаешь госпожу, недоносок? - как-то так приветствует она его. - Ты забыл кто ты есть на этом свете? Ты есть комплекс неполноценности! Ты есть ничтожество. Ты букет болезней и неадекватности! Ты дрянь и трус. Дрянь ты потому, что больной с рождения; трус — потому что ни за одну женщину не заступился — коих унижали и насиловали при тебе.


Это ж кому скажи — писялся он до двадцати лет! Да таких убивать надо в утробе матери! Плюс шизофреник и параноик! Маньяк ты убийца с раздвоением личности, плюс наследственный алкоголизм! Да если бы ты не был хилый — со здоровьем, как у трухлявого пня — ты бы ведь всю округу поубивал, гад! Не так скажешь? - допрашивала она его.


- Да, это так...
- На колени, сволочь непристойная! - она за волосы буквально впихнула его на колени, - как разговариваешь
с госпожой?! Как разговариваешь с ожившей своей совестью — во плоти?..
- Но послушайте, госпожа совесть, я вроде бы как не очень-то хотел и рождаться в этом мире. Не очень, так сказать, и рвался тут родиться... Ну, так вот получилось, госпожа... Ну, папа был выпимши... ну, мама была красивая... - пытался было он оправдаться. -


Но я папу не виню... Папа родился в стране — с пьяной культурной традицией — где жить и пить — ну, как-то трактовалось по новому, что ли... Где пить - это — что только так и можно жить!.. Ну, чтобы деньги, там, не пропадали даром, чтоб не улетали мани — коту под хвост!


Чтоб, как это ещё сказать-то?.. Ну, чтоб в дело, деньги-т, шли!.. Вот так разве...


А жить (это соответственно и само-собой, как-то разумеющееся и рифмующееся... (хотя вряд ли...)) это значит — пить! Ну, потому что живём мы один раз! Как открыли советские учёные! Религия - опиум для народа! Бога соответственно нет!


И значит прожить эту жизнь надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Ну, это значит, когда ты не был под кайфом, когда ты не наслаждался усладами жизни... Ну, там, всеми — какие только есть услады! А сидел, как пивень на заборе — трезвый, скучный и премудрый!


Что толку от всей твоей премудрости — если, как писал Омар Хайям — завтра сдохнешь! Ну, не завтра — так послезавтра! Не лучше ль с гурией обнямшись!.. правилом править в даль лясную!..


Да и без Омара этого, ясно, что существование бессмысленно, как плевок в космическом пространстве — ну, там, одним больше — одним меньше. Сдохнешь — никто и не заметит! Ну, не сегодня сволокут на кладбище — значит завтра!


Дак не лучше ли жить в одном лишь только удовольствии и ловить, ловить эти кайфовые моменты улетающей жизни!.. Ну, то есть не отказывать себе ни в чём! Не быть скучным и нахохлившимся петухом на заборе; не струнить себя ни в каких страстях! Что хочешь то есть — то и твори! Ну, раз живём один раз!


Ну, это ведь, как следствие. Ну, сказал А — значит, говори и Б! Сказал Б — значит и В подбегает! Ведь ясно же здесь, как божий день, что раз бога нет — то, значит, можно резать кого угодно на улице! Какое увидели здесь несоответствие советские учёные?! Раз
Бога нет — значит, всё дозволено!


Значит, режь, души и насилуй кого угодно — раз живём 
один раз. Раз Дарвинизм, материализм, марксизм, ленинизм — значит - запреты сняты! Значит, какие же запреты! Тем более, что маньяков — полиция никогда в жизни не ловит — пока они лет через двадцать-тридцать кровавой жизни - сами не приходят  сдаваться!


Ну, не ловят, потому что — всё, что связано с маньяками — неадекватно, непредсказуемо, никому не выгодно, не лезущее ни в какие ворота. И поэтому так странны те люди — материалисты, которые сказамши А — отрицают почему-то Дэ и Гэ! Хотя это вообще-то прямое следствие — дарвинизма, материализма и коммунизма!


И поэтому, я папочку своего никогда не виню — если он проживал в стране СССР, где культурная традиция народа — жить это пить! И пить это жить! В чём можно винить моего папочку ежели свобода была дадена всему организму лозунгами: «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи», «Ленин и сегодня - живее всех живых!», «Народ и партия — едины!», «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» и т.д. до бесконечности.


И в чём я могу здесь обвинить моего папочку — если по телевизору и по радио - ещё говорили о действительно высоких идеалах — о героях войны, о космонавтах, о бессмертном искусстве... Но чуть отойди от телевизора, или от радиоприёмника... и только везде и всюду — одно беспросветное и беспробудное пьянство.


На любой работе - с утра, только и делают, что опохмеляются и вечер заканчивается — на бровях. И в чём? В чём я могу обвинить моего любимого папочку?


Но тут Властилена наносит ему очередную пощёчину.
- Ты что же, комплекс неполноценности, букет неадекватности? Уж не хочешь ли ты ещё и себя здесь оправдать — через своего папочку? - госпожа очень раздражается.


- Да нет, я просто говорю, госпожа совесть, что папа был выпимши, мама была красивая. А я... А что я?.. Я, если честно, не то, что вообще не хотел рождаться... Но если бы ещё мне сказали, что родившись от алкоголика-отца я буду психически больным дебилом... психически и физически неполноценным!..


Да я бы ручки д ножки растопоршил, я бы все свои органы расшиперил, я бы все свои силы разверз и все бы членики растопырил — чтобы уж никогда, никогда здесь не родиться!


- Это ты к чему, это вот, сейчас говоришь? - голос строгой госпожи был непреклонен. - Это ты к чему это всё сейчас говоришь? Что я, мол, папочку своего ни в чём не обвиняю!.. Это, типа того, что и на тебе значит никакой вины нет?


Ах ты мразь какая! Родиться он здесь не собирался! Да только родился человек — он уже во всём виновен! Своими негативными мыслями он и создаёт эту всеобъемлющую бурю — которая сметает всё на своём пути! Эта буря порождает и войны, и землетрясения, и хаос, и болезни...


И вклад в этот негатив привносит каждый. Приносит каждый! Эту бурю вселенского масштаба — создаёт каждый человек — своими негативными мыслями.


- Раз все виновны, госпожа совесть, может и не обвинять уж тогда друг-друга ни в чём... А как-то может помогать друг-другу — лечить...
- Ты что ещё и разговаривать здесь будешь? - вновь хлестанула его по лицу строгая госпожа. - Разговаривать он ещё здесь будет... Рождаться он вишь ты не хотел... Ты, что мне этим хочешь сказать? Что значит всё можно? Всё дозволено?


Ах ты комплекс неполноценностей, ах ты букет психических заболеваний... Он не хотел рождаться и значит — всё можно!!! Всё дозволено! И значит можно людей резать! Ты это мне хочешь сказать? Отвечай!
- Нет, я этого не хочу сказать... - вешает здесь голову Фома.


- Не хотел сказать, но говоришь! Ах ты мерзкое чудовище!  Не хотел, мол, я здесь рождаться — значит мне позволено несколько больше чем простому  смертному... И значит я, в пьяном угаре, могу резать людей! Это ты мне хочешь сказать, дебилоид!? Отвечай...


- Да нет, госпожа совесть, я это к тому всё... что виновных нет... Вот я это к чему. Что раз все мы не хотели... Раз все мы падали с неба — чистенькими капельками дождя... Ну, рождались то есть здесь. И некоторые капельки упали в озёра и в родники — и стали лечебной водой для всего живого.


А некоторые капельки упали в помойки, на свалки... И вот стали отравною водою — которую ежели кто попьёт — то отравится. Но виновны ли в этом капельки? Виновны ли они, что стали водкою и мухоморовым отравным настоем?.. Или тем о чём и говорить-то противно.


Так же и люди — виновны ли они, что росли в детдоме и в интернате? Виновны ли они, что из-за алкоголизма родителей они уже в утробе матери были психически неполноценными?


А раз виновных нет — то не справедливей ли будет не казнить друг-друга до бесконечности, а помогать друг-другу, лечить друг-друга, очищать...
- Ах вот ты куда попёр, гадёныш. Типа того, что ни в чём, мол, не виновен! Опять ни в чём, мол, не виновен! А ты знаешь, что у любых родителей-алкашей рождаются вполне даже нормальные дети!? И насмотревшись на этих извечно плавающих и сумасшедших родителей — никогда даже в руки не берут спиртного!


Всё внутреннее существо их это отвергает. Из любых детдомов и интернатов, и из тюрем — выходят люди порядочные, неприемлющие зла и не колющиеся, и не нюхающие клей! Да потому что у каждого и всегда — есть свобода выбора. И каждый выбирает, где ему лучше — быть кристально чистым, или дерьмом! Ты же выбрал одно лишь дерьмо и потому ты виновен во всём!


- Вы что же, госпожа совесть, на одну доску ставите психически здорового человека — которые, да, бывают чудеса — иногда и рождаются в семьях алкашей... (к сожалению токмо статистика против чудес) и психически неполноценного человека?! Вы одной мерой их меряете?!


Того у которого от алкоголизма родителей размыты понятия: добра, жалости, сопереживания, любви... Вы думаете, что если он ходит на двух ногах, если он членораздельно говорит и знает, что солнце называется солнцем, а луна — луной... то вы думаете, что он вас пожалеет и пощадит?..


Вы понимаете, что такое размыты понятия добра и любви? Есть идиоты — у которых их идиотия написана на лице. У них текут слюни — и они просто вас подминают и душат — если кто-то их на вас натравит. И у них не шевелится к вам — ни пощада, ни жалость.
У них нет этого. И если их не остановят, те кто на вас натравил, то они вас задушат.


А есть дебилы — у которых на лице это, вроде и не написано — психическая, врождённая неполноценность - от алкоголизма родителей — и с ними надо хоть немного поговорить, чтобы понять — кто перед вами?.. Что перед вами тот же идиот, который в случае чего — вас не пощадит и не пожалеет.


И напрасно перед этими существами будет в ужасе биться ваше нежное сердце — оно не растопит полярных льдов никогда. Так... потрепыхается немного среди торосов и заледенеет навеки-вечные. Естественно, что у этих существ — дебилов — и другое отношение и к сексу, и к наркотикам и к бухлу. Они на всё на это смотрят, как на источник радости, как на источник наживы, поживы, кайфа...


В связи с этим возможно ли винить их в том, что они выбрали такую же самую судьбу, как и у своих родителей? Возможно ли винить — если они даже не понимают о чём идёт речь? Между чем и чем им надо выбирать??? Какой у них выбор? Ведь им же хорошо!


Возможно ли винить больного человека в его болезни? Возможно ли заболевшего ангиной, или гриппом человека обвинять в его инфекционном заболевании? Хотя конечно находятся и такие мудрецы, которые обвиняют сродственника в том, что он стоял возле чихающего! и не мог отбежать!.. Ну, что на это сказать?..


А тут человек болен ещё до рождения. До рождения! И как его возможно в этом обвинить??? Такие болезни, как паранойя и шизофрения — так же передаются по наследству — в других только интерпретациях. И если папа, или мама — были, мягко выражаясь — несколько не в себе... то и детёныш их будет немного не в адеквате.


То есть будет смотреть на то же — на что смотрят и все - но оценивать он, это всё, будет совсем даже т.е. по другому. Это если мягко всё это говоря... то есть выражаясь.
- Что ты мне тут мелешь? Что ты мне тут несёшь? Извращенец!.. - Властилена вновь нанесла ему удар ладонью по уху — и он аж оглох от звона в нём...


- Нет, госпожа, я к тому, что виновных нет...
- Молчи несчастный! Молчи! Или я не знаю, что я сейчас с тобой тут сделаю! - госпожа совесть избивала его уже безостановочно. - Ты думаешь я не знаю, что ты сейчас хочешь? О чём ты только и мечтаешь! Ну, говори!
- Чтобы вы меня перестали бить...
- А ещё мерзавец!? А ещё извращенец?! Ты думаешь я не знаю, что ты мечтаешь только об одном — это лизать мою киску!?


- Но вы мне всё лицо избили...
- Ничего, это тебя только ещё больше заводит. Ладно, пользуйся тем, что я добрая — припади к моим райским вратам...


20


И потом вновь приходят хирурги.
- Господи, а вы то зачем? А сейчас-то, что не так? - заламывает руки Фома.
- А чё ты так шебуршишься? - недоумевают они.
- Так не я же кого-то избивал. Меня ведь избивали! - ратует он.
- Они не понимают, - обращается младший хирург к старшему.


- Да что ж ты?.. каждый раз одно и тоже, - задрипанный и занюханный хирург вновь лезет за грязной и драной тетрадкой в карман халата и начинает водить грязными пальцами, с огромными чёрными ногтями, по этим мерзким письменам. - Записано ясно:


«Заместо нормального и плодотворного секса — занимался с девицей Властиленой — нижайшими извращениями. Что и само-то по себе является блудом — так как они не находятся в супружеских отношениях;
так ещё и вдобавок занимались блудом извращённым — коий блуд кидает девичью душу девицы — в глубокий ад». Что не ясно?


- Мне не ясно одно — кто вот эту всю мерзость пишет?
- Прокурор — да кто же ещё? - успокаивает его младший хирург. - Да ты не журись...
- Что не журись? Что не журись? Эта девица, как вы её здесь называете... явилась сюда — хотя я её сто лет не звал! Д она мне всю морду избила! Потом заставила меня!.. Заставила меня, здесь, побоями!.. заниматься с ней — всеми вот этими извращениями...


- А ты, то есть, весь такой хороший... - поддакивает ему младший хирург.
- Что ж ты, суконное рыло! - молвит главный, - не убежал от неё?
- А куда я убегу с подводной лодки?
- Да куда угодно! Заперся бы вон в гальюн. Нет, ты ползаешь перед ней на коленях... хотя девица эта — божий одуванчик. Её можно только рукой отстранить и она улетит. Но тебе-то это не надо!


Тебе надобно извращений. Тебе надобно губить её юную душу! Харэ базлать — иди на стол! Сейчас будет операция — по удалению твоих мышей из мышонки!
- Но господа! - переходит уже в визг Фома, - я просто интеллигентный человек! Мне совесть не позволяет обижать даму!..


Старший хирург идёт к нему неуклонно, а младший приготавливает верёвки на столе. И тогда Фома быстро и ловко всаживает в главного — кухонный, здоровенный нож — по рукоять — в его пышные груди.
- Сала-то в тебе, как в свинье, - говорит при этом Фома — мотая нож в егоных грудях — пытаясь располовинить сердце.


- Ты придурок, - говорит ему на это главный, - ты хочешь остановить хирургов? Ты дева из института благородных девиц. Нас император Нерон не мог остановить; нам император Калигула не мог воспрепятствовать. От нас Веспасиан (который первый сказал, что «деньги не пахнут» - когда в Риме стали взымать плату за внезапные извержения прямой кишки)
не мог избавиться...


А ты, кто ты есть такой? - он даже не обращая внимания на нож в своей груди грабастает его за шкварник и волокёт к столу.
- Я требую адвоката! - визжит Фома.
- Да брось ты уши-то нам затирать, - балагурит с ним младший хирург — привязывая его к столу. - Это у вас там придумали адвокатов, чтобы чёрта лысого — и того оправдать. А у нас-то ведь всё по старинке.


Ежели рыло твоё суконное — то если даже ты и не совершал эт-т-т-т-того преступления — то всё равно же ведь совершишь. Ну, рыло у тебя суконное — поэтому, как сам ты сказал госпоже Властилене: «Если они уже рождаются такими — то, чё уж, от них ещё и ждать? Ежели они уже родились такими».
А ты мало того, что психбольной — ты ж ещё и других, за собой, в ад тащишь.


- Но постойте, постойте, господа хирурги, - визжит Фома, - это же большой вопрос — кто-кого в ад тащит! - глядит он, как главный выбрал для него наконец — ну, самую ржавую пилу, - ведь эта же девка — эта Властилена — она же просто чеканутая! Она же тварь инфернальная!


Это ведь только кажется, что она — припевочка... на самом-то деле она демоница! Вот это главное для неё название — инфернальная демоница! Тварь из ада!


Но видя, что хирурги вообще никак на любые его призывы не реагируют — он взмолился:
- Господи, Иисус Христос, Спаси и Сохрани!
Главный хирург отпрянул от его брызнувшей в глаза крови, как от серной кислоты...
- Что это? - возопил он.


- Господи, Иисус Христос, Спаси и Сохрани! - продолжал молиться Фома.
- Ты видишь эту тварь?! - верещал главный — отбросив уже окровавленную пилу и растирая свои глаза. Кровь Фомы буквально разъедала его всего...
- Нет, я его не вижу... - наддавал и младшенькой, - у меня что-то с глазами.
- Отче наш, иже еси на небесех... - начал читать Фома в голос...
И не то что эти адовые твари исчезли, но исчез и камбуз, и кают-компания, и яхта...


