Рикберт - Король Восточной Англии

Три монаха, посланных из Рима папой Григорием, прибыли на Британские острова с проповеднической миссией…

Перед уходом из родной Италии монахи отстояли воскресную мессу, которую служил сам Папа. После мессы Григорий пригласил миссионеров в свою резиденцию и плотно накормил их. На дворе стоял VII век, с продуктами было плохо и, хотя Римская церковь владела несметными богатствами, пользовались ими только приближенные к Святому Престолу.
Папа благословил монахов и каждому отпустил все грехи вольные и невольные.
После благословления двое молодых монахов спешно покинули зал, а старый седой монах Агапит безропотно приблизился к понтифику, преклонив колено и склонив в почтении голову, негромко произнёс:
— Ваше Святейшество, я старый больной человек, и, скорее всего, я уже никогда не вернусь в Рим… Сегодняшним промозглым утром я поймал себя на мысли, что я не достоин Вашего доверия послать меня в Англию, я уже помыслил, как и Вы летом 590 года, убежать из Рима и укрыться в какой-нибудь пустынной местности, чтобы покойно и смиренно дожить до своей кончины. Но…
— Какое «но»?! — разгневался Григорий, он не любил, когда ему напоминают о его былой слабости духа…
— Мне приснился Архангел Михаил, который вынул из золотых ножен свой пылающий меч, и передал мне в руки:
— Брат мой Агапит, — зычно произнёс Михаил, — ты должен крестить английских язычников огнём и мечом, они должны приити в лоно Римской церкви…
— Но смогу ли я? — вопрошал я у Архангела. — На Британских островах коренное население — кельты — они оттеснены в леса пришедшими с материка англами и саксами. Кельтов осталось чрезмерно мало, вряд ли они примут нашу веру, так как они со времён завоевания не верят боле никому.
— Вот с них-то тебе и надо начинать, ибо наша вера должна нести радость и утешение униженным и обделённым. Ибо сказано в Писании: «Блаженны гонимые, ибо будут они утешены».
Я попытался возразить Михаилу, что Христос в Нагорной проповеди говорил нечто иное, но Архангел не принял моих возражений.
— Откуда ты можешь знать, что изрекал Сын Божий, что ли ты был на горе Рога Хаттина, ныне прозванной «Горой Блаженств»?
— Нет, я вообще никогда не был в Святой Земле…
— А я лично присутствовал в этом месте, когда Иисус произносил свою Нагорную проповедь. Правда, евангелисты слишком вольно толковали его слова и сильно переврали их глубокий смысл, а гору искали вовсе не там, где она есть.
— Брат Агапит, —  патетично произнёс Михаил, обращаясь ко мне, — следуй в Англию и как твой пастырь Григорий, изгнавший из Вечного города чуму, ты должен изгнать из английских язычников мракобесие и безбожие.
— Вот видишь, даже архангел Михаил подтвердил правильность моего выбора, что же ты сомневаешься? Я верю в силу твоего убеждения, ты осознаёшь, что изрекаешь, и искренно веришь в то, в то что призываешь верить.
Пройдёт немало лет, и бывшие язычники — кельты — начнут сами миссионерствовать и не только среди своих соседей. Фанатичные кельтские миссионеры отправятся проповедовать христианство на материк, где в общем христианство уже укоренилось, тем самым укрепят веру сомневающихся и обратят на путь истинный противящихся.
— Ваше Святейшество, я не могу в это поверить, это всё равно, что кельтские кухмейстеры отправятся во Францию учить европейских «аборигенов» готовить лягушек, или придут в Рим учить выпекать panis focacius  – это звучит нелепо!
— Ну, французы едят лягушек не потому, что это вкусно и полезно, а просто жрать им больше нечего, кроме лягушек да улиток, а дабы научиться выпекать фокаччу — нужно появиться на свет в Риме.
— Однако, не об этом речь… —  нарочито громко вздохнул старый монах.
— Что ещё волнует моего раба?
— Архангел Михаил открыл мне, что один из моих спутников предаст меня, и обречёт меня на лютую казнь… — монах снова вздохнул и шепотом предложил понтифику:
—  Может быть, пока не поздно, поменять моих спутников, ибо мне неизвестно, кто из них Мокей или Антоний предадут меня, как некогда Иуда предал своего учителя всего за тридцать сребреников.
— История толкует нам, что только ученики предают своих учителей, а учитель всегда остаётся верен своим ученикам…
— По-моему, история никого и ничему не учит…
— Это весьма противоречивое утверждение, по крайней мере она учит тех, кто её творит в данный момент. Также несуразно утверждение, что история повторяется… Нет, история уникальна, хотя в чём-то исторические события могут быть похожими.
Честной брат мой Агапит, если есть правда в том, что тебе предсказывал во сне Архангел Михаил — то ты ничего не волен изменить. Сын Божий также ведал, что его предадут, но не бежал из Иерусалима, а смиренно принял все мучения на кресте…
— Но Он молился: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия…»
— Но Он же и сам ответил на свою мольбу: «Впрочем не как Я хочу, но как Ты… » То, что тебе предначертано судьбою, ты должен покорно вынести, сын мой.
— Почему ты посылаешь нас, а не франкам?
— Когда англы захотели креститься, никто из франкских епископов не ответил на их призыв…
 
