Сборник N4

Запомни милая, я мудр, как Талейран.
Зачем же стану раздирать я пасть руками?
Зачем  долбить я стану стену как таран,
Напоминая всё, что было между нами?

Что было – сплыло. Половодьем унесло,
Те ёлки-палки,  что с тобой мы накопили.
Плевать давно нам на заветное число,
Ведь мы вино любви давно с тобой допили.

Ведь мы давно решили, хрен тому цена,
Что не убило нас смертельною тоскою.
Не так уж страшно, что манкирует она,
Не удивлюсь её душевному покою.

Беда придёт  тогда, когда разлюбишь ты.
Твоя душа умрёт, оставив только пепел.
Ну, а пока в груди не умерли цветы,
Зачем и что искать в её сердечном  склепе?


Играй, моя красивая, играй.
Прячь  свои мысли в зарослях лещины.
Искала для души свободной рай,
А оказалась в лапах чертовщины.

Но ты давай, родимая, играй.
Не поддавайся приступам кручины.
Я покажу, как старый самурай
Вскрывает брюхо к радости девчины…


Играй, моя дешёвая, играй.
На чувствах постороннего мужчины.
От собственного пороха сгорай,
Но радоваться право ж нет причины.

Твоя игра погубит лишь тебя.
Себя одну ты глупо обманула.
Ты думала, терзаешь не любя,
Но всё ж себя по сердцу полоснула.


Не поёт на заборе петух,
Значит,  кончилось лето.
Взгляд моей парижанки потух,
Не слыхать менуэта.

Среди шумных, игривых подруг
Пропадает сеньора.
Взгляд  при встрече колюч и упруг,
Как фиакра рессора.

Не зовёт на Монмартр посетить
Сакре-Кёр, светлых чувств базилику.
Значит снова пора уходить,
Сделав ручкой прелестному лику.

Твой портрет положу в чемодан
Сверху брошу сюртук и рубаху.
Я в Ротонде напьюсь в драбадан
Закажу себе на ночь деваху.

Загуляю дней, этак, на пять,
В кураже я тебя позабуду,
На шестой - затоскую опять
Сердце стану лечить, как простуду.

Русской водкой наполнив стакан,
Настрогав сверху красного перца,
Прокляну их весёлый кан-кан,
Залпом выпью я капли от сердца…


Люблю я Бугевиль, люблю Тайвань,
Люблю Галапагоссы и Суматру.
Купи мине билет тудои, Вань,
Не повторяй: - Бабосов нет – как мантру.

Купи билет на Новую Гвинею,
Хонсю,  Хоккайдо, или на Кюсю,
Хайнань,  Калимантан, и поскорее…
Не то, тебя я, падла, укусю.

Доколе мне сидеть на Филиппинах?
Доколь на Манданао тосковать?
Тебя ведь просит не соседка, Нина,
Тебе гласит идущая в кровать!

Ты не перечь, пойми, какая штука,
Дешевле на Ванкувер взять билет,
А то  есть  Самоа, Сикоку,  Кука,
Оттуда ты получишь лишь скелет.


Странные женщины – вздорные бабы,
Требуют что-то,  не ведают сами,
Что бы им нужно и что бы им «кабы»,
Толь мужика, толи бабу с усами…

Толи им верного с волчьей повадкой,
Чтобы  всю жизнь не ходил он налево,
Только попробуй такого украдкой,
Из дому вынуть и стать королевой.

Он же, поганец, к  жене прикипевший,
Станет,  пожалуй,  за юбку держаться,
Разве гулянка, да взгляд окосевший,
Повод представит друг к другу прижаться.

Толи загульного, взглядом магнитным,
В сени влекущего, наглого в просинь;
Будет любовником он ненасытным,
С кем только встретишь ты старости осень?

Толи подругу с фигурой Венеры,
Толь кошелёк, что припрятал сберкнижки,
Что же у них за чудные манеры?
Сон им не в сон без любимой интрижки.

Как-то в бреду или в пьяном угаре,
Вляпался,  я в это грязное дело.
Нет бы,  забыть о подобном кошмаре,
Нет, блин, здороваться начал несмело.

Уж и не рад я,  что  вспомнил при встрече,
Лучше бы двинул другою дорогой,
Чтобы не слышать обидные речи,
И предвещание  жизни убогой.

Только одно удивило немного,
Как в голове у неё уместилось,
Что  я хожу,  как Абрам перед  Богом,
Славы взыскуя; скажите на милость,

Мне эта слава зачем и откуда,
Стал бы я ждать от людей благодати,
Лишь одного заслужил у них блюда,
Впрочем, возможно, оно мне и кстати.

Только с одним я никак не согласен,
С  тем, что обманом кого-то увлёк я.
Я не красив и совсем не опасен,
Сел на призывно открытый цветок я.

Если обидел кого ненароком,
Если считают меня Дон-Жуаном,
Я соглашусь с этим вздорным  упрёком,
Если согласна жена моя – Анна.


Между ставен таруханских изб,
Грустно извивается дорога.
Постоим, поговорим за жизнь,
У  чужого, странного порога.

Не грусти со мною, весел будь,
Улыбайся солнечному свету,
Дни,  что не со мною, позабудь,
Воротись к сегодняшнему лету.

Погляди, как радуется пруд,
Лилиями выстланному гербу,
Нынче и русалки не придут,
Заломать задумчивую вербу.

Берегом сиреневый туман,
К нам подкрался, замер у окошка,
Гармониста вкрадчивый обман,
Нам доносит звонкая гармошка.

Не смотри, как улицей пастух,
Гонит млеком брызжущее стадо,
Прозу жизни видеть нам не надо,
Прозу жизни выклевал петух.

Нам бы возвратить горбатость хат,
Где струится змейкою дорога,
Где блестят на крыльях петуха,
Огненные всполохи Сварога…


Расскажу вам, братцы, откровенно,
Как давно, гуляя по Парижу,
На Монмартр взошёл под вечер, вижу
Мисс, и подкатил, обыкновенно.

Рассказал я ей за жизнь артиста,
Пошептал за трепетные чувства,
Разбудил я в ней любовь к искусству,
И к стихам поэта-скандалиста.

Только оказалось, что в Париже,
Эта мисс фланирует случайно,
Где живёт – вот это, братцы, тайна,
Километрах в тысяче, не ближе.

Мерзость запустения отвратна,
Скука отношения погубит,
Взгляд её сказал: - Она не любит,
Хоть её любовь пока бесплатна. –

Я на канапе возлёг вальяжно,
Сделал вид скучающе дремотный,
Спрятав в блеске глаз их цвет болотный,
Изъясняюсь в лацкан трёхэтажно.

Скажем честно, оба мы устали,
От невыносимых ожиданий,
Тягостных, наскучивших свиданий.
Быть блаженством встречи перестали.

Отпустить себя она просила.
Прежде, чем по новой стать счастливой,
 Пятилетку жизни суетливой,
Глазом не моргнув, провозгласила.

Год за годом жизни пятилетки,
Пронеслись над нами незаметно,
Так с тех пор и любим безответно,
Разменяв червонец на монетки…



Терзаем души ни за что,
Она – мою,  я –  что напротив,
Не жизнь – сплошное «Шапито»,
В нём пасть полна кровавой плоти.

В нём лев с простреленным плечом
Хрипит предсмертно, издыхая,
Стрелец с ним рядом, кумачом
Покрылся, мирно затихая.

Непримиримые враги,
Отмстить решившие друг другу.
Друг дружке вынесли мозги,
Немало  лет  идут - по кругу.

Зачем друг друга обвинять?
Грозить зачем неугомонно?
Не проще ль всё как есть принять
И не судить бесцеремонно…


Седьмое-ноль-восьмое - Полнолуние.
Полна  Луна и Вечер, мыслей полн.
У Лукоморья   ты стоишь, в глазах безумие,
Глаза  глядят  сквозь жуть лазурных волн.

Там, среди волн один челнок качается,
В нём незнакомый, странный человек.
Бывает ведь, два взгляда повстречаются,
И так замрут, скрещённые навек.

У Лукоморья Время расступается.
Седьмое-ноль-восьмое. Залп! Виват!
Луна под знаком Льва в волнах купается,
Один в челне я, кто же виноват?

Кого интересует гоя мнение?
Или не гой я? Кто тут разберёт…
А в голове полнейшее затмение,
И Даты, Даты… с заду наперёд.


Я куплю себе дом возле самой аптеки,
Чтобы ближе тебе за микстурой ходить.
Выпив виски со льдом, как Ромео  Монтекки,
Подмигну я судьбе, что смогла наградить…

Я, сегодня умру,  люди все умирают.
Я, конечно, уйду, не могу не уйти.
Улечу поутру и у самого Рая,
Словно в пьяном бреду прошепчу я: - Прости…

Я куплю тебе дом, возле самой больницы,
Чтобы легче тебе до врачей доползти.
И промолвить: - Кондом! Неужели же в Ницце
В конкурентной борьбе, дом не мог мне найти?-

И когда ты умрёшь, люди все умирают,
Прилетишь ты к Вратам, чтоб столкнуться с судьбой.
Вот тогда ты поймёшь, моя милая Хая,
Почему по пятам я ходил за тобой.


Ты помнишь? Мне не позабыть,
Как длинной лестницей на крышу
Ты поднималась, а рабы
Твои,  глядели, вжавшись в нишу.

Не позабыть  мне,  хоть  убей,
Как ветер трогал платья гарус,
И тройка белых голубей,
Скользила в небе словно парус.

Ты, в белом платье, – луч косой
На фоне неба голубого
Парила, милая Ассоль,
Не пряча  взгляда озорного.

А тройка турманов, как вальс
Аккомпанировала тихо.
Теперь я вижу в ложе Вас
Матерой стали Вы волчихой.


Прилечу на денёк, друг сердешный,
Отмотал я уже четвертак.
Я в отказ не иду, знаю, грешный,
Каждый день - с отрывного листа.

Поиграй ты со мной в несознанку,
Расскажи, что бела и чиста.
Распахнись и с душой наизнанку,
Поклянись у распятия Христа.

Побожись, что меня ты любила,
Что ждала двадцать пять этих лет,
Всё земное в себе ты убила,
Насадив на булатный стилет.

Зуб мне дай, что безбожно ты лгала
Лишь мужьям, да друзьям, да врагам.
Что тебе эта ложь помогала
Ждать меня и молиться богам.

Я тебе, отвечаю, поверю.
Я тебя, отвечаю, пойму.
Даже старому, серому зверю,
Западло возвращаться… назад.

Я тебе, как Марии поверил,
Вот и ты мне  возьми и поверь.
Я стою у малёванной двери.
Ты не веришь?
                Ну, что ж ты… проверь…


Какие же вы, дамы… не понять…
Вы прошлого любовника казните,
Когда любовь у вас с  другим в зените
Готовы  его подлости  принять.

Зовёте вы его опять в свой дом.
Пред ним вы на коленях, как пред богом.
А прежний, как собака за порогом,
Его вы различаете с трудом.

