крылатое

...как много хочется рассказать тебе. это так непривычно - оголять спину с наслаждением, без опаски. там нет ни крыльев, ни оккультных меток, разве что царапины от лап моей нахальной песдюлиноустойчивой кошки и несколько родинок. но раньше я боялась. потому что чаще всего бьют в спину. били меня. била я. каменными словами, лопатами с говном и болью, непобедимой ни анальгетиками, ни шоппингом, ни даже молочным шоколадом с миндалем и крымским винищем. и вот, зная обо всех этих планидовых гадостях, помня обо всех утешениях, псевдоутешителях и последствиях, я поворачиваюсь к тебе спиной и стягиваю футболку. хороша мишень, а?

становится страшно от бесстрашия. от бесстрашия предстать неразборчивой в кулинарии и связях, оказаться совершенно нелепой и несовершенно пьяной. спалиться, что практически не знаю английского языка и кто такой Шопенгауэр, хотя пару месяцев назад так самозабвенно пялила на себя амплуа тургеневской барышни и чеховское пенсне. мне страшно, что я летаю, когда вместо крыльев истерзанная и заплеванная спина.

...мимо меня летят люди. разновозрастные интернациональные стаи. они проносятся вдоль пыльных улиц, залетая по пути в кондитерские и аптеки. иногда кто-то падает, но другие, не меняя скорости, движутся дальше, как будто знают - навечного приземления не случится, их подбитые собратья обязательно заново научатся парить над крышами, вывесками и фотогеничностю плакатовых аборигенов, известных и не очень. научатся подниматься к небу, без крыльев, но с перышками от подушки в волосах.

я не знаю, уронишь ты меня или нет. уроню ли я тебя. пожалуй, это самый едкий, самый ядовитый страх. но сейчас, сейчас считай до трех. поднимаю руки к потолку. раз. тяну за длинный рукав. два.

на счет "три" мы взлетаем.