Евангелие от Баха

Прошло немало лет после смерти великого Себастьяна, прежде чем музыковеды начали разбирать и изучать его рукописи. И странное дело до сего дня не утихают споры, где его почерк, а где – его жены Анны Магдалены. Сохранилось немало опусов композитора, переписанных, её рукой. А ведь у неё и без того дел хватало: на ней держался дом. Анна Магдалена была матерью четырнадцати детей и ещё воспитывала шестерых от первой, умершей жены Себастьяна. Но неделя подходила к концу, а партии новой кантаты не были переписаны. И Анна Магдалена отрывалась от домашней работы и бралась за перо. А когда муж исполнял в церкви св. Фомы свои кантаты, она вместе с кем-нибудь из детей торопилась послушать, говоря её словами, «главную музыку». Многие произведения знала наизусть задолго до их исполнения в Лейпцигском храме или городском саду, а то и в кофейне (в публичных местах звучали светские кантаты, такие как «Кофейная», «Крестьянская» или «Состязание Феба и Пана»).
Вы можете удивиться, почему это я начал свои размышления о величайшем музыкальном гении, со слов признательности Анне Магдалене. Да потому, что каждого художника должен кто-то вдохновлять! Дело не в том, что она была помощницей и создавала мужу условия для работы, и даже не в том, что порой пела в церковном хоре его кантаты и хоралы, а в том, что их связывала Любовь. Анна Магдалена настолько прониклась духом творчества Себастьяна, настолько они стали едины вовсём, что со временем это отразилось и на почерке.
Лаура и Петрарка, Беатриче и Данте... Примеры, насколько классические, настолько и условные. Вдохновляет – идеал, представление об идеале. За человеком стоит нечто большее. Главное. И это знал и чувствовал Бах. Главным вдохновителем его творчества был Творец. Ему посвящены почти все произведения композитора как благодарность за ниспосланный дар. И никакого тебе «дионисийского», оргиастически-буйного, или «аполлонического», созерцательного и односторонне-интеллектуального начала, о котором писал Ф.Ницше в «Рождении трагедии из духа музыки», видя идеал в достижении равновесия между этими полярными началами.
Равновесие – в неколебимой вере. В любви к Господу. И этим держится всё величие музыки Баха.

Нет, не успеет. Не готов
К воскресной службе. Запоздало
Он спохватился. Средь миров
Ещё кантата Себастьяна.
Она у Господа ещё;
Меж тем, как он впустую тратил
Часы и бился горячо
За лишний гульден в магистрате.
Вязанкой дров и мерой ржи
Хотели обделить. Доплатой
Заполнен день. А для души,
Для песнопенъя, для кантаты –
Лишь ночь. Трепещет на губах
Молчанье. «Помоги мне, Боже.
Не успеваю, – шепчет Бах. –
Не успеваю... Ты поможешь?
Меня заботит не успех,
Не славы ласковые цепи
Мне б только, Господи, успетъ
К воскресной службе в нашей Церкви.
Я не завидую другим
Живу Твоею благодатью.
Не знаю, кто диктует им,
Но мне диктует мой Создатель.
Не надобно иного мне –
Нет осиянее и выше
Отрады, чем, наедине
С Тобой Тебя, мой Боже, слышать!
И тяготы не тяжелы,
Когда ловлю, под небом, стоя,
Струящийся из тишины
Хорал, отпущенный Тобою!
Раскрой же, Господи, скорей
Свои объятия – и свято
Приму из вечности Твоей
Ко мне летящую кантату!»

