Вспомнилось... Лихая им досталась доля. 1ч

                ВСПОМНИЛОСЬ…  «ЛИХАЯ ИМ ДОСТАЛАСЬ ДОЛЯ» 1ч.

             Собирая в кучку услышанное в разное время и раскладывая  его в хронологическом порядке, по-новому переживала каждый эпизод и намного сильнее, чем тогда, и вспомнилось лермонтовское «Лихая им досталась доля, не многие вернулись с поля». Это было сказано о воинах, защитниках Отечества, павших в бою в 1812 году. И в этой Отечественной (1941-1945гг) войне многие не вернулись с поля сражения, но и на оккупированной гитлеровцами территории Беларуси, как Украины и России,  многие навеки остались в «поле» после массовых убийств и расстрелов, лихая доля досталась и выжившим.
               Как протянула эти 4 года бабушка, что творилось в её душе, как стойко выдержала все напасти, я поняла это только сейчас. К началу войны в её доме проживало 10 человек: две старшие дочки с мужьями, у одной две маленьких девочки, у другой  двухгодовалый сын, ещё две дочки: средняя(моя мама) и младшая, и она с мужем(моим дедом), к концу войны она осталась в доме одна. Нет, не потому что всех убили, все потом соберутся под родную крышу, но об этом расскажу позже.
                А пока расскажу, как началась война для бабушки и для всей нашей деревни. Утром 23го июня страшный рёв самолётов, летящих над деревней в сторону Орши, и тут же взрывы, взрывы, взрывы. Я уже ранее говорила, что деревня находилась сразу же за городской чертой, которой была железнодорожная ветка, а до вокзала минут 15-20 ходу, не более. Бомбили и город, и ж\д вокзал и весь ж/ д узел. «Казалось – говорила бабушка – что бомбят рядом, за спиной. Было неимоверно страшно. Но «угостили» и нас: один, летевший крайним справа самолёт вдруг развернулся, снизился и сбросил две бомбы в районе Мосеева леса, где паслось наше стадо. Потом опять развернулся и полетел догонять своих, а на  месте падения бомб страшный, раздирающий душу коровий рёв. Все бросились туда. Жуткое зрелище. Много коров убитых, разорванных, раненых,  уцелевшие разбежались. Пастух сидел на земле, трясся, стонал и плакал, заикаясь. Кто бросился искать свою корову, кто, причитая и проклиная лётчика, шли за ножами, чтоб прирезать изувеченных, но живых ещё кров, кто шёл за телегой, чтобы увезти убитых. Вой и плач с жалостным коровьим мычанием стоял в округе. Допоздна топились печи, чтобы хоть на время как-то перетушить это мясо, пересолить его, хотя летом в тогдашних условиях оно всё равно долго храниться не могло. Потом бомбёжки проходили почти каждый день. В Орше началась эвакуация промышленных предприятий. Зятья бабушки и мой дед работали почти круглосуточно, а старший зять, машинист, вывозил оборудование куда-то на восток. Дочки ходили копать противотанковые рвы, устраивать оборонительные сооружения. А немцы прилетали всё чаще, и шли разговоры, что они совсем уже близко, и вскоре  прибыли их составы с танками и солдатами, заняты были все пути, депо и платформы вокзала.  Немцы хватали людей, в первую очередь молодых мужчин и женщин и куда-то сгоняли. Мы решили, что Валя, Юзик(её муж-машинист) с детьми спрячутся у его родителей в Ломачино, а Юзя, Архип(её муж) с маленьким сыном в Хлусово, у родителй Архипа, т.к. эти деревни  находились подальше, авось туда немцы не дойдут. Недели через две днём вдруг случилось что-то невероятное: разом с восточной стороны(ясно от наших!)  полетели пачками снаряды, били по вокзалу, путям, депо. Было видно, какой там ад творится, немцы в панике орали так, что и здесь было слышно. Мы радовались, что вот-вот будет победа,  и немцев тут и духу не останется. Но… скоро Орша вся была под ними. ( пояснение автора: 14го июля в 15 часов впервые заговорили ставшие потом знаменитыми  «Катюши» . См.здесь http://www.orsha-sity.info/istoria/velikaia_voina.php )
