Сборник N2

Ну, зачем ты мне весточки шлёшь,
Всякий раз, как раба унижая?
Ты чего после этого ждёшь,
Чужая?

Ведь была, в самом деле, любовь,
Словно летом дары урожая.
Отчего же насуплена бровь,
Чужая?

Перестань! Нестерпимо смотреть,
Как ты пишешь, другим подражая.
Всё пытаешься память стереть,
Чужая…


Там, где криво висят образа,
Не стесняются русского слова.
Ну, а тот, кто отводит глаза,
Тот не русский, ботва и полова.

Убегает, забросивши кнут,
Ненавидит из олова крестик.
Добрым словом его помянут,
Люди русские, склонные к лести.

Он стихи сочиняет на раз,
Он прославился твёрдостью слога.
Почему же косит его глаз?
Я б таких не пускал до порога.

Он всё пел нам про копоть и смрад,
Ненавидя Христа из под тишка.
Русский Ваня, что идишу рад,
К изваянью, с цветами, братишка…


Я не змей, не безногий удав,
Только всё же укус мой не плоше.
Я крещёный в бою волкодав,
Чую лапами серую пошесть.

Я душу эту погань и грязь,
Мне завещано это природой.
Превратились из волков вы в мразь,
Стали волчьей вы не до породой.

Позабыт звон железных оков,
Заржавев, стали розовой масти.
Белизна пожелтела клыков,
В христианской крови ваши пасти.

Водит за нос нас баснями кент,
Мол, характер у них не собачий.
Только снова им в тёплый Ташкент,
Ну, а нам вновь на остров Рыбачий.


Он рождён в предвоенной Москве,
Там, где жили когда-то бояре.
Если верить кудрявой молве,
Хулиганил всё, в пьяном угаре.

Он катался в далёкий Париж
Не забавы, не похоти ради.
Там, в Париже доступней гашиш
И такая красивая Влади.

Он штудировал древний санскрит,
Знал, зачем ему римская тога.
Понимал он и ветхий иврит,
И порядки не нашего бога.

Он всё пел про судьбу алкаша,
Под влияньем горячего грога,
Слышишь, нарик, завязывай, ша…
Я б тебя не пустил до порога…


Королева трущоб, что ты гонишь неистово?
Ты зачем на меня наезжаешь опять?
Ну, подумаешь, спел я за деву Пречистую,
Ты готова уже на Голгофе распять…

Королева дворцов, ты за толику малую
Заходила туда, где убогих не ждут.
Чёрным ходом несла свою душу усталую,
Не на волю, но в плен,  на неправедный суд.

Королева игры, что со мной ты играешься?
Полагаешь, что я, как и раньше влюблён?
Не поверишь, но ты понапрасну стараешься,
Поcедела ольха, и осыпался клён…


Королева воров, с  тайной взгляда лучистого,
Королева воров, как Фемида строга.
Королева воров, ты влюбилась неистово,
Твой мужчина к весне примеряет рога.

Королева воров, ты была так доверчива,
Ты готова была всё на свете отдать
Лишь за то, чтоб с приходом безлунного вечера,
Не пришлось одиноко в постели страдать.

Королева воров, как всегда переменчива,
То грустна, то смешна, как Баубо сама.
Как Диана смела, как Юнона застенчива,
То тепла, то опять холодна, как зима.

Королева воров, что ж ты так изменилась вдруг?
Потемнели глаза, и насуплена бровь.
Обижает, скажи, небом посланный новый друг,
Или просто в глазах алым бархатом - кровь?

Ты постой, не трави свою душу отчаяньем,
Не спеши примерять на себя кандалы.
Ни к чему тяготить запоздалым раскаяньем
И себя и того, чьи года так малы.

Королева воров, с тайной взгляда лучистого,
Королева воров, как и прежде строга.
То, как милость богов, то, как подать нечистого,
Только память о ней всем ворам дорога…


Мне твоей красоты – по кадык
И другой красоты мне не надо.
Я б тебя бы б преследовал,  дык
Моему ль ты, присутствию рада?

Мне твои словеса как вода,
Что струится в пустыне безлюдной.
Я бы б пил бы б и пил бы б, ну да…
Я алкал бы  любви безрассудной.

Только где ты и как мне найти
След твоей изумительной ножки?
На твоём оказаться пути,
Не набрав номера неотложки…


Я был не стар, ну что ты, сорок лет!
Умел стоять на корабельном лаге.
Играл с ножом, имел свой пистолет,
И посетил не пионерский лагерь.

Я был так глуп, готовым был на всё,
В моих руках божественная Птица!
Она меня к венчанию несёт
И я иду – жениться, так жениться.

Но тут меня по делу пригласил
Один старик (я имени не помню),
И рассказал, как на излёте сил
Влюбился он, но не в свою,  неровню.

Отличие всего на десять лет,
Но что сказать, назвать жену блудницей?
Или вложить ей в руку свой стилет
И наблюдать за всем пустой глазницей?

Я потрясён, и что же тогда я?
Мне суждено с такой судьбой смириться?
И ожидать, как стаи воронья
Её сомнут, так лучше застрелиться!

-Ты молодой, ты пылок и горяч,
Ты отойди и посиди в сторонке.
Понаблюдай, ведь ты же, парень, зряч,
Моя беда закрутится в воронке.

И он был прав, полгода лишь прошло,
Как всё решилось приступами рака.
А юное создание цвело,
Не чувствуя сгустившегося мрака.