Тот же Фридрих Ницше сказал однажды, что музыка Баха – это музыка отрицания желания. Не думаю. Разве что в какой-то мере это может касаться мирских желаний. Но «Страсти», «Месса си минор», хоральные прелюдии, десятки кантат – это жаркое желание единения с Богом, жажда найти лучшие, вдохновенные темы и мелодии для прославления Творца.
В изумительной по красоте и проникновенности 106-й кантате Actus tragicus («Трагическое действо») – заметьте, юношеской! – старозаветному страху смерти композитор противопоставил радостное ожидание её. Текст сочинения полностью составлен из библейских цитат. Это сделал сам Бах, не прибегая к помощи либреттистов. Вот мы слышим слова из книги пророка Исайи: «Сделай завещание для дома твоего, ибо ты умрёшь». Вступает хор, подтверждающий: «Ибо от века – определение: смертью умрёшь». Если бы на этом кантата окончилась, её можно было бы счесть заупокойной, трагическим действом, музыкой отрицания желания. Но вот будто кто-то перевернул страницу Ветхого Завета, и чистым женским голосом, словно это ангелы с небес явились, провозглашается иное. Сопрано поёт: «Гряди, Иисусе!» Открывается Новый Завет, а в нём – слова из Откровения Иоанна. В оркестре не утихает хорал: «Я поручил себя Богу!»...
Бах соединяет стихи из разных мест Евангелия, и везде – желание единения с Господом. Вот виднеется Голгофский крест, слышатся слова: «В руки Твои предаю дух мой». И тут же – ответ: «Ныне же будешь со Мною в раю». Душа – душа Себастьяна! –      в спокойной мелодии повторяет: «С миром и радостью я отхожу». Земные страдания позади. «И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезней уже не будет, ибо прежнее прошло...» Вот что слышится в кантате – слова из Откровения Иоанна.
Невольно вспоминается знаменитый сонет Шекспира с начальной строкой «Зову Я смерть...» Но там – бегство от лжи, коварства, несправедливости. У Баха же экстатическое желание нового неба и новой земли вырастает не из чувства отрицания, но из ожидания высшего единства и спасения. Такова его вера – вера протестанта и творца, для которого «осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11: 1) явлены в звуках.

Жизнь, сотню лезвий обнажи,
Но и тогда взойду и выстою –
Не потому, что мало лжи,
А потому, что знаю истину.
Взойду – избавлю дух и плотъ
От низкого преуспеяния.
Моя твердыня – мой Господь,
Моя дорога осиянная.
Весь мир приму и обниму,
Утешусь в самой малой малости
И радуюсь не потому,
Что мало горести в дому,
А потому, что много радости!