О нём вы вспоминаете затем,
Чтоб отмахнуться, как от мух ослица,
Он вам напоминает руки, лица,
Давно уж не хранимые никем.

Так кто из них всех больше виноват?
Не тот ли, что безумно, насмерть любит?
Очаг храня, по вашей просьбе рубит
Любви узлы под дикий вой – «Виват»?

                ***

Пусть будет так,  пусть грех неискупим.
И пусть  Тантала муки неизбежны,
Мой саван хоть и груб, но белоснежный,
И образ твой по-прежнему любим


Чёрная Женщина, твёрдою поступью
Мимо судьбу свою гордо несла,
Чёрная Женщина звёздною россыпью
Даты рассыпала и заплела -

Жизни события; Чёрная Женщина
Перемешала и переврала.
Чёрная Женщина с ложью повенчана,
Из недомолвок свой сказ соткала.

Чёрная Женщина, ночи видение
Зелье варила, ночей не спала.
Чёрная Женщина, как привидение
Улицей сонной к могиле брела.

Там,  возле мрамора, Чёрная Женщина
Встав на колени склонилась к земле.
Чёрная Женщина горсточку жемчуга,
Бросив к надгробию, скрылась во мгле.


Женщина – вамп,
Как бы, к  вам обращаются,
Что ж вы стучите как в дверь каблучком?
Женщина – вамп,
Снова с вами прощаются,
Вы же грозите худым кулачком!

Женщина – вамп,
Вы как цапля надменная,
Шагом чеканным уходите прочь.
Женщина – вамп,
Ваша память нетленная
Так же темна, как безлунная ночь.

Женщина – вамп,
Замените набойки вы,
Стук их в мозгах, словно выстрелов дробь.
Женщина – вамп,
Вы копытцами бойкими
В камне оставили тысячи проб.

Женщина – вамп,
Поверните, что ль  за угол,
Сил нет смотреть типа,  издалека.
Где же тот Трамп,
Одомашненный Маугли,
Этот на раз вас оденет в шелка.

Женщина – вамп,
Вы меня покидаете,
Супер- и Гипер- вас  -маркеты ждут.
Женщина – вамп,
Что ж вы в голос рыдаете?
Вас удивило, что вас предадут?

Женщина – вамп,
Вы ведь губки не дуете?
Всех нас Иуда давно уж продал.
Женщина – вамп,
В США затоскуете,
Буду вас ждать, хоть в натуре,  устал…


Женщина – ватман,
Лежите, не дёргайтесь,
Вы не лягушка ведь, что уж теперь…
Женщина – ватман,
Под грифелем шоркайтесь,
Что вы рычите, как раненый зверь?

Женщина – ватман,
Все тени размазаны
Снегом белеют лишь только углы.
Женщина – ватман,
Все сказки рассказаны,
Светлые пятна ничтожно малы.

Женщина – ватман,
Вы девственно чистыми
Были пол века – не больше – назад.
Женщина - ватман,
Глазами лучистыми
В мир вы смотрели как в мартовский сад.

Женщина – ватман,
Цветов белых ватою
Жизнь не укрыла вишнёвый ваш сад.
Женщина – ватман,
Всегда с виноватою,
Будете «лыбой» спускаться вы в ад.

Женщина- ватман,
Какие художники (!)
Вас покупали, блин, вместо холста,
Женщина – ватман,
Святые безбожники
С чистого всё начинали листа.


В платье ли ситцевом,
Белая Женщина
Долго, безмолвно стоит у воды.
Вздрогнула вдруг накладными ресницами…
Белая Женщина средь резеды.

Белая Женщина,
Где же твой суженный?
Ждёшь до полночи от первой звезды.
Голосом сиплым, немного простуженным,
Молишься вестнику скорой беды.

Просишь  его отпустить ненаглядного,
Молишь вернуть его лишь до утра.
Белая женщина, платья нарядного
Нет на тебе. Здесь такая игра…

Белая Женщина, женщина в белом,
Нам не вернуть,  в бездну канувших лет.
Длань протянул я, касаюсь несмело,
И ощущаю в ладони скелет…


Когда б Вы знали, из какого сора,
Приходится стихи мне выдирать!
Тогда бы не было пустого разговора,
Тогда б не нужно было приступом мне брать
Вершину стихоплётного Парнаса,
Ломая ногти,  яхонт извлекать,
Седлать строптивого и дерзкого Пегаса,
И с кручи вниз лететь, со смертию играть.
Тогда бы Вы со мною не шутили,
Не блеяли бы  овном за гумном,
Тогда б к ногам моим цветы Вы положили,
Токайским угостили бы вином.

Но только терпкое, токайское вино
Нам с Вами пить вдвоём уже не суждено.


Захотелось немного отведать
Запоздалой любви как малины,
Что среди полумёртвой долины,
Превзошла красоту Андромеды.

Захотелось немного откушать,
Лишь чуть-чуть пригубить из бокала,
Из которого Веста лакала,
Не желая Юпитера слушать.

Захотелось твой голос услышать,
Средь шакальего дикого воя.
Но молчит телефон, только Хлоя
Зазывает, да дождь бьёт по крышам.

Захотелось к тебе прикоснуться,
Незаметно, лишь частью ладошки.
Но сверкнули глаза, как у кошки,
Приказали душе ужаснуться.

Захотелось мне в царстве Аида,
Зачерпнуть полной горстью из Леты.
Но услужливо Стикса валеты,
Возвращают мне память Давида.

Захотелось закончить всё разом,
Только как же к Нему мне явиться?
Разве нужно мне было родиться,
Чтоб накрылось всё вновь  медным тазом…


Поверить бабе, что я, лох?
Я и себе с трудом-то верю,
Пригоршней полною отмерю
И выпью хину – твой подвох.

Чего ж ты ждала от меня?
Чтоб я пошёл с тобой на сделку?
Лёг под каблук, приняв за девку,
Вола за резвого Коня.

Держа меня за дурака,
Всё тихарила, да мудрила,
Я не Гиббон, не Гамадрила,
Я раскусил тебя… пока.


Что б я так жил, как ты добра, родная!
Или я мог с утра сказать не так?
Ты гонишь, не могла мысля шальная
Покинуть  осторожный мой чердак.

Ты бредишь, ну, скажи мне, ну, откуда,
Проникла в голову твою такая блажь?
Как можно сквозь ушко иглы – верблюда
Продев, преподнести как  антураж?

Чтоб я Вас злил… я что, похож на шмайзла?
Я лучше палкой  покручу в норе гюрзы.
И пусть оттуда мне навстречу, как два пазла
Горят глаза её из горной бирюзы…

Но мне и взгляд её как будто солнца лучик,
Но мне и яд её не горше, чем полынь.
Ей палец в пасть засуну, больно, а всё лучше,
Чем злить Святую, раз восставши из золы…


Зеленоглазая Колдунья,
Как сон предутренний ушла.
Черноволосая ведунья,
Что в нём хорошего нашла?
               

Меня – порочного-святого,
Не раз бросала будто пса.
Пса худородного, косого,
С репьём, застрявшим в волосах.
               

Вина моя неискупима.
Тоска  не знает берегов.
Елена не была любима,
Парисом так в среде врагов...
               
               
Как я любил, свою Колдунью,
Как я страдал и ревновал!
Но всё ушло, и шапку кунью,
Буран порывом вдруг сорвал.
               

Унёс он вместе с головою,
Воспоминанья о былом.
Утихли грозы над Москвою,
Осталась ведьма с помелом.
               
               
Теперь и жизнь моя – портянка,
Теперь и счастие - горчит.
Теперь не сердце, но  жестянка,
Ортопедически стучит.


Окончен бал-маскарад.
И каждый, в сущности, рад,
Тому, что свечи погасли,
Что у подъезда – парад.

Коней, карет золочёных,
И в униформе возниц,
Кнутов  перчёных, кручёных,
И опостылевших лиц.

А мы глядим друг на друга,
Сквозь дым вуали глядим.
Ты ждёшь меня, как супруга,
Я жду – когда поедим…


Что мне делать, как мне быть, не могу тебя забыть,
До полночи пролежал я, вздыхая.
Только с первым петухом, как в сценарии плохом,
Меж ушами обухом – ты, нагая...

До утра, ни мёртв, ни жив, руку к сердцу приложив,
Головой в копне волос утопая,
Я как раб Любви служил, всё кружил тебя, кружил,
Кровь рвалась долой из жил, закипая...

Ты, неверный сделав шаг, потихоньку, чуть дыша,
Ухватилась за кровать, как слепая.
Надломилась вдруг душа, серьги звякнули в ушах,
Ты склонилась, не спеша уступая…

А по небу, как во сне, в предрассветной тишине,
Косяками журавли пролетали.
Расцвела Любовь во мне, как подснежник по весне,
Своевременно вполне, - из проталин…


Ругали, оскорбляли, прогоняли,
Когда я приходил в своих стихах.
Зачем свою гордыню не уняли?
Зачем мою любовь повергли в прах?
Манили и надежду мне дарили,
Но стоило поверить мне, как вдруг,
Вы снова не со мною говорили,
Вам снова отвечал какой-то друг.
И снова поносили как чумного.
И снова гнали прочь от глаз своих.
Я лишь хотел внимания немного,
Я жаждал разговора на двоих.
И снова оскорбили, растоптали.
И снова указали на порог.
Я не хочу глядеть в глаза из стали,
И без того за столько лет продрог.
Да и зачем я Вам с больной душою?
И с телом, покалеченным в борьбе.
С бюджетным дефицитом и с большою,
Карьерною прорехою в судьбе.


Отпусти ты меня, отпусти,
Не смотри на меня как на крошку,
Я сумею нарезать окрошку,
Из далёких тех встреч и уйти.

Отпусти ты меня, отпусти,
Позабудь о тоске и печали,
О любви, что  мы не повстречали,
На коротком совместном пути.

Отпусти ты меня, отпусти,
Я ослепла, а скоро оглохну,
Если станешь держать, точно, грохну,
Ну, зачем этот крест мне нести?

Отпусти ты меня, отпусти,
Никому ты, такой вот, не нужен,
Сквозняками пустыми простужен,
Прочь иди.  Да, ещё: - не грусти…


Не забывай меня, мой милый, никогда,
Не забывай, молю коленопреклоненно,
Твоя любовь мне светит необыкновенно,
Так светят в Космос ночью тёмной города.

Не забывай меня, мой милый, погоди,
Хочу допить вино, которое осталось
На дне бокала, - всё, что в жизни мне досталось,
Всё то, что спать мне не даёт и жжёт в груди.

Не забывай меня, мой милый, ну, и что,
Что я сама меня покинуть попросила,
Всё так, но знай, опять неведомая сила,
Меня влечёт к тебе, вот дней былых итог.

Не забывай, хочу ещё, хотя бы раз,
Твоей любовью как нектаром насладиться,
Хотя, зачем лукавить, вечно находиться,
Хочу в плену твоих полу-зелёных глаз.

