Узлы

УЗЛЫ

    Война отняла у многих надежду на счастливую жизнь. Вот и Поле не повезло: в начале июня тысяча девятьсот сорок первого года расписались со своим Ванюшей, а двадцать третьего июня он ушёл на фронт, да так и не вернулся. По присланным документам из военкомата числился без вести пропавшим.

    Долго она ждала своего мужа, не подпуская к себе заглядывающих на неё мужчин, но время шло, а Вани всё не было. Поля стала уже Апполинарьей  Ивановной и в колхозе работала учётчицей: по утрам посылала людей на работу и учитывала их рабочие дни. С каждым годом надежда на возвращение мужа таяла и когда она совсем исчезла, ей уже исполнилось тридцать лет. Родителей давно не было в живых: отец погиб в сорок первом, мать умерла почти сразу же после получения похоронок на сыновей Шурку и Лёшку, погибших один в сорок втором, другой в сорок третьем. Поля жила одна в огромном деревенском пятистенке. Вечера коротала за вязанием подвесов на кровать, накидушек на подушки, за вышивкой. Вышивала крестиком, гладью. А когда глаза уставали, включала радио и слушала передачи. Особенно ей нравились рассказы о любви. Слушала, плакала и, если у рассказа был счастливый конец, в сердцах восклицала:
– Есть же счастливые люди!

    По должности Поле часто приходилось бывать в соседней деревне, где и познакомилась с Леонидом. Чем чаще встречались, тем пристальнее смотрели друг на друга. И однажды Леонид спросил:
– Поля, можно к тебе в гости приду?
Конечно, она понимала, что не чай пить придёт, но ответила просто:
– Приходи, коли хочешь.

    Знала, что предаёт память о муже и окончательно его хоронит, но ей так хотелось быть хоть немножечко счастливой. Понимала – счастье ворованное: Леонид был женат и имел троих детей, но ничего поделать с собой не могла. А через год у неё родилась дочка – её радость и горе. Да разве не радость быть матерью?! Дочка, Варенька, стала смыслом всей её жизни. И всё бы хорошо, да только Варенька была, как две капли, похожа на младшую дочку Леонида, Верочку, родившуюся почти одновременно с ней. И получилось так, что стали они учиться в одном классе. Население не обманешь, но все помалкивали и не досаждали сплетнями ни Поле, ни Сане – жене Леонида.

    Так и жили бы дальше – муж на две семьи, да только, когда Варя училась в 5 классе, пришло Апполинарье Ивановне письмо из Германии. Пригляделась к почерку и всплеснула руками:
– Да это же письмо-то от Вани! – и обомлела, руки затряслись, губы задрожали, веки намокли.
Подкосились ноги, опустилась на стул у кухонного стола,  и какое-то время сидела, не решаясь распечатать письмо. Немного придя в себя, трясущими руками распечатала и начала читать…

     «Здравствуй, моя любимая Полюшка!»
Слёзы потекли ручьём. Подошла к рукомойнику, умылась. Холодная вода привела в чувство и, не выпуская полотенца из рук, продолжала читать.
«Даже не знаю, с чего и начать: с конца или с начала. Начну, пожалуй, сначала. В сорок пятом, когда наша часть вошла в Берлин и двигалась по улице, я увидел маленькую девочку, которая перебегала дорогу. Не думая, я бросился ей навстречу и тут – взрыв. Одно помню, что я упал на неё. Девочку зовут Леона. Как мне потом рассказала её мать Хильда, наша часть наткнулась на засаду и все почти погибли, меня же местные жители унесли вместе с девочкой в госпиталь, который находился неподалёку, предварительно переодев в гражданское.

    Леона была жива-здорова, только сильно напугана, а я долгое время находился без сознания. Как рассказала Хильда, документов при мне не оказалось. До сих пор не понимаю – почему. Врачам же она сказала, что я – её земляк  Иво. Так я стал немцем по имени Иво Леманн. Хильда, используя свои связи, достала мне документы, удостоверяющие мою личность. Снаряд разорвался по всей очевидности совсем рядом, и часть осколков попали в меня. Профессионализм немецких докторов вернул меня к жизни, но, когда я очнулся – не мог вспомнить ничего из прошлой жизни – кто я, откуда? Единственное, что помнил – это русскую речь. 

    Хильда всё время, пока я лежал в госпитале, дежурила около меня.  Скорее всего она это делала в знак благодарности за спасение своей дочки. Леоне было всего четыре годика.  Когда настал день выписки, Хильда сказала мне:
– Пойдём ко мне! Поживёшь пока у нас, а там видно будет.
Хирург предупредил:
– Подлатали мы тебя, но не до конца. В тебе сидит ещё один осколок, у самого сердца. Мы не рискнули его доставать. Постарайтесь не делать резких движений, тяжёлых нагрузок, может, всё и обойдётся – не зашевелится. Если вдруг почувствуете себя плохо – обращайтесь.