А мы стоим у гроба старика,
И я смотрю в лицо своей любимой.
И думаю: - А старость-то близка;
Да, мне сейчас уйти необходимо…


Нож у груди – вжик!
Ясно, я не мужик.
Ясно, - лихой казак,
Не Оноре Бальзак…

Что мне твоя злость?
Не угодил гость?
Заперли дверь, ну…
Мне объявить войну?

Биться им западло,
Им подавай бабло.
Или сиди, молчи,
Или скачи, рычи…

Звон прозвенел, звон…
Снова орут мне: - Вон!
Я-то уйду,  поди-
Ты лишь не уходи…

Ты лишь не уходи…
Там, на дворе – дожди.
Ляг, окунись в сон,
Я ухожу вон…


Ты кто, созданье Вельзевула?
Зачем идёшь за мною вслед,
С упорством вскормленного мула?
И без тебя так много бед…

Бреду пустынною дорогой,
Ищу упавшую звезду.
А ты мечту мою не трогай,
Не распинай её на льду.

Тебе, зачем мои потуги
И переходы во сто миль,
Да постоянные недуги?
Изыди, ведьма-Изергиль.


Слышу голос задумчивой боли.
Как могла ты? Откуда взялась?
Голос мягкий послушницы <<Долли>>,
-Ты не знаешь, ведь я развелась!

Эка радость, но где же <<Алина>>?
Расскажу ей, как есть расскажу.-
Ты летела, как будто с трамплина,
Я поймал и за руки держу.

Я целую забытые губы,
Обнимаю. Почти неглиже
Мы лежим на постели из шубы,
Утомлённые лаской уже.

Ты твердишь: - Получила я орден!-
Как ребёнок от счастья пьяна.
За окном, по изломанной хорде
Дефилирует молча луна.


А  зелёные, страстные  очи
В поволоке, как после вина.
Ой, вы долгие, летние ночи
И картины забытые сна.


Я, что ль,  пьян? Восемь промиле?
Прочь жена, убирай посуду.
Прокачусь я на Шевроле,
Зуб даю, больше пить не буду.

Я что ль пьян? Я сухой как лист!
Льзя ли пить за рулём машины?
Тут жена мне сплясала твист,
Нож взяла, проколола шины…


Пгхостите Лёля, нет, но Ви мине пгхостите,
Так я ж совсем уже не полный идиёт,
Мне чьто читать уже всё то, чьто Ви постите?
Таки миня зовут не Сеня Панаёт.

Моя сестгха таки тгхиюгходная Гхая,
Миня толковым звала с детства пагхеньком.
И почитала, как святого Николая,
А ти миня тупым назначила пеньком.

Чьтоб да, так нет, тебя читать  мне не кошегхно,
Ти что-то гонишь на негхусском языке.
Я ить люблю дгхугую девочку безмегхно,
А от тибя я в бесконечном далеке…


Я закажу тебе кордебалет,
И денег дам, чтоб станцевали танго,
Куплю я Спортлото тебе билет
И нарисую фрукт полезный – манго.
Ты будешь мне за это неверна,
Ты не оценишь дар мой простодушный.
Душа твоя коварна и черна,
Вон, шлёт кому-то поцелуй воздушный…
И я скажу насмешнице: - Прощай!
Тебя забуду сразу после смерти.
Ты мне любовь таки не обещай,
Твою любовь давно сожрали черти…


Ты с чего, шикса, решила, что прощения я жду?
Мне статью каталы шила и пророчила беду.
Ты мозги мои сушила у народа на виду,
Отношения крушила в летаргическом бреду.
Что за дрянь тебе внушила, что к ногам я упаду?
Ум её острее шила, пусть же шьёт свою звезду.
Ты  меня всего лишила в восемнадцатом году,
И теперь ты как шиншилла в ботаническом саду…


Шоколадка, я в трепетном раже,
Мне приятен черешневый вкус,
Цвет неброский слежавшейся сажи,
Чуть заметный букета искус.

Ощущенье близко к вожделенью,
Пусть завидуют Шпанки вокруг!
Под твоей прохладительной сенью
Я лежу, деревянный мой друг…


Я  любил так, как любят  принцессу,
На тебя я молился всяк час.
Каждый день я б заказывал мессу,
Только я не католик сейчас.

И когда в день тяжёлый,  кручинный,
Я приду на могилу твою,
Мне цветы приносить нет причины-
Без креста у могилы стою.

Я бы вслед за тобой… и не охнул!
Только знаешь, бессмертен Кащей.
Поскорей бы уж кто-нибудь грохнул
Мою Жизнь, что в порядке вещей.

Я ведь хрупкий такой, беззащитный,
Стоит только сломать мне Иглу,
Превращусь я в туман первобытный,
Уплыву в предрассветную мглу.

Так убейте ж пушистого Зайку,
Так зажарьте же Утку скорей.
Принесите Иглу на лужайку
Зря, что ль, мучили стольких зверей?

Подойдите к заветному Дубу
И воткните под кору Иглу.
Поцелуйте в ушко, будто в губы,
Закопайте под печкой, в углу.

Улечу я туда, где Колдунья
Ждёт меня, опершись на Луну.
Повенчает Ворона-Вещунья
Нас с Колдуньей, и сбросит в волну

Незаметно подкравшейся Леты;
Упадём мы, свернувшись в клубок.
И предложат нам  Стикса Валеты,
Со Счастливой Звездой коробок!


Коль я и впрямь тебе - никто,
Так отойди сама в сторонку,
Сниму с себя твою иконку,
Что ж я такой... я конь в пальто...