Он шёл по берегу какого-то острова — очень похожего на остров Буян, с теми же песчаными откосами на которых огромные сосны просто упирались в небо. Просто подпирали собою небо... И навстречу ему шёл Иисус Христос — это было до того просто и ясно, что Фома прослезился.


- Ты звал меня? - спросил подошедший Иисус.
- Да, как же здесь не позовёшь, Господи... Когда живьём они меня пилят!.. - рыдал в голос Фома.
- Они ли тебя пилят? - спросил умилительно Иисус, - или же ты сам себя пилишь?
- Как это я сам себя пилю, Господи? Как это я сам себя пилю?


- Ну, как, как? - Христос глядел по доброму... Он не нагнетал... - С рождения слышал ты — не завидуй, не злись, не блуди... Ты понимаешь значение этих слов?
- А чё ж тут непонятного?
- Это ведь всё-равно, что тебе говорят: «Не ходи на болото — утопнешь...» - тебе не советуют туда ходить. Чего ж ты идёшь?


- Ну и вопросы у тебя, Иисус... - отёр слёзы Фома. - Блуд... оно конечно... Ну, всё время, как-то думаешь, что оно ни к тебе совсем относится. Что это, как-то — про кого-то... Ну что блудники — это где-то... Как-то так... - буквально мямлил Фома, как мямля.
- Ну, теперь-то ты понимаешь, что это всё ни где-то... Все эти предостережения к тебе лично относились.


- Ну, это понятно, понятно... - смял как-то Фома, - но подожди ж Ты, Господи, подожди... Ведь Ты же оказывается есть?! - так восклицал он. - Дай же я тебя пощупаю! - и он протянул руки и пощупал Его хитон. - Ведь ты же есть! А там ведь все копья уже давно переломали. Одни говорят, что ты есть — другие, что нет!..


Ну, вот, пожалуй, что от этого неверия всё и идёт. Да и потом — гордыня... Да, гордыня — кажется, что я один такой! Что таких как я более и нет — и вот, отсюда опять пошли все беды. Всё время кажется, что это кто-то блудит... А что до меня — то у меня всегда уважительные причины. 


Там, то жена больная — и ей туда нельзя. То рожать ей там, к примеру — смерти подобно. Ну, есть такие разные болезни. И вот, что мол, нам и остаются, в связи с этим — одни только извращения... Так, как люди-то мы всё-таки — д молодые... и не какие-то проклятые. И вот, всегда есть, какие-то оправдания.


А оно — вон оно значится, как выходит. Коли встал на тропу сладострастия — то вот тебе и хирурги, которые совсем даже не хирурги.
- И вот ведь, сам всё понимаешь, - кивал Иисус.


- Да толку-то, что я всё понимаю... Так вот, конечно же, когда говорю с Тобой — конечно же всё понятно. А попробуй-ка обратно-то туда на житие... И начнётся снова-здорова... Праздники, всеобщее беспробудное пьянство, криминал... А горше-то всего этого, самое-то главное — это бесы, которые к этому беспробудному пьянству предуготавливают тебя...


Тем, что не пьют только одни сволочи; что хорошо жить в этом мире это бесстыдство и бессовестность. В мире, где распяли Христа, мол, нельзя жить хорошо. Ну и т.д. и т.д. Умеют уговаривать, что там говорить. Гении зла. А через пьянство и всё остальное валом в тебя валит. Каждый стакан водки открывает ящик Пандоры. И блуд, и злоба, и алчность — всё тебя заполняет по самое не балуй, по самое — некуда, по маковку.


- Это того всё заполняет — кто хочет мучиться и страдать, - так молвил Иисус, - а кто страдать не хочет — тот держится подалее от этих всех компашек; и идёт на природу, и гуляет с теми — кто понимает его тягу к родной природе — к Божьей красе... Ты же это понимаешь.


- Да я-то понимаю — и у меня есть с кем гулять — это с Анастасией. Но это я здесь всё понимаю. А там — я лягу поспать, всю ночь промучаюсь в кошмарах и встану — ну, в прямом смысле — сумасшедшим человеком. В голове просто какая-то одна болотина бурлит — и хочу только одного — это нажраться водки — вопреки всем разумным доводам и больше ничего. Как говорил ворон Каркуд — сумасшествие в нас — и никуда мы от него не денемся.


21


- Это если не молиться — то с каждым получится то, что случилось с группой Дятлова. Когда сумасшествие просто пришло и забрало с собой восьмерых — молодых и здоровых людей — шесть юношей и двух девушек. Не было у них с собой оберега: ни креста — на их молодых и сильных телах, ни крещения — так как 
1959 г. - самая середина абсолютного безбожия в стране;


человек, как говорится, стал вершиной эволюции, царём природы, венцом селекционного творения! (отобрался так сказать!) То есть приходи сумасшествие! приходи и забирай их тёпленькими. А они даже и перекреститься не смогут — потому как вершина эволюции; и помолиться не умеют — потому как венцы природы и не знают как, и не понимают зачем.


Они даже и: «Кыш!» - сказать не смогут — потому что причём здесь вообще: «Кыш!» Что они, как Мартин Лютер что ли, чтоб чернильницами в чертей кидаться?! И вот, пришли бесы и взяли их голыми руками — и совсем здесь не важно в каком виде нечисть к ним прибыла.


Без помощи Божией — человек, как царь природы — является просто марионеткой в знающих и умелых руках. И там уж они сами решают (бесы) в каком виде прибыть к людям, которые ушли от Бога: в виде инопланетян ли, в виде дракона ли — которому нужны
человеческие жертвоприношения, в виде ни на чём необоснованной, сумасшедшей тяги к спиртному.

То есть гении зла заранее предугадывают — в какой ипостаси они выжмут из человека наибольшие муки; из какой темы они выморочат наивысшие страдания — применительно конечно к соответствующему времени, стране, людям —  их моральному настрою. И вот, кодируют, гипнотизируют, внушают во сне соответствующие моменты — например — сумасшедшую тягу к спиртному, сумасшедшее сладострастие к блуду и т.д.


И если человек ещё и не молится, если он не ищет Спасения у Бога... то дело-то его просто — швах, кирдык, труба... Ну, потому что из него выжмут все муки — которые он только способен им выдать.


И теперь ты поймёшь — кто создаёт эдакий героический ореол вокруг, например, тюрьмы, вокруг сидевших. Вокруг всех этих почитаний больных авторитетов. Кто создаёт из этих больных воров-клептоманов и других адреналинщиков — которые не могут без адреналина: без драки, без грабежа, без водки... кто создаёт вокруг них всех — ореол - крутых хозяев жизни.


Нет ничего в местах заключения кроме: унижений, страданий, мук. Больше ничего. Только унижения, страдания, муки и вычеркнутые из жизни годы. Но если об этом сказать правду — тогда не будет для бесов этих бесконечных человеческих рек страданий; тогда пищи для нечисти не будет.


Фома всё время кивал - понимая каждое слово Христа — да, он понимал каждое его слово.
- Но послушай, Иисус — ведь тогда надо — ну, постоянно молиться... Ну, потому что — только вот, перестаёшь молиться. Вот только перестаёшь молиться... как тут же и осуждаешь людей, как тут же и злоба на них, что какие же они: жестокие, пошлые, алчные, ну и т.д.


И я всё понимаю, да, что грешников можно только пожалеть за это... что они сами себя наказывают — отворачиваясь от Любви... Что их можно только жалеть поэтому... Но только перестаёшь молиться — сразу — вот, какие твари соседи: пьяницы, дебоширы, хулиганьё...


- Я не скажу, что надо постоянно молиться, но Бога забывать не надо. Иначе станешь просто сумасшедшим.
Я ведь тебе рассказываю сейчас единственный рецепт от сумасшествия. Единственная панацея - это молитва.
И бежать тех компаний, где культивируется спиртное. Иди на природу со своей любимой. Тебе ведь есть с кем восторгаться родною, русскою природой, - Христос говорил несколько нараспев.


- Подожди, Иисус, ты хочешь сказать, что я ещё не умер?.. что я ещё оживу и встречусь с Настенькой?
- Да, тебе ещё рановато к нам... Понимаешь, всё не совсем так, как это общепринято на земле. Все почему-то уверены, что в мире — на планете Земля — происходит метаморфоза наоборот.


- То есть сначала — в детстве, отрочестве, в юности и даже в зрелости — человек это бабочка. Он порхает, радуется жизни, прыгает, бегает — услаждается! И кожа его упруга, и глазки его — кристальные озёра, и дыхание его свежо! И все движения игривы и прекрасны, и помыслы его — чудны и волшебны!


И песни поют соответствующие: «Когда мы были молодые и чушь прекрасную несли!», «И юность ушедшая всё же бессмертна!» - т.е. восторг полный от юности! «У нас — молодых — впереди года! И дней золотых много для труда!» - ну и т.д.


Ну, а потом, мол — после пятидесяти — бабочка превращается в гусеницу. И вот, становится сморщенным и противным существом — на которого даже мерзко посмотреть. И вот, ползёт, гадко так, чтобы жрать и уничтожать деревья — красоту зелёную. И живёт, чтобы пожрать и поспать, и всех заодно проклясть — и нету других забот.


Вот то ли, мол, дело — молодые. И все грустят по ушедшему детству, по улетевшей юности и со страхом смотрят в жуткую и пошлую старость. И все почему-то хотят вернуть молодость, что мол и снова мы будем порхать, как бабочки!.. Такой вот он — общепринятый настрой. Хотя на самом-то деле всё с точностью до наоборот!


Т.е. абсолютно даже наоборот. Даже с точки зрения науки — не может быть метаморфозы наоборот. Сначала, мол, бабочка порхает, а потом превращается в гусеницу... (Хотя с точки зрения науки, что такое метаморфоза? О чём это? Что обозначает это слово? Назвали непонятное никому явление  - метаморфозой — и успокоились на этом?!) Так вот, даже с точки зрения науки — невозможна метаморфоза наоборот. То есть не переход ВОЛШЕБНЫЙ, к более сложному существу, а упрощение...


Так же и с человеком в духовном плане. В духовном развитии человек безусловно усложняется — приобретает: знания, опыт, постигает космическую мудрость и вместе с этим остаётся абсолютно молодым. И если взять развитие человека на духовной стезе — то из абсолютно одноклеточной амёбы, где он совершенно даже не понимает, что:


девочек бить нельзя, что камнями кидать в девочек немыслимо, что плеваться это мерзко, что воровать это плохо, что драться это нехорошо... и т.д. и т.д. - он пошагово, по эдаким маленьким ступенькам, отказываясь с каждой ступенькой от своих дичайших выходок... начинает этот долгий и трудный подъём — к Любви, к счастью, к Свету...


И когда в подростковом возрасте, молодой человек, заполняется по уши и выше! всеми страстями, всеми грехами, всей болотиной, какая токмо есть на белом свете — то, что толку с его упругих и не морщинистых щёчек, с его кристальной чистоты глазок, с его густых и не седых волос, с его гибкости, тургости, свежести, силы?..


Что толку? Ежели всё это направлено: в дурноту, в сумасшествие, в болезненный бред, в миражи, в страну мухоморию, во тьму д и в прочую потраву. Что толку со всей этой свежести молодого человека — ежели все его помыслы, стремления, мечты, силы — устремлены только в ад.


Что толку со всей его упругой и красивой кожи — ежели он не знает просто — чем бы себя ещё отравить. Вот эту бы, всю его энергию, как говорится, да в мирных целях... Всю бы эту молодую, безразмерную энергию — в добрых и светлых целях!


Да, где там?! Когда же такое бывало?.. Говорить что-то молодому человеку, здесь, абсолютно бесполезно (воздух только сотрясать...) И вот, сколько же лет должно пройти, чтобы до человека дошло, что пить это нехорошо, что курить это отвратительно, что блудить не лезет ни в какие ворота, что завидовать — низость, что злиться — себя только губить, что гордиться... чем?! Своими грехами что ли?


Что когда мало того, что есть — это всегда плохо, а будет ещё хуже... что если ты лучше других — то это всегда сумасшествие — потому что противоречит Любви... И вот, через сколько лет дойдёт это до человека? (В смысле через сколько веков, через сколько тысячелетий, миллионнолетий — когда один запой только равняется - Мезозойской эре... Потеря любимого
человека — Юрскому периоду... А например, для службы в Армии, даже эпоха Кайнозоя не подходит... Это просто, какой-то бесконечный ад, бесконечное сумасшествие...)


И вот, через сколько лет дойдёт это до человека? Не в смысле, что он очистится от этого... А хотя бы просто дойдёт. Чтобы человек раскаивался в низких своих поступках и просил помощи у Бога...


У пожилых-то мы, редко у кого наблюдаем — умиротворение, всеобщее прощение, всеобщую Любовь, всепонимание, покой... Чего уж про молодых-то говорить — просто заполненных гормональными взрывами. Эт ладно ещё сейчас в церковь народ попёр, а раньше, в безбожной стране — любой молодой человек — был готовый маньяк.


И всё же, в жизни, всё сделано так, чтобы с возрастом — пыл, ярые порывы, гормональные взрывы — со временем спадали. И пожилые люди, которые яростно кого-то осуждают и злятся; которым мало того, что есть - вообще-то удивляют (потому что элементарно — надо о душе подумать).


Пожилой возраст это превращение из всепожирающей гусеницы в бабочку. Ежели раньше — гусеница жрала всё сподряд — отраву, не отраву — уничтожая всё на своём пути — во всех смыслах этого слова. То бабочка
- она отрывается от земли! Пожилой человек всё чаще и чаще взлетает над суетой земного мира.


Он видит и Божественные дали, он чувствует Любовь Бога — просачивающуюся через всё на свете, он чует Божию Благодать ниспадающую на всё... И от этого от всего (если гасить страсти — с помощью молитвы — с помощью Божией) — на душе наступает покой, умиротворение, умиление — от всего, что он видит вокруг себя...


Немного жаль, что никто его уже не воспринимает, как молодого... Хотя он в душе - всегда молодой! Раньше он был молодой гусеницей. Сейчас он стал молодой бабочкой — то есть намного красивей чем раньше, намного полезней чем раньше, намного волшебней — и в творческом, и в сказочном, и в Любви...


Немного жаль, что все пожилого человека воспринимают ни как бабочку — хотя на самом деле это так и есть в духовном плане. Немного жаль, что все его сейчас воспринимают, как гусеницу — хотя всё с точностью до наоборот. Гусеницы это молодые, а пожилые это бабочки!.. Немного жаль... Но не более того...


Теперь ты понял почему тебе надо вернуться? Чтобы сказать то слово — которое оживит, осветит путь, поведёт за собой. Кто ещё научит молодых - если не ты?
Фома понурил голову:
- Да я бы не сказал, Господи, что я что-то знаю... что я хоть что-то могу сказать...
- Ты был в аду?
- Это да.
- Ты вылез оттуда с помощью молитвы?


- Это да, только с помощью молитвы.
- И ты говоришь, что тебе нечего сказать?
- Разве это...
- А что ещё есть самое главное для человека — если не спасение его из ада? Забраться в ад — дорог ни счесть...
а вот, выбраться оттуда — одна — раскаяние и молитва.
- Господи, дай Бог мне не сойти с ума и снова не оказаться в аду. Я так этого боюсь снова, Господи.


Ведь даже вот настраиваюсь — так всё... Настраиваюсь на что-то хорошее... на Любовь, на Свет, на радость от всего... И вновь, как жаренный петух уклюнет — и снова всё поплыло, поехало — всё расползается, разлетается в прах; вновь крыша едет, фляга течёт, планка падает...

Это надо совсем, разве только, бирюком жить — скрываться от людей, избегать общения, прятаться от них — чтобы вновь не захватило, не охватило, не понесло сумасшествие. Бывает и не общаешься ни с кем. А поспал, с другими мирами пообщался...


Я надобно сказать, Иисус, во сне, какое-то совершенно аморфное существо... Вернее даже хуже. Я там — абсолютно не я... В каком-то другом и непонятном для меня теле... Потом смотрю — да нет, вроде — это я. И тут же перетекаю во что-то несусветное, дикое, непонятное...


То я Вавилонская блудница, то я кайзер Вильгельм, то я упырь из тёмного леса... И вот, так всё перетекаю из одного в другое — это отвратительно, это мерзко... Потом оказываюсь в местах адских — из которых я не знаю — куда мне сбежать... И всё куда-то бегу, а убежать совсем не получается. Редко, когда что-то хорошее приснится. В основном вот такая мутотень (не подобрать другого слова) — тень на плетень... И что я - не я, д и лошадь не моя... и пень.


Проснёшься вот так — после эдакой-то ночки — в которой я вообще не имел с собой ничего общего... не имел собственного Я, ничего личностного, только мне приемлемых качеств... где Я был вообще не Я — а головка какая-то от «Белоруса». И вот, в голове болотная муть — всё бурлит так, взбраживает, булькает и бродит. Тошно, мерзко, гадко.


