Лесной дьявол

       
         
По рассказу Николая Гумилёва.   
              Часть первая               
Несла свои воды река Сенегал,
И утренний ветер по ней пробегал,
Разбрызгивал волны, тревожил траву,
Плескал на равнину небес синеву.
Жуки умывались жемчужной росой,
Крик птиц нарушал отступивший покой,
И бабочки в воздухе, словно цветы,
Порхали, оттенок неся суеты.
Дрожали жирафы, боками качая,
И гиппопотамы довольно мычали,
Блаженствуя в тине тропических вод,
В прибрежной грязи африканских болот.
Рассвета безумие в полном разгаре
И водопоя зверей толчея,
Сама не поняв, словно в злобном угаре.
Ужалила вдруг павиана змея.
Он камень схватил, за змеёю погнался,
Залаял свирепо, но всё-ж удержался,
Решил поискать он целебной травы,
Чтобы благоденствовать в мире живых.
 
***

Знал павиан, вблизи предгорья
Раскинувшись лежит лощина,
Там он траву найдёт бесспорно,
Она не даст безвинно сгинуть.
Один вопрос его терзал:
Дожди прошли, а вдруг ручей
Разлился и широким стал,
Закрыв проход к долине сей.
Но всё-ж попробовать решил,
На лапу слабо припадая,
К ручью добраться поспешил
Зверей проснувшихся пугая.
 
***               

Взлетела фламинго рубиновых стая,
Пантера свернула, ему уступая,
Тревожить никто, устрашившись, не мыслил
Лесного бродягу, бегущего к жизни...
Видна сквозь деревья предгорий гряда,
Уж слышно вдали зашумела вода.
Дожди долго лили и, словно, река
Возникла из маленького ручейка.
Он в пене и брызгах нёс груды ветвей,
Обломки деревьев и трупы зверей.
Лишь вниз по теченью находится брод
Он, коль не размыт, павиана спасёт.
Ему торопиться безудержно надо,
Уже ощущалось воздействие яда.
Желание биться, кататься в пыли
Страданья и боль павиану несли.
Со склона утёса тропинка ведёт,
И виден уже притягательный брод.
От ярости вновь зарычал павиан -
Брод занят, смерть снова готовит капкан.
Внизу пред утёсом в дали голубой,
Лежали, сплетённые между собой,
Стволы из деревьев, одно к одному,
Но двигались толпы людей по нему.
Шёл бойко чрез брод за отрядом отряд,
Слоны боевые по четверо в ряд,
За ними, блестя позолотой на солнце,
Шёл, шаг ускоряя, отряд копьеносцев.
Опутавши цепью, вели носорога,
Мулы в истощении брели по дороге,
И, словно бы, на травяном покрывале,
Смиряя коней, седоки гарцевали.
Средь них стайка девушек благочестивых,
Качаясь на спинах коней златогривых,
В корзинах, сплетённых особо для них,
Блистала обильем одежд дорогих.
               

Отряд замыкали повозки с припасами,
Предметами роскоши, всякими яствами.
Катились, гремя, по дороге арбы,               
И около них суетились рабы.
В пыли грелось солнце лучами косыми
И всё начиналось сначала за ними.
Отряд за отрядом из леса выходит,
И трудно сказать, сколько их на подходе.
В роскошных одеждах, украшенных златом,
Прекрасный Ганон с караваном богатым
Реку Сенегал посмотреть вожделен,
Покинув столицу свою Карфаген.
       