Не забывай…


Подтяну до скрежета колки,
Ущипну безжалостно струну,
Белым снегом выстланы виски,
А чело похоже на луну.

Запою, завою, заскулю,
Разорву аорту пополам,
Приговор читать не тороплю,
Схорони страницы по углам.

Напоследок, кровью прохрипев,
Взгляд лукавый с трепетом ловлю,
Ну, давай, исполни свой припев,
Прокричи надрывно: - Я люблю…

Замолчи, не нужно продолжать,
Мне открыты тайны как в кино,
Ты идёшь другого  провожать,
Ты в него влюбилась так давно…

Уходи, ну, что ж ты! Уходи!!
Занемела правая рука.
Вздох последний рвётся из груди,
Ты прости, родная, старика…


... Я всего лишь старший на районе.
Мне уж скоро семьдесят годков.
А когда-то, помнишь, на перроне –
Россыпь искр от наших каблуков!!!
Словно Смерч кружилось Ваше платье!
Как Тайфун носился я близ Вас!
И плясало на груди Распятье…
Вы, заметив, перешли на вальс…
Вас к моей груди толпа прижала,
Я, от вожделенья ошалел…
И дрожала ты в моих руках, дрожала…
Ну, а я, как поц Вас … пожалел…
Милая, хорошая пацанка,
С той поры мы с грубостью на «ты»,
Ты пока что, ну, не арестантка,
Но и я не колочу понты…
Так прости ж родная фармазона,
Ну, не Прынц я, мать его ети…
Плачет... нет, рыдает по мне зона,
И учебник Вильяма Петти.


На улице ветер и слякоть.
Какая ж мне выпала роль?
Не нужно, любимая, плакать,
Не принц я, не датский король.
Не Моцарт я и не Сальери,
И не сомалийский пират.
Прости; что тебе не поверил
Решив, что сам чёрт мне не брат!
Прости, что не сбросил отважно
Прогнившие - с рей - паруса,
Что  двинул песочком вальяжно
На дивные те голоса.
Маэстро на флейте играет,
В петлице горит аметист,
А наша любовь умирает,
Слезу утирает флейтист.


Ты влюблена? О, Боже Правый!
Ужель  и – правда - влюблена?
Так кто же он? Ефрейтор бравый,
Или - быть может - Сатана?

Потеют руки? Боже  Святый!
И пульс неистово частит?
Но, с осуждением, Распятый
Глядит с иконы и грустит.

Глава кружится? Ты пьянеешь?
В плену, ты, мысли лишь одной.
Но в полночь ты окаменеешь,
В объятьях цепких с Сатаной…


Взгляд томный глаз, улыбка странная,
И грудь, дышащая так часто.
Всегда чужая, но желанная,
Ты выражаешься цветасто.

В далёком штате Пенсильвания
Тебя учили  в школе долго,
И вот теперь свои желания
Ты прячешь за муаром долга.

От Орегона до Виргинии
Тебя катали, а Невада
Твоей руки изящной линии
Читала, ну а мне не надо.

Не надо мне твоих зелёных глаз,
Не надо губ твоих призыва.
Забыт волос твоих живой атлас,
И над очами два курсива.

Не помню, правда, позабыл давно
О том, как искорки светились
И в полутёмном зале, как в окно
Смотрел в тебя, и мы напились…

Дурмана горького, как жизнь сама,
Любви отчаянной, как выстрел.
С тех пор я каждый день схожу с ума,
Лечу с трамплина будто Линдстрём.

Но я забыл, родная, я забыл…
И вот теперь хожу по краю.
Я порастратил свой любовный пыл,
Бревном истлевшим догораю. Взгляд томный глаз, улыбка странная,
И грудь, дышащая так часто.
Всегда чужая, но желанная,
Ты выражаешься цветасто.

В далёком штате Пенсильвания
Тебя учили  в школе долго,
И вот теперь свои желания
Ты прячешь за муаром долга.

От Орегона до Виргинии
Тебя катали, а Невада
Твоей руки изящной линии
Читала, ну а мне не надо.

Не надо мне твоих зелёных глаз,
Не надо губ твоих призыва.
Забыт волос твоих живой атлас,
И над очами два курсива.

Не помню, правда, позабыл давно
О том, как искорки светились
И в полутёмном зале, как в окно
Смотрел в тебя, и мы напились…

Дурмана горького, как жизнь сама,
Любви отчаянной, как выстрел.
С тех пор я каждый день схожу с ума,
Лечу с трамплина будто Линдстрём.

Но я забыл, родная, я забыл…
И вот теперь хожу по краю.
Я порастратил свой любовный пыл,
Бревном истлевшим догораю. Взгляд томный глаз, улыбка странная,
И грудь, дышащая так часто.
Всегда чужая, но желанная,
Ты выражаешься цветасто.

В далёком штате Пенсильвания
Тебя учили  в школе долго,
И вот теперь свои желания
Ты прячешь за муаром долга.

От Орегона до Виргинии
Тебя катали, а Невада
Твоей руки изящной линии
Читала, ну а мне не надо.

Не надо мне твоих зелёных глаз,
Не надо губ твоих призыва.
Забыт волос твоих живой атлас,
И над очами два курсива.

Не помню, правда, позабыл давно
О том, как искорки светились
И в полутёмном зале, как в окно
Смотрел в тебя, и мы напились…

Дурмана горького, как жизнь сама,
Любви отчаянной, как выстрел.
С тех пор я каждый день схожу с ума,
Лечу с трамплина будто Линдстрём.

Но я забыл, родная, я забыл…
И вот теперь хожу по краю.
Я порастратил свой любовный пыл,
Бревном истлевшим догораю.


Я б тебе написал, моя милая,
Я б тебе о любви написал,
Только колет в груди словно вилами,
Сердце – будто бы кто искусал.

Я б тебя залюбил, моя добрая,
Я тебя искупал бы в цветах,
Только брызжет в глаза лютой коброю
Злая хворь, схоронившись в кустах.

Я б тебя разыскал, моя чудная,
Я приехал бы точно, к тебе,
Да мешает мне лень  беспробудная,
Да сигара на нижней губе.

Я б тебе написал,  моя гордая,
Всё как есть написал, а затем,
Я б своей опостылевшей мордою,
Окунулся бы в ворох проблем.

Только что мне писать, моя сладкая?
Что ни пишешь, в ответ – парафин…
Наша связь, ненадёжная, краткая,
Раскололась, как старый графин.

Напишу-ка я, блин, завещание:
Я тебе завещаю весь МИР.
И чтоб каждое в жизни желание
Исполнял твой любимый Кумир.

Чтоб росли у крылечка акации,
Под окном расцветала сирень.
И звучали с небес вариации,
И ласкала бы уши свирель.

Чтобы серны, глазами раскрытыми
С восхищеньем смотрелись в тебя,
И цветами, дождями умытыми,
Осыпали, как фею любя.

Чтобы звери лесные голодные,
Приходили к тебе по утрам,
Тихо грелись бы в ночи холодные,
А потом бы построили Храм.

Храм – богине, которая ласкою
Даже мёртвого в жизнь возвратит,
И с улыбкой нежнейшею, царскою,
Мне писать про неё запретит…


Ты не думай, не думай, что я пропаду
Без тебя, и сотри свою лыбу.
Мне ведь, в сущности, пофиг, в котором пруду
Изловить загулявшую рыбу.

Мне зажарить её – это сущий пустяк
На души моей жреческом камне,
А потом подарить этот скромный ништяк
Древней Лете, пусть в ней она канет.

Ты не думай, не думай, что я изведусь,
Разорву свои вены зубами…
Не однажды ещё я жене попадусь
На кровати с такими ногами!

Мне и плакать не в масть и стонать не с руки,
Я смеюсь над курчавой девчонкой.
Мне бы вырвать глаза, чтоб твои партаки
По щекам не хлестали так звонко.


Не меняй свой портрет, дорогая,
Ни к чему новый лик мне видать.
Дай мне Кривду, а Правда нагая
Мне велит, как у гроба рыдать.
Ты пойми, твой портрет, как Икона,
Ты пойми, это всё, что люблю.
Под пятою Природы Закона
Пребываю и взгляд твой ловлю.
На меня, как с иконы, с портрета
Смотришь ты, и не верю, прости,
Что в лучах первозданного света,
Как петитом в строке: - Отпусти…


А было - без меня Вы тосковали,
Желанным был, одетым и нагим.
Я Вас любил у Стеши и у Вали,
«Как дай Вам Бог любимой быть другим»…


Я научил тебя рифмой по сердцу.
Я подсказал, как размером по рёбрам.
В вечность вскрывать потаённую дверцу;
В этот сосуд смысл поэзии собран.

Ты научилась бранить меня в рифму.
Ты изломала размером мне рёбра.
Я ожидал услыхать снова нимфу,
Только  ответила лютая кобра.

Знаешь, забудь ты банальную рифму,
Хватит размера, и будешь, как Белый.
Не припадай ты к гитарному грифу,
Ты положись на свои децибелы.

Ими наполнен эфир до Сатурна,
Вторят  стенаниям  мелкие шавки.
Визгами их переполнена урна,
Сладостна кровь моя? Вот же мерзавки…


Слепой старик, худой и бледный
Строфу, как лошадь, обуздал.
Пред ним тетрадь и чайник медный,
В тетради всё, что он создал.

Его душевные порывы,
Его надежды и мечты.
Его любовные призывы,
Его сожжённые мосты.

Он вспоминал всё, что приснилось,
Пером в тетрадь переносил.
Он уповал на вашу милость,
Но о пощаде не просил.

Он всё придумал, всё измыслил,
Ведь он не нужен никому.
А что ещё? Какие смыслы
Он пригласит к себе во тьму?

Вы, с телевизором искали
В пещерах злато, жемчуга,
А он лишь слышал: Дана Скалли
Опять уделала врага.

А он мечтал её увидеть,
А дальше? Дальше ничего.
Любой художника обидеть
Горазд, так пните же его…


Ты расстреножила судьбу мою
И отпустила в степь, на волю.
Я разучился вскачь, стою, кую
Копытом в камень с тихой болью.

Ты отпустила повод, бросив кнут,
А я стою... чтоб не обидеть...
Я уходил всего на пять минут
И вновь мечтал тебя увидеть.

Я так стремился притянуть к себе
И повалить в кровать, как в омут.
Но громыхал огнём Пророк с небес
И отдавал тебя другому.

И вот я волен как казак в Степи,
Но что мне Степь холодным летом?
В железной клетке, на стальной цепи,
Врачую душу я куплетом.