Сядешь на кровати — как пивень на насесте — с пробитой до мозга головой (от бесконечных драк с другими петухами) и ничего не поймёшь — кто я, и откуда, и зачем?.. В груди тоска такая, как-будто бы я укнокал какую-то старушку топором, а то и двух...


И вот, нет выхода из этого ада, и нет мне прощения, и никогда уже не будет — ни сачка, ни бабочек, ни ромашек... И вот, хочется только навсегда: напиться, забыться, отрубиться — чтобы ничего не видеть, не слышать, не ощущать.
- И вот, твоя ошибка, - подсказал Иисус. - Ты заместо того, чтобы мечтать о водке — читай: «Отче наш...» - да крестись... и вот, увидишь, как все твои стези выпрямятся и дороги поведут туда — куда надо. И солнце воссияет на небосклоне, и небо прояснится, и мысли потекут — туда, куда надо.


Путь земный — путь совсем даже не простой и без поддержки Божией его совсем даже не пройти. Эти самые болотные сны и болотные туманы — кого хошь с ума-то сведут. Как курочка-т по зёрнышку клюёт — так уклюют эти сны кого угодно — до сумасшедшего дома.


Каким бы ни был мощным человек — но помрачение сознания — особенно во сне — возможно за одну даже ночку. И человек, он сам себе — ну, совершенно даже не поможет. Слишком не равные силы — гении зла, которые жили на Земле всегда и человек. Это всё равно, как воевать в одиночку с какой-нибудь заразой типа: гриппа, ангины, простуды — пытаться без помощи извне разобраться с температурными, бредовыми галлюцинациями.


Разобраться с больным бредом - с которым разобраться немыслимо — который, как заевшая пластинка на граммофоне - одно и тоже, одно и тоже, одно и тоже... Например, что ты оберштурмбанфюрер Лемке — меня несёт так по поземке... я еду к Генриетте немке, которой я в пылу полемки, сорвал случайно все тесемки и что теперь лишь лузгать семки?..


И всё ни в лад, ни впопад — поцелуй в кошкин зад... Всё ни уму, ни сердцу, ни в какую армию, ни в какие ворота... Одна лишь ахинея, маразм, бред, галлюцинации... И только когда выпьешь аспирин, или парацетамол — сразу же и пропотеешь, и бред кудай-то улетучится — в какой-нибудь тёмный уголок.


Так же и с молитвой. Без молитвы, без поддержки свыше — ты всегда болен. И даже не всегда замечаешь
это за собой — находясь в болотном тумане. Но стоит только помолиться и сразу небо прояснится. И бред бежит от тебя, и пространство вокруг тебя уже не искажено, и приобретает свой нормальный вид.


Ведь именно искажение действительности, как в кривых зеркалах и есть главное орудие — тьмы, хаоса, ада. Исказить, задурить, одурманить.


22


Живёт  сыночек со своей родной мамой. О Боже, радуйтесь солнцу, радуйтесь жизни, радуйтесь, что можете помочь друг-другу! Сынок — пожилой маме, мамочка — сыночку!.. Ведь нет большего счастья на свете — нежели помогать друг-другу, нежели спасать друг-дружку, поддерживать в трудные минуты!


С годами это все споймут — ну, нет большего счастья на свете, как сходить кому-нибудь в аптеку; нет большего счастья, как напоить и накормить неходячего, вынести за ним дерьмо. Вообще любая помощь, любому человеку — знаешь ты его, не знаешь ты его...


Нет ничего лучше — сходить для старушки, за спасибо, в магазин. Нет большего счастья перевести  деньги кому-то — в фонд спасения, в фонд помощи... Причём радость здесь чувствуешь не сразу... Не как от стакана водяры.


Но постепенно, счастье охватывает всё больше и больше, всё чаще и чаще... И если ты постоянно кому-то помогаешь — систематически — то, ты просто становишься счастливым человеком. Ты счастлив постоянно и пребываешь, как Будда в нирване — с вечной улыбкой.


Ни как от наркоты, или от водки — сначала немного дикой радости, а потом сразу же — ад. О нет, совсем даже нет! Тот, кто: неуклонно, методически, регулярно — кому-то помогает, у того — у кого помощи его другим не видно ни конца-ни края... понимает в конце-то концов — почему в затерянном городе Ангкор все статуи Будды вечно улыбаются.


Счастье от Спасения других — людей ли, животных ли — охватывает вечное и бесконечное. И чем более людей ты спасаешь — тем большее, вечное счастье — тебя охватывает. Вот он - закон Космоса, закон Вселенной, закон вечной Любви. Вот почему, Бог наш, самый счастливый! Вот почему все сторонники Света — говорят нам: «Идите к Любви. Нет другой дороги. Нет другого счастья!»


И вот почему, мама-то с сыночком, должны бы радоваться, что они могут друг-другу, в этом сложнейшем мире — ну, хоть как-то помочь. Но начинается, как говорится, «со сранья». Мама встаёт рано, у неё маразм и она глухая. Трах-бах-грата-та-бах! То одно падает, то другое летит, то третье закрывается только с диким лязганьем.


Когда человеку не дают спать — он звереет — постепенно, но озверевает, в конце-то концов — полностью. Пытаясь как-то объяснить мамочке свои претензии (ну, что он, мол, тоже живой человек, что он, как говорится — жить хочет) он натыкается на стену непонимания; на стену глухоты и маразма.


Мама или не слышит, или не понимает. Ну, то есть то, что она слышит — она не понимает, а то, что она не слышит — то она не слышит. Безвыходный и замкнутый круг. Ме-ло-чи. Мелочи выводят из себя любого человека. Дьявол в мелочах. И мелочи это не абы что — когда с другой стороны стена непонимания.


Конечно, сумеречное сознание у мамы — не от Бога... Но от этого же не легче. Одна из её маний это всё переставлять — с одного места на другое - «Наводить порядок». Т.е. ты за вилкой — вилки нету, ты за ложкой — та бежать; ты за солью — та исчезла и залезла под кровать.


Может быть, ты хочешь поработать в домашней тишине? Ну, есть такие работы — требующие тишины... матушка тут же начинает переставлять мебель. С жутким грохотом, с страшным бабаханьем.
Постоянно переставлять мебель — это тоже её фишка, сдвинутая мания, как она выражается — по Фэн-шую.


Откуда у мамы, которой за восемьдесят, сила грузчика — это вопрос уже другой — причём безответный. Когда ты пытаешься ей что-то сказать — то натыкаешься не то, что на стену непонимания, а на смех... Ей весело, что она такая вот: неординарная, экзальтированная, эксцентричная.


Сто раз сыночек пытается ей внушить, что кричать под дверью в его комнату не надо, когда он спит. (Он, надобно здесь сказать, запирается от неё на щеколду — ну, в связи с тем, что она залетает всегда без стука). Но только он засыпает, как тут же она начинает кричать, что какой-то кот пришёл на её балкон — неопознанный! или что птички летят куда-то не туда. И вот, таких-то вот мелочей — за весь-то день — набирается столько!..


То она с последовательностью и методичностью маньяка прячет от кошки переносной туалет — типа того, что он портит эстетический вид в туалете. Кошке естественно — ходить-то куда-то надо — и она ходит, где придётся. И ты выходя, по праздникам, из своей комнаты — вляпываешься в кошачье гуано — кою вонь,
вообще-то, не так-то просто отмыть.


Пытаешься месяцами и годами внушить мамочке, что отваживая кошку от туалета и сводя её этим самым с ума — она из всей квартиры делает туалет. Мама в ответ смеётся, или городит что-то такое несусветное, несёт такую околесицу, наговаривает такую бочку арестантов, что это не свезти никакою подводою, не употребить ни под каким соусом и не переварить никаким акульим желудком. Т.е. человек, который из кошки делает сумасшедшую — сможет ли постигнуть, какие-нибудь нормальные слова?!


Тоже самое с мужем и женой... Это просто так — мама с сыном — для примера, типа того, что нет ближе и родней людей — чем эти двое. То есть, вот, казалось бы — живи и радуйся! Помогай друг-другу! Заместо этого — они друг-друга ненавидят, осуждают, презирают. 


И с каждым годом ненависть только увеличивается. Сын ненавидит маму за то, что, элементарно — она не даёт ему: спать, работать, отдыхать, спокойно жить. А это согласитесь — кого угодно доконает. Мама ненавидит сына за то, что: «Яйца курицу не учат», за то, что: «Не учи дедушку кашлять», за то, что: «Молокосос, щенок, сопляк!» За то, что: «Не успел из попы вывалиться — уже на старших голос повышает!»


Сын орёт на маму, чтобы — ну, хоть как-то вразумить; мать проклинает сына пока он её окончательно не убил — потому что уже доходит до рукоприкладства. Он её с силой запихивает в её же комнату, чтобы она не лезла к нему с вечным негативом — кто кого убил, кто кого ограбил и изнасиловал. Хороших событий она совершенно не знает, хорошие истории её абсолютно не вдохновляют.


Ситуация только усугубляется, ненависть друг к другу только возрастает. Мама идёт к знакомой ведьме и советуется скрупулёзно, как извести сыночка. И вот, начинается: то сыночек проснётся с грязными, женскими трусами на голове и после этого зарабатывает инфаркт; то какую-нибудь гадость найдёт под матрасом, то в ванной вечно натыкается на её грязное, нижнее бельё.


И конечно, можно спихнуть всё на пожилого маразматика, на выжившую из ума женщину — в связи с возрастом. Что надо, мол, быть терпеливым к старым людям — что относиться к ним только с почтением. Но, что дальше? Отрава крысин? Бледная поганка? Мышьяк? Ненависть возрастает, сумасшествие увеличивается.


Вот они — кривые зеркала во всей красе. Оба пришли к чёрной магии — и оба проклинают друг-друга! И только молитва, и только молитва, здесь, может спасти. Хотя бы одному человеку в семье, но надо молиться — иначе эти, так называемые, мелочи — типа: несмывания за собой в унитазе, типа проветривания и сквозняки — когда другой боится простудиться, типа — вечно грязная и залитая газовая плита, типа - вечный дым от подгорелой сковородки, неумение пользоваться газом, электроприборами и вечная ненависть ко всему и ко вся — кого угодно доведёт до проклятий.


А отсюда уже все болезни и сумасшествие — и твои, и того — кого ты ненавидишь. Одно цепляется за другое, одно подгоняет другое, как эффект падающего домино — дьявол в мелочах. Но один, хотя бы, начинает молиться — и начинает выпрямляться искажённое пространство. И уже ты видишь — старую, больную женщину, которая всю жизнь свою, все силы — отдала стране и за это получает нищенскую пенсию;


естественно, что прожив всю жизнь в безбожной стране — она не верит ни в Бога, ни в чёрта — и потому не ходит в церковь, и не молится, и не спасается... и соответственно, что бесы — получив такой лакомый кусок забесплатно — свели её с ума и управляют ей, как марионеткой.


И слава Богу, что до тебя это дошло - и тебе надо молиться, и за себя, и за маму — выправлять искажённое пространство... и молитвой лечить и своё сумасшествие и мамино. Ты единственный спаситель в семье — раз до тебя это всё таки дошло. Так вот и молись, молись!..


Читай: «Отче наш...» - и подобное к подобному. И подобное к подобному. И конечно же если ты будешь читать молитву: с верой в Бога, искренне, понимая о том — о чём говоришь — то и пространство вокруг тебя начнёт выпрямляться, начнёт выпрямляться.


И вот, что-нибудь мама утворит — очередной бзик — на который её направляют черти — манипулируя ей — а ты молись, а ты молись. И вот, от злобы убегай, уходи, отчаливай — и вокруг тебя будут все спасаться, будут все Спасаться. Потому что злобою, ты всё одно, никогда не насытишься — нет у любой сатанинской страсти — насытимости, насыщаемости.


А прощение и Любовь — тебя согреют — в зимней и таёжной глуши; и ты не сойдёшь с ума, как другие вокруг тебя. А наоборот даже — будешь и сам лечиться и других вокруг себя лечить. Теперь понимаешь - почему надо молиться, когда муторно на душе и хочешь ужраться водяры?!!


23


- Да нет, Господи, когда ты рядом я всё конечно понимаю... и я в восторге, и в нирване, когда ты рядом...
Но когда я останусь один — опять начнётся этот тень на плетень; снова завьюжит, снова мозг засыпят миражи и я поверю в бред.
- А ты молись и я всегда буду с тобой рядом, - улыбнулся Иисус.


- Но хватит ли тебя на всех? Хватит ли тебя на каждого?
- Хватит.
- Но зачем мы вам? Зачем мы тебе, Богу?! Я не совсем это понимаю...
Иисус улыбнулся:
- Вопрос не совсем уместный: зачем, за что, за сколько?
Там, где Любовь — эти вопросы, как-то не кстати что ли... Ни к селу — ни к городу что ли... Это ж ни на базаре...


Мы же ж уже говорили с тобой, что нет большего счастья — чем спасать кого-то: постоянно, систематически, методично. Главный закон Вселенной — что посеешь — то и пожнёшь. И если ты сеешь счастье другим людям — то великолепные цветы счастья всходят на твоём поле. И ты находишься в нирване, и ты счастлив бесконечно — когда нет ни конца, ни края — твоей помощи другим людям и спасению других.


Да и не может Любовь оставить своих родных существ — в каком бы мире они не находились и какими бы грешными они ни были. Ну, потому, как у любого существа, у человека — всегда должна быть альтернатива злу; чтобы в любом аду, он мог раскаяться
в своей никчемной жизни - направленной только в одни страдания... и обратиться, в своих муках, к Господу Богу за помощью.


И всем хорошо делает человек — и свои муки прекращает — муки жизни  без Бога; ведь жить без Бога, это значит - жить без Любви. А какого это жить без Любви? Кто знает? И у Бога радость увеличивается — когда Он, кого-то Спасает. Это как блеющая овечка — упавшая в выгребную яму — и сама, через молитву, спасается от ужаса и хозяина своего радует.


И то, что вас миллиарды — пусть тебя не смущает — это другие измерения. Человек тоже может заниматься -
двумя, тремя делами - одновременно; а Бог может заниматься миллиардами людей одновременно и это Его только радует. Так что не надо преуменьшать своё значение для Бога и не надо себя самого: принижать и гнобить, и стирать ластиком.


Надо ещё как-то научиться вам - отбрасывать любые негативные мысли — кого бы они ни касались — себя ли, другого ли. Все негативные мысли исходят, тем более, не от человека, а из ада; человек просто воспринимает их, как приёмник — и надо не озвучивать их (эти мысли), не обдумывать их, а сразу отметать.


- Но послушай, Господи, - не унимался Фома, - это ж получается, что если не будет негатива — то и радости у Бога, и у нас не будет?! Раз самая высшая радость — от спасения другого.
- Это вопрос так же от лукавого. Такими вопросами бесы — любых мудрецов — загоняют в такой лабиринт — из которого нет выхода.


Например — как мы различим, что такое хорошо и что такое плохо — если не будет зла? Как мы узнаем, где Свет и где тьма — если не будет тьмы? Или там, любой предмет отбрасывает тень — дак что теперь — надо разгладить всю Землю, чтобы тени не было?! И прочие кульбиты.


Человека ловят здесь на земных представлениях о жизни. И человек не зная ничего о других мирах попадается на эту уловку и попадает в лабиринт безответных мыслей. А бесы этими безответными вопросами утверждают - что без зла не прожить, что без негатива и жизни-то не будет; а без сумасшествия - нэ бачить счастья.


Всё дело в том, что в высших мирах — нет времени; там нет такого — что всё пройдёт. Там живёшь в том — в чём ты сам хочешь — в связи с тем, что подобное к подобному. Может ли пройти счастье — в том мире в котором нет времени?..


Там нет таких глаголов: пройти, прошло, ушло и не вернётся. Там счастье есть всегда. Если уж ты попал в Высший мир — то счастью тамошнему — нет уже конца. И поэтому такие вопросы, как: «Будет ли счастье — без несчастья?» Там являются совершенно даже неуместными — так как там - счастье просто есть и ему не будет конца.


А на Земле — счастье, когда есть — то оно является следствием Божьей Благодати... а никак не негатива. Негатив порождает только — ад. И не может родить ничего хорошего. И когда у человека на Земле, случается что-то хорошее — то это следствие его поворота к Богу; его поворота к Любви. И тогда у него в жизни будет хорошее.


Иными словами если пить водку, а потом не пить — то у человека в жизни настанет счастье. Но это счастье — не следствие алкоголизма, а следствие того, что он ушёл от негатива. А следствие алкоголизма — если бы он не перестал пить — это ад, вонь и смерть. И нет других следствий у алкоголизма.


И чтобы познать счастье надо не лезть в тюрьму, чтобы потом де — по выходе... Нет, надо просто уходить от любого негатива, которого и без поисков зла — хватает в земном мире — везде и всюду. Счастье это уход от негатива, а не следствие его. Счастье это уход от зла — а не порождение его. Согласись, что это две большие разницы.


