Возвращение к отражению

Ну, вот - приехал. Темная вода
таит  в себе увесистость округи,
где даже смерть, по сути, ерунда,
что дух тревожит только на досуге.

Из рваных ран ни капли суеты
не упадёт на буковки былого,
зажатого пределами мечты,
воскресшей в страхе тронуться по-новой,

и перестать хоть что-то отражать
во имя столь ненужного покоя.
Бояться поздно. Нужно добежать
до той, что дверь в грядущее откроет

без всяких нервов, слёз, белиберды
о ловких рифмах. Вдох то был без цели
познать на вкус безвкусицу беды
ошибок сердца в скомканной постели

упрямой веры. Тонкий горизонт
вместит в себя причину отказаться
от шанса вновь увидеть Геллеспонт,
представший в виде грубого эрзаца

проливов в Тихом где-то поюжней
Папуа Новой, кажется, Гвинеи.
Луна поёт, и я пою за ней,
снимая шнур с расслабившейся шеи,

и проникаясь трепетом пред тем,
что глухо выло с маленькой эстрады
в угрюмом парке. Всё не станет всем!
Всему такого изыска не надо.

Куда ни глянь - продажи да торги
на в суете сколоченных площадках,
где о душе - и думать не моги,
коль хочешь слыть добившимся достатка.

А мне нельзя! Я бочечный жилец,
и пью лишь туч оболганную воду,
что предвещает падшему венец
в глазах давно ослепшего народа.

Ведь тот, кто Солнце после мне застит,
ещё не принял главного решенья
о миллиардах выложенных плит
для эпигонов, жаждавших забвенья

в глухой тиши вонючих пустырей
и заржавевших духов подворотен.
Чего спешить? Горячее «скорей!»
скорей убьёт в нежданном повороте,

чем даст возможность выдохнуть мираж
своих повторов. Древние святые
тоскливо вышли с гимнами в тираж,
и их заменят новые «иные»,

которых суть уложится в рассказ
на три листка, да шрифтом покрупнее.
Придут на миг, пробудут где-то час,
и пропадут на рыночных аллеях.

А мне лежать в рассыпчатой тени
коринфских улиц, вьющихся к причалам.
где даже волны требуют: «Рискни!
Рискни, чудак! Начни писать сначала!»

Но что - сначала?! Ржавая волна?
Песок да пыль? Спадающая пена?
А, может, блеск познания со дна
озёр любви, что страху по колено?

Загородиться ритмами дождей,
сойти с ума и правильно издаться -
вот идеал, в чьей роскоши злодей
над чем-то верным сможет посмеяться,

и отомстить кому-то из своих
за равнодушье к резаному слогу
загробных просьб ушедшего под стих
о том, что жизнь придумана не Богом.

Пока же - дым, спустившийся к утру
с почти родного, лысого Хорива,
где ветер треплет жалоб мишуру
над красной тьмой гранитного обрыва,

и каждый третий знает, что пройдёт
хоть часть пути до мерзкого заката
ещё при жизни.
Крови оборот
расправит мысль, что временем измята

была ещё какой-то миг назад,
и не давала сдохнуть без причины,
раскрасит вены, выдумает ад,
и облегчит подобие кончины...