Странное чувство… ну, право же странно…
Знаю давно, что с тобой мы не пара,
Что же тревожит поутру так рано?
Или восторг, или Божия кара?
Что поднимает на крыльях над Миром?
Что наполняет мне сердце отрадой?
Может надежда на встречу с Кумиром?
С тёплой как Солнышко сердца Усладой?
Больно мне, сердце терзают сомненья,
Пишешь кому ты, к кому твои речи?
Были несносны твои обвиненья,
Ты прокляла виртуальные встречи.
Гневом пылала. То гнала как псину,
То умоляла оставить в покое,
То проклинала, тяну, мол, резину,
Стих не пишу, мол, ну что же такое…
Клал на колени цветы – принимала,
В вихре восторга кружился – бранилась.
Тут же другого при всех обнимала,
Так целовала, что мне и не снилось.
Я отходил за забор – ты скучала,
Я появлялся – молила другого,
Верю, что милого ты повстречала,
Верю, что послан не чёртом он, Богом.
Только за что же тебя он терзает?
Чем же он лучше, и где его сердце?
Пусть он пяту у змеи лобызает,
Пусть ему чай станет огненным перцем.
Лик твой божественный вижу порою,
Сердце заходится, нервы на взводе,
Счастье недолго, и снова, не скрою:
Образ чужой, не подвластный природе…
Хитрая женщина, древняя Ева
Знает как больно, когда ты не знаешь,
То ли тебя видит вновь Королева,
То ли с другим она, вот и гадаешь,
Что предпринять, чтоб её не обидеть?
Хлопнув дверями, уйти безвозвратно?
Боготворить её? Вновь ненавидеть?
Или к ногам припадать многократно?
Прямо сказала, что я ей не нужен,
Есть у неё  молодец  для забавы.
Только процессор опять перегружен,
«Нет» - то естественный возглас Купавы.
Я полетел бы, но адрес не знаю,
Я бы приполз, но на Юг ли, на Север?
Долгие годы в оковах стенаю,
Пролив нектар, я жую теперь клевер.
Я на прощанье скажу: - Дай Вам Боже
Друга вернуть - заплутавшее счастье.
Негой покрыть Ваше брачное ложе,
Мне же отдайте всё Ваше ненастье…


Инкогнито к лицу, когда семнадцать,
И время есть, и годы на разгоне.
Кадриль сплясать, иль на гармошке сбацать,
Иль слушать голоса на патефоне.
 
Вам кто сказал, что в женщине загадка
Должна быть, как вуаль, ну что за глупость?
Вам нравится мужчины лихорадка?
Его трясёт не похоть – просто скупость.

Ему, зачем все эти «разгадай-ка»,
Когда висок снежит, а в сердце качка?
Вы незнакомка? Ни лиса, ни зайка?
Ну что ж, Вы - интересная чудачка…


Ты сердце мне готова подарить?
Моим страданьям больше ты не рада?
Нет, я уйду, о чём нам говорить?
Стучит? И пусть, но мне оно не надо…

Я молод и красив, что твой Нарцисс,
Сердец тех у меня как в речке рыбы.
Я – Ордината, ну а ты – Абсцисс,
Я – на Мальдивы, ты же на Карибы…

Мы на нуле с тобой пересеклись,
Со временем не ближе мы, а дальше,
И в небе наши звёзды не сошлись,
Давай же хоть расстанемся без фальши.


Тебе не муж я, просто друг,
Пойди, найди ещё вокруг
Такого верного меня
Верней буланого коня.

Тебе не муж  я, просто брат,
Зовут меня – Мудрец Сократ.
А ты жена моя – Ксантиппа
Ты смесь чумы, холеры, гриппа.

Тебе не муж я, просто паж,
Твой провожаю экипаж.
От колыбели - до труны
Лишь иногда являюсь в сны.


Не терзайся,  милая, ну что ты…
Ты бери по жизни, что дают.
Ты же верно выпеваешь ноты,
Значит, ждут тебя тепло, уют.

Это значит, ты на перепутье,
Задержалась, памятью горя.
Милая, забудьте Вы, забудьте,
Гордые метели декабря.

Милая, уж если не открылись
Сразу, сделав ручку крендельком,
Если уж за маской притаились,
Значит ни к чему Вам снежный ком…


Он позабыл, как выл от горя,
Теперь стоит у края моря.
Во френче чёрном и в венце,
С улыбкой смутной на лице.

Не первый день стоит он – пятый,
Решил идти, как шёл Распятый.
Пятою твёрдой по воде,
К знакомой Утренней звезде.

Ещё вчера он, как Тантал
Надежд нисколько не питал
На участь лучшую и вот
Пред ним вода и неба свод…

Смеялись боги  и титаны,
Смеялись карлы, великаны,
Смеялся весь честной народ:
Решил безумец морем вброд!

Но ведь его приговорили,
За дерзость смертью одарили,
И приказали – с кручи в Ад.
В кромешный полуночный смрад.

А он у моря встал с крестом
И указал в Зенит перстом,
Был посрамлён персидский маг:
Он сделал первый смелый шаг…


Вся жизнь в любви – вся жизнь в печали.
Кричали вороны, кричали…
Сугробы снежные осели,
Сосульки над челом висели…

Дорога - кислая таблетка,
Надысь – доехал,  днесь – рулетка.
Печален колокольный звон,
И длань над небом: - Выйди вон!


Девочка моя с глазами серны,
Ты пришла в мой предрассветный  сон.
Грудь – соски, а на спине каверны,
И такой зовущий, томный стон.

Девочка моя с очами лани,
Ты рукою грудь свою взяла,
Провела соском по потной длани.
По моей, такие вот дела.

Девочка моя, ты подкосила
Ноги мои кротостью своей.
Ты скажи, откуда твоя сила
Побеждать безжалостных зверей?


Зимний вечер, стынут щёки,
Над кибиткою дуга.
Здравствуй друг мой одинокий,
Надоела, чай, пурга?
Вороти коня к овину,
Сам лошадку распряги.
Час, поди, вечерний минул,
Ждут с капустой пироги.
Жбан на лавке с квасом пенным,
Да печурка, как вулкан,
Я стихом тебя нетленным
Позабавлю, брат Иван…

Нет Ивана, на погосте
Голова его лежит.
А в кибитке чьи-то кости,
Да озябший пёс дрожит…


Любовь и ненависть – всё равно.
Весна и осень – одно и то же.
Абсурд, парадокс, не может
Быть в мире этого, решено.

Не может умный быть дураком.
Дурак мудрецом быть не может.
А я говорю: - Всё равно.
Весна и осень – одно и то же.

Пение птиц и рёв ишака,
Горе и счастье - одно и то же.
Может быть тень, как звезда высока.
Подлость - верностью быть может.

Какая разница рай иль ад.
Тюремная камера, любовное ложе…
Небо заплакало – червь тому рад.
День и ночь – одно и то же.

Всё в этом мире идёт от зла.
Смеясь, оно радостью нас награждает,
Потешившись, тут же её отбирает,
Душу и сердце, сжигая дотла.


Любить тебя я больше не могу.
Обман сносить моих нет больше сил.
Зачем тогда я в сердце берегу
И образ твой и то, как я носил-

Тебя как милое, упрямое дитя, кружил...
И на лице твоём улыбку увидав,
Сам , как мальчишка дико хохотал.
Мечтой твоей, твоим дыханьем жил...

И как любви своей ко мне найдя предел,
Остыла ты, к другим вернулась вновь.
И как порою я вином хотел
Безумную свою залить любовь...

И вот теперь всё это позади.
Забыть тебя я сам себе велю.
А сердцу хочется сказать: - Не уходи.
Кто б ни была ты, я тебя люблю.


Школьный курс, последний бал - годы прошлые.
Анекдоты раздавал, шутки пошлые.
Утончённость не в ходу – будто сажа масть.
К предрассветному пруду увлекла нас страсть.

Первомайская гроза, капли смелые.
Васильковые глаза, щёки белые.
Посторонний звук в ночи с поцелуями.
Первой радости ключи, слёзы струями.

Первый вздох и первый страх о последствиях.
Первый друг и первый враг, признак бедствия.
Фа-диез, и си, и ре, ноты-сладости.
Расставанье на заре…
                Ночи - радости.


Вы судите, внуки, и рядите,
"Одноклассных" презираю, хоть убей…
Приходите, суки, приходите,
Поклевать от печени моей.

Как один переобули шины,
И теперь приезд ваш очень прост.
Вы моей отведайте брюшины,
Искромсать вам лёгких? Не вопрос.

На столе найдёте водку с перцем,
Оставляю вам своё жильё.
Только не губите моё сердце,
Не терзайте сердце вы моё.

Пусть его возьмёт отважный беркут,
Вознесёт над миром к небесам.
Звёзды, в тот же час мигнув, померкнут,
И светить я сердцем стану сам…


Я по утрам пью молоко коровье
Жую жень-шень и дую на свечу.
Вернись, вернись ко мне моё здоровье,
Как сокол к своей милой полечу.

Я ввечеру ем семечки из тыквы,
Колю орехи, сок томатный пью.
И вскорости услышите льва рык вы,
Ну, а пока я дисконтом пою.

Жена взирает как-то необычно,
Надеждой новогоднею полна.
Вполне прилично, но слегка критично,
Так пусть же вспомнит молодость она!


Как мог тебе испортить жизнь!
Как доставал своей любовью!
Как хорошо, что малой кровью
Всё обошлось, а миражи
Не будем дальше воспевать,
Пускай останутся потомкам.
Взмахну залатанной котомкой,
Уйду, я сыт, зачем скрывать.
Но ты за мною не ступай,
Ужели ж ты за четверть века,
Не набрела на человека?
Найди и в счастии купай.


Что говорит молва? Какие поговорки
Мы слышим у Великих за спиной?
Что некоторым людям хрящ свиной
Приятнее арбузной корки.

Достоинства - лишь продолжение пороков
Ну, а  величие его – всё блеф.
Не любит масти красной, только треф.
Носитель жизненных уроков.

Согласен, я таков, зачем же эти годы,
Не знали Вы покоя и во сне,
Являлись ночью так нежданно мне,
Но днём Вы утаили даже роды…

И вот теперь, собрав ума свои остатки,
Я понял, что целительны бои.
Что главные достоинства твои -
Как для другого – недостатки.


Живи. С гордой, непокорной головой.
Трави. Мёртвою водою и живой.
Зови, утренней, предпраздничной порой.
Дави, на кадык я, правда, не герой.

Заскулю, завою, закричу.
Мне такие страсти по плечу.

Пиши. Письма свои страстные, пиши.
Спеши. На дворе давно уж ни души.
Наше небылое вороши.
Изотри о стол карандаши.

Я твоё посланье получу…
Затушу лампадную свечу.

Рыдай. В ложе, одинокая, рыдай.
Подай. Нищему на паперти подай.
Миндаль. В спальне пахнут роза и миндаль,
Медаль. За грехи приделает В. Даль.

На ошибки скорбно не гляди,
У тебя полжизни впереди.


Ходи черноголовый у берега реки,
И пусть закат лиловый не тяготит руки.
Будь бодрым, стань счастливым, я так того хочу!
Своим умом пытливым я в небеса лечу.

Ходи, черноголовый, цыганочку спляши,
Налима рыболовы ругают от души.
Зачем он, офигенный, в их снасти угодил,
На крокодила Гену он чем-то походил.