     Так я оказался в немецкой семье под немецким именем. Хильда жила одна с дочкой. Не буду описывать, как она меня оберегала ото всего, что могло бы  повредить моему здоровью. Я начал привыкать к немецкой речи, даже сам постепенно начал говорить по-немецки, но, чтобы не забыть русский язык, учил Хильду и Леону разговаривать по-русски. Примерно через год мы с Хильдой поженились, а Леону я усыновил, так мы стали семьёй. Память ко мне не возвращалась,  и я уже привык к своему новому имени и новому месту жительства.

    Но, буквально полгода назад, я попал в аварию. Автобус, в котором я ехал на работу, столкнулся с грузовой машиной и перевернулся. Меня без сознания доставили в ту же больницу, где я лечился после взрыва. Медицинская техника достигла высокого уровня, и врачи без труда обнаружили, что осколок снаряда пошевелился и без операции не обойтись. Мне сделали операции, осколок достали, я какое-то время находился в коме, а когда вышел из комы – вспомнил всё: и тебя, моя Полюшка, и родителей, и деревню свою,  и адрес.  Всё-всё! Как только выписали из больницы, так вот сразу и пишу тебе письмо.

    Для меня война, получается, только что закончилась, хотя  День Победы официально отпразднован  двадцать пять лет назад.  У тебя, наверное, и семья новая есть, и дети. Нет, ты не думай, я не в претензии – тебе же всего восемнадцать исполнилось, когда выходила за меня замуж. Но так хочется тебя увидеть, увидеть своих родных, свою деревню, искупаться в речке нашей каменистой…  На этом писать заканчиваю. Передавай привет всем родным и знакомым.  Буду чувствовать себя лучше – приеду. Иван»

    Поля долго плакала, словно во второй раз оплакивала своего мужа, только в первый раз, что без вести пропал, а сейчас – пропал для неё совсем.  Вроде бы порадоваться надо, что жив, а сердце рвалось на части – брошенка. Мелькнули слова из письма «Передавай привет всем родным…» и снова полились слёзы:
 – Родных-то и не осталось уже никого, разве что в городе тётка, так она  давно его похоронила.

    Послышались в сенях шаги. Полина письмо торопливо сунула под клеёнку на столе. Подумала:
– Наверное, дочка из школы идёт.
И, действительно, дверь распахнулась и со словами «Мама, это я!» вошла Варя.
Весь остаток дня она была задумчивой и рассеянной. Дочка, заметив это, спросила:
– Мама, что с тобой? Что-то случилось?
– Нет, доченька, ничего не случилось. Просто, наверно, устала. Пойду, прилягу. А ты тоже выучи уроки и ложись спать.
Вот уж и дочка сладко посапывает, а у Поли как не было сна, так и нет. Она, чтоб не потревожить сон Вари, потихоньку вышла в горницу и снова достала письмо, вглядываясь в родной почерк мужа. Подумала:
– Ну и пусть женат. Главное – жив! А я… А у меня есть дочка, моя Варенька! Да и сама, слава Богу, на здоровье не жалуюсь. Проживём как-нибудь.
И с этими мыслями снова пошла спать. И, как ни странно, быстро уснула.

    А на следующий день с утра пошла в колхозную контору и предупредила председателя колхоза:
– Ищите новую учётчицу. Поедем мы с Варей к тётке в Киев. Уж больно зовёт нас к себе. Старая она стала.
Председатель сначала посокрушался, а потом в знак согласия закивал:
– Ладно, Апполинарья Ивановна. Раз такое дело, то, конечно, езжайте. Накажу, чтобы подготовили расчёт.
А сам думал:
– И хорошо, что надумала уезжать. Баба, конечно, работящая, да плохо то, что семью другую разрушает. Вон, Леонид, какой был тракторист, а запил. А Саня, его жена, осунулась, исхудала, как-никак четверо робят, да ещё и дояркой работает, а помощи от мужа никакой.  Может, уедет, так хоть в семье всё наладится.
Поля с Варей собрались по-тихому и уже через неделю уехали в райцентр, а там – на пароход. Стоя на палубе, долго смотрели вслед удаляющимся родным местам…

     Через недолго Иван получил письмо от Поли, в котором она писала, что очень рада за него, что жив и здоров и что у него всё хорошо.  Писала, что долго его ждала, но потом вышла замуж и растёт дочка. В конце письма просила её не искать, так как покинула родные места навсегда. Письмо было отпущено, по всей вероятности на какой-то промежуточной станции без обратного адреса.

    С тех пор никто не видал ни Апполинарьи Ивановны, ни Вари.
Её уезд из родных мест и письмо Ивану разрубили все узлы, завязанные войной. Для неё начиналась жизнь с чистого листа…