Excursus:  Удивительно невежество патриархов Рима относительно устройства мира. Мудрый Папа Григорий, ещё не окрестив народы Англии, уже решил для себя как следует разделить Англию. Сие разделение точно соответствовало разделению Англию римлянами ещё во стародедовские времена Христа.
Папа не ясно представлял себе, что в действительности творилось в Англии, более того он даже не располагал сведениями о том, что римский император Диоклетиан ещё три века назад переделил британские острова на пять провинций.
Однако миссионер Папы Григория сумели обратить в христианство жителей Англии, в том числе и короля Восточной Англии Эорпвальда, каковой был крещён на Святой Седмице.
После этого миссионеры отправились на север страны, где ещё обретались разрозненные малочисленные племена кельтов.

Верховный жрец-друид Эйдирсгул воздел рук к небесам и произнес короткую молитву-мольбу к богам с просьбой защиты и защиты:
«O Nodons dewr gyda chleddyf gwyn,
Beth orchfygodd y Firbolg gwaedlyd!
Yn enw cariad at Tuatha,
Yn enw dioddefaint Plant Danu,
Codwch eich tarian droson ni, amddiffyn ni i gyd!»
Что означало, что друид обращался за защитой к некому Нодонсу. Мифический король в битве при Маг Туиред потерял руку, и это несмотря на то, что у него был чародейственный меч, от которого не мог спастись ни один враг.
Однако в этот день боги отвернулись от короля. И потому как во главе народа не мог стоять человек с физическим изъяном, Нодонс был принуждён отречься от трона и уступить его красавцу Бресу.
Однако прелестник Брес оказался низкосортным правителем. Враги обложили страну неподъёмной данью; к тому же король Брес был несусветно скуп. Когда к его двору пришёл провидец-филид Корпре, скупой король поселил его в тесной каморке, где не на что было даже сесть, не то что развести огонь или поспать, и повелел кормить дорогого гостя Брес только чёрствыми лепёшками и поить сырой водой.
На первом же пиру недовольный Корпре, которого даже не хотели приглашать на праздник, проник в залу, где сидели почётные гости и исполнил песню, в которой поносил имя Бреса… А, так как он был филидом, слова и мелодия песни обладали чудодейственной силой.
После этого выступления короля Бреса, как и само государство стали преследовать многочисленные несчастья и невзгоды.
В это время врачеватель Кехтус сделал Нодонсу серебряную руку, тем самым устранив физический недостаток бывшего короля.
Вскоре Нордонс сверг скаредного Бреса и вернул себе утраченный трон.
В последующем король Нодонс не ведал поражений и возвратил стране было величие.

