Вспомнилось... Лихая им досталась доля. 4ч

                ВСПОМНИЛОСЬ…  «ЛИХАЯ ИМ ДОСТАЛАСЬ ДОЛЯ» 4ч.

Продолжение «приключения», начало которого здесь http://www.stihi.ru/2019/12/23/4900

 Но тут уже пойдёт рассказ бабушки:
           Снимаем мы с Каролём антоновку(у бабушки сад перед домом, за плетнём от дороги), и вдруг видим идут к нам два немца и один кто-то из наших, но незнакомый. Как позже выяснилось этим незнакомым был тот РР, безнадёжно «влюблённый» в мою тётю Юзю. По виду спокойные, только вот у нашего вид какой-то непонятный, и глаза вроде то ли бегают, то ли спрятать их хочет. Сердце ёкнуло: что им надо? Но подошли спокойно, поздоровались по-русски, кивнули на жеребёнка, который стоял недалёка: «Хороший жеребёнок. Ваш?» А бабуля с перепугу залепетала по-немецки, – от Гассе нескольким словам выучилась: «Гутен таг, гутен таг! Я, а, майн пфердик, майн!»(Добрый день! Да, да, наш жеребёнок) И решила, что жерёбёнка заберут, тут же кинулась их угощать яблоками: « Битте, апфель! Ессен апфель! Вкусные! Битте,битте!» (Пожалуйста, угощайтесь!Вкусные яблоки)Те улыбаются, взяли по яблоку, едят, один и говорит: «Стало нам известно, что вы укрываете партизан, способствуете им.» Дед с бабкой крестятся: «Что вы! И слыхом не слыхали про них! И не видели в глаза, и не знаем, где они! Как же их укрывать можем или способствовать им?! Неправда это!» Немец над бабкой смеётся: «Вот и немецкий язык с перепугу забыла, а так хорошо начала разговор! А ты вспомни-ка, где сейчас твоя дочка. Когда последний раз здесь была?» , и спокойный тон его начал меняться.
А я поняла, что этот из наших тут неспроста: видно, всё рассказал о нашей семье, врать – себе же хуже, и надо показать, что не испугалась, опять говорить по-немецки. «Какая тохтер? Одна арбайтен , у зи(назвала, где Юзя работала), другая нах наузе, за водой пошла, етцт придёт , ещё одна тохтер с кляйне киндер в другой дорф живёт, а средняя в сорок первом пропала, не знаем во» У нас живёт гер Гассе, шпрехен у него, он виссен, что её хир найн»(Какая дочка? Одна работает у вас, другая дома, за водой пошла, сейчас придёт, ещё одна дочка с маленькими детьми в другой деревне живёт, а средняя в сорок первом пропала, не знаем где она. У нас живёт господин Гассе, спросите у него, он знает, что её здесь нет») Немец разозлился: «Да говори ты по-русски! Что несёшь, не понять. Дочка Франя  партизанка? Не ври! Нас обманывать нельзя!» Мы с Каролём крестимся-божимся, что такого быть не может, и что про Франю мы ничего не знаем. А тут приходит Гелька с водой, понесла вёдра к дому. Немец ей кричит: «Иди сюда!» Она подошла, чуть слышно прошептала «Здрасте»  и обводит глазами всех. Немец к ней: «Где твоя сестра Франя?» Гелька опять чуть слышно: «Не знаю…» Немец бах ей кулаком в ухо: «Знаешь! Говори!» Гелька покачнулась, схватилась за ухо, из глаз брызнули слёзы, шепчет «не знаю» и умоляюще смотрит на меня и Кароля. Не приведи Господь  видеть кому, как его ребёнка бьёт чужой дядька! Кинуться бы да разорвать его на клочки, да нельзя, – раньше, чем прикоснёшься к нему, пуля остановит. А немец опять её – в ухо! Гелька бросилась к батьке, обхватила за шею: «Тата…» А Кароль ей только шепнул: «Если скажешь, убью!», отстранил её и с другой стороны влепил пощёчину: «Говори, если знаешь!» Гелька застонала да как закричит: «В Германии ваша Франя! Мне говорила, когда собиралась! В Германии! В Германии! У вас там живёт!» Ой, и я тут вспомнила про Германию. Закивала головой: «Шпрехен  зи  что-то про Дойчланд, но потом пропала. Не знаем. Наверно, там…» Немцы переглянулись между собой и на нашего поглядели не очень одобрительно. А нам: «Ну раз одна дочка в Германии живёт, пусть и вторая живёт! У нас в Германии хорошо! Войны нет, партизан нет, тихо и мирно.  