Ходи, черноголовый, не скромничай, давай,
Такого вот улова не увезёт трамвай.
Возьми ты незаметно хоть голову, хоть хвост,
Ведь мучается тщетно который час прохвост.

Уху с тобою сварим и девок пригласим.
Такие байки впарим, куда там твой налим.
Развесят девки уши, а мы давай хватать,
С соседской дачи груши и вслух стихи читать.


Новый год и снова жжёт мороз сурово.
За окошком вьюга, ждёт в санях подруга.
Я в трико, ты в платье далеко укатим.
За леса и горы, в синие просторы.

Там, под небом южным, ласковым, жемчужным,
Мы станцуем танго, будем кушать манго.
Ну, зачем нам ёлки, острые иголки,
Снежные узоры, злые волчьи своры?

Дед Мороз, дай сани, мы уедем сами.
Новый год стучится, пусть же всё случится.
Мы на южном пляже, львы у нас на страже.
Будет очень круто…
                Тяжело наутро…


Я каюсь, очень виноват,
Что бестолковую девчонку
Одел в короткую юбчонку
И был частенько грубоват.

Я виноват уже за то,
Что молодую незнакомку
В столичном номере не комкал,
Отдал министрам, ну а что…

Я был неправ, что засылал
Её куда-то за границу,
Она юна, всего за тридцать,
А я ей  комнаты снимал.

Прости за то, что не сказал,
Что не назвал жену супругой,
Когда пила с ней, как с подругой
Позвав нас в свой шикарный зал.

Прости за то, что не разбил
Твоё счастливое семейство…
Давай оставим это действо
Ну, не такой уж я дебил…


Покрывало белое лежит
Прямо от порога до калитки;
И бежит по снегу след, бежит,
Унося нехитрые пожитки.

Ты вчера покинула мой дом,
Унесла рассерженное счастье.
Унесла весь скарб свой, но с трудом,
Думала, что я приму участье.

Грабить дом свой, что я лиходей?
Принесёшь обратно всё, дурёха.
Скучно просто без твоих грудей,
В остальном же в общем-то неплохо.

Я знакомый номер наберу,
Через пять минут сестра примчится.
Мы начнём постельную игру,
И твоя фантазия случится.

Покрывало белое лежит
Прямо от калитки до порога.
Над калиткой кто-то ворожит
Ну, открой, родная, ради бога…


Странная, чужая инородка,
Ты зачем явилась на порог?
Видишь ли, на мне косоворотка,
И в руке моей не свой пирог.
Уходи, ты слышишь, Маргарита,
Вон вокзал, от дома в трёх шагах,
Ваш билет – на запад, синьорита,
Мой билет – в загробный мрачный прах.
Вам ведь только двадцать с половиной,
Мне же скоро восемьдесят семь.
Ну, приму я Вас с главой повинной…
Ну, оставлю рядом насовсем…
Только что мы с Вами станем делать?
Будешь спать на старческом плече?
Нет, ты станешь ёрзать без предела
Ночью тёмной сверху, а зачем…


Маргарита, милая сестрица,
Что же мы наделали с тобой…
Мы в холодном водоёме «Рица»
Утопили паспорт голубой.
И теперь я с красной паспортиной
В тридевятой, чуждой стороне.
Зарастают члены паутиной,
Ну а ты осталась на войне.
Маргарита, милая пацанка,
Скоро тебе стукнет двадцать пять,
Ксиву голубую, как гражданка,
Ты получишь к августу опять.
Маргарита, что мы натворили…
Разлетелись в разные края.
Чувства навсегда заговорили,
Колдовством, но знать бы – <...>


Здравствуй милая, черкну я адресок,
Мне не трудно ведь, а ты получишь кайф.
По любому ждать, чтоб высох мой носок,
Под мелодии ансамбля типа»Чайф».

Как ты, милая, и как твои дела?
Твой суровый, я не понял, не слинял?
Сколько раз ему в последний раз дала,
Или он тебя на шиксу променял?

Не печаль ты бирюзовые глаза,
Не клади на сердце камень, будто гнёт,
Он захочет, он – такая егоза,
Обязательно заявится, нагнёт…

Ну, не этот, так какой-нибудь другой,
Или третий там, четвёртый… суть в ином,
По любому для тебя я – дорогой,
Скотовод -  не инженер, не агроном…

О себе немножко вставлю я в строку:
Я скучаю, хоть давно уже забыл
Нашу встречу неслучайную, в соку,
И как твой круиз любовь мою добил…

А живу я, как и прежде - как в раю,
И супруга всегда рядом, будто тень,
По утрам благополучие кую,
А к обеду ремонтирую плетень.

Ближе к ночи, как заправский семьянин
Я за стол, накрытый скатертью, сажусь,
После ужина, как всякий гражданин
Спать ложиться я с женою не стыжусь.

Ты не думай, я ни мало не шучу,
Через день я, - всё как медики велят.
И долги свои до срока ворочу,
Лишь продам своих откормленных телят.

Ты напомни мне, за что я задолжал,
И в валюте, предпочтительно, какой.
Я бычару, ну, почти уже дожал,
Когда гнал его к реке на водопой.

Так что, бабки для меня, ну, не вопрос,
Завтра ж скину пару пачек через Свифт
Пусть зануда, барахольщик-малорос
Стринги купит, или может быть, мля, клифт.

На остаток пусть горячий ухажёр
Тебе выберет помаду и духи,
Вспомнит бывший краснопёрый вояжёр,
Как резвятся на закате петухи.

Ну, покедова, по мне ты не скучай,
Сделай вид, что ты - в другого влюблена.
Что ты глушишь валерьянку будто чай,
Гранчаками, блин, какого ты рожна…


Целует руки ненаглядной,
Целует ноги и живот
И убегает безоглядно
Шалун молоденький, но вот:

Идёт к Жене разгоряченной
Властитель дум её – Зевес,
И как невесте нареченной
Ей дарит радости Небес…

А что же прежний посетитель?
Куда девался Купидон?
Ступил он в ветхую обитель
В Кумиры возведён Чалдон.

Хозяйка, дряхлая, избушки
Пред гостем радостно кружит
Хоть ты стреляй в неё из пушки,
Та всё у печки ворожит.

Повесы, други молодые,
Вы не кидайтесь на красу,
Пусть у старух виски седые-
Всегда от голода спасут…


Ах Берендей ты, Берендей,
Ну что ты смотришь в лица?
Не видишь, лица у ледей
Размазала столица.
Кругом, куда не погляди
Одни и те же рожи.
От ягодиц и до груди
На обезьян похожи.
Ты, вон туда, вон, погляди,
Там, под высокой ёлкой,
Рождая слёзные дожди
Рыдает без умолку
Девица, девица–краса
Снегуркою зовётся.
Как серебро её коса,
В обед водой прольётся.
Спеши же, славный Берендей,
И не взирай на холод.
Не отдавай бразды беде,
Дерзай, пока ты молод.
Пока Снегурка вся дрожит,
От холода и страсти,
Она ни в жизнь не убежит,
В твоей, Снегурка, власти.
А леди… Плюнь ты и забудь,
Таких ледей – до неба.
Чай, обойдутся как-нибудь,
В руках растают Феба.
Его смертельные лучи
Сожгут их постепенно.
И ощутят все москвичи,
Как жарко во Вселенной.
А ты, мой дерзкий Берендей
Забудь свою кручину.
Забудь жену, забудь плядей,
И прочую причину,
Чтобы манкировать такой
Прелестницей из леса.
Ты хоть вполне и городской,
Но всё ж таки – повеса…


Невинность я сирени подарила.
Напрасно мне маманя говорила,
За честь девичью и за свадебное платье,
Сама, маманя, поживи, блин на зарплате…
Сама, маманя, заарканила папаню,
Когда он шёл с пол-литрой пива в свою баню.
Тебе годков-то было, мама, восемнадцать,
Папаня мог уж по закону тебя мацать…
И ты как бешенная кошка навалилась
На молодого паренька, потом молилась,
Чтобы засватал он тебя в тринадцать с гаком,
Ему ж до свадьбы далеко, как в Киев раком.
Но ты настойчивой была, ты вспомни мама!
Ты всё скакала на папан не имя срама,
Пока не стало твоё пузо выше носа,
И состоялась твоя свадьба без вопросов.
А мне, маман, мне сколько годиков-то ? Сорок!
Моя девичья красота увянет скоро.
Так что ж ты мама, или в девках куковать мне?
Да провались  оно, то свадебное платье…


Шмели жужжали над тобой, шмели жужжали,
А мы с тобой  во ржи счастливые лежали.
Смотрело небо в молодые наши лица
И не могло оно красою их напиться.

Тела налитые младой, здоровой силой,
Земля питала своим соком и носила
Нас на руках своих так нежно, величаво,
А я всё гладил по головушке курчавой…

А я всё знал, я видел вещий сон намедни:
Твоя рука в руке моей лежит последней.
Отнимет ночь тебя, сегодняшняя, видно
И ей, как прочим, неспокойно и завидно.

Но никогда, ты слышишь, к нам не постучится
Весной зелёною любовь, чтобы проститься.
Запорошила нас зима, внесла простуду,
И я держать в своей руке – твою – не буду.

И никогда, ты слышишь, больше не случится,
Чтобы смотрело чьё-то счастье в наши лица.
Но никогда и ничего я не забуду,
Держать в своей руке ничьей руки не буду.

Шмели жужжали…


Рахиль моя, подарок Бога!
Зари вечерней отсвет…  Блик…
Я от тебя - ни до порога,
Я без тебя – слепой старик…

Ты для меня – Звезды свеченье.
Ты без меня – как без венца.
Ты от меня – как в помраченьи.
Рахель моя...
    Моя Овца…


Не смотрите в Ящик, господа,
В ящике покажут вам такое…
Лучше уж оставьте вы в покое
Кнопки пульта раз и навсегда.

Я вас понимаю, господа,
Крутите вы ручку КаВэЭна,
С тем, чтоб наступила перемена-
На экране, но опять – вода…

Истекает плавно по квартире.
Будь у вас Самсунг иль даже два,
Утопили б вас и там в сатире,
Измотала б вас врага вдова.

Не ходите, судари в Инет,
Там, в Инете, столько чертовщины…
Видел я сегодня – два мужчины
Делали друг дружке «Да» и «Нет».

Старый, бородатый  гомофоб
Рассуждал как вкусно и полезно
Нас враги порочат, так любезно,
Сделать патриотами нас  чтоб…

Пропаганду злобную несут,
Всех клянут налево и направо,
Это, мол, исконное их право.
Вякнешь ты – и сразу же под суд…

Мысль свою глубокую изрёк,
Убеждая нас, что эта пена,
Будет защищаться непременно,
Встанет супостату поперёк…

Всё это конечно же не так,
Не успел Париж принять фашистов,
Набежало множество вишистов,
Републик продали за пятак…

Ну, пока что всякий либермон
Думает: - Свою страну построим,
Хороша коровка, вот и доим,
Пусть блюдёт наш интэрэс Димон…

В студиях такой стоит галдёж,
Нанаятам дружно возражают,
Но в конце под ручку провожают,
А в стране растёт, меж тем, падёж…

Стоит же промолвить за Царя,
За  Главкома или за Матильду,
Тут же поменяют дружно шильду,
Заголосят хором и не зря…

Разные мы с вами, господа.
Тот, вон, в Мерседесе и в Кутюре,
Мы же голым задом на бордюре,
Не поймём друг друга никогда.