Коль пишешь ты совсем не мне,
Что ж реагируешь так страстно?
Уходишь ты? Ну и прекрасно,
Отыщем истину в вине...

Коль я так злобен и брюзглив,
Прости меня, моя старушка,
Шепну я ласково на ушко,
Как я люблю (Я так игрив)...


Коль я и впрямь тебе - никто,
За что так люто ненавидишь?
То промурлычишь, то обидишь,
Прощай, Зубное Долото…


Желаю счастья полное лукошко.
Без желчи, без иронии, без грусти.
Пусть светит солнце круглый год в окошко,
На этот раз мы счастье не упустим.

Желаю. Раньше просто не умел я,
Какое счастье? Ты меня прогнала…
Сказала: - До свидания, Емеля,
Я поняла, что толку с тебя мало.

Устала на спине тащить я ношу,
Запуталась, ты отпусти на волю.
Забуду, словно старую калошу,
Пойду искать себе попроще долю.

А тот, второй, он всё грозил бедою,
Он обещал не жизнь устроить – муку,
Убить себя, тебя забрать с собою,
Ты помнишь его каменную руку.

За четверть века видел только дважды,
Ты уходила, не сказав ни слова.
Меня трясло, я умирал от жажды
И возвращался в будничное снова.

Однажды, на просторах интернета,
Я увидал знакомую фигуру,
И повлекла могучая Планета
Дробя и превращая в синекуру.

Со всех сторон летели злые стрелы,
И обзывали разными словами,
Все так чисты и так нещадно смелы,
Рукой разили, били головами.

Да только это всё не так уж страшно,
Противно сознавать, что и не знаешь,
Ты говоришь со мною так вальяжно,
Или с другим разборки начинаешь.

И я опять лечу со всех катушек,
Забыв, что тебе счастья я желаю,
Довольно мне безжалостных игрушек,
Не айсберг, чай, смотри – огнём пылаю…


Перестань, не шали, Эвелина,
Не играй ты на чувствах моих.
У Михайловского равелина
Ждёт нас номер ночной на двоих.
Подставляй же пунцовые губы,
Ни к чему нам в обиды играть.
Я привёз тебя с солнечной Кубы
И занёс твоё имя в тетрадь.
И тебе теперь некуда деться,
Взял цветной тебя на карандаш.
Не могу на тебя наглядеться,
Жду, когда ты мне сердце отдашь.
Перестань, не шали, Эвелина,
Не рисуй на манжете редут.
Отцветает в России калина
И к утру за тобою придут.
Прислони же к груди свои перси,
Я поправлю в конторе дела.
Я подкину спасительных версий,
Не кусай, отпусти удила.


Я уходил, как будто поезда
Уходят от вечернего перрона.
Прощай моя Сверхновая Звезда,
Шедевр работы дядюшки Арона.

Совсем одно – в июле вечера,
Серебряные струны у гитары.
Совсем другое – печка, детвора,
Ворчание усталой тёти Сары.

Теперь ты не подруга, не жена,
Но за одно немножечко мне стыдно,
Что кубок Кахетинского вина
Допьёте вы с другим, а мне обидно…

Я удалил и Свифт и Инстаграмм,
К чему мне прошлой жизни серенада?
Будь счастлива, Принцесса, по утрам,
А большего мне от судьбы не надо.


Я тебя украду, унесу в поднебесье,
Осторожно, как ртуть,  опущу на скалу.
Отдадим мы сердца неожиданной песне,
Станем снова ловить Купидона стрелу.

Украду, украду, ты сама захотела,
Развяжу на плече из батиста бретель.
И улыбка цвела, и слезинка блестела,
Как удачно зашла ты в знакомый отель…

Ты как птица над миром свободно летела,
И как гнёт, вожделение давило на грудь,
В голове аромат возбуждённого тела,
Создавал образа и развеивал грусть…


Ох, я ответил бы. О, как бы я ответил(!)
На всех известных и знакомых языках.
О том, что путь мой столько лет, как солнце светел,
И как хочу тебя носить я на руках!

Ох, я открылся бы. О, как бы я открылся(!)
Твоим подругам и моим крутым врагам.
О том, как целый год не стригся я, не брился,
Как к образам, я припадал к твоим ногам!

Ох, я примчался бы. О, как я быстро мчался(!)
В своих коротких, таких чутких, летних снах.
Как над манежем я, над пропастью качался,
И на лету писал твой образ на стенах.

Вот только знать бы мне – со мною говорили,
Вот только видеть бы, что мы – лицо в лицо.
Но,  вы с другим, давно, друг друга полюбили,
И ни к чему тебе венчальное кольцо…


Здесь самый лучший на Арбате Бек-вокал,
Здесь подают вам чуть разбавленный бокал.
Традиционные японские суши,
Ну, а девчонки так чертовски хороши!

Вот шубка беличья, характер – креп-жоржет,
Румынки ветхие, потёртые уже,
И ридикюль из крокодилихи в руке,
И ноги стройные, омытые в реке…

Там занавеска на курчавой голове,
И мини-юбочка, известная в Москве.
Мелькают талии и спинки здесь и там,
Все предаются эротическим мечтам…


Нет сил. Устал. Душа распята.
Кто скажет мне - ну как же так…
За прямоту мою расплата-
Тяжка. Как ломаный пятак-
И не нужны и бесполезны-
Мои признанья, что уж там…
Аргументацией железной–
Твои года к моим летам.
Что улетело – не вернётся,
Любви не свойствен задний ход,
С восходом  песня не поётся,
Да и не радует восход.
Но ты живи, моя принцесса,
В твои ли годы унывать!
И пусть волнительная пьеса-
Твою окутает кровать.