И поэтому вопрос — познали бы мы счастье без несчастья — является дурацким. Счастье - это жизнь. Жизнь подаренная нам Богом. Просто жить это и есть великое счастье — дышать, быть здоровым, любоваться природой, людьми, животными... наслаждаться творчеством... Любить природу, людей и их творчество!.. Божие творчество!.. Вот оно — счастье! Вот она Благодать!
 

А несчастье это болезнь, сумасшествие — которое, как-то надо пережить... раз по своей глупости, юного цыплёнка — человек забрёл в него. И тут ему говорят, что без зла — он бы не познал в этом мире счастья! Не смог бы различать — добро от зла!


Ну, что можно на это сказать?! Если добро и счастье являются порождением: зла, негатива, ада... Как там у них? «Я часть той силы, что вечно хочет зла — но вечно совершает благо». То есть если счастье  является следствием зла — то тогда человеку надо стремиться только к негативу — чтобы вновь и вновь — получать после этого счастье!


Но что-то я не встречался с таким, чтобы хоть кто-то стремился бы обратно в тюрьму — чтобы испытать вновь — счастье освобождения; или чтобы кто-то вновь хотел в Армию — у кого Армия была адом; или чтобы кто-то вновь хотел в детдом, или в интернат — чтобы потом сполна! насладиться освобождением из ада. Или чтобы кто-то вновь рвался в алкоголизм — если великим чудом Божиим вылечился от этого сумасшествия.


Ад присутствует во многих частях Земли — в том числе и в семье — где избивают слабых и измываются над ними... ад не учит ничему. Находятся умники, которые называют — Армию, или тюрягу — школой жизни. Ад не учит ничему. И эти года проведённые в аду надо просто забыть — и чем быстрее — тем лучше. Это просто выброшенные, вычеркнутые из жизни годы.


В аду нет ничего кроме унижений, кроме хамства, кроме пошлости, кроме мук и страданий. Чему может научить ад? Чему может научить сумасшествие? Ты можешь стать только таким же сумасшедшим, как и окружающее тебя пространство — и больше ничего.
Полезно ли для любого человека сумасшествие? Является ли сумасшествие: школой, наукой, учителем?
Я думаю что ни грамма.

Чем быстрее человек забудет и переключится на нормальный мир — забудет тюрьму, армию, семейного садиста и т.д. и т.п. - чем быстрее человек забудет ад и перестроится на нормальную жизнь — тем для него же самого лучше. Чем быстрее наркоман, или алкоголик забудет своё сумасшедшее потребление отравы — тем для него же самого — Благо. Чем быстрее он уйдёт из этого ада — тем отрадней для него самого.


Ну и причём здесь — без зла — мы бы не знали добра; без несчастья — мы бы не знали счастья; без тьмы мы бы не различили свет... Зачем нести вообще — весь этот бред? Как оправданность зла?..


Есть жизнь Божия — где счастье просто жить. Жизнь это непередаваемое счастье! Подарок от Бога! А в этой жизни ещё и природа — о-о-о-о-о-о-о... Возможно ли перечислить все её красоты?! А в этой жизни ещё и Любовь! О-о-о-о-о-о... Возможно ли хоть когда-то насытиться Ею? Где Любишь всех и вся и всегда! (Не путать с блудом).


А в этой жизни ещё и творчество!.. О-о-о-о-о-о... Возможно ли хоть когда-то исчерпать всю нирвану творчества? Всю Благодать от творчества... Возможно ли исчерпать всю отраду от созерцания природы? Да никогда не осушить всю эту бездонную радость, всё это счастье, всю эту Благодать! Вот что такое жизнь!..


Ну, и причём здесь сумасшествие? С какой здесь оно стороны? Да, на планете Земля — в пограничном, трёхмерном мире — люди не могут, чтобы не столкнуться с негативом. Ну потому, что мир пограничный. Но из этого абсолютно не следует то, что из сумасшествия надо делать: религию, идола, объект преклонения. Сумасшествие в жизни каждого человека надо просто, как-то пережить и потом не вспоминать об этом никогда.


Пережить, конечно же, желательно с Богом. Потому что без Бога — это просто не пережить. Без Бога, каждый человек погружается в сумасшествие и не выгребается оттуда уже никогда. Бог это единственный Спаситель, Свет, Любовь... И конечно же Бог будет счастлив и не Спасая... но возможно ли это себе представить — когда  Бог это Любовь.


24


- Я вот, Господи, в связи вот, со всем этим — вспоминаю свою жизнь. Ведь, как мы с Анастасией дошли до Любви? Ведь не сразу же у нас Она вспыхнула... та Любовь — где был бы милый рядом! и боле ничего не надо для счастья — ни половухи, ни денег, ну то есть вообще ничего! Ни машины, ни других каких материальных ценностей — а был бы милый рядом! А больше ничего не надо!..


Ведь сначала у нас была половуха — типа того, что без минета и жизни не будет. Без минету и жизни нету. Я ведь это к чему, что без мерзкого и отвратительного блуда — мы никогда бы не дошли — до Любви - Великой, Всепрощающей, Всепоглощающей...


- Ну, об этом мы уже с тобой говорили. Что именно из гусеницы идёт превращение в бабочку — в жизни человека — а не наоборот. Это действительность, безысходность, обыденность — пограничного мира. Это ещё один закон Вселенной — человеческие повседневные будни.


Человеку предоставляется свобода выбора — скотство, мерзость, блуд — жить только ради протухающего тела — услаждая его... Или же: природа, Любовь, всепрощение, всепонимание, сотворчество с Богом... жить в согласии с совестью, в согласии с душой. Выбирай — иди к тому, что тебе ближе.


Вы же пришли к Любви — Любовь оказалась вам ближе. Больше согласовывалась с душой.


А юность... А что юность? Сладострастная потрава - д золотая наркота. Травишь, травишь себя разными мерзостями — благо, что здоровья до фига. Сердце ба-бах, ба-бах... ба-бах, ба-бах... ба-бах, ба-ба-бах... Глядишь и эту потраву перескочило. Понятно, что бесконечно это продолжаться не может — но пока здоровье-т позволяет.


Достаёт в юности любое моралите. Достаёт правильность и мудрость мысли; достаёт капитан Очевидность: что идти к Свету это лучше — чем идти во тьму, что добро это лучше зла, что домашнее тепло — лучше Арктической стужи. Как достали!


Хочется вспенить спокойную гладь озера! Хочется создать ураганный ветер и повалить тысячелетние дубы! Потому как — а сколько можно стоять?! Хочется запустить красного петуха! Запалить все эти тухлые бараки и инфекционные лазареты! Революция — везде, всегда и всюду.


На замшелые пни хочется плевать, на древние скалы — мочиться, на памятники старины — положить селёдку. Ну, эти памятники миллионы лет без селёдки стояли — пущай теперь с селёдкой постоят! Д тем более во всех начинаниях поддерживают снизу... Откуда-то снизу! Оправдывают любые дикие выходки, любое хулиганство, любой бандитизм. И от этой поддержки снизу - наливаются свинцом и нижние все органы — и тяжелеют, и вот оно — сладострастие!..


Правда иногда... совесть... Блин, как рудимент какой-то... (отживший и неисполняющий свою функцию - орган) И зачем эта совесть? И для чего это — совесть? Жить только мешает. 


Но потом, правда и здоровье - начинает, вдруг, трещать по швам. И вот, как Тришкин кафтан — то одно отвалится, то другое отсохнет. И вот, начинаешь даже, как-то думать — может я что не так в своей жизни делаю?! И сие есть первая здравая мысль — за всю-то твою жизнь.


- Нет, сейчас я это понимаю, Господи. Но тем не менее - 
может здесь подходит Инь и Ян — китайские, так сказать, основы мироздания. В Свете всегда есть тьма, а во тьме — свет. И вот, во тьме у нас возгорелся свет! Но если бы не было тьмы — то я бы ушёл от Анастасии. Если бы не было у нас извращений — я бы ушёл от неё... Это раньше...


А сейчас мне просто от неё ничего не надо... Лишь бы она была рядом. Т.е. я перешёл — из тьмы в Свет. Из Иня в Ян!!!
- Нет, ну, про тебя я уже сказал, что повзрослел мальчонка. Ну, слава Богу, что остался живой. Что дожил до этого прозрения — благодаря современной науке — невзирая то есть на аденому простаты.


До Любви немногие вообще-то доживают. Не успевает, как ты выражаешься — Инь перетечь в Ян. А что вообще до китайской философии... То, что тут скажешь?.. Ещё одно оправдание зла. Извечность зла. Мол, так и должно быть. Мол, если мы кошку не запустим в амбар — чтобы она отрывала головы — крысам и мышам — то грызуны сожрут и испоганят весь хлеб — и все люди погибнут от голода и туляремии (от смертельной болезни - разносимой мышами).


То есть неизбежность зла. И значит в свете есть тьма. Неизбежность, мол, зла — для спасения. Да так-то вот и со всем остальным — мол, без хищников — все бы передохли от эпидемий. И значит зло необходимо, как спасение от болезней. И зло необходимо в этом мире!


Как же в аду радовались, когда китайцы всосали всю эту философию и посчитали себя самыми умными на свете. То есть ни кто-то конкретно посчитал — а все себя посчитали самыми умными на свете.


На самом же деле никаких стыковок между тьмой и Светом — никогда не было и не будет. Это всё равно, как состыковать твою Любовь — которая у тебя сейчас — с теми извращениями, что были раньше. Всё равно, как породнить — хамство и интеллигентность... Скотство и творческий полёт души...


Передёргивание карт здесь вот где происходит — на какой стадии. Тьма говорит: «Для того, чтобы не трогали и не жрали зерно — кошки и люди — творят зло — уничтожая мышей». Свет говорит: «В пограничном трёхмерном мире, где идёт извечная война — между тьмой и Светом — силы Света, только и делают, что всех Спасают. И для того, чтобы Спасти людей от смертельной болезни туляремии — они с помощью кошек уничтожают мышей». То есть они не творят зло, а Спасают людей от полного вымирания.


Ещё раз! Тьма говорит: «Чтобы не сожрали их яблони и сливы — люди разводят скворцов и строят им скворечники — и уничтожают всех насекомых». Свет говорит: «Чтобы спасти яблони и сливы — для того, чтобы витамины, у всех, укрепляли иммунитет и спасали от болезней в зимний период — для этого люди приваживают разных пичужек, которые и спасают их от вредителей».


Сейчас видно передёргивание? Тьма: «Люди творят зло». Свет: «Люди спасают других». Тьма: «Все пожирают друг-друга! И творят зло!» Свет: «Люди спасают кошек (замерзающих в подворотне) — кошки спасают людей — от смертельных болезней — разносимой мышами и тьмой.


Люди строят домики для птиц (ну, сложно вообще-то найти подходящее дупло) — птицы спасают от вредителей весь урожай; и люди могут уже спасать витаминами своих внучат и детей зимой — там, вареньем из малины (чистый аспирин), смородины и т.д.» Стыковка есть между Светом и тьмой?


Да, можно наверное будучи самому сумасшедшим — приплести сюда и мясоедов. Мол, через необходимость зла, чтобы не умереть с голоду — люди истребляют всех животных вокруг. А можно сказать, что люди могут жить вообще без мяса и не страдать от этого. Есть и вегетарианцы и половина Индии веками живёт без мяса и не страдает.


В некоторых странах без молока коровьего, или какого другого - будут умирать дети — искусственники (вскормленные на коровьем молоке) — ну, нет вот у их матери молока. Детям что — умирать с голоду? И вот, коровы жертвуют собой — спасая детей. Мир таков — надо жертвовать собой - ради других. Недаром же рядом с моим троном стоит телец — исполненный очей...


Можно ведь сказать, что и боец Красной Армии — во второй мировой войне — смотря в снайперский прицел, или шмаляя из ППШ, или из Шмайсера — добытого в бою с помощью сапёрной лопатки — убивал людей. И это действительно так — он убивал людей. Правда людей сумасшедших (просто готовых маньяков-убийц — всех поголовно...) А можно ведь сказать и так, что боец Красной Армии — спасал весь мир от фашизма. Как тебе лучше — так и говори. Как тебе лучше — так и думай.


Но знай, что ни во тьме — Свет; и ни в Свете — тьма. Свет и тьма даже иногда и соприкасаясь — как в твоём случае с Анастасией — до такой степени не могут терпеть друг-друга — до такой степени не переносят друг-друга... Что отторгают друг-друга полностью — до грамма, до микрона.


Почему ты собственно и ушёл от своего Инь к Ян — в своих отношениях с Анастасией. Говоря по русски — от греховного блуда к Любви. Потому что и до человека доходит вся несовместимость — Света и тьмы.


Так вот Иисус Христос и шёл по песчаному берегу острова, с Фомой; и слушая извечный шум сосен и волн прибоя — они беседовали, беседовали, беседовали...
- Молиться не забывай, - махнул ему на прощание Иисус, и я всегда буду рядом с тобой.


    25


Фома очнулся в своей избёне: в ветхой, прогнившей, покосившейся на бок. Изба-т топилася по чёрному и поэтому - ни к стенам, ни к потолку, у ей, прикасаться было нельзя — везде свисала чёрная сажа и грозилась упасть на голову. Но ничё так — привычка дело-т наживное; привычка-т дело не хитрое; пообвыклись с рождения-то и не замечали даже энтого.


- Отудобел? - прохрипела баушка сидящая у каменки (у так называемой печи — из дикого камня — на которой они и разводили огонь), - я так и знала, что надо поболе тебе добавлять смородинного листа, да калины в варево. Поила тебя, когда ты бредил.
- А чё я бредил? - просипел Фома — всё ещё не веря, что он очухался дома — столько миров сменимши — да, до бесконечности. Он так и думал, что сейчас закроет глаза — и вновь будет, или остров Буян, или деревня упырей, или баба Яга, или котяра Сармат, или птица Юстрица...


- Да так, ахинею всякую нёс — то: «Позолоти», то: «Поиструби...», то: «Причмокивай, причмокивай...» А то просто орал, как сумасшедший.
- Да-а-а-а-а-а-а... - сел на топчане Фома, - а давно я в беспамятстве-то?
- Три дни. Заходила соседушка. Говорит: «Да он у тебя помер...» А я ничё — пощупаю — тёплый. А что дыхания нетути — дак, это-ть — всякое бывает.


- Да-а-а-а-а-а-а... - тянул своё Фома.
- Когда нечего сказать — то скажешь: «Да», - добавила бабушка. - Ты похлябай — тут вот щишки не простыли,  - суетилась она у стола.
- А когда я хоть пришёл-то?
- Так три дни назад и пришёл, значится. Как у Настиного-то отца были, значит, аменины. Так ты ночью-то и пришёл. Ну, правда, сильно был выпимши. Поорал песни, значит, на дуде своей поиграл. Да и сник.


- Погодь, погодь. А стрельцы-то когда здесь были? - мотал он головой.
- Стрельцы-ы-ы-ы... - протянула баушка, - ишь чё вспомнил. Эт когда было-то? Осенью. А счас что?
- Что? - взметнулся было Фома.
- Ну, ты глянь в окно-то.
Фома глянул через бычий пузырь.


- Осень.
- Ну...
- И что ну? - не понимал он.
- Ну, ты действительно не помнишь, когда они тебя волохали?
- Нет, - опустил он голову.
- Дак год назад, родимый.
- И что с тех пор никого?.. - дрогнул его голос.
- Ну, ты и пить горазд. Ну, ты и питуха... - баушка качала головой.


- Да тут не только — бардень да вино, - резюмировал он, - тут такое творится... Дай мне лучше  твоего настою со смородинным листом — он как-то мне сердце успокаивает. Сморода да ещё и мята... Бесение в сердце сымают.
- Вот, пей, - поставила бабушка перед ним кружку. - Здесь всё.


- Такие дела, бабуля, - засадил он посудину целиком. - Такие дела. Иисуса Христа я видел — говорит: «Молитесь...» - так и говорит, мол: «Молитесь. Молитесь мне и только так можете Спастись».
- Да я и то молюсь, - кивала бабуля семши супротив его.
- И то всё молюсь. А какое ишо наше спасение?


- Вот... А я вот, так раньше не думал. Пока жаренный петух меня не уклюнул. А как вот клюнул - так сразу и запричитал: «Спаси, - мол, - Господи и сохрани!..» - вот так. Вот так оно было.
Ты вот, баушка, разные там — привороты, зелья. Д разные там потравы ведаешь. Да порчу по следу пускаешь. А знаешь ли ты, что нас там ждут в аду? Знаешь ли ты, что нас там ждут — с той стороны, чтобы начать мучить. Ждут нас там — демоны мучители.


- Ну, говорить-то ты завсегда был горазд, - пожевала бабка беззубыми челюстями. - Поговорить-то ты завсегда затейник. Да за лечебными-то травами люди редко идут — на это не прожить. А вот на что мы будем кушать? Это ты сейчас скажи.
Ведь за твой винный перегар и за твою белую горячку — люди денег не платят. За твою великую премудрость и за весь твой великий ум — люди денег не дают. Что толку от всей твоей философии — если завтра нам надоть кушать.