К слову: вот пример гения – нормального человека. Пример, опровергающий расхожую мысль о том, что гениальность – непременно отклонение от нормы.
Гёте заметил: «Музыка Баха – это музыка пути к Богу, а Моцарт – это гармонии, которые звучат уже в раю». Не знаю, как для кого, но для меня и в краю небесном шюблеровские хоралы, например, или органные прелюдии были бы к месту и ко времени (вернее к вечности). Да и Моцарт – не только райские напевы. Но о нём в другой раз.
Когда меня просят свидетельствовать о вере, спрашивают, как я пришёл к Богу, я с благодарностью вспоминаю Музыку, и, прежде всего Баха – патриарха духовной гармонии. Мне было уже за тридцать, когда я впервые услышал его. Работал я в Харькове, в трамвайно-троллейбусном управлении, в редакции многотиражки «Харькiвський електротранспорт». Редакция располагалась на четвёртом этаже, а на первом, в бухгалтерии, трудился мой товарищ, замечательный поэт Борис Чичибабин. В перерыв мы встречались, читали друг другу последние стихи, обменивались впечатлениями не только о поэзии, но и о жизни, в которой тогда так мало было музыки, гармонии... Мы оба чувствовали: недостаёт чего-то. Главного. И мне, и ему.
В тот день перерыв кончился, Борис возвратился к дебету и кредиту, а я всё продолжал думать о душевном балансе, о равновесии, которого мне так не хватало. Я не спешил к пишущей машинке: газету потом доделаю. Вышел на улицу – и вдруг услышал необыкновенную музыку, которая лилась из репродуктора, прибитого к столбу. И голос! Точно с неба сошло всё это ко мне: ведь на земле такой музыки не бывает. В душе вспыхнуло: Бах! Наверное, Бах. Потом я узнал, что это была ария Петра «Сжалься» («Erbarme dich») из «Страстей по Матфею». Вернее – плач, плач раскаяния. Удивительно, но поет его альт, точно это голос не самого Петра, а рыдания его души.
Мандельштам спрашивал, обращаясь через века к Баху: «Высокий спорщик, неужели... опору духа в самом деле ты в доказательстве искал?» Какое уж тут доказательство, когда сердце Себастьяна было переполнено любовью к распятому Христу! Опора – только в любви.
«Господь – надёжный наш оплот» – так называется его 80-я, Реформационная кантата. Как «твердыня» проводится в вокальных голосах мощная, энергичная, мелодия хорала, следом – в оркестровом tutti, но затем и рядом – возникает умиротворённый ритм сицилианы: «Приди в сердечный дом мой» (или «в дом моего сердца»). Это – обращение к Христу.
Теперь странно думать, что было время, когда я, услышав баховский хорал, говорил: непонятно, слишком сложно для меня. Была привычка к легко узнаваемому, к тому, что сегодня называют «попсой». Музыка Баха никак не вписывалась в мой мирской быт. Но, ещё мало что понимая, я чувствовал, как, словно независимо от меня, душа моя идёт, летит за этой странной музыкой, стремясь к вечной гармонии. Только спустя годы мне открылась её красота. Нет, самонадеянно говорить «открылась». Открывается! Земные и небесные гармонии помогли мне ощутить и понять: есть нечто выше моей, нашей земной жизни. Есть Творец!
Кто-то возразит: эта музыка несовременна. Так могут утверждать только глухие, ещё не слышащие, не вслушавшиеся. Нет, эта музыка удивительно современна, как вечна и современна вера. И надежда. И любовь. Как всегда современно Небо. И река. И берёзовая роща. Поразительно: она, эта музыка, была создана, когда мир был совсем иным. Когда передвигались на лошадях, стреляли из мушкетов, секли шпицрутенами. Фортепиано было  в диковинку. Посмотрите на портрет Баха: парик с буклями, чёрный кафтан, белый шейный платок. Но главное глаза! Твёрдо сомкнутые губы. Упрямость видна в волевом подбородке. Впереди – испытания судьбы, но и Божья благодать! Но и величайший дар, полученный от Господа. «И всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите», – говорил Иисус. Бах щедро распоряжался этим даром на протяжении 65 лет своей жизни. Столь же гениальный, но в поэзии, Борис Пастернак сознавал, обращаясь к Создателю: «Ты больше, чем просят, даёшь». А в Бахе не иссякал дар раздаривать! Молитва и вера укрепляли его сердце, помогая преодолевать мирские заботы, непонимание...
Иногда мне кажется, что музыкант жил не в XVIII веке, а во времена Иисуса Христа, ходил с Его учениками, видел и слышал. Слышал – и слушал. О земном пути Господа нам рассказали евангелисты в слове глубоком и ярком – не зря строки Евангелия зовут стихами. А вот музыкальное воплощение жизни Христа глубже и проникновеннее других совершил Бах. Слово упало на добрую землю. Умерло в тишине – воскресло в музыке. «Рождественская оратория», пассионы «Страсти по Матфею», «Страсти по Иоан-ну», «Месса си минор». А ещё – «Пасхальная оратория», мотеты и кантаты. Свыше двухсот духовных кантат! И всё это – о Христе. Поистине, эти гармонии – евангелие от Баха.
Если Георг Фридрих Гендель был сосредоточен в основном на Ветхом Завете (оратории «Эсфирь», «Саул»,  «Израиль   в  Египте», «Иосиф и его братья» и другие), то Бах – певец Завета Нового. Правда, и обращение Генделя к евангельской тематике дало прекрасные плоды: именно его «Страсти по Брокесу» вдохновили Баха на работу над его «Страстями».
«Приди, Иисус!» – восклицает Себастьян в одном из мотетов. «Иисус моя радость!» – слышим в другом. В течение одного церковного года кантор должен был написать 59 кантат, к каждой воскресной службе, не считая произведений на случай. За свою жизнь композитор сочинил пять годичных циклов духовных кантат, по одной к каждому воскресенью и празднику, – уникальное собрание христианской музыки, созданной в соответствии с требованиями лютеранства. Нередко он обращался к знакомым мелодиям и текстам великого наследия протестантских хоралов, и это помогало молящимся в храме воспринимать его музыку как богослужебную, хотя сами они не участвовали в её исполнении. Бах служил в церкви, регулярно создавая новые произведения. Казалось, это ремесло. Но Бах сумел поднять ремесло на уровень боговдохновенности.

Живу ремесленником Божьим
И каждый день в тетрадь мою
Записываю то, что прожил,
И прихожанам  отдаю.
Не ведаю сует тщеславья,
Не знаю спешки и возни.
Есть ремесло. На нём расплавлю
Без примеси часы и дни.
Живу, приготовляя звуки.
Господь, я знаю ремесло.
Но как протягиваю руки
В ночи, пока не рассвело,
Туда, за дальние созвездья,
Среди громов, среди ветров –
И слышу радостно известья
О музыке иных миров!