Обидное друг другу говорим.
Других же слов давно с тобой не знаем.
Как в Хануку свершилось, как в Пурим,
А мы с тобой опять не понимаем…
А мы с тобой опять готовы мстить,
И прятать друг от друга свои лица.
Да будет так… и мать его итить…
Пора мне с водевиля удалиться.


На Маршалловых островах
Не солдаты, а  генералы.
На Маршалловых островах
Как экзотика – федералы.
На Маршалловых островах,
Где Восход и Закат – едины,
На Маршалловых островах
Разделяют их волн седины.
На Маршалловых островах,
Где грядою торчат атоллы,
На Маршалловых островах
Лишь лагуны, пески и молы.
На Маршалловых островах
Население, как в местечке.
На Маршалловых островах
Стало жарко, как в русской печке.
На Маршалловых островах
Саркофаг снова взял и треснул.
Здесь жених при своих правах,
К саркофагу принёс невесту.
Он в бикини принёс её,
Словно жертву богам Бикини,
Ни к чему ей теперь бельё,
Ни к чему утончённость линий.
Не видать ей родной Сайпан,
Не рожать ей детей в Маджуро.
Обещал ей жених жупан,
Повелась на посулы, дура.
Словно тысяча Хиросим
Водородом взметнулась бомба-
Чернозём  как  стекло, за сим,
Саркофаг – результат апломба.

На Маршалловых островах – саркофаг…


Жениться на тебе я не могу,
Любить же, как гетеру, не желаю,
И я, подобно греку Менелаю,
Чего-то жду в дурманящем стогу…

Над головой Созвездье Близнецов,
Стожары, Коромысло, как завеса,
И приговор карателя Зевеса,
Немой укор Афинских Мудрецов…

А мне чего,  достиг я той поры,
Когда от кружевного покрывала,
В котором от врагов ты укрывала
Осталось только две больших дыры…

А мне то что, я искренен, как Пирр,
Открыто сердце, для кого – не знаю,
Один, как перст и от тоски стенаю,
Пью чью-то кровь, как алчущий вампир…

И вдруг, на миг, увидел, как во сне,
Звезда, как искра, пролетела и упала,
И принесла мне из далёкого Непала
Гроздь виноградную и истину в вине…


Я лёгкой рифмой строки наполнял,
Я вспоминал о жизни безмятежной,
Со страстью целовал её прилежной
И никогда изменой не пенял.

Всю жизнь любил одну, как Бога Мать,
Молился на неё, на тонкий запах,
Держал, как держит волк в когтистых лапах,
Лишь в девяносто стал я понимать:

Я стар уже, она так молода,
Её влечёт достойная награда.
Ушла любовь, умчались вдаль года,
Не любим мы давно? Ну и не надо…


Мой брат двоюродный, Борис
Меня учил играть наганом,
Я должен стать был уркаганом,
Но во дворе моём Ирис
Расцвёл изысканным ковром,
С тех пор душа, как восковая,
Не дуб, а липа вековая
В душе искрится серебром.
Мой дядя, в Храмах и Звездах,
Учил метать в живот заточку.
Я как-то вдруг поставил точку,
Увидев зэков в поездах.
Я делал всё всю жизнь не так,
Любил одну, а спал с другою,
Я двери вышибал ногою,
Где пропускали за пятак.
И вот теперь сижу, пишу;
Я вспоминаю наше лето,
Прости за то, прости за это…
Давно я, правда, не грешу…
Давно я, правда, как монах,
Тебе храню, как лебедь, верность,
Иссякла давняя чрезмерность,
И лишь тебя я вижу в снах…


За серым парусом распахнутой двери,
Стоял романтик седовласый как на страже,
Не дрогнет мускулом и не моргнёт он даже,
И наплевать ему, что деется внутри.
А молодой повеса тёрся возле ног,
Всё норовил взглянуть за плечи истукана,
Он слышал звон внутри разбитого стакана,
Его манил к себе таинственный чертог.
Вот, извернулся, заглянул из-за плеча:
Там, как на троне, Шамаханская царица
На стуле сломанном сидела и как жрица,
В камин сервиз пустой кидала сгоряча.
Младой повеса любопытством опьянён,
Ему хотелось увидать причину гнева,
Он всё заглядывал, то справа, а то слева,
Ну, на кого же гнев царицы устремлён?
А мне не нужно в дверь открытую глядеть,
И так понятно, что царицу мучит «белка»,
Уж сколько дней не помогает опохмелка,
Никак не хочет царь царицей овладеть…


Когда Вас кто-то за руку берёт,
Сомнения отбросьте и поверьте.
И смелыми шагами, лишь вперёд,
Он Вам не врёт.

Когда Вас кто-то за руку берёт,
Себя на милосердие проверьте.
Откликнитесь, иначе он умрёт,
Вон как орёт.

Когда Вас кто-то за руку берёт,
Не хоронитесь, как письмо в конверте.
Ему навстречу приоткройте рот,
И всё попрёт…


Заздравную чашу я выпил вчера,
За Вас, милый Ангел, за искры костра,
Что ночью безлунной под звёзды летят,
Когда Вы играете веткой, шутя.

Сегодня закончится наша игра,
Уеду на юг, где немая Кура
Скалу прогрызает, а гордый Аракс
В Куре утонул;  где забуду я Вас.