«О храбрый Нодонс с серебряным мечом,
Что полонил обагрённых кровью Фирболгов!
Во имя любви к Туата,
Во имя страданий Детей Дану,
Возвысь щит над нашими головами и защити нас от злобных врагов!» —
произнёс друид и указал на трёх прибывших из Рима монахов:
— Эти слуги злокозненного бога Брана, он пришли погубить наш народ, они хотят пошатнуть нашу веру, они хотя лишить нас душ, а наши головы надеть на пики и засушить, чтобы больше никогда не смогли возродиться.
Однако, сегодня в великий праздник Самайн мы можем принести в жертву только одного из наших врагов. Это будет их самый старейший из врагов, который обладает некоей духовной властью на этими желторотыми юнцами.
Из толпы воинов, стоящих вокруг жертвенного костра, вышел старейший ратоборец Илданах, присвоивший себе имя любимого им бога, что крайне редко практиковалось у кельтов, но старый рубака прославил своё имя, тем что был беспощаден со своими врагами, как и «Сияющий» бог.
Илданах не спеша вынул из кожаных ножен короткий кинжал. Отблески жертвенного костра заиграли на уширяющимся в верхней части клинке и украшенном извивающимся змеем в центре, не торопясь, воин приблизился к седому монаху.
Два других монаха — Мокей и Антоний — отпрянули в сторону от старика, боясь, что этот воинствующий кельт ошибочно нанесёт смертельный удар кому-нибудь из них. Мокей принялся усердно креститься, наивно полагая будто наскоро произнесённая молитва может извинить его грехопредательство, и защитит его от смертельной опасности.
Отработанным движением воин, будто опытный мастер-мясник, почтительно и нежно отклонил голову седовласого монаха назад, и пока тот не успел испугаться и дернуться в неподобающий момент, стремительно нанёс смертельный удар. 
Илданах высоко поднял над собой отсечённую голову монаха Агапита, несколько воинов с восторгом подбежали к нему и, подхватив обмякшее тело миссионера, поволокли труп к костру, чтобы сжечь в пляшущем на осеннем ветру пламени.
Кельты всегда сохраняли отрезанные головы побеждённых врагов. А некоторые из старых вояк хвалились, что ни за что не отдали бы головы даже за такое же по весу количество золота. Они считали, что голова — жилище души. Если отрезать голову означало, что душа врага будет навсегда отделена от его тела, и тот никогда не сможет воскреснуть.
Пока кельты ликовали, глядя как пламя пожирает тело старого Агапита, двое молодых монахов незаметно скрылись во тьме…
Неожиданно над огнём жертвенного костра возникла огромная фигура Архангела Михаила, он держал в вытянутой вверх руке карающий огненный меч.
Кельты в ужасе упали на колени и принялись креститься, в жутком страхе воя диковинные слова на латинском языке: «Pater noster, qui es in caelis…».

Король Эорпвальд, выслушав трясущихся от страха молодого монаха Антония, самодовольно ухмыльнулся в седые усы и по-отечески галантно пожурил:
— Всё это очень прискорбно, но религия у кельтов древняя, поэтому спешить при перемене веры было бы как-то странно. Однако я слышал, что большинство кельтов после вашего инцидента с гибелью Агапита искренне уверовали во Христа.
— Случилось знамение, — высказал свою версию произошедшего Мокей, — кельты чрезвычайно перепугались, а страх заставляет подчинятся разуму, и удерживает верующего от греха. Страх ищет защиты у веры, но в вере нет места для страха…
— Такой молодой, и такой мудрый не по годам, я бы сказал… — снова усмехнулся Эорпвальд. — Что вы намерены делать дальше?
— Сначала нам нужно прийти в себя от пережитого, — взволновано произнёс Антоний, — а потом…
— Никаких потом, — возразил король. — Я не собираюсь резать вам глотки и жарить вас на вертеле. Чтобы вам было где жить и проповедовать, я дарю вам дом в Кентербери… Но, главное, не торопите меня с верою, поменять веру труднее, чем змее поменять кожу. Древние традиции надо уважать. Народ может не понять, почему его король изменил обычаям.
Король снабдил миссионеров провизией и постановил:
— Мы также не запрещаем вам обращать в вашу веру, всех, кого сможете.
Это, наверное, единственный государь за всю историю человечества, который не насаждал новую религию мечом и огнём, ибо был уверен, встав на путь спасения, что служение Христу добровольно и не терпит никакого принуждения.

Примерно через год после этого события, во дворец Эорпвальда явился его младший брат Рикберт, который долгое время находился в отъезде, и на севере Шотландии нещадно бил бедных пиктов, которые на свою беду приняли христианство. Встав под знамена Христа, пикты разбили войско Рикберта, и даже полонили брата короля Восточной Англии.

