Господа никто

Господа никто
в первозданной мгле
рифмовали космос
и небытие,
не родившись в полдень,
но в три четверти дня,
продолжали искать на
цельном листе полотна -
достоевский "надрыв",
а того не найдя -
пускали на тряпки.

На их памяти - чувства,
грусть и радость - для всех,
где поющих в тени микрофона
так печально дразнили: "Поэт",
без улыбки, конечно,
но и без тени зла:
им так шатко на льдине
дрейфующей вникуда,
лишь успеть бы, успеть бы
к трём четвертям дня
утонуть и восстать,
не смолкая.

Господа никто,
Господа нигде,
дальше, чем за вопросом
к беззвучно погасшей звезде,
неизвестнее зрителя в зале,
незаметнее пассажира,
что на последнем сиденье,
всегда засыпает незримо;
говорящие сердцем -
неуслышанные никем...

Все их помыслы - в песне,
а проекции - в тишине,
они чертят углём и мелом,
и бесстрашно ступают во тьме,
не находят покой в вине,
их убежище - в адском круге.

Господа никто
во глубинах сибирских руд,
Господа никто
в развороченном бурей быту,
Господа никто
в жерле боя - с прицелом на лбу,
со звездою в руках засыпают...
 
Их спокоен шаг.
Их глаза - в тени,
но в три четверти нового дня
неизбежно зовут часы!...

Беспричинный хаос
гремит в груди -

госпожа никто,
закрывай дневник.