Заздравную чашу я выпил до дна,
На дне моя жизнь как на карте видна.
Но Терек грохочущий не перейти,
Он мрачной преградой мне встал на пути.

Проклятие Ваше прочёл по губам,
Нет ходу мне – Терек – позаду Лаба,
Под ноги мне плещет крутую волну,
Зачем я ввязался в такую войну…


В чарку горькой настойки плесну
Всех усопших друзей помяну.
От Кубани до самой Тувы
Кто остался ещё из живых?

Да пожалуй, уж нет никого,
Кроме разве меня самого.
Я сижу за накрытым столом,
Воронёным играю стволом.

Разметало по карте дружков,
Все играли в каких-то божков,
Кто босяк, кто шпион-нелегал,
Я один на кирку налегал.

Я подарок в ладонях держу,
В чёрный глаз его, молча, гляжу.
Ладно, чокаться незачем мне,
Накачу, посижу в тишине…


Уже давно, вы мне поверьте, всё равно
Ревнивцу странному, в кого вы влюблены,
С кем ночь проводите и сладкое вино
Смакуете, не чувствуя вины.

Вы, как в кино сквозь тюль уставились в окно
С надеждой кроткою, щемящею в душе,
Что вам вернут назад злачёное руно
И рай земной устроят в шалаше.

Один из двух любимых  что-то, да вручит
В такие тёплые ладони на заре,
Так почему же тот ревнивец всё кричит?
Давно уж его нет в календаре.


Блудодейка, Весна, блудодейка,
Что ж ты старую сводишь с ума?
Опустела с «Игристым» бадейка,
Козлоногий не лил ведь – сама.

Я сама Просекко наливала,
Сверху Джина, на кончик ножа,
И не морщась до дна выпивала,
Сигаретку курила,  дрожа.

Не от холода, нет, не от стужи,
Не от ветра, что в форточку дул,
Вспоминала с гусарами ужин
И любовные ласки в бреду.

Вспоминала с уланами встречу
И тяжёлый похмельный синдром,
Блудодейка, Весна, этот вечер
Я запомню, как мартовский гром…


Я о тебе не знаю ничего.
Уж сколько лет – и ни единой вести.
Я мог спросить? Помилуйте, кого?
Любой рассказ – от вас расстрел на месте.
Знакомые, подруги и друзья
При имени твоём как лист дрожали,
Вот так и жил как в подземелье я
В неведеньи глухом меня держали.
Да вы правы, с чего бы и зачем
Поддерживать знакомство с эпизодом?
Ужель не зацепил я вас ничем?
Ай, бросьте, зацепил ведь мимоходом!
Писали вы, что встретили в пути
Мужчину, что наполнил душу смыслом,
А муж, что муж… ну, довелось найти
И мужа: лёг на плечи коромыслом.
Короче, ты запуталась сама.
Завралась, в несознанку заигралась.
По глупости, с большого ли ума…
В трёх соснах ты, похоже, потерялась.


Я не желал судьбу ломать,
Она покруче, чем у Креза.
Но ребе, взял, такую мать,
И голову мою обрезал…

Ну что ты, Львович, натворил?
Куда теперь я дену крестик?
Я так его боготворил,
Я ждал бубей, а вышли крести…

Или мой крестик по отцу?
А обрезание по Маме?
Или приличен  подлецу
Любой Завет в злачёной раме?

Или молиться всё равно,
Отцу Небесному иль Сыну?
Смотрю в зерцало, как в окно
И вижу конченную псину.


Повезло мне, что я не поэт,
Я стихи не пишу, не слагаю.
Вы станцуйте со мной менуэт,
(Вы не думайте, я не пугаю.)

Я на скрипке играть не мастак.
Рисовать и ваять не умею.
Я на цыпочки встану – вот так –
(Я пред Вами как рыба немею.)

Я на цыпочках, мелким шажком,
Подойду и исполню pas menus.
А стихи сочиню я  тайком,
Не смогу?  Да куда же я денусь…


Любила ль я? Наверное, быть может…
Искала ль я? Вестимо, но зачем?
Ведь всё прошло, печаль меня не гложет,
И всё равно, на чьём лежать плече.

Страдала ль я? Ну что вы, постоянно…
Ждала ли я? Как будто, но кого?
Ждать одного? Ведь это право ж странно,
Признайте же, ждать странно одного.

Опять звонят? Ну что, пойду, открою…
Опять другой?  Да ладно, ну и что?
За пять минут гнездо я обустрою,
А для кого, да пусть хоть конь в пальто!!!


Бьёт меня хвостом гремучим Кобра
Так, что рвётся плоть и мнутся рёбра.
И кричит с надрывом детвора,
Для детей что пытка, что игра...

И снова я дуду Марилькину беру,
К губам её как крестик прижимаю,
До судорог в груди не дую, а ору,
Но не пою я - Кобру заклинаю!

Оставь меня,  рептилия, оставь,
Не жизнь во мне осталась, - только нежить.
Или возьми и жирный крест поставь,
Дай,  наконец, глаза мои мне смежить.

Возьми в кольцо израненную грудь,
И задуши в объятиях чугунных.
Не пей ты мою кровь, забудь меня, забудь…
Европу ведь забыть сумели гунны…

Прощай, Европа, милая моя,
Я ухожу, откуда нет возврата.
Не жаль такого горе-бытия…
Тебе не жаль? Невелика утрата?

Окстись, душа, кому  ты тут нужна…
Над пропастью повис и пальцы разжимаю…
Глядишь в глаза? Какого же рожна?
Ты любишь? Как я поздно понимаю.

