Цирк, цирк, цирк...

Кто не любит цирк, тот не я! Я его боготворю, несмотря на уже приличный возраст, я обожаю этот волшебный мир. Смелые укротители, эквилибристы, жонглёры и воздушные акробаты, гуттаперчевые девушки, гордые и ловкие наездники, весёлые клоуны и невозмутимые работники арены.  Да, ещё одна каста — иллюзионисты и фокусники — маги и волшебники, достающие из шляп цветы, голубей и кроликов, разрезающие пополам людей, как заправские хирурги, без какого бы то ни было членовредительства. Ну и конечно же, как без «зверских артистов» - братьев наших меньших, разъезжающих на самокатах и ловко передвигающихся на разноцветных шарах.

Одно из приключений моего детства было напрямую связано с этим удивительным миром, а случилось оно в один из дней далёких летних каникул, моего счастливого советского детства. Было мне тогда лет девять...

Мама моего лучшего друга, Игоря Гуркина, купила билеты в Цирк, а ещё согласилась сводить туда и меня, так как мои родители были заняты. Я полночи не спал, предвкушая завтрашнюю феерию. А вторые полночи, я дрессировал огромных тигров и львов, крутил умопомрачительные сальто под куполом цирка и жонглировал ножами... правда всё это во сне. Проснувшись очень рано, я умылся и причесался, позавтракал, одел празднично-выходной костюм и уселся на табурет в ожидании времени «Ч», перебирая и сортируя в голове фантастические события циркового сна.

Театр начинается с вешалки, а цирк начинается с типового фасада, похожего на кепку известного клоуна Олега Попова. Фасад оклеен разноцветными кричащими афишами, обещающими незабываемое и неповторимое представление. А затем фойе, забитое до отказа детьми с их взрослыми, создавалось впечатление огромного коридора нестандартной школы во время стандартной большой перемены — шум, гам и броуновское движение. Там и тут, островками в человеческом море, лотки со сладостями и напитками, шляпами фокусников и клоунскими носами. И вот мы в своих креслах во втором ряду, до манежа рукой подать, ещё неяркий приглушённый свет, ещё пока лёгкий запах конского пота и древесных опилок — мир на пороге невиданных чудес. Живые реки втекают под купол через входные арки и растекаются по собственным местам, заполняя шумом и толкотнёй весь цирк.

Но звучит третий звонок и цирк преображается. Первые аккорды циркового оркестра. Ах, цирковой оркестр — это что-то... Только став взрослым я понял, что не лошадь танцует под музыку, а виртуозные музыканты играют под лошадь и создают иллюзию танца. Свет вначале гаснет, а затем включаются софиты, фонари, прожектора и на сцену выходит цирковой конферансье... Мы попадаем в другую реальность, где от нашего реального мира только мы.

Наши места были почти у прохода, одно неудобство второго ряда — перед тобой есть первый. Передо мной, в первом ряду, сидела крупная тётя с огромным начёсом (хала, как тогда говорили) на голове в виде пизанской башни, из-за которой я почти ничего не видел. А увидеть всё, до мельчайших подробностей — текущая задача во что бы ни стало. Я ёрзал в своём кресле то влево, то вправо, выбирая более удобный обзор, задевая рядом сидящего у прохода незнакомого мальчика, моего возраста и сидевшего с другой стороны Гуркина. Но на арене происходили чудеса акробатики на различных качелях — гимнасты делали невозможные трюки, как резиновые, перескакивая с качелей на качели. Создавалось впечатление, что их тела не подчиняются физическим законам земного притяжения. И мне в тот момент было наплевать на недовольство моих соседей по ряду. Незнакомый мальчик то ли не выдержал, то ли отлучился куда-то и я тут же занял его место у прохода.

Под гром аплодисментов «резиновых» гимнастов проводили, а пока работники разбирали качели, на арену с гиканьем и хохотом выскочили рыжие клоуны. Реприза начиналась со слов: «Как жаль, что люди не летают...», один из рыжих клоунов подскочил ко мне и спросил: «Вот ты, мальчик, летаешь во сне? А наяву хотел бы?», я ошалело мотнул головой в согласии. И всё закрутилось по Носову, как в рассказе у Николая Носова. Я тут же был подхвачен и унесён клоуном на арену. Дальше, как во сне — на меня надели пояс, прикрепили к стальному тросу и запустили в полёт. Испугался ли я? Конечно нет, меня даже не смутило то, что вслед нам кинулась тётя Оля, заламывая руки и что-то крича. Я визжал от счастья и неожиданного приключения, а освоившись даже пытался выглядеть настоящим цирковым — то махал руками, как птица, то перебирал ногами, бегая по воздуху. Цирк ухахатывался, наблюдая за мной и перепуганной тётей, пытающейся прорваться на арену и кричащей что-то обидное и нецензурное клоунам. За меня вступился дяденька во фраке, я был спущен на грешную землю, одарен мороженым и клоунским носом. Потом уже оказалось, что я был перепутан с другим мальчиком — подсадным. Перед тётей Олей извинились, а меня назвали смелым и настоящим цирковым артистом.

Дальнейшее представление уже стёрлось из моей памяти, но то, что случилось дома у угольных сараев, я не забуду никогда. В состоянии азарта и приподнятого настроения, мы с Гуриком обсуждали гимнастов на качелях. Их трюки и пируэты не выходили у нас из головы. Возле нас, громко орущих и ярко жестикулирующих, выгрузили машину дров — какие-то доски, палки, колоды от древесных стволов. Вот оно, само провидение. Чем мы хуже цирковых? Тем более, что под куполом я сегодня уже летал.

Гуркин — мальчик на голову выше и в два раза крупнее меня, я — гибкий и лёгкий, почти готовый артист. Мы соорудили из колоды и доски подобие цирковой качели, я встал на край доски, подняв руки, и сказал: «Ап!». Гурик, с угольного ящика, прыгнул на свободный конец доски — всё как в цирке. Только сальто-мортале я сделать почему-то не сумел. Ноги мои оторвались на метр от земли и я спиной шмякнулся об асфальт, подтвердив ещё не знакомые мне тогда физические законы. Не буду рассказывать, что мне было жутко больно, что без воздуха, выбитого из меня, от удара о землю, я даже не смог заплакать. Но моё самомнение пострадало больше всего. Именно тогда я уяснил для себя на всю жизнь — как много труда и сил стоят за кажущейся лёгкостью циркового представления.