Ну, а эти в штатный Протокол
Вписаны подушно и навечно.
Им всегда попутно, нам же встречно,
И веками в силе сей прикол.


Прощайте зубастые пасти,
Прощайте лихие умы.
Из вашей я вырвался власти,
Из нудной ушёл кутерьмы.

Упрёки читать в  назиданье,
Пропала охота давно.
Я выполнил рока заданье,
Сыграл, я, в немое кино.

Уеду в скалистые горы,
С вершины на море взгляну.
Твои  рассекаю укоры,
Как,  мол, рассекает волну.

Оставил пустые напасти,
Изрытым волной берегам.
Рыдают сирены и счастье,
Щекочет меня по ногам.


Заворожила ты меня, заворожила,
Оставила в беспамятстве навеки.
Но ты своей свободой дорожила,
И вновь стыдливо опускала веки.

Заворожила ты меня, заворожила,
Решился я, несмело взял за руку.
Но билась о висок в тревоге жила,
Как пережить сжигающую муку...

Заворожила ты меня, заворожила,
Но выстоять в борьбе со мной не просто.
На плечи свои руки положила,
А я стоял, как Свиря Голохвостов.


Заворожила ты меня, заворожила,
Но как сказать, что в ад ступить боюсь я?
Как попросить, чтоб ты со мной дружила?
Не хочешь? Значит в горе утоплюсь я.


Не хочешь, значит быть нам одиноким,
И значит стану биться головою
О стену. Стану взглядом волооким,
Глядеть в тебя и вторить волка вою.


Заворожила ты меня, заворожила…


ы  мне приснилась в эту ночь,
Мой добрый ангел, верный друг.
Тоска стремглав бежала прочь,
И озарилось небо вдруг.

В полночной звонкой тишине,
Услышал я твои шаги.
Но каблучки стучат  во сне,
Как Командора сапоги.

Я слышу голоса набат –
А ну вставай, а ну иди!
Как будто ротный иль комбат
Прижал приклад к моей груди.

Как  будто строгий командир,
Зубную щётку  мне вручил,
И отведя меня в сортир,
До блеска драить поручил.


Седьмое-ноль-восьмое - Полнолуние.
Полна  Луна и Вечер, мыслей полн.
У Лукоморья   ты стоишь, в глазах безумие,
Глаза  глядят  сквозь жуть лазурных волн.

Там, среди волн один челнок качается,
В нём незнакомый, странный человек.
Бывает ведь, два взгляда повстречаются,
И так замрут, скрещённые навек.

У Лукоморья Время расступается.
Седьмое-ноль-восьмое. Залп! Виват!
Луна под знаком Льва в волнах купается,
Один в челне я, кто же виноват?

Кого интересует гоя мнение?
Или не гой я? Кто тут разберёт…
А в голове полнейшее затмение,
И Даты, Даты… с заду наперёд.


L’amour pour toujours, моя родная.
Любовь навек и брось мне возражать.
На смертный одр слезу свою роняя,
Ты не решишься чувства обнажать.

Законный муж  - он твой, всенепременно.
И незаконный тоже только твой.
Моё ж призвание – взирать на вас смиренно
И биться в исступлении головой.

Сегодня замечательная Дата.
Сегодня светит полная Луна.
Я снова вспоминаю, как когда-то.
Мне улыбалась ласково она.

Так,  значит,  завтра повод есть напиться,
Затмение не просто пережить.
Желаю тебе – петь и веселиться,
На прошлое с прибором положить.


Мне ненавистен день, что без тебя,
Не радуют и ночи  грёз неясных,
Мне не нужны улыбки дев прекрасных,
Которых я ласкаю не любя.

Я проклинаю жизни каждый миг,
Который был заполнен не тобою,
Поруган не тобой я, но судьбою,
Я дна её предательства достиг.

Не бог я, не Тантал, не Прометей.
Хоть муки мои так же бесконечны,
Дней радостных мгновенья скоротечны,
Без удали, без празднеств, без затей.

Одна лишь искра сердце греет мне,
Что в Дату перевёрнутого знака,
Из всех созвездий неба, Зодиака-
Увижу тень я Львицы на стене.


Ушла ты словно в листопад,
В дым сигаретного ментола.
Играл я нервно, невпопад
Ламбаду южного атолла.

С тоскою взглядом провожал,
Мечту напрасную лелеял.
Заноза в сердце, как кинжал,
И трус несмелым овном блеял.

Я бросил в яму свой тромбон,
Сломал ударнику литавры.
Я залпом выпил свой бурбон
Как пили раньше херес мавры.

Я в дым ментоловый шагнул,
Догнал тебя и бросил наземь…
Я здесь немножечко загнул,
В пиитистическом экстазе.

На самом деле я стонал
И возле ног твоих валялся.
Но был безрадостным финал-
Я так "плезир" и не дождался.


Ругай меня, красавица, ругай.
Ругай остервенело и жестоко.
А я, как австралийский попугай,
Заслушаюсь  возвышенно,  глубоко.

Забуду я обидные слова.
Забуду справедливые укоры.
Опять моя кружится голова,
Влекут меня пустые разговоры.

Сыграй же мне, красавица, свои
На нервах перезвоны, переливы.
Умолкнут на берёзе соловьи –
Мелодии божественно красивы.

Так спой же мне, красавица, ну, спой.
Твои романсы душу разрывают.
Я чувствую, сейчас уйду в запой
И пусть твои слова хоть убивают.


Белая кость твоя, кровь – голубая,
Серая кожа, зелёные очи.
Шею лебяжью дугой выгибая,
С дрожью ты ждёшь перламутровой ночи.

Ждёшь ты, когда над твоей головою,
Звёздная россыпь и небо в алмазах
Вспыхнут, прикрытые листьев канвою
Так переменчиво, скрытно для глаза.

Только не звёзды тебя привлекают
Ждёшь ты того, кто самою судьбою,
Мужем назначен, а люди не знают -
Искоса смотрят, идя стороною.

Ты не заметила  – осень уходит -
Плечи остыли, ведь Питер не Сочи.
Чёрные кудри подспудно находит
Снежный покров,  словно белые ночи.


Смеялся шарик ей в лицо, бакланил ветер.
А голубь почерк-письмецо  принёс в конверте.
И пусть в природе на лицо лишь мрак, да пепел,
В конверте рыжее кольцо – знать путь их светел.

И значит,  ждёт её змея, что приканала,
Умчит в далёкие края,  где пеленала,
Её кормилица в ночи и где лепила
Ей сказки плёл, и где грачи – слепая сила.

Орёл степной там оседлал поток воздушный.
Стихии смолкли, лишь скакал к ней конь послушный.
Упал пред ней, готов нести её к палатам,
Всего верней доставит конь к родным Пенатам.

Туда, где ждал ещё вчера царевич милый,
И где лежит он на коврах, обнявши вилы...


Захотелось немного отведать
Запоздалой любви как малины,
Что среди полумёртвой долины,
Превзошла красоту Андромеды.

Захотелось немного откушать,
Лишь чуть-чуть пригубить из бокала,
Из которого Веста лакала,
Не желая Юпитера слушать.

Захотелось твой голос услышать,
Средь шакальего дикого воя.
Но молчит телефон, только Хлоя
Зазывает, да дождь бьёт по крышам.

Захотелось к тебе прикоснуться,
Незаметно, лишь частью ладошки.
Но сверкнули глаза, как у кошки,
Приказали душе ужаснуться.

Захотелось мне в царстве Аида,
Зачерпнуть полной горстью из Леты.
Но услужливо Стикса валеты,
Возвращают мне память Давида.

Захотелось закончить всё разом,
Только как же к Нему мне явиться?
Разве нужно мне было родиться,
Чтоб накрылось всё вновь  медным тазом…


Я скучал
             у вишнёвого сада,
А теперь
           каждый взгляд твой ловлю.
Говорил:
           - Ты мне даром не надо –
А теперь
           больше жизни люблю.

Ты была мне как жизни преграда.
Как помеха была кораблю.
Говорила: - Не надо, не надо… -
А теперь говоришь: - Я люблю… -

Мы сидим у тенистой ограды,
Мы молчим, что тереть ни о чём,
Ты всё ждёшь почему-то награды,
А я жду рандеву с палачом.

Я гляжу в твои карие очи,
В них стоит горьких слёз пелена,
Представляю бессонные ночи,
Когда встанет меж нами стена.

Такова вот жиганская доля,
Я не знаю, чья в этом вина.
Лишь на миг улыбнулась мне воля,
И опять  испарилась она.

Ты не плачь, не тоскуй, дорогая,
Ты налей золотого вина.
Ты пойми, во хмелю и нагая,
Ты другого найдёшь пацана.

За меня вспоминай тёмной ночкой,
Уворуй,  хоть минутку у сна.
На шепчи, как твой муж с моей дочкой,
Ждут когда,  к ним заглянет Луна.

Ты не бойся, я им не помеха,
Схоронюсь  я за краем Луны.
Не услышу счастливого смеха,
Не увижу слёз чьей-то жены…

А пока я сижу под забором,
И не в силах я стан твой обнять.
Мне так жаль, что связалась ты с вором,
Не могу я вас, глупых понять.

Даже если споёте мне хором,
За любовь,
         мне свой смех не унять…


Не играй со мной Марилька, не играй,
Лучше двинем за соседский, за сарай.
Лучше сядем под соседскую скирду,
Я подую в твою новую дуду.

В ту дуду, что пастушок вчера строгал,
Он строгал, а я стоял, бельмом моргал,
Удивлялся я проворности его,
Пялил глаз я, но не видел ничего.

Я не видел, как он быстро так шуршал,
Своим ножичком работу завершал,
На свидание Марильку приглашал,
Приглашал, а я от злости чуть дышал.

Сунул дудочку ей в руки, меж колен.
Пусть отвалится и превратится в тлен
Его наглая, блудливая рука,
Я ж под дудку затанцую гопака!
……………………………………………

Пойдём же милая, пойдём скорей туда,
 Где ночью светится чудесная звезда,
  Туда, куда давно не ходят поезда,
   Там лишь с зарёй умолкнет новая дуда.


Вальс, Вальс, Вальс, Вальс…
Кружит Вас Милая Ольга-Святая Сергевна!
Если бы знали Вы как же я счастлив, что Вас
Вновь навестил Ваш избранник и Вы – Королевна.