Правительница пиктов красавица Бернас не стала казнить Рикберта и даже приблизила его к себе и сделала свои соправителем и любимым супругом.
Стоит констатировать, что неблагодарный Рикберт ответил на это чёрной неблагодарностью.
Незадолго до рассвета, Рикберт тайно проник в спальню к Бернас, молодая красивая правительница спокойно спала на своем ложе. Всюду распространялся   чарующий лесной запах омелы.
Бернас, несмотря на то, что приняла христианство, очень высоко ценила омелу и считала это растение святым, правительница верила, что омела исцеляет любые болезни и предохраняет от зла.
Пришедшие из Европы миссионеры называли омелу — травой распятья (Сrucem herba), они были убеждены, что крест Иисуса Христа был сделан именно из древесины омелы.
Последнее время Бернас распорядилась ставить букет с омелой в свою спальную, и постоянно носила веточки омелы на талии или на запястьях. Обычно так поступают женщины, желавшие зачать ребёнка.
Правительница спала на спине, Одну руку оно положила на лоб, вторая лежала параллельно телу. Обветренное лицо, выпирающие скулы и потрескавшиеся узкие губы значительно старили Бернас. Однако во сне она была прекрасна, несмотря на то, что всё время морщила свой лобик и тихонько постанывала и кривила рот.
Рикберт присел на край ложа, в это время Бернас раскрыла глаза и улыбнулась:
— Милый, как хорошо, что ты пришёл сегодня, я хочу поделится с тобой радостной новостью…
Но закончить фразу она не успела, Рикберт убежал из спальни, будто его ужалила ядовитая змея. Убить мать своего будущего ребёнка он не смог…
 
Приблизившись к трону короля, Рикберт преклонил колено и произнёс выспреннюю, ничего не выражающую речь, отдалённо напоминающую хвалебную песнь скальдов:
— О мой несравненный король, брат мой единокровный, как есть, я сейчас пред Тобой. Сердце моё очисть и омой мои боевые раны, полученные в бою за нашу Англию, во славу правящего короля.
Прими меня в свои братские объятья, и на пути истинные поставь меня, грешного твоего ратоборца.
Я поднимаю свои руки, уставшие крушить твоих рабов, с трепетом я поднимаю свои очи, глядящие на твой солнце-подобный лик, я открываю для тебя своё сердце, огрубевшее в бесчисленных сечах.
Ты так нужен мне! Всё, что хочу я — упасть в Твои объятья, и быть всегда рядом с тобой в тени твоего величия.
Эорпвальд, улыбнулся и, поднявшись с престола, поспешил навстречу своему брату, он тронул его за плечо и попытался поднять Рикберта с колен.
— Полно, брат мой, все осведомлены в твоём сладкоречии, но сейчас не то время для велеречивых песнопений, я неподдельно рад, что после долгих лет твоей отлучки ты наконец вернулся к родным пенатам. Проходи, садись рядом и рассказывай, где ты был столько долгих лет?
Рикберт присел на небольшой стульчик подле трона и только раскрыл рот для рассказа, как из потайной двери за престолом короля в залу вошла прекрасная девушка с пронзительными карими глазами и широкими совсем не европейскими скулами. Она была облачена в богато украшенный наряд. Одежда в те времена не отличалась особым изыском, оставалась бесформенной и закреплялась на фигуре кожаными ремнями, металлическими брошками или булавками.
Однако, эти бесформенная одежда не только не скрывала сильно развитые женские формы, но и даже их подчеркивала, а кое-где нарочито выпячивала. Но эта нарочитость не была навязчивой и, спрашивается, зачем королеве скрывать свою красивую фигуру, если она действительно обворожительна. Края одежды были украшены контрастными узорами из золотой нити и драгоценными камнями.
В тронном зале было прохладно, поэтому на относительно хрупкие плечи вошедшей королевы была наброшена шерстяными накидками, отороченная ценным мехом. А длинные чёрные волосы девушки, заплетённые в тугие косы, венчала не корона, а теплый головной убор мехом внутрь.
Красотка вспорхнула на колени короля и одарила его долгим и жарким поцелуем. При этом она полузакрытым глазком кокетливо следила за гостем своего мужа. Сделав грациозный жест, куколка ткнула длинным тонким пальцем в широкую грудь Рикберта, прикрытую кожаным доспехом, и звонким, как весенний ручеёк, голоском вопросила:
— Кто этот неустрашимый мужчина?
Эорпвальд как-то стушевался и, придя в себя от страстного поцелуя, немного дрожащим голосом сдавленно произнёс:
—  А, помнишь, Нест, я тебе рассказывал, что у меня есть брат, который долгое время воевал в Шотландии и пропал. Но сегодня он вернулся, и как видишь в здравии и даже немного поправился, будто был не плену, а на отдыхе.
— Ну, скажешь тоже, брат, — смутился Рикберт.
Молодая королева также легко спрыгнула с колен своего мужа и, стрельнув своими карими глазками, наскоро попрощалась и растаяла, как мираж в знойной пустыни.
Рикберт удручающе вздохнул, он тщетно пытался вспомнить, где он видел этот открытый и немного вызывающий взгляд. И тут его будто обожгло нахлынувшими детскими воспоминаниями.