О, Боже мой! Я поздно понимаю...


Ангел Третий, Ангел Белый над погостом вострубил.
Кинул сети рыцарь смелый, Птицу Синюю убил…
Над горой заря вставала, когда древний Махаон
Скальпель взял, и покрывала подстелил под Птицу он.

Вынул сердце Птицы Синей, как волшебник, без труда,
И за дверцу всыпал иней, положив кусочек льда.
С той поры над Элеоном  Птицы Синей не видать.
Три сестры с печальным  звоном будут горестно рыдать.

Три сестрицы-голубицы к небу подняли глаза.
Не видать им Синей Птицы – взгляд туманила слеза.
А под куполом небесным, слышен Птицы странный смех-
Тёплым жупелом чудесным на голубок падал снег.

Словно пеплом покрывал он, толь морозил, толь сжигал…
А под пеклом-одеялом Дед Мороз стихи слагал.
Нет  размера и не надо, на Овидия манер
Как Гомера: Иллиада,  Одиссея,  например.

Белый стих, как Белый Ангел он не бросок, не речист,
Как жених в свободном ранге: не запятнан, ликом  чист.
Дед Мороз всё пел  про Зиму, про метели и пургу,
А я слушал, рот разинув, я поверить не могу,

Что метели и морозы в тёплом августе пришли
Не сумели видно грозы напоить весной земли.
И стою я у ракиты,  что по грудь занесена
Прикурю я у Никиты,  выпью терпкого вина.

Погрущу о Синей Птице,  скину с Белого узду,
Отпущу коня к водице, ну а сам пойду…
                по льду…


Не уходи, тебя люблю я
И увяданью вопреки,
Твой образ трепетный храню я,
Как блики лунные реки.
           Твой образ трепетный храню я,
           Как блики лунные реки.

Не проклинай, твои проклятья
Погубят нас, и ты пойми,
Что Евы убранства и платья
Тебе дарю, ты их прими.
          Что Евы убранства и платья
          Тебе дарю, ты их прими.

Не покидай моё сознанье,
Ты ночью сонной приходи,
Твоих волос  очарованье
Прильнёт к измученной груди.
          Твоих волос  очарованье
          Прильнёт к измученной груди.

Не забывай мои объятья
И голос нежный и живой,
К чему, скажи, твои проклятья,
И взгляд свинцовый, роковой?
         Я на коленях, у Распятья,
         Стою с поникшей головой…


Допиваю кофе – на душе простуда.
Повернувшись в профиль, ухожу оттуда,
Где скучал ночами по безумству ласки,
И где ты очами обещала сказки.

Допиваю кофе и валю отсюда.
Словно на голгофе, в дебрях Голливуда
Мы с тобой шутили шутки роковые,
Под окном застыли липы вековые.

Липы вековые пусть тебе напомнят
Вёсны грозовые, жизнь в каменоломнях.
Детям  подземелья было не до смеха-
Жуткое похмелье… шубка кверху мехом…

Шубка кверху мехом, сладкая отрада.
Громко стонет эхо, видно так и надо.
Видно так и будут следовать  за нами
Вежливые люди с грустными глазами.
------------------------------
Допиваю кофе…


Я снова сам с собою говорю,
Я о тебе совсем не вспоминаю.
Я Господа за всё благодарю,
Я память как ребёнка пеленаю.

Твержу себе, что дней былых гряда
Уж не тревожит дум моих нисколько.
Что новых встреч случайных череда
Твой образ занавесила, но только…

Всё, как всегда, за днём приходит ночь,
А  утром возвращается светило.
Но,  как же, эту боль мне превозмочь,
Что ты меня опять не посетила?..

Прощайте же, красивые слова,
И вы прощайте, пламенные речи.
Нейдёт от счастья кругом голова,
Не ждёт шальное сердце больше встречи.

Растаяла любовь, как белый дым,
С туманом уплыла куда-то в небыль.
Куда уж нам,  от ветхости седым…
Забыть бы, словно сон твой образ мне бы…

Забыть бы с поволокою глаза,
И локоны,  душистые как мята.
Не вспоминать, как жгучая слеза,
Сверкнув в ресницах, пряталась куда-то.

Как, проглотив обидные слова,
Склонялась ты на грудь мою и снова,
Как от вина кружилась голова,
Язык немел, не вымолвив ни слова.

Как нежная и тёплая рука
Моей груди коснувшись, замирала.
И чувств моих бездонная река
С зарёю всеми красками играла.

Забыть. Не вспоминать и не грустить…
Задумано так было изначально.
Убийство нежных чувств себе простить…
------------------------
Но, что же  мне так грустно  и печально…


Я долго бился, как об лёд
Зимою птица бьёт крылом,
Я делал вид, глядел орлом,
И понял: пусть себе живёт…

Уроки жизни осознав,
Я по течению плыву,
Любовь во сне, а наяву,
Восторг придуманных забав…

Душе усталой я внимал
И сделал вывод я такой:
Обиды долго принимал,
Пора, как видно, на покой…


Как поседел, как сморщился стрелок…
Не от того ль, что каждый день царица
Его таскала в тёмный уголок
Арахна, ненасытная блудница?
Иль может потому его лицо
Коряво, будто вспаханное поле,
Что откусила правое яйцо
И как садист оставила на воле.
Да полноте вам, просто у стрелка
Свело скулу от сдержанного смеха.
Прозванье просишь? Дрогнула рука
И вывела: Списда ты, кверху мехом.
Тебе не в мочь? Не терпится сказать
Про птицу певчую снующую в оливах?
Оставь надежду, можно ли связать
Змею гремучую и шелесты отлива?
За щедрые дары твои молва
Молчит, боясь змеиного укуса.
Соломенная разве ждёт вдова
Подарка от курчавого зулуса?
Остынь, забудь, останься навсегда
Его воспоминанием и Музой.
Но  в прошлом всё, и павшая звезда
Горгоной обернулась вдруг - Медузой.