Вас, Вас, Вас, Вас…
Свыше услышал и вознаградил наш Спаситель.
Пусть же закружит Вам голову медленный вальс,
Пусть Вам подарит минуты любви искуситель.

Галс, Галс, Галс, Галс…
Выбрали Вы безошибочно и безоглядно.
Пусть же блаженства и счастия искры из глаз
Ваших струятся и губы впиваются жадно.

Час, Час, Час, Час...
Будет над Вами не властен, растает пространство.
Пусть навсегда, пусть навечно укутает Вас,
Ранней Весны и измученной Евы убранство.

Вальс, Вальс, Вальс, Вальс…


Ай-Люлю, ты моя, ай-Люлю,
 Как же нежно тебя я люблю!
И тебя, и подружку-сестру…
И НинУ, и НадЮ, и ШурУ.

Как люблю я, шуруя в печи,
И с утра, и к обеду.
                В ночи
Просыпаясь в поту я соплю,
Надрываясь буржуйку топлю.

Чтобы милые сёстры твои
С виду пёстры, а так – соловьи,
Не продрогли, и прямо с утра,
Пели песни как вещий  ШурА.

Чтобы весело стало бы нам
 Цельный день.
                По утрам, вечерам,
На заре, в знойный полдень, в ночи,
......................................
Не кричи, ай-Люлю, не кричи…


Благодарю тебя, любимая моя.
Ты мне дала опять чувствительный отлуп.
Чем мне лечить Бодун,  теперь не знаю я,
Ты продала на барахолке мой тулуп.

А в том тулупе, где валялся на скуле
Мой шмель,  бабосами набитый до краёв.
Там, за подкладкой, я заныкал крем-брюле,
Тебе, любимая, презент от муравьёв.

А вот теперь  забудь за сладкое, шикса;
Меня ты знаешь, мне капуста ни к чему.
Я лишь просил припомнить серые глаза,
А ты мычала за измену как му-му.

Зелёно-серые, да в крапинку глаза,
Уж не посмотрят ни за что и никогда,
Туда, где вкось висят на стенке образа,
Где вместо Крыма вечно злобный Магадан.


Мне приснилось, как в тоске я умирал,
Сердце билось, так как бьётся генерал.
Так,  как бьётся его армия с врагом,
Как смеётся мокасин над сапогом.

Заскучало сердце, замерло в груди,
Я начало вижу смерти впереди.
Продолженье вижу смерти,  пустоту,
Приближенье похорон и темноту.

На закате  умирающего дня,
В новом платье, -  вижу  вся моя родня.
Поглядела  скучным взглядом на меня,
Поредела, удалилась, семеня.

Разве звал я вас на это торжество?
Разве знал я, что не стоит в Рождество,
Не достойно, в светлый праздник умирать,
Не пристойно, всех знакомых собирать.

В светлый праздник  всех от дела отрывать,
Но проказник оккупировал кровать.
Спит,  не дышит, зрит на всех из под тишка,
Видит, слышит, у кого тонка кишка.

Кто не может ни всплакнуть, ни зареветь.
Совесть гложет, сам готов, как тот медведь,
Зареветь ли, зарычать ли с бодуна,
Но на петли рот зашила мне жена.

Чтоб не мог я на том свете рассказать,
Чтоб не мог я словом  правду показать.
Как лупила она скалкой по спине,
Как купила где-то гроб на стороне.

Уложила,  в гроб тихонько умирать,
Сторожила, чтоб не вздумал удирать.
Утопила вдовье горе не в вине,
Растопила лёд сердечный  на огне.

Расплескала, что осталось не слезой,
Всё искала, где мой перстень с бирюзой.
За щекой моей колечко то нашла,
За покой мой стопку выпила, ушла…

Я теперь лежу не нужный никому,
Вспоминаю про Ерёму и Фому.
Я от скуки слово к слову подгоню,
Мои руки снова тянутся к огню.

Мои руки снова тянутся к перу,
Снова звуки на бумаге наберу.
Расскажу вам, как мне снился дивный сон.
Ворожу, вон, как попасть к вам в унисон.

Как попасть мне на душевный ваш настрой,
Не пропасть мне, не пройти бездарный строй,
Графоманов, и никчемных тех писак,
Что обманом  притупили свой тесак.

Тот тесак, что должен правду лишь рубить.
Но впросак попал писака, чтоб убить,
И призванье  людям зеркалом служить,
И то званье, коим нужно дорожить.

----------------------------------------------------------

Встал стеная, как Этьен де Кондильяк
На хрена я вновь на пиво пил коньяк…
Это ж нужно быть последним дураком,
Чтобы дружно налакаться коньяком.

Чтобы вместе бочку пива прикупить,
Мы же в тресте зарекались пиво пить.
Зарекались, Божьей матерью клялись,
Как проспались, вновь за старое взялись.

И теперь вот, я лежу и ни гу-гу,
Я не первый образ милой берегу,
Образ милой, пол-литрушки  коньяку,
Мне б хоть силой разогнать печаль-тоску.

Не пугает меня вражеская рать –
Предлагает мне сухому умирать.
Я той рати дам, конечно, по зубам,
На полати, прислонив бокал к губам,

Завершу  я свой земной нескучный путь,
Попрошу я поднести мне жизни суть -
На тарелке - малосольный огурец,
Как на грелке, на столе лежит мертвец…


С тобою не сравнится Тадж-Махал.
Как  ятаганы – брови накрест сложены.
Твои уста – пленительный коралл,
Во лбу - тропинки мыслями исхожены.

А шея – лебединая дуга.
А плечи - будто склоны гор Альпийские.
А сквозь перила – дивная нога…
В смятеньи даже боги Олимпийские.

Твой голос – как Белладжио Фонтан.
Суждения – Дельфийского оракула.
Из-за  плеча, как и у всех путан,
Выглядывает саблезубый Дракула.


Как расчёской, старым частоколом
Плющ распорядился по весне.
Подобрался к вишне и уколом
Впрыснул дофамин и  как во сне,
Вишня вожделенно задрожала,
Крону опустила на траву.
По стволу предательски  бежала
Жидкость, отравляя ей листву.

Покорив податливое тело,
Плющ послал гормон серотонин.
И страдало тело, и потело,
Как разбитый хворью гражданин.
Но томилась трепетно в объятьях
Вишня, не предчувствуя беды.
Утонув в подаренных ей платьях,
Радовалась радостью звезды.

Плющ всё пил и пил из Вишни соки,
Повышая свой адреналин.
Чувства его лживы и жестоки,
Расцветал на вишне как павлин.
Поднимался скоро он к вершине,
Крону всю накрыл своим листом.
Свет померк для вишни и в лощине
Словно ночь,  стал день, ну а потом:

Эндофины потекли по венам,
Принеся надёжность и покой.
Но таилась в темноте измена,
До развязки уж подать рукой.
Иссушает плющ подругу вишню,
Заслоняет солнца ей лучи.
Бьётся сердце бедное чуть слышно,
Вот  - совсем затихло, не стучит.

Прежде, чем засохнуть услыхала,
Как пьянит её окситоцин.
Обняла губителя-нахала,
Замерла и отдала концы.
Друг её недолго убивался,
Чем-то возмутился, а затем,
На соседку грушу перебрался,
Новый обживал себе Эдем.

Вишня, вишня, глупая вишня…


Амур, и он же - Купидон,
Был тот ещё пирамидон.
Однажды спящую Психею
Взял дланью жёсткой за трахею,
До полусмерти придушил
И акт насилья совершил.

Психея, будучи невинной,
По жизни шла дорогой длинной,
Себя в чести блюла, блюла…
А тут, по правде – отдала
Себя Амуру в полу пьяне,
На раскладном чужом диване.

Её достойные сестрицы,
Две полнотелые девицы
Психе учили и у-шу,
И крикам: « Падла, укушу!»
И промеж ног коленом дать-
Переборола благодать.

Пришла Психе к себе до дому,
Легла на свежую солому,
И от блаженства расплылась
В улыбке странной, - как карась.
Сестрицы сразу просекли
И долго розгами секли.

С тех пор Психе как заводная
С утра бежит – куда не зная,
Амура в роще сторожит
Амур идёт – она лежит.
В любви с утра и до обеда
Их продолжается беседа.

После обеда, бес рогатый
Весь в волосах, всегда поддатый,
В Психею хитро проникал
За кудри чёрные таскал.
До самодурства доводил
И в лес на цыпках уходил.

А озверевшая Психея,
Ни сил, ни злости не жалея
Амура била по щекам,
И по ногам и по рукам,
И промеж рук и промеж ног,
Пока Амур не занемог.

Избитый до увечья бог
Приполз к Венере на порог
И стал Венеру он просить
Рыдать, стенать и голосить.
Молил назад его принять,
Забыв от боли – это ж мать!

Но Купидон есть Купидон.
Известный всем пирамидон
Готов он матери служить,
И как с вакханкою дружить
Лишь только б боли уняла.
Венера сына обняла…

Лечила ядом и золою,
Лечила кровью и смолою.
Слюной лечила и дерьмом,
Соседка, ведьма с помелом.
И к полнолунию как раз
Амур подал свой скорбный глас.

С тех пор у них и повелось:
То как струна, то вкривь да вкось.
То вдруг целуются всю ночь,
То вдруг Психея гонит прочь.
И всю дорогу избивает,
Скулит, хохочет, и стенает.

Диагноз мой предельно прост:
Пора рубить Психее хвост.


Орфей, гуляя рощей дикой,
Столкнулся с юной Эвридикой.
Эрот их взгляд перекрестил
И свадьбу громко возвестил.

Запел  Орфей, но Гименей
Попридержал любви коней.
Мол, как друзья вы не моститесь,
Но стать вы парой не годитесь.

Священны ваших браков узы
Забыли вы свои обузы.
Спеши, Орфей к своей супруге,
Вечор слегла она в недуге.

Рыдал Эрот, рыдали нимфы,
Ревело море, и на рифы
Ладьи в безумстве понеслись,
На дно морское улеглись.

Собой от злости не владея
Проклятьем, девица, Орфея
Многоэтажным прокляла
И ногу в воздух вознесла.

Со всей присущей деве силой
В гнездо змеиное вдавила,
Змее увечье нанесла
И яд змеиный понесла -

В своих младых, девичьих жилах.
И хоть ворожка ворожила,
А всё девица померла,
Как тень в Аид она сошла.

Орфей, о том ни сном, ни духом,
Припал к груди супруги ухом;
В груди её Гипнос сопел-
Орфей от радости запел.

Он пел о здравии супруги,
Благословлял её досуги,
Друзей своих благодарил,
За помощь песней одарил.

Всех песней звонкой убаюкал
И постепенно силу звука
Орфей до минимума свёл,
Гнедого со двора увёл.

Стремглав летел он к чаще дикой,
Туда, где с юной Эвридикой-
Венчать их боги собрались
И где в любви они клялись.

Вот эта роща, где под  дубом
Их Гименей прервал так грубо,
Вот их венчальные чертоги,
Куда же подевались боги?