Рикберт и Эорпвальд вооружились боевыми луками и покинули столицу, удалившись на достаточно большое расстояние от городских стен, хотя их отец король Редвальд строго-настрого запретил братьям покидать Грантепрайдж.
В маленькой рощице на краю болота они устроили соревнования по стрельбе из лука по мишени, которую они соорудили на стволе огромного развесистого дуба.

Excursus: Болота — это главная достопримечательность Грантепрайджа, город был фактически построен на болотах.
Многие европейские столицы также являются «болотными городами». «Город любви и романтики» Париж построен на месте античного селения Лютеция. Сами же древние римляне называли этот город илистым и полным грязи, впрочем, и в последующие года Париж чистотой не выделялся. В то время, как в России каждую неделю мылись в бане, парижские модницы выливали на себя литры духов, чтобы приглушить запах плоти и грязи.
Кстати, в теперешнем Париже есть даже престижный район — le Marais, что означает, ничто иное как «болото».
Другая европейская столица Берлин — также был основан в болотисто-луговой местности, что и отразилось в его названии — славянское слово «berl» означает всё тоже «болото».
На месте Лондона когда-то было непроходимое болото. Именно на месте трясины был возведен Вестминстерский королевский дворец, который после завоевания Англии норманнами в 1066 году стал резиденцией английских королей, а позже местом заседания английского парламента и Королевского Верховного суда.
По сути, на болоте стоят и другие столицы, например, Амстердам, и даже столица Евросоюза Брюссель, название которого переводится как «селение на болоте».
То, что славный Санкт-Петербург возведён в дельте Невы на болотистой местности знают все, даже «наше всё» А.С. Пушкин в одном из своих бессмертных произведений начертал «болотную» историю бывшей столицы: «…из тьмы болот, из топи блат».
А вот белокаменная Мос-ква-ква, была построена на таком же гнилом болоте, о чём красноречиво свидетельствует его финно-угорское название «мокрое, топкое место».
Получается, что наша стародавняя русская поговорка «Из грязи — в князи» имеет абсолютно другой смысл — не иносказательный, а вполне реалистический.

  Первым стрелял Эорпвальд, его стрела унеслась ввысь, и скрылась за вершинами дерев. Рикберт в то время ещё не был искусным стрелком, и потому его стрела так же устремилась вверх и упала, где-то в топях болота.
— Что будем делать? — спросил брата Рикберт. — А как Отец справится: «Где ваши стрелы, дети?» Что мы ответим?
— Да нужные ему наши стрелы, у него заботы поважней наших, — возразил старший брат.
— Ты забыл, что наши стрелы именные, украшенные специальным орнаментом. А если их найдет кто-то другой, чем мы?
— Говорил тебе, давай возьмём обычные стрелы, а ты: «Они более меткие, они более легкие… Что теперь делать-то…
— Искать!
Братья пошли в направлении, в котором улетели их стрелы.
Леса, окружающие Грантепрайдж, были весьма опасными не только для животных, но и для людей. Из-за многочисленных топей сюда местные жители приходил только в зимнее время, когда болота замерзали. Летом порой в эту гнилую глушь редко кто забредал, если, только не заблудившись и сбившись с трактов, которых в данном краю почти не было.
Более того в окружении столицы не было мало-мальски проторённых троп… Повсюду стоял стойкий запах гниющего валежника и метана, который прорывался их губительной глубины трясины с окнами, с её красивыми благоухающими цветами, с её густой, свежей зеленью, которые сплетались в тонкий травяной ковер, раскинутый по поверхности бездонной топи. 
Это были жуткие гибельные места для неискушённого человека, заблудившегося в этой местности.
Скоро братья вышли на берег огромного болота.
На несколько вёрст вперёд протянулся кочкарник, поросший мхом и осокой. Огромное бескрайнее болото, кое-где поросло оно мелким, чахлым лесом. 
Эорпвальд ступил на зыбкую лужайку болота, его нога сразу же погрузилась по щиколотку в мягкий зыбун, усеянном болотными цветами и травой. От тяжести осторожно ступающего по болоту молодого человека зыбун стал ходить ходуном. Пройдя несколько шагов, старший брат приметил, как фонтаном брызнула вода через едва заметную для глаза продушину.
— Тут ходить опасно, — дрожащим от страха голосом произнёс Эорпвальд, — сей же час попадешь в болотную хлябь и пропадешь не за пенс…
«Бежать, — омерзительная мысль обожгла его разум. — Бежать от страшного места, лететь сломя голову, скорей, без оглядки, если не хочешь верной кончины…»
— Как знаешь… — пожал худенькими плечами Рикберт, он не привык отступать от намеченной цели. — Я тогда пойду один.
Когда младший брат шагнул вперёд пять, десять шагов, он оглянулся — Эорпвальда уже и след простыл. Трясина принялась затягивать его ноги в жидкую грязь, и Рикберт бы сгинул в болоте, если бы ему чудом не удалось поспешно, но осторожно выбраться на небольшой островок, поросший хилыми осинками…