Кажется, нет такой главы Евангелия, такого стиха псалма, которые небыли бы любовно, бережно перенесены в хорал, арию, синфонию (во времена Баха писалось так) Себастьяна. В кантате № 77 слышу, постигаю вдохновлённую словами Христа мысль о том, что в заповеди любви содержится весь Закон. Бах выражает заповедь любви музыкально: оркестр исполняет кантус фирмус хорала, то есть ведущую мелодию, проводимую неоднократно в неизменном виде – «Вот десять святых заповедей», – а хор сообщает новую заповедь. Христос получает новую заповедь любви из старого Закона – и композитор образует тему хорала из начальных интервалов старого хорала.
61-я кантата озарена словами Христа: «Се стою у двери и стучу». В 37-й бас поёт: «Вера даёт душе крылья». А в первом хоре 47-й кантаты, которую я особенно люблю, воплощены слова Иисуса: «Кто сам себя возвышает, тот должен унижен быть, и кто сам себя унижает, тот должен возвышен быть». 121-я – Рождественская. Об Утешителе, Святом Духе, рассказ в 108-й кантате. А вот Господь является после Своего воскресения ученикам (67-я кантата)... Хочется подпевать хору в 145-й кантате: «Ибо если устами своими будешь исповедовать Иисуса и сердцем своим веровать, то спасёшься». Прямо в душу проникает мольба в изумительно красивой
21-й кантате: «Приди, мой Иисус, утешь меня». И как бы в ответ звучит 4-я, на Пасху: «Иисус, Сын Божий, при-шёл к нам!»...
Бах славит Господа и говорит с Ним не только в кантатах, пассионах, ораториях, мотетах. Ему довольно органа или клавира, скрипки или чембало. В Кётене, в небольшой часовне, был орган.

Отрадно и свободно мне
В часовне, к небу вознесенной
Не куполом, а во всю стену
Органом белым в глубине.
Но прежде темы вольный вздох
Пройдет, как «вождь», по всей часовне,
И нет мгновения верховней,
И слёз прозрачней, чем сберёг.
Здесь не мешает ничего
Обыкновенно и о многом
Вести мою беседу с Богом
На строгом языке Его.