Лишь только  старая весталка,
Да кособокая гадалка
Сидели, грелись у огня,
Былое в памяти храня.

Откинув Зевса дар - порфиру
Орфей поднял как знамя Лиру.
Старухи, в ужасе вскочив,
Забыв свои параличи-

Наперебой пересказали
Всё то, что сами увидали
И то, что слыша от других
Успели записать, как стих.

Померкло солнце для Орфея,
Позвал он знаний корифея
И тот ему поведал, как -
Спуститься можно в Вечный Мрак.

На вход широкий указал
И обещанием связал:
Что принесёт Орфей ему
Камней сапфировых суму.

Напомнить обещал взамен,
Когда оставив мрачный плен
Орфей поднимется на свет
Аида позабыв - Завет.

Орфей не слушал, он спешил.
Его любовный пыл душил.
В широкий вход Орфей вошёл
И по ступенькам снизошёл.

Внизу его уж поджидали -
На всех пришельцев нападали –
Огромный Цербер, верный пёс
И трёхголовый утконос.

Вокруг гора костей и трупов.
Орфей несчастный, впавши в ступор,
Забился в угол, задрожал,
Закрыв глаза, как труп лежал.

Но нет такого в свете дива,
Чтоб,  как бы ни была пуглива,
Природа наша, наконец
Не пообвыклась. И певец –

Открыв глаза увидел враз –
Что дух страшил давно погас.
Что зря он Лиру навострил
Давно уж Кронос всё решил.

Шагнул Орфей в Аида дом,
Хоть ноги двигались с трудом.
Везде висел жутчайший смрад
Каким ещё быть должен Ад?

Орфей шагал, шагал, шагал,
Ногам руками помогал,
И вот уже видать дворец,
Его стараниям венец.

Орфею не было печали,
В Аду его уже встречали:
Три злобных Гарпии-сестры
На удивление - добры.

Орфей не слыл лихим скупцом,
Или завистливым льстецом,
И потому все три подруги
Наперебой себя в супруги

С покорной кротостью несли,
Мошной украденной трясли.
Келено – дочь самой Электры
Несла в себе Подарги спектры.

Её сестрица – Окипета
Фавманта дочь, что ветром спета.
И третья Гарпия – Элло,
С глазами точно как стекло.

Меж ними Фурии резвились,
Орфея мужеством дивились,
Им всё не верилось никак,
Что всё ж пришёл он в Вечный Мрак.

Они, вчера покинув Крит,
Несут посланье Гесперид
Аиду, богу своему,
И пару яблок, да  Муму.

Всей этой дружною толпою,
Земли не чуя пред собою
Ввалившись скопом во дворец
Обсели с золотом ларец.

Орфей, прибегнув к рокировке,
Скользнул в Зигзаг по самой бровке,
Сквозь Лабиринт – и был таков,
Не тратя даром лишних слов.

Влетел он в Зал с высоким сводом,
С разнообразнейшим народом,
Увидел грозного Царя -
Подземных Недр богатыря.

Прогнулись ноги у Орфея,
Но тут прекраснейшая фея –
Жена Аида, Персефона,
Привстала с золотого трона –

Перстом на Лиру указав,
Играть велела, всех прогнав.
Она желала лишь одна
Внимать, как милая Весна

Идёт по лесу и чарует,
Любовью всех подряд дарует.
Давно жену из под Эгиды
По наущению Эриды -

Похитил девушкой Аид
Прельщённый формами Киприд.

Орфей играл для Персефоны
Так, что соседние балконы
Под весом женщин напряглись
Грозя отнять богини жизнь.

Богиня, слёзы утирая,
И одарить певца желая,
Спросила: - Что бы ты хотел? –
Орфей от радости вспотел: -

О, ты, владычица Аида,
Зевеса  дочь, Любви Планида,
Отдай мне в жёны Эвридику,
Коли достоин был мой выкуп.

Богиня выкуп приняла,
К Аиду парня подвела,
Благословила и тотчас
Провозгласил Аид Указ.

Указ всё царство извещал
О том, что Царь Аид отдал
Орфею юную жену,
Задачу выдвинув одну.

Чтобы Орфею всю дорогу
Вперёд смотреть и понемногу
К дыханью милой привыкать,
Но оглянувшись – не искать.

Тропою трудной и убогой
Шагал Орфей и всю дорогу
Он помнил заповедь в пути:
Смотреть вперёд, вперёд идти.

И вот он – выход  долгожданный.
Забыл Орфей Завет желанный,
На Эвридику посмотрел -
Рой Гарпий тут же прилетел.

Схватили деву, закружили,
На свои крылья положили,
Перед Орфеем потрясли,
Куда-то в темень унесли.

Завыл Орфей шакальим воем.
Увидел он перед собою
Пустую ветхую суму
И просьбу данную ему.

Не вспомнил в радости Орфей
То, что промолвил Корифей.
Забыл набрать в суму сапфира.
Сник голос и увяла Лира.

Идёт, не нужный никому,
Влачит дырявую суму.
А Эвридика проклинает,
Стихом озлобленным шпыняет.

Устало ноги в дом несут
На Гименея страстный суд.


Мы с тобой, подруга,  не знакомы,
Просто заглянувши на фуршет,
Покружили,  запахом  влекомы
Заграничных, в корочке конфет.

Рассовав конфеты по карманам,
Не спеша покинули банкет,
Заглянувши  в гости к Губерманам,
Ночью оказались тет-а-тет.

Речь моя тихонечко журчала,
Отзывалась в раненой душе.
Отбивались кулачки сначала,
Губки прошептали мне – «туше».

Так мы с той поры и хороводим,
Ищем на приёмах  шведский стол.
И,  в конце концов, опять находим
Для ночлега сказочный престол.

Ты с утра ругаешь и порочишь,
Будто бы я твой законный муж.
Проклиная,  эсэмэски строчишь,
Пишешь беспардонно злую чушь.

К вечеру вся злость твоя проходит,
Ищешь  у хозяев тёплый душ.
Кончен бал, твой милый не приходит,
Вот уже с ресниц стекает тушь.

Девушки, любимых не ругайте,
Не просите их,  вас отпустить.
Глупостей таких вы избегайте,
Постарайтесь шалости простить.

Шалость мужику необходима,
Без неё он чахнет,  как Кащей.
Ваша красота непобедима,
Вы в числе любимейших вещей.


Пронеслось густым набатом
Над Кубанью в злую рань,
Блудным сыном, бедным братом,
Я вернулся на Кубань.

Обогрели, накормили
Возвращенца-казака,
Как родного пригласили
В дом сестры пожить пока...

Не успел родного Края
Надышаться ветерком,
Уж сестра моя вторая
На погост ушла тайком.

Вот же чудо, вот же диво,
Столько крыш над головой!
Неприлично, некрасиво,
Из груди раздался вой.

Раскатился и сорвался
Волчьей стае донося,
Что подранок отозвался,
Что побег не удался.

Злая мачеха-чужбина
Десять долгих, мрачных лет,
В ненавистного ей сына
Глад вгоняла, как стилет.

Измочалила, согнула,
Знай - чужая, не своя
Скорлупою изрыгнула
Птицеедная змея.

Но квартиры, вещи, дачи,
Не положены в извоз;
Что возмёшь со старой клячи?
Два узла, да кучмовоз.

Вновь цыганской плясовою
Закружился жизни ряд,
Целый год я головою
Пробивал чиновный взгляд.

Не пронять курчавых бестий,
Не достать до их сердец.
Черви, буби, пики, крести,
Джокер выпал, наконец.

Бросил взгляд как на бродягу,
Как на глупого юнца.
Как на шавку, доходягу
На казака-беглеца.

И промолвил: - Украина?
Нет закона, чтоб помочь.
Позабыла мама сына,
Потеряла где-то дочь...

Вот, спустился б ты с Кавказа,
Или беглым курдом был... -
Вислоносая зараза,
Он наверное забыл:

Здесь родился я, крестился
Здесь женился в зное дня,
Нарожал детей и смылся
Как и вся моя родня.

От колхозной лютой доли
Подался я в вольный край.
Там копают угли, соли,
Чего хочешь - выбирай.

Десять лет кирка, лопата,
Отмотал казённый срок.
За квартиру, не за злато
Отрабатывал урок.

Что теперь мне их квартира?
Двести баксов на пропой...
Не купить за них сортира,
Не отправить на покой...
........................

Вспомнил детские метанья,
Когда Мама померла...
Подзаборные скитанья
И подсудные дела.

Утром школа, а к обеду,
Бросив книжки - за порог,
Где в субботу, вторник, среду,
Ждал шлагбаум-носорог.

Закрывал больным дорогу
Круторогий вертухай,
Старый урка одноногий
Отмерял щепоткой чай.

Самогон, хмельная чача,
Пир горой, рекой бура...
Здесь, от счастья чуть не плача,
Мы встречали вечера.

А потом, в хмельном угаре,
Шли на тёмные дела.
Не  мешок, так  горсть в амбаре
Словно крошки со стола.

Извела тоска по дому.
Дома - хуже чем в аду.
Лучше - головою в омут,
Лучше - воровать пойду.

.....................

Колесил я по Кубани,
Как по Риму древний Красс.
Не страшась кровавой бани,
Вновь поплёлся на Донбасс.


Россия, Родина моя
Наворотила до …
                И больше.
Закон здесь в точности, как в  Польше
И потому дал маху я.

Жена и двое сыновей
Не получили ни…
                Копейки.
Как говорят нам евро-пейки,
- Таки дила, о зохен вей.
Стараньем весь ты в муравья,
 И по правам – как муравей. -

В колхозе все мы родились,
 Не получив земли ни пяди.
Видать забыли за нас …
                Власти.
И вечно алчущие пасти,
Нам демонстрировали дяди,
Что громко Родиной звались.

Десяток лет ломал хребет,
Вскрывая шахты горизонты.
Кусочка угля, мастодонты,
Мне не отдали на обед.
Лечить мои болезни чтобы…
Не догадались, долбо…
                Птички,
И легкокрылые синички,
Предохранить углём от бед.

ВаучерЫ все получали,
Когда уродины сыны,
Её последние штаны
На свою попу надевали,
Делились недрами страны.
ВаучерАми, пи…
                Ллигримы,
Народной завистью палимы,
Менялись в звоне тишины,

И тут  мы дружно пролетели
Опять на самом на краю
Мы оказались. На …
                Фига,
Так дружно в очередь потели
Так приподняться все хотели,
Вкусить на шару пирога.

И ни земли и ни заводов,
И ни бесплатного жилья
Не получил я ни…
                На йоту,
Была бы шоркаться охота
В очередях среди уродов
Тоскливо  ждущих воробья,
Заместо жирных журавлей
И получая п…
                Просто квоту
на гроб, в нём точно веселей.

Скажи Родная, задолжал
Тебе я много ли по жизни?
Я от рождения до тризны
Когда-то, что-то получал?

А всё ж любую я козу
За твоё счастье загрызу.

Идиёт, потому что…