        Часть вторая


И понял тогда павиан, что погиб,
И страх его сердце стрелою прошиб,
Течёт к переправе несметный поток,
И бешенства тлеет в груди уголёк.
Заполнили смысл беспокойство и ярость,
Спасение рядом, так мало осталось.
Глаза застилает сплошной пеленой,
Вперёд, за спасеньем, любою ценой.
В припадке уже удержаться не смог-
Могучим прыжком, словно брошен клинок,
На шею коню по веленью судьбы…
Заржал дико конь, поднявшись на дыбы,
И в ужасе бешено бросился в лес.
Как будто вселился в несчастного бес.
Девица, в корзине от страха трясясь,
Схватилась за гриву, с тем, чтоб не упасть.
На ней дорогие из шёлка одежды
И грудь обнажённая стянута нежной,
Сплетённою сеткой из нитей златых.
Дочь, видно, богатых и знатных родных.
Лицо её было невинно прекрасно,
Но губы скривились, завидев опасность
И стройный скакун от врага седока,
Умчал б, но хватка злодея крепка.
Его бег всё медленнее и всё тише,
Хрипит и кровавою пеною дышит,               
Споткнулся, упал с перегрызенным горлом,
С ним девушка пала, лишившись опоры.
Вскочила, но ужас, колени дрожат,
Прижалась к моринга,* не в силах бежать.
Завыл бабуин, голову наклоня,
Утратив свой гнев, после смерти коня.
Хотел поспешить за целебной травой,
Но, словно, охваченный мыслью иной,
Он встал и на девушку бросил свой взгляд,
Вернувшись в уме на неделю назад,
Поймав негритянку недавно в лесу,
Устроил над ней павиан самосуд.
Под крики и стоны, срывая бельё,
Бесстыдно он тешился телом её.
Желание девушкой этой владеть,
Примат, озверев, уж не смог одолеть,
Забыл он про яд и что шёл за травой,
Застыл, увлечённый пощады мольбой.
Он шёл, ощерИв безобразную пасть,
Зловонною пеной от страсти давясь.
И от наслажденья звенело в ушах,
Когда увидал на лице дикий страх
Она ж, как ребёнок, в дурном страшном сне
Ему говорила, белея как снег,
Предвидя, какой ожидает кошмар,
Клялась, что накажет богини Истар,
Одежды, хотя бы коснуться посмев,
Узнает смертельно-чудовищный гнев.
Деревья шумели, листвою шурша,
Он к жертве своей подходил не спеша.
Рванул за одежу, попятясь назад,
Но дело своё завершил злобный яд.
Он бился о камни, крутя головой,
Грёб лапами ветви с опавшей листвой,
Подняться пытался, вновь падая в грязь,
И вскоре затих на земле развалясь.
Почти обнажённая, в страхе дрожа,
Застыла девица не в силах бежать,
Истар помогла мне шептала она,
Повержен богинею злой сатана.
               

Её отыскали, без чувств, в забытье,
Почти обнажённой, омыли в ручье,               
Связали ей руки, безжалостен суд,
Когда измарают в грязи изумруд.               
      
          Часть третья


Велик и прекрасен могучий Ганнон,
Сидит у шатра свитою окружён.
Двенадцать великих жрецов в один ряд
У трона его на ступенях стоят.
Вельможи его окружили рядами,
Пред ним не склонясь, обливаясь слезами,
Спасённая девушка гордо стояла,
Вину отрицая, суда ожидала.
Сжигали её пепелящие взгляды,
Разверзлась толпа, не стоять чтобы рядом.
Лишь дети, в сиянье её красоты,
Бросали к ногам полевые цветы.
Ганнон был спокоен и ясен, и ласков,
Сидел леопард рядом с ним без опаски.
Встал жрец, поклонился, вознёс к небу руки
И речь произнёс, осмотрясь близоруко:
«Каноны Аммона и Истар* нетленны,
Смотрите, жрецы и народ Карфагена,
Великий Ганнон,  возлюблЁнный богами,
В слезах стоит грешница здесь перед вами.
Сегодня все знают: в зверином обличье
Унёс лесной дьявол её , как добычу,
Её отыскали, но обнажена
Без чувств на траве возлежала она.
Сомнения нет - её девственность может,
Которой давно домогались вельможи,
Потеряна грешной, жрецы в это верят,
Досталась невинность безумному зверю.
Не знаю такого из древних напевов,
Чтоб дьявол владел карфагенскою девой.
Я вас призываю - должна умереть,
Сожжём её тело, гёй, грешнице смерть».
Он кончил, и, в знак одобренья жрецы
Кивнули, застыв, словно бы мертвецы.
               

Потупилась знать, видно, что не довольны.
Но, гнева боясь, промолчали невольно.
Завыла толпа, словно дикое стадо:
«Сжечь ведьму, слепое исчадие ада»,
Приятно смотреть обнажённое тело,
Костёр, разгораясь, обнимет несмело.
Но, видно, с толпой не согласен Ганнон.
Не видит греха в этой девушке он.
Не прав жрец, и дьявол не тронул цветок,
Но, прямо жрецам возразить он не мог.