Немцы стали шастать по городу и  ближайшим деревням. Выискивали коммунистов и руководителей. Из колхоза сразу же весь скот: коров, телят, коней, – погнали на станцию, там погрузили в вагоны и отправили в Германию, туда же вывезли все трактора, сеялки и жнейки. Что сделали с курами и утками, не знаю, но птичник вычистили полностью. Через какое-то время появились у нас на болоте с группой наших военнопленных. Разобрали конюшню, коровник, телятник, птичник, амбары,  ещё два недостроенных у нас на краю деревни дома, и пленные огородили часть луга и всё болото. Поставили в центре будку. Когда это было закончено, сюда ещё пригнали колонну наших военнопленных, чтоб они копали торф, а в будке хранились резаки и носилки. На лугу этот торф расстилали для просушки, и на нём же и находились(жили рабочие-пленные) днём и ночью под солнцем, дождём, ветром. Вдоль этой ограды с внешней стороны ходили немецкие солдаты, смотрели, чтоб никто из нас, жителей, к  забору не приближался, стреляли, если замечали кого-то близко.  Мы уже для себя торф копать не могли. Из-за забора часто доносились стоны, крики на немецком языке, выстрелы, примерно раз в неделю вместе с машинами, гружёными торфом, отъезжали от ворот с виду вроде пустые машины, но мы догадывались, что в них за бортами трупы.
              Франька( мама моя) иногда ходила в город, возвращаясь, рассказывала, что там страшно: стоят виселицы с повешенными телами, с прикреплёнными досками «коммунист», «комиссар», «саботажник», повешенные даже на деревьях есть, говорят, что снимать немцы не разрешают,  очень много домов разбито, разрушено, что постоянно проходят облавы, хватают людей и отправляют в Германию; везде расклеены большие листовки с приглашением юношей и девушек до 26 лет ехать в прекрасную Германию, мол, там без коммунистов им будет хорошая радостная жизнь; что возле центрального базара огородили некоторые улицы и согнали туда всех живших в городе евреев (Прим. автора: оршанское гетто с августа 1941 по ноябрь 1943г), часто оттуда выводят людей, ведут на пустыри, заставляют копать ров, потом встать на его край, и расстреливают. А по осени (увы, я забыла, когда точно, хотя и бабушка и мама говорили, но вроде как октябрь или ноябрь) она объявила, что с Мишей они уходят в партизаны, предупредив, чтоб мы об этом ни-ни никому, даже Вале и Юзе, если вдруг придут, а если вдруг спросят, скажите,  не знаем, ушла утром работу искать и не вернулась, мож, в Германию отправили.  Миша – это мой будущий отец из той семьи из Прусинова, которая была выслана в Казахстан и вернулась в Белоруссию весной 1941 года(об этом я писала здесь http://www.stihi.ru/2019/11/03/9478). Мы с батькой, т.е. с твоим дедом, перепугались, вроде и отговорить надо, да и не отпустить невозможно: надо ж что-то делать, чтоб избавиться от этих извергов. Поплакали, благословили и отпустили. И пропала наша Франька, почти до конца войны не знали, жива ли она или нет. А Гелька, видать подслушала: только Франька – за порог, молнией ноги в валенки сунула, пальто на плечи, хустку(платок) схватила и с криком «И я с ней!» бросилась к двери. Но батька ловко схватил её за шиворот да как рявнет: « Куда?!Марш на печь! Дома сидеть! Мала ещё бегать! (прим. автора: тёте Гале тогда ещё и 15ти лет не исполнилось) И чтоб больше слова от тебя не слышал!» И пригрозил кулаком. Кароль никогда ни одну из девчат и пальцем не тронул, любил их и ласково с ними обращался, голоса никогда ни на одну не повышал, но если он как-то не так глянул, сказал что строго, они вмиг притихали и понимали, что что-то лишнее, недопустимое  себе  позволили. А я, бывало, их и рукой и тряпкой, и хворостиной за разные проделки «поглажу», а им хоть бы что, хи-хи да ха-ха, и снова могут чего нашкодить. А тут! Если уж так крикнул и кулак показал, то и надо сидеть тиши мыши.
Продолжение здесь http://www.stihi.ru/2019/12/23/4818