Любимая моя, куда ты убежала?
Любимые глаза, вернитесь же назад.
Я буду вечно ждать и помнить, как дрожала
На кончиках ресниц безвинная слеза…

Любимая моя, как долго мы в разлуке!
Любимые глаза увижу ль снова я?
Услышу ль голос  твой в последнем сердца стуке,
В шуршании листвы, в журчании ручья…

Любимая моя, мы встретились случайно,
Любимые глаза смотрели сквозь меня.
Была ты для меня всего лишь розой чайной,
Но вспыхнул розы куст сиянием огня!

С тех пор вся жизнь моя, лишь пытка и мученье,
Зелёными очами смотрят образа…
И что в них, не понять, любовь иль отреченье,
Что в прикупе найду, шестёрку иль туза…


В неясных бликах утренней зари
Нам чудятся небесные этюды.
Уже не манят в скверы фонари,
Иные занимают нас причуды.

Уже не косоротит память нас,
Уже из сердца боль уходит мышью
И указует в сторону компас,
В ту сторону, куда дорогу вышью

Я крестиком на белом рушнике,
И простелю любимому – другому,
Мы с ним пойдём вдвоём, рука в руке,
К забытому, но с детства дорогому.

А как же тот, что плачет и скулит,
И вспоминает прошлые обиды?
Забыт давно, пусть грудь его болит,
А мне то что? Ушла я с панихиды…


На море, на море, на море (!)
Увозят друзей и подруг.
На южном солёном просторе
Излечат подруги недуг.

Друзья с округлившимся пузом
По плечи в прохладу войдут.
Потом,  с полосатым арбузом,
Вечерний закат проведут.

Проедут от Керчи до Ялты,
И Каффу увидят оне,
А я - от балды до кувалды,
Мне дождь семафорит в окне.

А я – от граблей до лопаты,
Тружусь и пошло оно всё.
Куда же ты дождик, куда ты?
Уходишь? Упрямый осёл…

Ну,  сделай ты мне передышку,
Полей же ты грядку мою.
Забуду на час про одышку,
Нагим под дождём постою.

Налью Краснодарского чаю,
И залпом, как раньше – коньяк.
Потом полежу, поскучаю,
Судьбу подержу за края.

Пригреет соседка- старушка,
Потом приласкает жена.
Давай, грозовая подружка,
Ну в чём моя снова вина?

Ушла перелесками туча,
Смеялся раскатами гром…
Работа нудна и тягуча,
Услада – как суп с топором…

Так, где же ты, Чёрное море?
Так, где вы, подружки мои?
Резвитесь опять на просторе
Плывите ж скорей за буи…


Как всегда ты мудра и красива,
Как Афина Паллада сама.
А Венера бездушна, спесива,
Хоть по ней Боги сходят с ума.
Я венериков не уважаю,
У венериков вирус в крови.
Всякий раз их при всех унижаю,
Удивляясь их глупой любви.
Но иное совсем - Андромеда,
Дочь Кефея и жертва глупцов,
Лишь вчера я с утра до обеда
Танцевал с ней под хохот слепцов.
Эти злые, слепые котята
Не заметили девы красы,
Их настигла за это расплата,
Потеряли котята усы.
Оборвал я им бороды свея,
И одобрил мой подвиг Персей,
Говорила мне Кассиопея,
(Её мамка), что я - Одиссей.
Ты одна мне, Паллада, не льстила,
Только ты отомстила за всё,
В дверь зажала яйцо, отпустила,
И теперь меня, сука, трясёт...


Звёзды мечтают, звёзды в печали:
Звёзды летают, звёзды устали.
Звёзды, как люди могут влюбиться,
Кто их осудит? Что им стыдиться...
Звёзды не вправе в кольца облечься,
В пышной оправе можно обжечься.
Не переносят звёзды метала,
Слышишь, нас просят...
Ты замолчала…


Старые... С тобою мы, пожалуй, старые.
Выцвели глаза и волосы, слова...
Карие... Глаза мои болотно карие,
А прежде зеленели, как трава.

Милые... Со мною Вы, пожалуй, милые.
Простили всё или Вам просто наплевать?
Хилые... Мои попытки тоже хилые,
Напомнить Вам про мягкую кровать.

Талые... Года ушли как воды талые.
Застучал мотор в истерзанной груди.
Шалые... Нам не вернуть поступки шалые,
Не ждёт нас наше счастье впереди.


Глупо ведь письмо тебе писать,
Разве было сразу не понятно:
Будем мы раздельно угасать,
Это не смешно, но так занятно.

Так зачем я в руки взял перо?
Деньги поистратил на бумагу...
Я как тот припадочный Пьеро,
Не могу ступить к тебе ни шагу.

Был бы я смешон, как Арлекин,
Я шутил бы шутки юморные.
Снял бы свой фамильный казакин,
Пейсы отрастил бы озорные.

Я б тебя до колик рассмешил,
И подвёл бы к мягкому дивану...
Только раз с тобой бы согрешил...
И вернул бы пьяному Ивану.