Собирайся, отправим туда!» Мы все в слёзы: Помилуй, пощади!» Но где там! Дали минут пять кой-какой узелок собрать(по пятам за нами ходили, но Гелька успела мне шепнуть: «Не бойтесь, про Франю не скажу, хоть пусть убьют, не скажу. И за меня не беспокойтесь,  себя сберегите, я вернусь.» Проводить нам её не дали. Куда повели? Что с ней будет? Одна надежда на Гассе, вот придёт вечером, расскажем, попросим, чтоб разыскал нашу девочку и вернул домой. В этой кошмарной суматохе на  Кароля и внимания не обратила, а потом как глянула, испугалась: он стоит, прислонившись к дверному косяку, белей снега, тело как не живое, вот-вот упадёт. «Каролёчек, милый, пойдём я тебя уложу.» Обхватила его, довела до кровати, уложила, скорей щепок в печь набросала, развела огонь, воды вскипятила, трав заварила и отпаивать его стала, боялась как бы чего худшего не было. А тут и Гассе пришёл  грустный-прегрустный и рассказал, что утром его вызвало начальство, обругало, что он не любит свой фатерланд, что способствует врагу, его разжаловали, кажется, в солдаты и отправляют на фронт с первым эшелоном, который только здесь будет. Он вот пришёл попрощаться. Язык не повернулся его о чём-то просить, да и бесполезно это было в такой ситуации. Только, конечно, сказала и про своё горе. Он нам: «Надейтесь, что вернётся!» и добавил: «Русские сейчас успешно воюют. Под Смоленском уже. А я, видно, к своей семье больше не вернусь». Забрал свой сундучок и ушёл. А два дня назад Юзя сказала, что она лишилась работы, её немцев на фронт отправили. Что, тоже за плохую работу или дела у них на фронте совсем шлехтовые (плохие) стали?
              Простите, сейчас дам пояснение, в чём по заключению немецкого начальства являлось то, что этот Смотритель болота не любит свой фатерланд и способствует врагу. По словам бабушки по деревне давно ходили слухи, что как пришёл Смотрителем болота Гассе, участились случаи побегов пленных-торфокопателей. Почти каждую ночь где-то тихонько разбиралась ограда, и несколько человек  уходило, их недосчитывались на утренней перекличке. Обнаружив место побега, Гассе давал приказ в том месте заделать лаз, сняв доски и проволоку с более укреплённого участка. Когда на следующее утро обнаруживали лаз в том месте, где были сняты доски, он приказывал снять их с другого участка и залатать в этом месте. И так постоянно. Пленных бежало много. Один очень больной добрался только до дома бабушкиной соседки Комарихи(она упоминается в предыдущей главе), она прятала его в сене, в сарае, подлечала, он и рассказал ей о «жизни» на болоте. Кстати, он оставался у Комарихи до освобождения Орши, дочка Комарихи родила от него девочку, но уже после освобождения, осенью 44го. А когда наши взяли Оршу, он ушёл искать какую-либо часть, чтоб примкнуть к ней, обещал вернуться, но не вернулся. У старожилов деревни, – и я это хорошо помню, – в ходу была поговорка «гассовские заплатки», т.е. если кто-то  латал, чинил, взяв что-то, чего и не следовало бы брать, в другом месте в своём же хозяйстве.
              И, кстати, о Гассе я впервые услышала по поводу этих заплаток от соседки нашей, с дочкой которой дружила. Я спросила, почему она так говорит, она объяснила, а потом добавила: «Да ты лучше у своей бабки спроси, этот Гасса у них жил.» Вот тогда я у бабушки и спросила, и она рассказала об этом постояльце, Смотрителе болота.
           Простите, отвлеклась я. Вернёмся к тому злосчастному дню, когда к бабушке пришли немцы и увели её младшую дочку Гелю, мою будущую тётю Галю.
Продолжение здесь http://www.stihi.ru/2019/12/23/5036