- Ну, это пошло, бабуль... - протянул Фома и лёг обратно на топчан — уж больно-бо сердце его от высокого давления ухало.
- Зато правда, - констатировала баушка. - Ты вот, раз играешь на дуде — ну и сходил бы по дворам-то — поиграл бы для людей. Глядишь полушку (четверть копейки) бы и кинули, а то и денюжку (пол копейки).
- Я не нищий у меня изба есть.


- Ничего у тебя нетути — ты голодранец. И изба моя. То есть в самую пору ходить по дворам и скоморохом людей-то развлекать.
- Обидеть художника может каждый, - вздохнул Фома — чувствуя, как бабушкино варево — утихомиривает сердце, струнит его, тормозит вожжами-то — не в меру расскакавшуюся тройку.
- Вот только языком чесать — туда-сюда.


- Да ты, знаешь ли, что я сочиняю музыку? И уже не мало сочинил. И буквами, вот, записываю её — вот те грамота.
Фома пошарил могутной-то своей рукою под топчаном и извлёк оттуда действительно грамоту с какими-то каракулями.
Бабушка только глянула мельком:
- И много за эти каракули денег-то дадут?


- Да ты заладила своё — много ли, да много ли... Деньги, деньги, деньги...
- Да, это правда жизни. Без денег никуда. Куда с твоими бреднями идтить? К царю-батюшке на поклон? «Здравствуй царь-батюшка — выдай нам за эти каракули деньги!»


- Ну, понесло. Мели Емеля — твоя неделя, - закрыл Фома глаза. - За мою музыку может и выдаст царь - деньги. Почему не выдать? Музыка она от Бога. И кто её понимает — тот очень даже и ценит.
- Ну и иди, глядишь на хлебушек к вечеру заработаешь.
- Ну, ты достала, бабка, со своими деньгами. Ни хлебом единым жив человек! Вот рухнет скоро изба твоя скособоченная — от дождей осенних — она и так вся прогнившая — немного подгнить осталось.
Вот погребёт тебя изба под собой. И что тогда? О деньгах вспомнишь, или о чём тогда, когда к бесам на ужин попадёшь! Спасут тебя тогда деньги?!


Бабка потупилась.
- Вот и я о чём! - продолжал Фома, - я те дело говорю, что видел я Христа, что есть, значит, у нас спасение из ада. Ты мне своё ладишь — деньги, деньги, деньги. Нет чтобы поинтересоваться — как, чего, что?.. Нет она своё — ладит и ладит; каркает и каркает.
Помолчали.


- Так и чего ты говоришь — Иисус?.. - робко спросила бабуля.
- Дак то и говорит: «Молитесь, - говорит, - молитесь».
- А ещё что?
- Да много чего говорил. Любите, говорит, друг-друга. Уходите от страстей — от восьми смертных грехов. И Любовь сама к вам придёт. Любовь, - говорит, - просто к вам не может пробиться — когда вы заполонены: алчностью, завистью, гордынею и злобой... Ну, не может тогда Любовь к вам прийти через эти ваши вседневные и всепостоянные страсти.


А вот, как бросите пить, да блудить, как бросите о деньгах говорить — в алчности-т своей бесконечной — ненасытимой... как перестанете осуждать всех и вся - и проклинать их за это... так и увидите сразу — в каком же волшебном мире мы все живём!.. В каком сказочном и красивом мире мы живём!.. Где от одной природы только — ахнешь и обомлеешь навеки-то вечные — глядючи на все на эти красоты Родины-то своей!..


Да-а-а-а-а-а-а... Вот выдь в поле!.. Ромашечки цветут во ржи, василёчечки, в небе-т жаворонок журчит — как ангелы льют Благодать с небеси... И то!.. Дойди ж ты до лесу — вдохни только пьянящий аромат сосен. Хоть и сейчас в осень. Хоть и зимой. И ты почувствуешь счастье опьянения. Но не дурманом бесовским, а Божьей Благодатию. Вот, где счастье, вот где радость! Вот где рай!


Вот, где вечная отрада — в Природе нашей: сосновый бор ли, ельничек да березничек ли; река ли, озеро ли... О-о-о-о-о-о... Любите друг-друга, Спасайте друг-друга — вот, где радость, вот где счастье!


А творчество, что от Бога... Да надо ли ещё что-то кроме этого? Наслаждайся только своим творчеством, чужим творчеством! Творчеством других людей! Да вот же где вечная услада жизни! Вот же где творческая нирвана! Да на минуту же — в такой вот распорядок дня: природа, Спасение друг-друга, творчество... На минуту ведь даже не вставишь: осуждение всех и вся, злобу, зависть, проклятия, алчность — когда мало, мало, мало... когда мало того что есть.


На минуту ведь даже не вставишь в Божеский распорядок дня — уныние и водяру, тоску и наркотики, и сумасшествие от блуда... А зачем это всё, когда жизнь так прекрасна! Когда минуты даже не можешь отвлечься от счастья — своего ли творчества, чужого ли... Ведь когда человек весь в искусстве, в творчестве — ему минуты даже жалко — не пойми на что...


А тут люди - днями отвлекаются на выгребные ямы, что есть любой негатив... месяцы посвящают — дурману, обману, миражам, бреду сумасшедшего... Годы отдают на изучение и содержание: туалетов, уборных, клозетов — что есть все смертные грехи! Жизнь всю посвящают — мусору, отходам, мерзости, гадости — что есть: осуждение, злоба, алчность — когда мало того что есть;
жизнь посвящают - тоске, печали, наркотикам.


Когда спасаешь кого — минут ведь не хватает! Минут! Такая короткая наша жизнь! На минуту ведь жалко отвлечься от спасения кого-то. Это у кого какая работа...
Вот у тебя, например: сбор трав, высушивание их, приготовление лекарств; еду приготовить, накормить -
такого дуралея, как я...


Подмести, помыть, д разве перечислить всю бытовую работу, повседневный быт — со стиркой, мойкой... но всё ведь это для Спасения своих родных; для помощи своим родным — чтобы были здоровы, сыты и не болели... Так ведь согласись, бабушка, минут ведь не хватает. Минуты ведь жалко отрывать от спасения других. Родных ли, не родных ли... То есть некогда на минуту отвлекаться от помощи другим, от спасения других — каким бы полезным трудом ты не занимался. А тут дни идут - коту под хвост, месяцы и годы...


Ну, так вот он примерно говорил. Ну, что-то, примерно, типа этого. Что радость жизни — сама по себе — необычайна, необыкновенна, необъятна!.. Зачем же травить самих себя? Зачем же травить собственную жизнь — и так мгновенную, и так мимолётную.


- Ну, это так. Это ты верно всё говоришь, - кивала бабуля. - Чем ты вообще думаешь заняться?
- Чем, чем? Только и делать, что Спасать других. Ведь передать людям то, что мне лично говорил Иисус — это уже Спасение!
- Это да, это да... - мелко кивала баушка.
- Ты, бабушка, готовь свои лекарства и снадобья — но только на Благое дело, только на Благое дело... А я пока пойду, вот - избу подопру — чтобы она действительно не рухнула — тебе-т на голову.


26


Фома накинул на нательную рубаху — зипун, одел сапоги кожаные — жёлтого цвета; после шапку стрелецкую с высоким колпаком; синий свой, любимый кафтан — с коричневой подкладкой; д подвязавшись-то кушачком вышел на моросящий дождик.


Вдохнув всею грудью воздух — принесённый из ельничка и пахнущий хвоёй — он сказал, как-то так:
- Хорошо... - да, да — именно так он и сказал.
Сердце, после бабушкиного настоя, ухать в груди перестало — как ломом об чугунёвую рельсу.


Шло то есть сердце у него сейчас мягким ходом, как кошечка по пушистому ковру... И вот, так-то вот, он и сказал:
- Хорошо! - сказал. Да, да — именно так он и сказал, - хорошо!
И после так — до хруста, потянул своё молодое и могутное тело.


- Если бы не баушка — давно бы уже помер, - произнесши это, он выкопал возле избы яму — а именно куда изба больше-т всего наклонённая была и притащимши потом бревно — засунул его одним концом в энту яму — а другим припёр к гнилой стене чёрной избы.


То есть смысл тут был в том, что на место, конечно же, он избу не поставил — венцы де прогнили у ей — с под низу... но дальнейший наклон избы, даже при воспоследующем прогнивании брёвен — был предотвращён — такой мощной подпорой.


Затем Фома вытер синим, суконным рукавом своего кафтана пот со лба и двинул свои стопы... Ну, куда он их двинул? Куда-куда, куда-куда?.. Конечно же к Любви — т.е. к Анастасии. Кисточки-т на его серебряных шнурах кафтана поигрывали, да разрезвилися. Хорошо быть здоровым, да ещё и другим помогать!


Проходимши мимо царёва кабака (кружала) — ён только крестился, да причитал: «Господи, Спаси и Сохрани». И когда услышал за собой окрик:
- Эй, постой! - то нисколько даже не удивился этому — ну, сумасшедшие люди, что возьмёшь?
Подошли четверо.


- Денег дай, - один явно с кистенём, или с ножом заходил сзади.
Фома именно с него и зачал.
- Ребятушки, - как-то так говорил он — охаживая их, - вы когда только напьётесь?
А потом даже и так — когда двое уже валялись без сознания, а двое продолжали на него нападать:
- Вот был бы кто другой на моём месте — давно бы уже убили.


Под конец он забрал у них два ножа и кистень — у тех кто корчился в грязи.
- Запомни, - сказал ён одному из разбойников — который был в сознании, - ещё раз, вас, здесь увижу — сволоку в Разбойный приказ. Ты запомнил что я сказал?
Разбойник мелко-мелко тряс головою — с только что выбитыми зубами.
- Не дай бог, я вас просто здесь увижу. Идите все в церковь и кайтесь в своей разбойной жизни. И этим передай. Иначе в ад.


И он пошёл дальше и по дороге выбросил в Поганые пруды (от которых несло миазмами) и кистень, и оба ножа.


Настёна была дома — затопляла печь — ждала сына с охоты.
- А меня не чаяла? - улыбнулся Фома.
- Чё ж «не чаяла?..» Щас бы сына-т накормила — да к тебе пошла. Я ить каждый день ходила — да баушка твоя не больно гостеприимная.
- Что есть - то есть. Любит одного меня — да и то не каждый день.


- Отпаивала тебя всё своими взварами. Говорит: «Оживёт». А меня всё гнала.
- Суровая бабуля — это да. Но без неё — я бы давно уже дуба дал. Я этот раз, если честно, дуба-то и дал... Да Христос мне говорит: «Рано, - мол, говорит. - Кто, - говорит, - слово моё понесёт, как не ты?»


Глянулся я ему что ли? «Если я гореть не буду, если ты гореть не будешь, если мы гореть не будем — кто ж тогда осветит мир???» - так Он сказал.
- Ну, это ж, от тебя — любо-дорого слушать, - Анастасия поставила в загудевшую печь казан ухватом. - Любо-дорого это от тебя слушать! - она села напротив и только улыбалась.


- Есть у меня одна знакомица. Дак вот... Ночь-полночь — идёт к ней нечистая сила. Живёт-то она одна давнёшенько. Был муж — так же, как и ты — стрелец. Да сгинул он от разбойного ножа. Схоронила она его. Сама земельку в могилу кидала... А тут, лет так  через пять — приходит он к ней — стучится под окошком.


«Пусти, - говорит, - Марфа, погреться». Ну, она его запускает. «Голоден я, - говорит, - очень голоден». Она его накормила. Тут он ей и говорит: «Всё, - говорит, - про тебя знаю. Истомилась ты вся, - говорит, - в одиночестве. Измаялась. Иди, - говорит, - зготовьсь — щас приду». «Так ты же, - говорит, - помер Архип... Как же я пойду — да зготовлюсь?»


«А ты, - говорит, - не журись. Зготовьсь, а потом увидишь». Ну, что делать? Она и зготовилась. Так вот, с тех-то пор — ён и ходит к ней — но только по ночам. Придёт, казан каши навернёт, д и такое с ней начинает вытворять, что живой-то когда был — так близко даже ничего подобного не выделывал. О как!
- О как! - отозвался эхом Фома.


- А под утро-то, токмо значится прикорнут — так он и растает... И всё значит — ничего... Ну, растаявший под утро муж — лучше чем вечно пьяная скотина под боком — коей собственно он и был у ней всегда. Да, понесла она — понимаешь?
- Разве можно от нечистой силы понести?


- Ну, видимо да. Ведь не во сне же, это всё, с ней происходит... Хотя... Ну, да ладно. Живот у неё, значит, вырос — и рожать она уже собралась... А тут, как-то утром-т просынается — вся простыня в крови — а ребёночка-то и нет. То есть родила она... А где ребёнок?


Он к ней ночью приходит: «Да всё, - говорит, - нормально. Сын твой растёт — когда-нибудь увидишь. Ты, - говорит, - времени зря не теряй — иди, - говорит, - 
зготовьсь». «Да кто ты такой? - возроптала тут она. - Сына мне отдай, скотина мохнорылая!»
А Архип-то ничё... То есть раньше бы, он ей, за такие крамольные речи — отвесил бы и по шеям, и по сусалам.


А тут — ничё так. Сидит — пыжится только. А потом и говорит ей: «Не подводи, - говорит, - меня, Марфа. Не подводи меня, - говорит. - Нам это, - говорит, - надо сделать». «Да кто ты такой? - взъерепенилась она. - Ты не муж мне! Ты скотина нечистая! Сына мне, - говорит, - верни!» 


Он вдругорядь сидит, значится, так и пыжится; а сам, по всему это видно — ничего больше сделать не может. Тут Марфа на него кинулась в атаку и трясёт его за кафтан и трясёт: «Сына мне, - кричит, - верни! Сына мне верни!» В общем этот Архип-не Архип — бежать от неё... Да в косяк-то, в дверной, не вписался — так и рухнул о земь!.. А уж как Марфа подбежала — так и растворяться уж стал.


Так вот и живёт она с той поры — наполовину. Наполовину, вроде бы и сон. А на вторую половину — вроде бы и явь. Проснулась тут, как-то через месяц после случившегося — оттого, что ктой-то овладел ею во сне и фамилию, как говорится, не спрашивает.


Она пригляделась — вроде бы Архип; потом пригляделась — да совсем даже не Архип, а существо какое-то гадостное и мерзостное. Попробовала было скинуть с себя, это, не пойми чего — да слабость такая её обуяла, что ни рукой, ни ногой — пошевельнуть-то она так и не смогла. Да, так вот её и шоркают сейчас кажинную ночь и фамилию не спрашивают. «А соседушка, - говорит, - моя — голая на метле летает — тоже кажну ночь. Ночь-полночь стучит в моё окошко — и волосы её, - говорит, - так развеваются, как-будто под водой. И дико хохоча уносится прочь на метле».


- Эге-е-е-е-е... С нами крестная сила, - перекрестился тут Фома. - Надобно туда сходить со святой водой. Окропить поганок.


27


Ну и что?.. Так значится и сделали. Взяли в церкви святой воды — да пошли, на пару, к деушкам. Суседка знакомицы жила в аккурат супротив Поганых прудов. Точнее пруд-то, конечно же, был один. Но что толку, ежели на Москве - так принято. Пруды Патриаршие, но пруд один. Пруды Поганые — но пруд один.


И здесь, кстати ли, или совсем даже не кстати — в песне: «Чистые пруды — застенчивые ивы...» - прямиком то есть намекается, что поросли берега, мол, Чистых прудов плакучими ивами — которые купают свои косы — в зеркальной глади пруда...


Но никаких плакучих ив на Чистых прудах нет даже и близко! Нетути то есть даже и следа! На Чистых прудах растут только одни липы — и на этом точка. Кстати — так же, как и на Патриарших. А липы, как известно — не то что косы свои в воде не купают, но даже и к воде-то никогда не склоняются. Растут то есть только к солнцу, к небу и т.д.


И т.е. с одной стороны понятно, что обидеть художника
может каждый. Но с другой стороны... Ну, господа поэты, вы различайте, хоть малёхо-то, разницу между плакучей ивушкой и липой - которая вся стремится к солнцу... Ведь получается же несуразица такая, что просто стыдно за вас, господа поэты.


Как в случае с песней: «Вы слыхали, как поют дрозды? Нет, ни те дрозды не полевые...» Более противных голосов чем у любых дроздов — хоть полевых, хоть не полевых (кстати ещё одна несуразица) просто трудно себе представить. Эдакое противное акое-то щебетание — чем-то похожее на сорочье шебуршание.


Но вся страна — во след за великим поэтом поёт: «Вы слыхали, как поют дрозды? Нет, ни те дрозды - не полевые...» И когда однажды, ваш покорный слуга, восхитился в Санкт-Петербурге пением соловьёв... что, мол, так далеко на севере — соловьи выдают такие рулады!.. То на это ему, местное население, коренные т.е. ленинградцы ответили, что это никакие не соловьи, а обыкновенные дрозды — которые уже всем надоели и никому спать не дают — сволочи...