«Бежать по трясине нельзя! —  вспомнил мальчик наставления его мудрого отца, — чуть оступишься и попадёшь в «окно»…»

Мальчик увидел, как ярко сверкнула маленькая полынья на грязно-зеленой трясине, что-то вроде колодца — это и было «окно».

«Злополучие тому, кто оступится в это окно, там же бездонная пропасть! Кто попадёт в «окно» — тот погибнет, окно навсегда засосёт его в болотную бездну».

С трудом пробравшись через заросли квёлой осины и через гниющий буреломник, высокими грудами наваленный на сырой, болотистой почве, Рикберт, как бы по мановенью волшебной палочки, вышел на цветущую поляну, посреди чахлого леса.
Тускло освещенная солнцем полянка широко, раздольно расстилаясь среди осинок и камышей. Ровная, гладкая, она густо заросла сочной, свежей зеленью и усеяна крупными белыми цветами и жёлтыми купавками.
Этот лужок так и манил к себе парнишку, ему вдруг захотелось прилечь на его зелёный ковёр, понежиться на душистой, ослепительно сверкающей изумрудной зелени.

«Но пропасть путнику в чарусе без покаяния, схорониться без гроба, без савана, если ступит он на эту зачарованную лужайку!»

На другой стороне небольшой лужайки увидел Рикберт маленькую черноглазую девочку, её густые длинные волосы были заплетены в тугие косы, а маленькую девичью головку венчала не корона, а теплый головной убор мехом внутрь.
Куколка стрельнула глазками и сделав грациозный жест, как бы призывая юношу подойти поближе, а когда он оказался рядом, звонким, как весенний ручеёк, голоском вопросила:
— Кто ты, прекрасный незнакомец?
Хотя, скорее всего, она спросила попроще, но это будет звучать как-то пресно, тем более, что девочка несмотря на юный свой возраст и неразвитость формы была очаровательна и прекрасна.
Рикберт всерьёз трухнул. Он было подумал, что это не простая девочка, а болотница — близкая сродница всей окаянной нечисти: русалкам, водяницам и прочим кикиморам…
В детстве няня ему рассказывала, что болотница лунной летней ночью любит сидеть на краю чарусы, а как только завидит заблудившегося путника, начинает соблазнять его, манит в свои колдовские объятья, чятоб потом затянуть в трясину… Волосы у неё чёрные, правда, не заплетённые в косы, а раскиданы по спине и убраны осокой и цветами, да и тело всё голое, но бледное, с зеленоватым отливом. Поживёшь с пиявками и лягушками не так позеленеешь!
— Я королевский сын! — с гордостью ответил Рикберт. — А кем будешь? Девочка ухмыльнулась и прищурив глазки, окаянная принялась что-то лепетать сладким тихим голосом, да таково жалобно, ровно сквозь слёзы молила вынуть её из болота, вывести на белый свет, явить ей красно солнышко, какового она якобы никогда не видывала:
— Я дочка лесничего.
— А что ты делаешь на это горелом болоте?
Девочка развела маленькими ручками с тонкими длинными пальцами, соблазнительно закинула назад косы, и поманила взглядом юношу к себе, как развратница, коя влечёт к себе на пышные перси мужчину, обещая тысячи невиданных удовольствий…

«Но горесть тому, кто прельстится на лукавую красоту, кто поверит красивым посулам болотницы: стоит только ступить на лужайку-чарусу, и… болотница тут, как тут — обовьёт бедолагу зеленоватыми прозрачными ручками и утянет в бездонную хлябь болотной трясины…
Ни вопля, ни всплеска воды. И исчезнет заблудший путник, и его безвестная могила на веки веков не известною останется ни одному смертному».