Пой, моя гармоника губная,
Милой обо мне напоминай.
Вёрсты как меха свои сминая,
Донеси «Семь-сорок» на Синай.

Расскажи гармоника-подружка
За мою любовную тоску.
Может быть  курчавая пастушка
Пробежит по зыбкому песку.

Бросив своё жаждущее стадо,
Позабыв  родных и отчий дом.
Пусть пред ней высокая преграда
Разольётся ласковым прудом.

В этот пруд, ломая свои крылья,
Я из поднебесья упаду.
Предприму последние усилия,
Милую в осоке я найду.

Только как же с ней мне объясниться?
Я ведь больше не весёлый Лель.
На крыло я променял десницу,
Что держала звонкую свирель.

И ещё одно крыло за шую
Выменял я, только чтоб летать,
Пролетел дистанцию большую,
Чтобы твоим суженным мне стать.

Но судьба, насмешница, злодейка,
Превратила Леля в журавля.
Будет петь в сирени канарейка
С видом музыканта короля…

До свиданья, милая пастушка,
Прилечу я снова по весне.
Буду ждать тебя я на опушке,
.....................
Только на фига всё это мне?..


Заплутавшее лето
Тихо с ночью прощалось,
Им недолго осталось
Мечтать о том,
Как с туманным рассветом
Им бы самую малость,
Позабыв про усталость
Играть листом.

          Летит, летит по небу клин печальный.
          Кричит, ему давно пора на юг...

Заплутавшее лето
Тихо к утру прильнуло,
Шаловливо вильнуло
Своим хвостом.
И блеснув эполетом,
Выпив горькие росы,
Задавало вопросы
О том,  о - сём.

            Кружит, кружит по небу клин усталый.
            Его зовёт к себе цветущий юг...

Заплутавшее лето
В сентябре растворилось,
Как же так получилось
Ты мне скажи:
Белым волчьим билетом
Ты так долго играло
Ну, зачем растеряло
Любовь во ржи.

             Средь птичьих стай есть промежуток малый
             Быть может это место для тебя...

Заплутавшее лето...


Ах, завалинка моя, ты завалинка.
Где б сидел я без тебя в тёплых валенках?
Ах, завалинка моя самодельная,
Не наследственная ты, но удельная.

Ах, завалинка моя, приоконная,
Ты облупленная вся, но – законная.
Ах, завалинка моя, худородная,
Но видна с тебя краса вся природная.

Ах, завалинка моя, неказистая,
Хоть не прибрана с утра, всё же чистая.
Ах, завалинка моя, ты завалинка,
Не махнуть ли нам дружок здесь по маленькой…


Вновь увезла меня змея, змея железная,
Но тут пошире колея, и осень снежная.
Колёса  - тупо – мудаки, стучат подошвами
Прощайте вольные деньки с делами прошлыми.

Канала девица-краса,  по плинтуарчику,
Тугая чёрная коса – нема базарчику.
За тою девицей-красой мы увязались, блин
Бакланил Жорик, а Косой – спалил весь свой бензин.

Спалил что было а потом, я в малолеточку,
Приделал дядя прокурор, да небо в клеточку.
Не парафинь меня, судья, не виноватый я,
А-а… Всё равно… Вези змея, змея проклятая…


Меня милая просила лишь вчера,
Чтоб я сдох, или прощенья попросил.
Что за вздор, какая странная игра,
Прокурор уж приговор мне огласил.
Так за что мне извиняться, перед кем?
На хрена мне всё прощение Земли?
Строить замки будем снова на песке?
Или слушать, как курлычат журавли?
Мне давали от ворот вы поворот,
Я так злился, ревновал и огнь метал.
Я искал в пещере выход, только грот
Бил о грудь, чтобы надежду не питал.
Я от горя в ночь кричал, в Луну скулил,
Волочился аж два раза за другой,
Под закрытой дверью кровь свою разлил
И поплёлся, как презент недорогой.
А подарков я и вправду не дарил,
Что подарит незадачливый босяк?
Я б слезой твоей всю землю обагрил
Только слёз твоих родник давно иссяк.
Я бы кровью твой розарий накормил,
Почернела кровь  чернее черноты,
Я б сегодня ж, без руля и без ветрил…
……………………………
Но в дырявой лодке бесятся коты…


Снег, на сердце – снег,
В бороде – седины.
Смех, ты слышишь, смех-
Кособокой льдины?
Врач, на баке – врач,
Сквозь ресницы – ужас.
Плачь, родная, плачь-
Смерть плывёт на мужа.
Рок, коварный рок,
На пути громадой.
В срок получил урок-
И ему ничего не надо.
……………………………………
Снег, на сердце снег…


Пастельные тона сейчас в ходу,
А чистые цвета давно в загоне.
Поэтому к тебе я не приду,
Я прилечу, усядусь на балконе.

Закрою небеса, как шестикрыл,
И палевой своею головою
Ручаюсь, что таких вот мерзких рыл,
Как муж твой,  не бывает под луною.

При солнце он быть может и красив,
Силён, отважен, даже - где-то  -  ласков,
Но при луне – капризен и спесив,
И тянет ножку, точно Коля Басков.

Ты выйдешь на балкон, когда уснёт
Цветов пастельных злая образина.
Душа моя с тобою отдохнёт,
На мягких покрывалах лимузина.

Восторжествуют чистые тона,
В лучах полночных сфер и звездопада.
Не поднесут нам терпкого вина,
Тебе зачем? И мне его не надо!