Иными словами — такие вот песни из дурдома — меняют даже генетический код народа! где соловьи уже становятся дроздами, а липы — застенчивыми ивами.


И ещё раз, кстати ли, или совсем даже, совсем не кстати, но кто действительно хочет увидеть Застенчивые ивы — у прудов в Москве — тому прямая дорога на Воробьёвы горы и тамотки на Андреевские пруды — которых действительно и два, и у которых действительно по берегам растут — плакучие и застенчивые ивы.


И которые купают свои зелёные причёски в зеркальной глади прудов. Т.е. действительно всё сходится!.. И если вы попадёте туда в мае месяце — в начале июня — то услышите и соловьёв — их рулады и чудное пение. И этим самым мы возвращаем генетический код народа — на своё место. Чудо-чудное, диво-дивное — Андреевские пруды!.. но мы сейчас не о них.


Итак пруды были Поганые, но пруд был один — там, где жила суседка Марфы. И всё, начиная с названия, здесь было шиворот-навыворот. Сначала Балты испокон веков облюбовали это место — создав здесь капище — и принося в стоячей и непроточной воде — жертвы своим поганым богам. Естественно, что жертвы эти были человеческие и они приносили в жертву своим кровожадным богам — самых своих любимых людей. Иначе, мол, как же боги тогда поймут, что Балты их любят.


Из зеркальной глади пруда выплывала какая-нибудь нечисть (бо вода была стоячая) и забирала к себе жертву. При виде своей любимой нечисти — балты возопияли и били челом.


Опосля, видимо в отместку за это капище (как месть балтам) — мясники стали свозить сюда всю требуху от потрошимых животных. Что мол поганое к поганому. И вот, пошла и вонь, миазмы — и вот, в связи с тем, что народ раньше был простой и непритязательный, ну, без претензий был, как-то — то, как-то и жили так...


Балты не были против превращения их ада в ещё больший ад. И нечисть не была против насылая через это место — на всю Москву — чуму. И все вот, как-то так и жили... и вымирали поголовно от чумы... Но приходили сюда новые люди и снова так жили... Мол, всегда ведь так было... Мол, ведь — вечно так жили... Мол, всегда ведь так жили. Мол, а чё... нормально.


В такую вот избень — д недалече от Поганых прудов и постучался Фома.
- А чё надо-то? - открыла ему двери довольно таки разбитная сударушка.
- Как вы тут живёте-то? - обратился к ней Фома, - в этой вони.
Она смерила его взглядом:
- А ты кто такой?
- Ну, сразу же: «Кто такой?» Д «чё надо» ещё спроси.


- Чё те надо?
- Во, я и говорю.
Фома спокойно стоял перед нею и разминал могутные плечи.


А у сударушки лицо-то было такое, что ни на секунду даже не оставалось одно выражение на нём... Лицо у неё постоянно менялось, как небо с бегущими по нему облаками. Губы дёргались бесперестанно — и она их просто не знала даже куда деть... и оближет их и подожмёт и скривит — то вправо, то влево, то вперёд вытянет... то просто растянет в какую-то несусветную гримасу. То как-то к низу их дёрнет, то рот откроет...


- Ты говори чё надо...
- Да ладно, сударыня — прими постояльца — жить ведь негде, - говорил он как-то так размеренно и не запинаясь. - Темнеет уж — не дай пропасть доброму молодцу.
- «Доброму молодцу...» - скривилась она и взгляд её чёрных, как смородина глаз — пронзили его наскрозь.


Бледнейшая кожа лица её, как у бледной поганки... и черные, как смоль волосы, нечёсаные неделю, дополняли инфернальную картину нечистой сударушки.
- У тебя деньги-то хоть есть?
- А чё не похоже, чтобы у меня были деньги?
- Шуткуй-шуткуй, а деньги покаж. Деньги наперёд. Нашёл дурочку с переулочка.


Фома вынул из кафтана заранее заготовленные Настей две копейки:
- На две ночи пойдёть?
Сударушка сунула две копейки в чёрные и гнилые — никогда нечищеные зубы — жаманула на гурт (на ребро, обрез монеты) — аверс не прогнулся и она удовлетворённо сунула их в карман сарафана.


- Заходь, - она провела его в избу. - Живи вон за занавеской — за копейку в день согласная. Зовут меня Зойка — но для тебя Зоя Тимофеевна.
- Лады, - Фома глянул за занавеску — топчан, как топчан, сеном набитые - матрас и наволочка. Д ещё какая-то дерюга валялась заместо одеяла.


- А чайком не  угостишь, Зоя Тимофеевна?!
- Чайко-о-о-о-ом?.. - протянула она, - чаёк в стоимость постоя не входит.
Но Фома вынул ещё две копейки и её как подменили. Исследовав зубами монеты она черпанула из кадушки воды и поставив чугунок в печку затопила её.


Фома с подозрением глянул в деревянную кадушку.
- Да ты не боись — не из пруда, - постаралась успокоить его Зойка. - Мне Силыч привозит с Москвы-реки. За деньгу (пол копейки) в год робит — по два ведра в день.
Она сыпанула горстью из мешочка какой-то травы в чугунок и села напротив:


- Ты откуда такой взялся?
- Из стрельцов мы, - положил руку на колено Фома.
- Да уж вижу. Неужто почище места не нашёл? - Зойка почесала свою явно вшивую голову.
- А где?.. - ответил он неопределённо.
- И то верно... - покивала она головою, - чума начинается — людишки везде дохнут — где бы не жили.


В кремле, правда, ещё запираются — да никого не пускают во время чумы... да в колокола звонят. А так по всем деревням — людишки-т словно мухи дохнут. Словно мухи. В нашей-то деревне дворов двадцать было — да в каждом дворе по пять-шесть человек — муж с женой, да по трое-четверо детишек - кругленьких таких, шустреньких — краснощёких. Щёчки у всех такие кругленькие были, д румяненькие. Всё, как не поглядишь - на палке возле плетня носились. Это значит на лошадке они скакали.


Чума пришла — ни одного живого не осталось. Всех как корова языком слизала. Из всей деревни и остались только, что я да Марфа... Да Балты здесь ходють — никакая чума их не берёт. Ну, у них-то с нечистью договор. Не зря же они своих любимых в жертву идолам приносят.


Как только мор начинается — они на капище. Сразу же в жертву приносят — кого больше всего любят — и вот, глядишь и не дохнут.
- Да я гляжу и ты без креста, - как бы между прочим вставил Фома.
Зойка схватилась за шею:


- А мне что с твоего бога? Что он у меня спас кого? У меня все померли! Сначала мать и отец, братья и сёстры — первый раз вымерла деревня. Потом сама, как дура, нарожала троих детей — второй раз вымерла деревня. И муж помер и дети померли. Все умерли!.. Я одна только, как дура живу.
Зато Балты в почёте. Их бог хоть и кровожадный, но всех-то поголовно не забирает. Охраняет он их. Вот и думай ты. Ты думай! Чей бог лучше. Хочешь жить — молись тем кто помогает. Молись тому — благодаря кому живёшь, а не подыхаешь.


Фома покивал:
- Да, но живём мы не только на этом свете, но и на том. И твои детишки-то явно попали в рай, а вот куда попадут эти язычники — которые ради своей шкуры убивают своих любимых... Что-то я сомневаюсь, что в рай.
Зойка засветила от печки лучину и поставила подлучник на стол — смеркалось, бо, уже сильно, и свет через оконный бычий пузырь не очень-то освещал избу.


- Те, кто идёт на смерть, - так ответствовала она ему, - с радостью идут на смерть. Да, они опьяняют их, конечно же, мухоморами перед жертвоприношением. Но жертвуют они собой сами. И те кто приносит их в жертву чудищу — тоже с радостью пойдут на смерть — если выберут их. Потому что они понимают — такова жизнь. Таковы боги.


Если хочешь добиться чего-то — жертвуй, значит, чем-то. Такой закон жизни. А как же иначе? Ты знаешь иной путь существования? Другой путь это твой Христос, но много он людей спас, когда мы ему молились каждый день?.. И дети мои молились — здесь вот стояли на коленочках и причитали: «Господи, спаси и обереги...» И что? Что я тебя спрашиваю? Все передохли, все сдохли и следа не осталось!


Фома помотал головой:
- Но они все попали в рай. Они в раю — твои дети. Они радуются жизни. А ставить во главу угла — убийство любимого человека, как у Балтов... Да не верить в Христа, а верить в чудище поганое — выходящее из Поганых прудов и забирающее их любимых... чтой-то я сомневаюсь, что они за это в рай попадут.


Кто ставит убийство во главу угла и кто молится адовым тварям... не веря во Христово Спасение — тем место только в аду.
- Да ты пойми, чудак-человек, не Христос их спасает, а адовая тварь выходящая из Поганого пруда... И в честь чего они будут молиться Христу? Чтобы передохнуть всем поголовно?


- Да в честь того, что жизнь наша вечная. И если ты хочешь вечно мучиться в аду — вспоминая, как ты убивал своих любимых... Ну, что ж гори в геенне огненной — вспоминая каждое движение и слово — ни в чём не повинных людей...
А если ты предпочтёшь смерть — нежели убивать своих любимых. Если ты предпочтёшь смерть — то жизнь твоя будет вечная — в раю!.. Ты чувствуешь разницу!?


Зойка вышла из избы, закрыла ставни и вернулась - заперев их окончательно; припёрла тако ж дверь снутри бревном:
- Лихие люди... - так объяснила она свои действия.
А потом:


28


- Интересный бог — тебе не кажется? Создал нас для одних только мук, для одних только мучений. Для того, чтобы мы пережили смерть всех своих близких, любимых... И ты ещё предлагаешь мне радоваться такому богу??? Который создал нас для одной токмо смерти, - наседала она на него.


- Да погоди ж ты, погоди, - остужал её, как мог, Фома. - Да пойми ты, что дети твои уже в раю — как невинно убиенные чумой. Я тебе точно говорю — они в раю. И Бог — Он создал нас ведь действительно для одной только радости!.. но мы сами пилим сук на котором сидим.


Ну, вот возьми меня. Я бухал до такой степени — пока сам в аду не оказался. Кто виноват, что я в аду, от пьянки, оказался? Кого мне в этом винить? Бога? Бог мне в глотку водку заливал, или сам я?
- Да причём здесь ты и твоя пьянка? Я тебе про детей только и говорю, что у плетня на палке скакали и радовались жизни. Радовались жизни и никого не трогали и никакой водки не пили!


- Теперь о тебе, теперь про тебя. Кто вызывает адовых тварей из пруда? Кто натащил полный пруд потрохов от животины? Кто создал весь этот ад — из которого и выходит чума? С неба от Бога чума нисходит, или из вашего Поганого пруда?
От Бога нисходит Спасение на Кремль, когда все там молятся и звонят Ему в колокола — это нисходит от Бога.


А вы здесь только отходы увеличиваете, только вонь приумножаете, только адовых тварей вызываете — от этого и идёт к вам чума. Так от Бога чума идёт, или от вас самих? Кто порождает чуму — Бог, или вы?!
- Но сказано же ясно — всё, что ни деется — всё от бога... Ни один, мол, волос не упадёть без воли божьей. А раз ни один волос не упадёт без воли божьей — значит, воля бога была — убить моих детей.


- Вот ты заладила, - стукнул по колену Фома, - вот ты ладишь одно и тоже. По воле Божьей — Балты вызывают сюда адовых тварей? По воле Божьей они убивают своих родных?
- Да кто их знает. Ежели всё по воле божьей — значит и это по воле божьей, - Зойка встала, вытащила ухватом чугунёк из печи, да половником из него разлила — аромат лесных трав и ягод по кружкам. - Вот попей-ка взварчику, да с сушками.


Она сыпанула на стол сушек с мешочка.
- Спасибо, - покивал Фома, разломил в могучей длани сушку — да отправил её в рот.
Прихлёбывая из кружки взвару — он почуял и запах смородины, и земляники, и мелисы...
Зойка села напротив и тоже грызла сушки, да запивала ароматным кипятком.


- По воле Бога происходят только благие дела — иначе не был бы сатана ему супротивником.
- А как же Содом с Гоморрою? - хлябала с шумом Зойка.
- Ты хочешь сказать, что это было не благое дело? Поставить препону душегубству бесконечному — где люди сами губили свои души — отравляя их блудом.


Да, силы Света — во главе с Господом, с архистратигом - архангелом Михаилом — уничтожили их людские тела — с целью Спасти их души — от дальнейшего омерзения в аду. (Это можно сравнить разве с отпиливанием ноги поражённую гангреной — для того, чтобы спасти жизнь). И вот, наверняка, все их души, после гибели тела — увидев в какую мерзость попали — в какой вонючий ад завлекли их бесы — через блуд... отпрянули от этого и обратились к Богу с молитвою - о Спасении души...


И Бог, конечно же, Спас их!.. Потому что от Бога не может не исходить Благо — иначе бы не был Он супротивником сатаны. Так и сказано в Евангелии от Иоанна, что Бог есть Свет и нет в Нём никакой тьмы.
- Как же тогда Балты по его воле приносят жертвы?
- Да почему же по Его воле?
- Да потому, что: «Ни один волос не упадёт с человека — без воли божьей». Значит, если кто-то тебя убивает — значит, это происходит по воле божией.


- Всё что происходит по воле Божьей — это только лишь Спасение — для тела ли твоего, для души ли твоей. Даже убийство тела — ради спасения души. Даже убийство тела — всё одно, идёт для Спасения. А всё, что исходит для одной лишь погибели души — всё это исходит по воле сатаны. Любая гибель — ради гибели — всё это по воле сатаны. Иначе не были бы они с Богом — супротивники.


Не можно мешать в одну кашу — тьму и Свет; добро, Благо и ужас и страдания; вонь и небесные ароматы, Любовь и ад... И тот кто совершает, кто творит эту кашу в головах людей — на чью мельницу он льёт воду? А ведь это, как это ни странно и составители Евангелия, и священнослужители — до сих пор.


Говорить на Бога-Любовь, что Бог накажет — это ведь богохульство. То есть говорить на Бога-Любовь, который только и делает, что всех Спасает — без конца и без края... что он де, накажет — это богохульство.


Бог даровал всем — испокон -веков не только Любовь и творчество... ну, то есть — сотворчество с Ним... но и свободу. Каждый персонально, лично выбирает — к Свету он идёт, к Любви, или в тьму — в кайф... И каждый случай гибели человека — надо разбирать персонально, индивидуально и досконально — по чьей не доброй и тёмной воле он ушёл из этого мира?.. или же он ушёл во спасение других людей и собственной души — здесь — да — по воле Божьей.


Никогда, например, самоубийцы не могут уйти по воле Божией. Даже те кого насилуют в тюрьме — но кто его в эту тюрьму на канате волохал? Может сам он себя затащил сюда? Ну, не попадай же в это место следующий раз — беги всех корефанов и знакомцев — через которых ты вновь сюда попадёшь.


Это всегда обманутые и сумасшедшие люди. Обманутые сатаной — отцом лжи: что всё вокруг плохо, что все люди — гады; что сам он тоже гад — и единственное, где сможет проявить он себя — как в отношении ко всему окружающему пространству — это в собственном самоубийстве, чтобы т.е. все видели, как
он относится ко всему видимому и невидимому ему миру...


Ну и заодно... всё одно ведь уходить — что-нибудь сотворить здесь такое, чтобы все вздрогнули, или просто захватить с собой жизни других людей. Здесь явно прослеживается воля сатанинская и его приспешников, а также воля самого обманутого и задуренного, гениями зла — человека.


Им всем самоубийцам — ещё живым, или пребывающим в аду — своего отношения ко всему окружающему пространству — можно посоветовать только молиться и молиться... и тогда Бог, конечно же придёт к своей заблудшей овечке, которая блеет в страхе и ужасе от того — куда же она попала.


Но если начинают слетать головы нападающих татар — которые летят на русские полки... Когда они с диким воем, с жутким свистом и визгом, и гиканьем несутся уничтожать православную Русь — не ведая, сами то есть, что творят... И когда т.е. с небеси нисходит луч и в этом луче начинают слетать, как-то сами собой — головы отчаянных татар...


Или акие другие супостаты начинают замерзать целыми полками на подступах к Москве. Замерзать в совершенно, т.е., противоестественных позах. Ну, то есть в таких, в каких человек и замёрзнуть-то не может. Например глядючи из-под ладони в окружающее пространство, или играя на губной гармошке, или просто стоя... То это явно идёт от Бога, от сил Его Светлых, от Георгия-Победоносца, чтобы Спасти от ворога и Русь святую, да и их горемычные и заблудшие души.


То есть персонально, индивидуально, досконально — в каждом конкретном и частном, и фактическом случае. Не одним мазком — взять и замазать всё в чёрный цвет, и что самое главное возвести хулу на Господа Бога, который только и делает, что всех Спасает... А соображать немного макитрой-то.