Рикберт собрался уж махнуть рукой на это прекрасное создание, но девочка лукаво улыбнулась и вынула откуда-то из-за спины две стрелы.
— Не это ли вы ищите, Ваше Королевское Высочество? — осведомилась дочь лесничего.
Зрак отрока натолкнулся на девический открытый и немного вызывающий взгляд, именно этот взгляд разбудил в одичалой и заскорузнувшей душе Рикберта светлое ребяческое воспоминание.

Эорпвальд коснулся рукой плеча брата:
— Рикберт, ты что заснул?
— Нет, просто задумался… Скажи, Эорпвальд, тебе не жаль Нест?
— А ей что-то или кто-то угрожает?
— Ты?
— Как это? — удивлённо поднял бровь старший брат.
— Ты уже стар, тебе 30 лет…
— И что?
— Ты скоро отправишься к праотцам по старости, а в бою тебя могут отправить туда враги…
— А при чём здесь Нест?
— В случае твоей гибели ее умертвят и погребут вместе с тобой.
Эорпвальд громко засмеялся, аплодируя брату:
— Сразу видно, что ты давно не был в Восточной Англии… Этот языческий обряд я отменил, как только принял крещение.
— Но народ всё равно верен традициям, и Несте грозит смерть.
— Навряд ли? У меня семь жён, и когда я откину копыта, будет борьба между жёнами, какая из них более достойна последовать вслед за супругом.
Рикберт покачал головой:
— А разве христианство не устанавливает единоженство?
— Да, но я не могу же выгнать остальных жён вместе с детьми на улицу. Потому они и живут в моем доме.
— То есть институционально ты женат на Несте?
— Да!
— Значит вслед за тобой сойдёт в Ад твоя Нест…
— А почему ты думаешь, что я попаду в Ад?
— Давай будем честными за все наши прегрешения нам дорого только в Ад…
— С каких пор ты стал христианином?
— Да я и не был им и, наверное, никогда им не стану, так и останусь «паганосом»…
— Но рассуждаешь ты как настоящий христианин!
— Слушай, брат, а давай лучше причастимся моим зельица, королева пиктов даровала мне бутылочку отменного верескового грюйта.
— Давай сегодня ни пятница, поститься не надо, давай маленько согрешим…
Разлив грюйт по бокалам братья предались пьянству. Чтобы Эорпвальд не подумал, что его единокровный брат затеял смертоубийство, первым выпил свой бокал Рикберт.  Эорпвальд радостно закивал, узрев что брат высосал напиток и не умер.
Однако, допив свой бокал, старший брат судорожно схватился за горло, зашатался и упал, губы его посинели, и через несколько минут он скончался.
— Прежде чем пить яд, нужно принять противоядие… — засмеялся Рикберт, взял бокалы, сунул их в свою дорожную котомку, и поспешил в спальню   красавицы Нест, горя страстным желание слиться с ней в сексуальном экстазе…

Excursus: К сожалению, не сохранилось ни одного прямого свидетельства, что Рикберт стал королём Восточной Англии, однако, но историки традиционно его включают в список королей Восточной Англии.
Бенедиктинский монах Beda Venerabilis сообщал, что за гибелью Эорпвальда последовала трёхлетняя смута.

Именно о греховной связи королевы Нест и брата короля Рикберта, придворный поэт Леофмер написал такие строки:

«Let the world die - it will not be lost -
For hundreds of times, destroy it, burn it...
"What is the world?" The hopelessness - the world will wait little,
As long as the King and Queen betray the flesh...»

«Пусть гибнет мир — он вмиг не пропадёт —
хоть сотни раз его разрушите, сожжёте…
Что мир? — безделица — мир малость подождёт,
пока король и королева предаются плоти…»