 
Мгновение, словно раздумывал он,
Нахмуренный, словно вином опьянён,
Но вот засветились улыбкой глаза,
И, руки сложив на груди, он сказал:
«Жрецы, вам видны сокровенные тайны,
Народ мой, живущий в равнинах бескрайних,
Друзья, что испытаны вражеской сталью,
Взволнован я, искренне, вашей печалью.
Вы сами судите, не может богиня
Униженна быть сей девицей невинной.
Не зря же на помощь она ей пришла,
И дьявола сердце пронзила стрела.
Но ведь не стрелою убит павиан,
Он мёртв, но на теле его нету ран.
Одним дуновением, словно бы сон,
Без крови и ран дьявол был поражён.
Учили нас предки, жрецы это знают,
Ведь только достойнейших Боги спасают.
Отмечена милостью славной богини,
Девица пускай этот мир не покинет.
И я, повелитель земель Карфагена,
Беру её в жёны»,-он молвил надменно.
Покрылись румянцем слегка её щёки,
Разгладился лоб, горделиво высокий.
Осталась жива, и к тому же невеста,
И сердцу в девичьей груди нету места.
Толпа от предчувствия сладостно воет,
Пир будет: подарки, вино и жаркое.               
Жрецы не посмели ему возражать
Ликует народ, благоденствует знать.
               
        Часть четвёртая.


Страшна африканская ночь для гостей,
Здесь запах цветов сменил запах зверей,
Рычание львов, словно грохот с утёсов,
И хохот гиен по долине разбросан.
Над лесом застыла большая луна.
Неслышно, как хищник крадётся она
По небу, сжирая уснувшие звёзды:
Пир кончен, всё стихло, уже слишком поздно.
Лишь пьяные негры, моля о прощении
Валялись в кустах. вызывая презрение.
В шатре ожидает царевич невесту,
Устав, отдыхает от свадебных шествий,
Считает добычу слоновой кости,
Что смог у туземцев приобрести.
Мечтать, волноваться Ганнон не умеет,
Девица ни в чём отказать не посмеет.
Готовят рабыни для ложа её,
Мостят благовоньем, украшают бельё.

***

Рабынь отпустив, шла невеста краснея
К шатру ,запинаясь, поднять глаз не смея.
Слова повторяя. должна, что сказать
Войдя к жениху, как велела ей мать:
«Невесту свою вы к себе допустите
Я - ваша раба, а вы мой повелитель».
Внезапно во тьме выплыл странный предмет -
В сиянье луны виден был силуэт,
Стеклянный взгляд дьявола страшен и зол,
Ссекли головУ и воткнули на кол,
Чтоб мимо идущий младой иль старик.
Мог плюнуть, ударить сей дьявольский лик.
И вздрогнуло девичье сердце в тоске -
Опасности нет, кровь спеклась на виске,
Ершится шерсть дыбом, она замерла,
Страшась, озираясь к нему подошла.
Прошли пред глазами события дня:
Богиня Истар сохранила меня,
Врага поразила, не дав запятнать
Мне девичью честь, чтобы замуж отдать.
С утра пережить много страхов пришлось,
Но странное чувство в душе родилось;
Ведь ради неё принял он эту смерть,
Невмочь сострадание преодолеть.


Поспорить с Богами осмелился он,
И вот на колу он висит, умерщвлён.
Хоть грозен оскал, взгляд безумный потух,
Над мрачною бездной парит его дух
Виденье безбожно терзают сознанье,
Унёс с собой дьявол владеть ей желанье,
Ведь цель не достигнута, бешена страсть,
Порывисто дева вперёд подалась,
Прильнула губами к пасти несмело.
И лёд поцелуя пронзил её тело.
Огнём завертелись круги пред глазами,
В ушах шум безумный разит голосами.
Раскинулась ночь в полусонной прохладе
Но, словно в болезни, её лихорадит,
Теперь её щёки уже не пылали,
Подруги теперь бы её не узнали,
Лишь только мгновенье, другой она стала.
Уж сердце в желании не трепетало.


Задумавшись, очи рукою прикрыв,
Души её первый девичий порыв
Взял дьявол, ей радость любви не вернуть,
Вздохнув, не спеша свой продолжила путь.
               

            Эпилог.
 
Так в жизни бывает, поверьте, друзья,
Стремимся порою к тому, что нельзя.
В любви нет запретов и нет торжества:
Порою постелью бывает трава,
Порою и царское ложе не надо,
Любовь пострашнее змеиного яда.
Мы любим, наверно, не за красоту,
А просто, что нам подарили мечту.
И пусть ваш любимый, на вид словно дьявол:
Коряв и прыщав, а не принц величавый,               
Но если в глазах его плещется страсть,
К нему вы в объятья готовы упасть.


*Моринга-дерево в западной Африке.
* Аммон и Истар - боги в Карфагене.
               
          30 01 2019 г.