Сказать то есть сразу обо всём мире — обладающем миллиардами свободных воль (где КАЖДЫЙ обладает свободой выбора! Каждый!!! Иначе Господь Бог не был бы Любовью, а был бы диктатором. Но это же всё надо понимать!!!) Сказать обо всём мире: «На всё воля 
божия» - это конечно такая хула на Бога...


Сказать на грешников — пилящих сук на котором сидят
- что бог вас всех, гадов, накажет за это! Это такая хула на Господа Бога!..


Ведь и казалось бы, ну и какая-д разнитца — ну, скажите вы правду — что у каждого есть свобода воли и свобода выбора; что человек не раб божий, а абсолютно самодостаточная и свободная личность, который сам вправе выбирать — Любовь, или ад. Что Бог не царь, но без Него... Без Него не прожить — как не прожить без Любви никому и даже самой нечисти горемычной... Что наказывает каждого пилящего сук - на котором сидит — не Бог!!! А тот — кто его пилит под собой!


Вот почему так не сказать??? Что этому мешает? Что дикари убегут к другому — более сильному и страшному богу?! Но что может быть сильнее Любви??? И что может быть страшней собственного, персонального ада — в который сам же человек (с сатанинской помощью) себя загнал. Ну и что тогда мешает всем священникам и всем Евангелиям сказать эту правду? Что мешает сказать эту правду священникам?


Ладно раньше — при составлении каждого слова Евангелия шла война всех миров - и надземных и подземных. Но что мешает современным священникам сказать эту правду?


Но нет и всё тут! Вот нет и всё тут. Мы рабы божие, бог наш царь, всё делается и совершается только по воле божией, и бог нас накажет вечным адом — точка. Ни вправо, ни влево - ни свернуть! А то, что тогда получается, что Бог и сатана не противники совсем, а одно целое — это никого не волнует.


Никто близко даже не задаётся вопросом, как же это можно было всё создать? Всех людей!.. Зная наперёд, что все они будут грешники и все падут на колени перед низменными страстями; ну, потому, бо, слаб человек — вот слаб и всё тут. Он может конечно оказать сопротивление грехам (и то только с помощью Божией), но загасить в себе все эти страсти — человек всё одно никогда не сможет.


И за это его навеки-вечные в ад? В ад — вечный, безвылазный, бесконечный. Да разве возможно это — всё это предвидя заранее — сделать, создать, сотворить?.. все эти вечные муки.


Но это почему-то никого не смущает — ни одного священнослужителя. Что возможно ли это? Возможно ли такое???


Если Бог и сатана две абсолютные противоположности.
Ежели они супротивники — то этого быть даже не может! Что сначала один одурел — сатана — от гордыни-т своей великой. А потом и сам бог решил отправить всех в вечный ад...


- Харэ базлать! - лупанула вдруг Зойка ладонью по столу и Фома вздрогнул. - Что ты мне тут городишь неизвестно что?
Ребятёнок мой,  да, приходит.  И кажную ночь скребётся под окном. Плачет дитятко: «Мне страшно, -
говорит, - мамочка. Мне здесь холодно и страшно, мамочка. Пусти, - говорит, - меня, мамочка...» - и стучит ручонкой-то своей слабенькой по ставенкам.


Выхожу из избы — стоит мой ребёночек, моё дитятко - в лунном свете. Руки ко мне тянет. «Забери меня, - говорит, - мамочка, страшно мне здесь. Шаги, - говорит, - за мной идут. И до того жутко, что кровь, - говорит, - в жилах стынет».
И ручонку-то мне свою, так, показывает — из под рубашечки-то. И я даже слышу, как кровь в его жилах стынет. Как лёд трещит, звенит и льдинки-то по венам его — всё ближе и ближе — к сердцу-то его продвигаются.


А ты говоришь - в раю он? Кто это всё создал? Кто весь этот ужас создал?


- Да ты погоди, погоди. О чём ты? - всё пытался её как-то образумить Фома, - ведь это только убиенные дети-то
приходят. И то это не их души. Их души в раю. Это земное эфирное тело — которое — один сплошной негатив... Это убитые кем-то дети приходят и могут извести тогда всё селение (Почаки у Хантов, Ангиаки у эскимосов).


Но ты же говорила, что он от чумы умер. А получается что нет?!
- Получается — не получается... То, о чём ты тут мне говоришь — не имеет к действительности, к жизни — совершенно никакого отношения! Понял ли ты меня, или нет? Ни-ка-ко-го! Есть только один ужас и кошмары — и больше ничего!


- Ну же, ну же, Зоя... - всё пытался её как-то образумить Фома.
- Не Зоя, а Зоя Тимофеевна — соблюдай субординацию!
- Да, да, Зоя Тимофеевна... но есть ведь совесть — прямое доказательство Бога-Любви в каждом. В каждом из нас. Когда всё, что мы в своей жизни делали против Любви — казнит нас до бесконечности, а всё что мы делали по Любви — оно греет нас, оно светит нам, оно зовёт нас в своё тепло.


- Вот это ты правильно здесь сказал, - ехидно встряла здесь Зойка, - «казнит нас до бесконечности». Вот это ты единственное, что правильно здесь сказал.
- Ну, да, это совесть. Это связь через сердце — с Божественной нашей душой... которая не даёт нам - пасть окончательно. Совесть говорит нам таким образом — что хорошо и что плохо. Как надо жить в этом мире, чтобы никогда не мучиться.


- Да нет, всё остальное уже лишнее, - ладила своё Зойка. - Казнь бесконечная и всё на этом. И на этом всё! Вот и вся тебе наша жизнь.
- Да погоди ты, погоди... Ведь Любовь нас никогда не бросит; Любовь всех нас вылечит — в конце-то концов. Ведь лечим же и мы, разных там, психбольных и спасаем их. И Христос лечил бесноватых — изгоняя из них бесов. Почему же ты решила, что мы лучше Вселенской Любви — если мы поим психов — разными там снотворными травами, чтобы они забылись оздоровительным сном.


Всех нас, в конце-то концов, излечат и вылечат от разных наших психических заболеваний и мы будем жить в раю. Только в том-то вся и суть, и основа нашей религии Православной, чтобы мы не отходили далеко от Бога, от Любви. И всегда помнили о Боге и Любви. Иначе мы сами только преумножаем наши мучения — когда живём без Любви и больше ничего, - как-то так  примерно и говорил Зойке всё время Фома.


- Ладно, давай спать, - брякнула она вновь ладонью по столу. - Иди-т на своё место — лучина гаснет. От твоих-т разговоров, на душе-то — ни тепло-ни холодно. Одна токмо позёмка метёт.
- А должно быть тепло, я ведь о Любви, - сказал отправляясь на свою лежанку Фома и крестясь при этом.
- Лежи, гостинчик.


29


Лучина погасла. Не спалось Фоме — жалко ему было всех людей, что уж тут говорить. Так искалечила всех фронтовая жизнь — войны - света и тьмы, что конечно же не было ни одного — психически здорового человека на этой земле. Все люди поголовно сумасшедшие.


Только верующие в Бога-Спасение — так, более-менее спокойны. А остальные... Ну, потому, что тьма затягивает в своё сумасшествие, как в болото — и самому человеку не спастись никогда. Можно Спастись только с Божией помощью.


Тьма к каждому подбирает ключик — в зависимости от твоей индивидуальности. Стоит только поспать одну ночку — побродить по мирам неведомым и незнаемым, где всё деформируется и меняется - в мгновение ока... Где ты встречаешься с какой-нибудь женщиной, разговариваешь с ней — и вдруг ты уже сам становишься этой женщиной и говоришь уже её высоким голосом, и в удивлении оглядываешь себя...


но времени поражаться нет — ты уже со сладострастием лезешь к мужчинам в штаны и как говорится — далее со всеми остановками. Смотришь на шкаф, но это совсем даже и не шкаф, а ворота в другие миры... и вот, оказавшись в этом мире — ты уже, как-то на полном даже серьёзе, понимаешь, что этот мир находится ни гдей-то там — на других планетах... а это мир в твоём ноготочке, в бороде... что если долго бродить в бороде — то можно рано, или поздно выйти к замку — в котором живёт чудесная принцесса, которая ты сам...


И вот, когда такие вот всё метаморфозы и чудные превращения, д чудеса в решете — до которых и Гофману с Андерсеном далеко — да на всю ночь... То просынаешься, после беспросветного бреда, как-то эдаким дурным и не совсем, как говорится, даже в себе.


И вот, честный и порядочный человек — становится как-то уже общественным обвинителем — не заметив даже этой подмены в себе, когда черти передёрнули ему карты — и сколь ревностно он ранее боролся за правду и отстаивал справедливость — столь же яростно он начинает обвинять всех встречных и поперечных во всех смертных грехах — и естественно, что и проклинает их — в ярости-т своей — совсем даже не утомимой, не утолимой;


и естественно, что считает себя, конечно же, лучше других — самым то есть честным на свете... Становится то есть самым натуральным ведьмаком — губящим и ввергающим в сумасшествие — всех встречных и поперечных.


Чувствительный молодой человек — становится чувственным блудником. А если молодой человек и честен, и чувствителен, и правдив (т.е. после передёргивания карт, в его голове, бесами — обвиняющий и блудный), и немножечко поэт, или другой творческий путь осваивающий (а значит — гордый и тщеславный) — то вот вам и маньяк готовый.


Когда происходит в человеке это передёргивание карт? После какого сна, после какой ночки — это происходит? Когда из белого и пушистого — он становится мерзостным чудовищем?.. поняв, вдруг, что он лучше других. Да кто ж ответит на этот вопрос.


Можно дать человеку: счастливое детство, великое образование, бесплатное медицинское обслуживание и все великие и чудесные творчества!.. Но если, при всём-при этом, отнять у человека Бога... то песенка этого человека будет просто-напросто спета. Этого человека ждёт только безумие, сумасшествие, дурдом.


Без Бога, без веры в Него, без молитвы — человек становится безумным. И вот, в сумасшествии-т своём считает себя естественно самым умным, самым гениальным, самым-самым... И далее всё, как под копирку. Где нет Любви — там сумасшествие, всё более и более, усугубляется; и человек всё горше и горше погружается в болото ада; и нет уже ничего у него кроме ада — кроме мучений, кроме ужаса — ничего.


Где нет Любви — там только ад. И вот, Спасение только одно — молитва: «Господи, Спаси и Сохрани». Но когда это дойдёт? Когда это поймёт человек? Через сколько веков и тысячелетий ада?


Сильный ты духом, или слабый — сие не важно. Только чуток отошёл от Бога, возроптал на несправедливость этого мира (не Божьей волей совсем и устроенную), как тут же в тебя набивается бочка арестантов. Нет пустоты в Космосе, нет - не занятого места во Вселенной.


И если ты отторгаешь от себя Бога — тут же это место набивается сонмом бесов — которые, конечно же, тебе подтвердят, как ты прав в порыве-то своём. И уж поверь — сделают всё, чтобы свести тебя с ума и пожирать бесконечно твои муки в аду. Такие тебе дифирамбы напоют, что только держись — гений всех времён и народов! О Господи спаси и сохрани.


И вот, только вроде он начал так и засыпать — прочтя на ночь: «Отче наш...», как тут же в темноте, чтой-то брякнуло и покатилось. «Что это?» - подумал только он, но ведьма Зойка была уже на нём, уже навалилась — и натиралась причинным местом об его штаны.


- Э, э... Ты это... одурела что ли? Ты когда последний раз мылась?
Но Зойка уже спутала верёвкой одну его руку и привязала её к топчану. Поняв задним умом, что сейчас она его зашоркает до смерти — он сунул свободную руку в порты и вынув оттуда склянку со святой водой — брызнул на ведьму воскликнув: «Господи, спаси и сохрани!»


Зойка взвыла от боли - как от кипящей смолы и отпрянула. Фома вынув из сапога нож — перерезал верёвку и давай кропить из скляночки-то, святой водой, всю избу — во все-то стороны.


Но темень была такая — хоть глаз коли — и он нащупав печку, открыл дверцу и сунул в угли лежащую рядом лучину. Лучина вспыхнула и осветила убогое жилище. Зойка металась по избе, как неприкаянная и нигде сослепу не находила себе места.


От молитвы, которую бесперечь читал Фома её аж корёжило и выворачивало. Наконец она схватила какой-то флакон с полки — отпила из него — взвыла, что есть мочи:
- Га-а-а-а-а-ад! - так, что у него заложило уши...
и скинув с себя исподнее, схватила метлу стоящую в углу.


- Будь ты проклят, га-а-а-а-ад! - возопила она опять.
На лице её и на теле виделись нешуточные ожоги — от святой воды. Здесь Фома, вдруг, понял (как будут выражаться — лет так через пятьсот — после его смерти), что «Мы её теряем».


Оседлав метлу — Зойка вдруг стала, какой-то невесомой и волосы её именно так и стали развеваться, как рассказывала Марфа — как под водой... Но Фома уже метнулся и схватил её за голень — не забывая причитать: «Господи Спаси и сохрани!»


Ведьма взлетела через печную трубу — вместе с прицепившимся к ней Фомой и немного западая на сторону - свесившегося с неё доброго молодца — попёрла в сторону торфяников. Ветви липы больно хлестанули Фому по лицу:
- Однако, - прохрипел он офигевая от скорости с которой они понеслись над ясенями, да над клёнами — в лунном-т сиянии, но цепкой хватки своей не разжал и Зойкину ногу не выпустил.


Не переставая читать: «Господи, Иисус Христос, Спаси и Сохрани» - он чувствовал, как полёт её делается всё более прерывистым, порывистым и нескладным. Она проваливалась, как в воздушные ямы, налетала на ветви дерев, виляла из стороны в сторону, как в последней стадии опьянения — хотя, вроде бы, крепко держалась за метлу.


Наконец уже перелетев Москву реку — на Воробьёвых горах — она пошла уже, так было, кверху-то, пошла... Потянула... но налетела на древний и развесистый, д раскидистый дуб — и перелететь его уж никак не смогла. Они вместе, как-то, по ветвям — пообрывались вниз и наконец грохнулись оба — оземь.


Фома, в последнем порыве отчаяния, вырвал из её рук метлу и отбросил в сторону. После долго лежали в траве — бесчувственные и бессознательные. Он, как-то, как во сне, как лунатик, как сомнамбула — намотал её чёрные, как смоль волосы — на свой массивный кулак... и поэтому, когда она чуток только придя в себя — дёрнулась было на сторону — да, не тут-то было.


Недалече на ветвь дуба присела голубка — серебрясь в свете Луны... что само по себе было-т довольно таки удивительно — ведь ночью же голуби не летают.


- Чего тебе? - взвыла Зойка. - Что тебе надобно от меня?


Она хотела вцепиться своими гнилыми зубами в его руку, но Фома упредил её - мотнув ещё пару раз - её волосы на свой кулак. Тогда она попыталась разорвать кожу на его руке своими ногтями, но он прижал её голову к земле и пробасил низко:
- Ну, ты осади, не балуй. Угомонись, слышишь?
Зойка затихла.


- Вот дал же Бог испытания, - так начал он, - без креста, не молишься, на метле летаешь. И ведь наверняка губишь и поедаешь младенцев — вам ведь без этого нельзя. Летать ведь без этого не будешь.
- Отпусти, сволочь, - прорычала она.
Фома выпустил её со словами:
- Только веди себя смирно, а то осерчаю.


- Все волосы, гад, спутал... - она прилаживала всклокоченные свои волосы обеими руками и в лунном свете это всё выглядело — довольно таки фантасмагорично.
- И охота тебе так жить? В вони, в ужасе. Похищать младенцев, убивать их, - корил он её. - Так через дымоход и младенцев похищаешь?


- А тебе что? Тебе какая разница?
- Да есть значит «что» - раз я пришёл к тебе.
- Так ты не на постой...
- Если бы на постой — меня бы давно уже живого не было — затрахала бы до смерти.
- Что есть — то есть, - улыбнулась Зойка и подползла к его мотне, - дай Барсика приласкаю. 
Но Фома отпрянул и оттолкнул её руку.


- Незабыва-а-а-а-аемо, - тянула Зойка, - услада будет волшебная!..
- Сиди молча, - цыкнул он на неё, - и отвечай, как дошла ты до жизни такой?
- А тебе что? Тебе какое дело?
- Есть дело — раз спрашиваю.
- Да идёшь ты пишешь. Кто ты такой ваще? Кто ты мне — сват, брат, жёнина сестра? Что ты мне тут допрос учиняешь?


- Щас сволоку в Разбойный приказ — там с тебя спросят. Там давно уже разыскивают — кто младенцев по ночам похищает. На дыбу вздёрнут — не так запоёшь.
- Чё тебе надо? - вскрикнула Зойка.
- Отвечай на вопросы. Куда ты щас летела?
- На болото, - потупилась она.
- На болото это куда?
- К бабе-Яге. Вместе мы с ней — заодно.