О смерти и юности говорит языком музыки 8-я кантата, написанная на тему евангельского рассказа о юноше из Наина, которого исцелил Иисус (см. Лук 7). Над полями сияет солнце, а за городские ворота выносят сына вдовы. Звучат башенные колокола. Словно в ответ, пестреют цветы, отовсюду несётся жужжание пчёл, птичий щебет. В музыке звучит в миноре похоронный звон. Тучи сгущаются над долиной. Но раздаётся ария: «Уйдите, суетные, напряжённые заботы! Меня зовёт мой Иисус, кто откажется пойти?..» 140-я кантата посвящена притче о десяти девах.. 43-я провозглашает 46-й псалом: «Пойте славу Царю нашему!»
Тема распятия – одна из главных в творчестве Баха. Она звучит в пассионах, в 4-й кантате «Христос лежал в оковах смерти». Вслед за трагедией смерти нам явлена победа Духа, воскресение, – музыка ликующая, под стать псалмам Давида. В «Страстях» сюжет завершается распятием и снятием с креста – Пьетой. Но в «Мессе си минор» с небывалой силой воспета радость Божьего воскресения, открытая грядущим столетиям.
Творить для Господа было главным в жизни музыканта. Слава, известность были для него вторичны и не обязательны. И что с того, что при жизни Баха была опубликована только одна его кантата – 71-я, так называемая «Выборная»; не о славе думал великий гений. Он даже не ответил на дважды повторённую просьбу Маттесонна дать о себе краткие биографические сведения для собрания жизнеописаний знаменитых музыкантов «Основание врат чести». Вот его друг Телеман был широко известен, Гендель... А Баха современники не считали выдающимся композитором – лишь исполнителем, органистом.
Маэстро думал не о славе, а о том, чтобы гармоничнее выразить то, что жило в его сердце, чтобы углубить рождающиеся темы, придав им символический смысл. Музыковеды давно отметили символичность творений композитора-христианина. Понятие Троицы родило троичную символику во многих его опусах. Из трёх вариантов Кирие («Господи, помилуй!») – слушайте Мессу! – один адресован Отцу, второй – Сыну, третий – Святому Духу. Кроме того, эти варианты помещены между начальной прелюдией и финальной фугой в «Клавирных упражнениях». Фуга тоже имеет три раздела с тремя мелодиями, большая её часть написана в трёхдольном размере. И это не бесплодная интеллектуальная игра, а высшее искусство, где сотворцом выступает, кажется, Сам Господь! И обратите внимание на фрагмент «Круцификсус» («И был распят и погребён») в си-минорной Мессе. Здесь басовая партия повторяется 13 раз – как бы «несчастливое» число, что символизирует временное торжество зла, когда Иисус был «распят за нас при Понтийском Пилате».
Где бы ни жил и ни творил великий мастер (Эйзенах, место его рождения, Арнштадт, Веймар, Кётен, Мюльхгаузен... вплоть до Лейпцига, где завершился его путь), своему кредо веры и любви он нигде и никогда не изменял, так же как и принципам творчества, понимавшегося им как служение Богу. И когда он был мальчиком в хоре, и когда – городским органистом, придворным музыкантом, учителем, главным для него было Творчество. Не случайно свои партитуры он украшал буквами SDG (Soli Dei Gloria) – «Одному Богу слава». Или JJ (Jesu Juva) – «Иисус, помоги». «Органная книжечка» украшена изречением: «Во славу Божию, ближнему на поучение». А перед первыми пьесами «Клавирной книжечки» для старшего сына Фридемана надписал: «Во имя Иисуса».
Своим ученикам в Лейпцигской музыкальной школе мастер говорил: «Генерал-бас – совершенный фундамент музыки и играется обеими руками так, что левая играет написанные ноты, а правая берёт к нему консонансы и диссонансы, дабы эта благополучная гармония служила славе Божьей и освежению духа. Там, где это не принимается во внимание, там нет настоящей музыки, а есть дьявольская болтовня и шум».
Воистину музыка для Баха – богослужение. А искусство было для него религией, потому и не имело ничего общего с мирским успехом. Религия у Баха входит в определение искусства. И он поднимается над концессиями и деноминациями: протестант пишет полную католическую Мессу! Пройдут годы, и под влиянием Баха Роберт Шуман перед смертью создаст латинскую Мессу... Да и сам Бах творил, как говорится, не на пустом месте. Ещё в юности он собственноручно переписал для себя мессы Палестрины, Лотти, Зеленки. Переписывал он и пассионы Генделя, кантаты Телемана, концерты Вивальди. А вот сыновья Себастьяна Вильгельм Фридеман и Филипп Эммануил не играли сочинений своего отца. Иоганн Христиан Бах учил приехавшего к нему юного Моцарта, но тоже не играл ему ни единой ноты отца... А о своих учениках в Лейпциге учитель говорил: «У меня только 17 годных, а 20 – ещё не годных (то есть необученных), 17 же – никуда не годных».
Не понимали, не ценили. Когда Бах скончался, в протоколе магистрата Лейпцига было записано: «...среди прочих, умер кантор школы Фомы, или, точнее сказать, «директор капеллы»...
Бах не оставил завещания. Сыновья разделили рукописи и инструменты. Главное же наследство досталось грядущим векам. Пройдёт сто лет, и забытое великое искусство воскреснет для новой жизни. Спасибо Цельтеру и Мендельсону!
...В январе 1750 г. Бах тяжело заболел. Не помогли две операции: он ослеп. Сказалось то, что в детстве, украдкой доставая по ночам из шкафа старшего брата Иоганна Христофа нотные рукописи старых мастеров, он при луне читал и переписывал их. Сказалось многолетнее напряжение творческой деятельности. Да и от сильных мира сего ему доставалось не раз. Даже в тюрьме сидел по приказу разгневанного Веймарского князя Эрнеста – за просьбу об отставке... 18 июля Себастьян внезапно прозрел, но через несколько часов с ним случился удар.
В последние часы жизни он диктовал хоралы зятю Альтниколю. В основу хорала, сочинённого незадолго до смерти, положена мелодия «Когда тяжёлые бедствия окружают нас». Но маэстро продиктовал другое название: «Пред престолом Твоим являюсь я».

Смиренно к трону Твоему,
Всевышний, приступаю ныне.
Небесную юдоль приму,
Как некогда земную принял.
Но здесь ещё продли мой срок,
Дай силы Твоему творенью,
Чтоб я перед уходом смог
Сказать слова благодаренья.
Да будет вечно славен Тот,
Который сей сосуд скудельный
Наполнил от Своих щедрот
Живой любовью беспредельной!
Да будет вечно славен Тот,
Кто дал мне веру и дерзанье
И семъ благословенных нот,
Затем чтоб я среди невзгод
Своё построил мирозданье!

Прав был Альберт Швейцер, сказавший: «Бах – завершение. От него ничего не исходит, но всё ведёт к нему». В переводе с немецкого «Бах» означает «ручей». «Не ручей – море ему имя!» – воскликнул Людвиг ван Бетховен.
...Я вижу Иоганна Себастьяна, сидящего у клавесина или органа, вижу его руки, пальцы. И сквозь музыку чудится шёпот:

Так мерно долгое движенье
Последней фуги, что скорей
Не прекращаться легче ей,
Чем вздох найти для завершенья.
Но слышу, глядя в небосвод,
Не фугу, что, внимая теме,
Течёт под пальцами, а время,
Что между пальцами течет...

Течёт в вечность.