- Дорогу покажешь?
- Нет туда дороги. Ни в этом мире.
- Ладно. Отвечай, как ты докатилась до жизни такой?
- А ты как докатился? Чё ты тут из себя кристаллика-то строишь? Ангела во плоти. Давно ли душить и резать людей перестал?


- А я не скрываю, что я разбойник. Чего уж тут скрывать? Да, вся жизнь моя была разбойная — через бухло. Я пьяный — сумасшедший становлюсь, - резонно так, как-то воспроговорил  и разложил по полочкам-то всё Фома. - Разница между нами маленькая, но очень существенная. Я раскаиваюсь в своих грехах, молюсь и уповаю на Божеское Спасение.


А ты вот, взяла и отошла от Бога, и каяться даже не думаешь. И страх пред своими грехами потеряла.


- А чё мне бояться? Страх мой — вместе с моими детьми умер, вместе с мужем и родственниками. Что мне здесь, на земле, осталось делать? Продолжать молиться богу, который у меня отнял всё? Всё, что только у меня было! Я не буду молиться богу, который у меня всё отнял! В честь чего я ему буду молиться и чему?!


- Тому, чтоб спасти собственную душу из ада. Чему ещё можно молиться Богу?.. если за упокой своих родственников ты и не думаешь молиться.


- Ты вот думаешь, что ты самый умный, самый мудрый и самый большеголовый, - смеялась ему в лицо ведьма Зойка и слюни только её разлетались во все стороны, - но стоит тебе только — засадить, залудить, замахнуть стакан водяры, как ты сразу же всё забудешь. Всё забудешь!


и будешь под кайфом тащиться - когда кайфуха попрёть по членикам насякомого; и будешь кайфовать от каждого своего движения и мычания, и причмокивать в сладострастии-т от каждого своего срыгивания. А потом, потом, а потом — совсем-т будет умора! когда ты засадишь второй стакашек от бешеной коровки — тогда ты уже пойдёшь убивать, как раньше — всех встречных и поперечных.


Спроси меня: «Почему? Почему? Почему?» А я те отвечу. Потому что всё, что ты тут мне говоришь — это лабудень, это плюнуть и растереть!


И только сумасшествие. Да, только сумасшествие правит миром. И больше ничего! Вот ведь! Ты ведь возможно мне даже и правильно всё говоришь — про гордыню там... мол: «Где нет смиренья — там нет спасенья. Мол, смирись с потерей своих детей. Бог  дал - бог взял. И только когда унизишься до самого последнего раба — только тогда ты спасёшься».


А я не хочу смиряться! Я не хочу унижаться! Я не хочу  играть во все эти ваши игры — что там из-за чего-то, де, мои дети должны были сгинуть - чтобы оправдать тоже самое моё, хотя бы, существование, оправдать мои грехи перед богом. Не хочу я этого всего! Не приемлю! Не принимаю!


А ты прочитав мне весь этот моралитет — что такое хорошо и что такое плохо. И возможно даже правильный моралитет! Будешь возвышаться всё больше и больше — в собственных глазах. Всё больше и больше будешь воспарять в собственном величии, в собственной бесспорности и правильности. Сделай любое доброе дело и возвеличишься, как Нерон!


Да потому что сумасшествие. Сумасшествие правит этим миром. И больше ничего. Как бы кто не каялся, как бы кто не бился головой о церковный пол, но вновь и вновь — обратно приползёт к своим грехам, как собака к собственной блевотине и будет снова пожирать свои грехи — потому как сумасшествие — это у каждого — родное. И нет у нас ничего другого — кроме этой родины.


- Да нет, Зоенька, есть ещё, кроме этого, в каждом из нас — Любовь. И да, я не спорю, пока ещё мы ошиваемся в этом мире — есть в нас эта моровая язва — сумасшествие. Куда ж без него?.. Но живёт в каждом
из нас ещё и Любовь. Любовь Божия. Любовь в душе нашей. И ты вот, всё о детях своих. Но души детей твоих в раю, как невинно убиенные и смотрят оттуда на свою мамочку с Любовью и думают:


«Бедная, бедная наша мамочка. Совсем ведь бедная наша мамочка ума лишилась — не другим ведь она козни строит, не других ведь она проклинает и убивает... Она ведь себя только всё горше и горше проклинает и убивает — и даже бедная не может понять этого — казалось бы элементарного — что посеешь — то и пожнёшь. Что посеешь — то и пожнёшь».


- Ты моих детей не трожь. Выискался здесь проповедник, - взвизгнула Зойка.
- А что насчёт сумасшествия, - не повёл даже глазом на её выпад Фома. - То, да, оно вроде бы, как бы и заправляет на этой Земле. Но именно «вроде бы, как бы». Да, без Божьей помощи, человеку, здесь бы приснились токмо одни «Белые столбы», с «Канатчиковой дачей» и «Бедламом».


Без Божьей помощи я бы здесь давно уже человеческий облик потерял. Спился бы окончательно и бесповоротно. И не вылезал бы из этих кайфов, как ты выражаешься. А точнее из ада — в котором только муки и нет там ничего другого — кроме мук. И давно бы уже жил я в аду, как и ты же безвылазно. В аду своих низменных страстей.


Но есть Бог на этом свете. Есть в нашем мире Его великая Любовь. Есть в нашем мире Его великое Спасение. И любое сумасшествие бежит от Него. Бежит от Бога — оглядаясь и сверкая пятами. Иначе бы не имел я здесь, пред тобой, близко даже — человеческий облик и слова бы даже не смог перед тобой вымолвить. Д потому что животное я - без Бога.


Животное и скотина. Боязливое, злобное, алчное (которому только — мало, мало, мало...) и завидующее всем животное — которое в гордыне-т своей безразмернейшей был когда-то вонючим и жутким дерьмом — но думал, что самый великий гений — всех времён и народов.


Дамы в моём присутствии морщились и затыкали свой носик — а я при этом думал, глядючи на них сверху вниз, что не достойны и туфлю мою лобызать — такой я сверхвеличайший, как сверх новая звезда, крять! Вот ведь, что делает на этом свете, с нами, сумасшествие. А ты мне, вдруг, девочка, объясняешь, что это такое.


Но есть на свете Бог — и прочь виденья! Но есть на свете Его Великая Любовь и прочь фантасмагорический бред! Но есть с нами Бог и бежит от Него любое сумасшествие — запинаясь и падая!


Нас вообще-то Бог создал Любовию своей. И душа у нас, у каждого — Любовью напоена. В душе, в нашей, в каждой — кристальная чистота Любви. А «наша родина - сумасшествие», как ты выражаешься — это совсем даже не наша Родина. Это паразит вползший в нашу душу во сне — как зараза, как эпидемия, как чума. Пустивший здесь свои корни, размножившийся как инфекция.


И вот, да — действительно, как при любой заразе — едет крыша; начинаются акие-то абсолютно бредовые галлюцинации, зачинаешь вести беседы с этой инфекцией, с этой заразой. Беседы дурные, болезненные, сумасшедшие — беседы усугубляющие твои расстроенные нервы.


И в этих видениях, в этих галлюцинациях, в этом бреде — ты начинаешь искать какой-то смысл, какую-то мораль, какую-то последовательность, какие-то космические законы. А нет там - ни первого, ни второго, ни третьего. От этой заразы просто надо вылечиться с Божьей помощью, как антивирусом — и бред уйдёт, и температура спадёт, и сумасшествие схлынет.


И не останется вообще никакой бредятины, которую ты тут несла, что это чуть ли не основа основ, что это пуп земли и всего мироздания, что это чуть ли не стержень на который нанизаны, нанизаны, нанизаны... Нанизаны, нанизаны... Что нанизаны? Чего нанизаны? Все сумасшедшие твои галлюцинации? О нет. Температура спадёт и не будет этого всего, как и не было никогда.


Колосс на глиняных ногах всегда рушится с первыми осенними дождями, как бы отчаянно и с какими бы криками и усердием его не строили. Цемент это только Любовь — с Которой можно хоть что-то построить — Её не размоет никакими дождями. А всё остальное — это глина... глину смыло, как и не было никогда. И ты вновь увидишь своих детишек, которые ждут тебя в добром и светлом мире...


30


Но произошедшую, вдруг, метаморфозу — Фома никак не ожидал. Как-то влёт поняв, что крыть-то уж совсем даже нечем. Что невозможно и дальше — болезнь и бредовые видения и разрушения — выдавать за какую-то постоянную величину - за Омегу противостоящую всегда Альфе, за вечный Инь и Ян в пространстве, за Апогей всей нашей жизни — а совсем даже не Перигей...


Поняв, что от сумасшествия надо просто вылечиться, с Божьей помощью, как от любой заразы и инфекции. И вновь идти к вечному морю, к вечным соснам, к вечному солнцу и ветру, и к своим любимым. Т.е. идти к действительно вечным ценностям — Любви...


Поняв это — почуявшие в ней провал бесы — тут же свили её чёрные, смолистые волосы - в жгуты. И они у неё превратились в шипящих гадюк. И несколько из них сразу же вцепились в его руку, которой он заслонил лицо.
- Что не ожидал, богатырь святорусский? Не ожидал, добрый молодец, такой подляны? - дико хохотала Зойка брызгая своей ядовитой слюной.


И приготовилась уже плюнуть в его глаза, в его очи светлые — чтобы он навсегда ослеп... Но тут с ветвей развесистого дуба спорхнула голубка и обратившись в Настеньку плеснула на болезную Зою Тимофеевну святой воды.


О что за дикий вопль подняли все бесы сидящие в ней. Она так взвыла на Луну, что даже та, как-то и скривилась с тех пор. А потом, потом, потом... Обмякла вся, уснула и просветлела. Уже и волосы её были, как волосы и слюнка её была, как слюнка — лечебная... и ресницы как-то так мило вздрагивали во сне.


Настенька повела левой рученькой, пошептала над его ранами и они зажили... повела правой рученькой, поцеловала его в губы и исчезли из него все яды. И он, как-то тоже так лёг на траву медвяную, где спала крепким сном Зоя Тимофеевна и тоже закрыл глаза.


Прилегла рядом с ним и любимая:
- Умаялся милый. Умаялся любимый...
Фома вздохнул мерно и глубоко:
- Тяжело с ними, - так прогудел он не открывая глаз. - Я с собой-то умаялся. С собственными, как говорится, закидонами. Спасибо Иисус Христос меня вытащил из лабиринта сумасшествия.


У меня ведь тоже было несколько устойчивых параноидальных бредов — типа, там, извечность зла... Инь и Ян, там... Что, мол, без зла — мы бы, не знали бы, что такое добро. Без тьмы не различили бы Света и прочая бредятина. Но встретил Христа на острове Буяне — и как-то всё стало ясно. Как-то всё сразу встало на свои места.


Он мне сказал, что жизнь была задолго до того, как люцифер окончательно одурел. Жизнь была задолго до того, как сатана сошёл с ума, сорвался с цепи и стал всё окружающее себя пространство — так же сводить с ума.


Жизнь заключается в Любви и Любовью только - омывается, развивается, воспаряется. Любовь и есть та цепь без которой начинаются — болезни, болезни, болезни — смерть. Любовь - источник жизни. Можно просто веками и тысячелетиями смотреть на какой-то природный пейзаж и соединяться в этом созерцании с Богом... и пребывать в вечной нирване...


Я тут беседовал с соснами и они мне — прямым просто текстом — шумели своими ветвями-лапами: «Куда ты, дуращка, - прямо вот так говорили они мне. - Что тебе не достаёт? Смотри на любой пейзаж, внимай ему... и не насмотришься ведь никогда. Попробуй, почувствуй себя единым целым — с камнями, с деревьями, с рекой...


Сам стань скалою, тропинкой, кустом у дороги — и ты услышишь ту музыку, что создаёт в нас ветер. Стань, как и мы же — украшением пейзажа. Окунись в наше творчество, в Божественное творчество — и ты будешь пребывать в вечной нирване, в вечной Любви. Куда, - так шумели они, - ты бежишь? Что тебе ещё-то надо? В этой прелести, в этой красоте, в этом очаровании...


Или, - говорили, - уж ладно — если ты человек — то пиши более изысканную музыку и наслаждайся в вечности — Божественным творчеством — соединяясь с Богом в творчестве!.. Всё одно, когда замолкают слова — то начинается вечная музыка... Зачем же тогда вообще говорить какие-то слова? Зачем ещё что-то? Куда ты бежишь?


И что ты ещё хочешь? Когда всё у тебя есть!.. Любовь к природе — а в связи с этим и Благодать Божия!.. Божественная музыка — а значит — и вечная Божественная отрада... Любовь к природе, Любовь к музыке... что же ещё тебе надо, о человече? Живи в вечной Любви - вместе с нами.


Дари красоту и очарование родных пейзажей, дари своё творчество, Любовь и вдохновение... Что же ещё тебе надо, человек? Куда же ты бежишь?
Все остальные желания, порывы, стремления, что сверх этого, сверх этой отрады... приносят только боль, страдания, муки. Радуйся тому, что есть! - именно так сказали они мне, именно так они мне сказали. - Ну, неужели тебе мало дано?»


Но я им правда шепнул, этим ветвям — шепнул этим вечным соснам, что: «Хорошо бы, чтоб любимая была рядом — и вместе с ней любоваться родными просторами, вместе с ней уноситься в нирвану любимой музыки. С ней делиться радостью творчества, отрадой своей музыки, радостью жизни, радостью обоюдного дыхания».


Но сосны, как-то странно покачали ветвями-лапами и молвили: «Когда мало того, что и так у тебя есть, когда хочется ещё чего-то — то ни к чему хорошему это не приведёт». И соснам вторил и песок, и каждый камушек, и шум волн в прибое — всё то, что украшало Божественный пейзаж.


- Мне нравится, что ты говоришь, - молвила Настя. - Мне нравится, что ты общался с Христом. Но только вдвоём всё таки лучше — чем одному... Я так думаю. Ведь даже Бог это не только - Он. Есть и Царица-Мать-Небесная, которая размягчает и одухотворяет сердца.


По моему слёзы из нас льются, когда к нам приближается Царица Мать Небесная. И вот, уже невозможно сдержать слёз. Это тело не предназначено, чтобы всегда быть рядом с Богом, с Божеством... Человек будет только рыдать и больше ничего — куда бы он не смотрел.


Со мной такое не раз было. Куда бы я не бросала свой взор везде я видела — одни только слёзы... Я рыдала от всего, как безумная... Избу ли ветхую видела я, забор ли поваленный, женщину ли встречную — явно еле сводящую концы с концами... и это было видно по её одёжке, как пыталась она всё таки выглядеть — более-менее прилично... но отовсюду лезли эти потёртости, эти несвежести, застиранности... эта бедность... и я рыдала, и рыдала, и рыдала — безостановочно и безудержно.


Куда бы не падал мой взор везде я видела такое убожество, такую нищету, такую натянутость всех нервов, что вот-вот и струны-нервы будут — лопаться, рваться, разлетаться... и человек: утопится, удавится, отравится.


Девочку ли я видела встречную и сразу же понимала про неё, как она изо всех сил старается быть хорошей и послушной для родителей, как она всей душой старается учиться на хорошие оценки... но всё идёт наперекосяк, всё в пустую, всё как вода в пустыню... Там, или отец пьёт, или мать-мачеха, или просто её ненавидят за то, что она есть... за то, что она слабая... за то, что она больная...


И всё то, и у всех, было вот только так — и всё было, что только вешайся и нет другого выхода; и всё было, что только травись и по другому никак. И та же злая мачеха была просто психически больная женщина, которую бесы во сне свели с ума и она пребывая в сумасшедшем своём состоянии несла вот эту бесконечную пургу — ни к селу-ни к городу, ни в лад-ни в попад, ни уму-ни сердцу...


И я рыдала, рыдала, рыдала — просто выла идя по улице и видя эти всеобщие людские страдания. И я поняла, что невозможно здесь на Земле жить вот так — рядом с Божеством. Немыслимо! Немыслимо вот так рыдать — куда бы не падал взор... Так ведь и жить-то невозможно.


Но зато я ощутила присутствие Царицы Матери Небесной, увидела Её плат над всеми нами, ощутила Её Любовь — ко всем к нам. И вот, если Бог и Богиня живут вместе и дарят всем нам свою бесконечную Любовь и творчество — то почему бы и нам всем тоже не жить вместе?.. На пару — она и он!..


В это время Зоя открыла глаза.
- Где мои дети? - приподняла она голову. - Я ведь только что видела своих детей... - не понимал она и глаза её были чисты, светлы, полны Любви и слёз. Она зарыдала, зарыдала в голос — глядючи на Луну, - я ведь только что видела своих детей... Только что ведь я их видела...


Настя и Фома переглянулись.
- Да милая, тебя коснулась своим крылом - Царица Мать Небесная и ты больше никогда не бу


                Лето — 2019г. - Зима 1 - 2020г.