Джордж Гордон Байрон 1788-1824 Послание к Августе

Моя сестра! Коль имя лучше есть,
Оно – твоё, всех чище и милее.
Через моря и горы дай мне весть,
Не со слезой, но с нежностью лелея:
Везде, где я -  ты жизнь моя и честь,                5
Любовь я не отвергну, сожалея.
Две вещи мне подарены судьбой:
Мир, чтоб скитаться, дом, чтоб жить с тобой.

Все первые – ничто, коль был бы я
Последним, это мне и рай, и счастье;                10
Но у тебя другая есть семья,
И разрушать её не буду страстью.
Напомнило мне прошлое – судья, – 
Что не прогнать своей судьбы ненастье.
Не знал покоя на море наш дед,                15
А я – на берегу средь многих бед.

Вот если б я наследовал шторма
В другой стихии, на скале опасной,
Которую сокрыл туман иль тьма,
Я б выносил удары ежечасно,                20
Коль виноват; и хитростью ума
Ошибки не стремился б скрыть негласно:
Я был искусен в гибели своей,
Усердный лоцман собственных скорбей.

Мои – ошибки, мне - страдать от кар.                25
Вся жизнь моя – борьба; когда мне дали               
В тот день тебя, ухудшили сей дар
Судьба иль воля, что впотьмах блуждали.
Порой судьбы я чувствовал удар,
Оковы плоти снять хотел в печали.                30
Но склонен я пожить ещё чуть-чуть,
Чтоб видеть, чем закончится наш путь.

Империй, царств за свой короткий рок
Я много пережил, хоть я не старый;
Смотрю на них, и мелких брызг поток                35
Тревожных лет, крутившихся столь яро,
Как бурные буруны, тает в срок:
Не знаю, что-то держит, что за чары?
Дух лёгкого терпенья; ведь не зря
Боль ради боли ловим мы, горя.                40

Во мне, возможно, теплится отпор,
Или прилив отчаянья холодный,
Коль горестей я чувствую повтор;
Но чистый воздух, климат превосходный
(Или души изменчивость с тех пор,                45
Умение в броне ходить походной)
Покою научили, много зим
И лет он не был спутником моим.

Вновь чувствую, что мог я ощущать
В счастливом детстве: ручейки, растенья,                50
Что помнят, где я начал проживать,
Пока свой ум не отдал в жертву чтенью,
Ко мне явитесь, чтобы умилять
Мне сердце вашим обликом цветенья;
И кажется: любимые черты                55
Я вижу, но любима только ты.

У ног пейзаж альпийский, он влечёт,
Чтоб размышлять; и в этом любованье 
Ты ощущаешь времени полёт;
У тех картин достойней есть влиянье,                60
Пусть одинок ты - грусть тебя не жжёт;
Всё осмотреть – сильнее нет желанья:
Вот озеро прекраснейшее, но
Не так милей, чем наше, всё ж оно.

О, если б ты со мной была! – я б стал                65
Глупцом от страсти пылкой, забывая,
Что здесь уединенье восхвалял:
Раскаянье несёт хвала былая.
Другие чувства я не показал;
Я не грущу, но чувствую и знаю,                70
Что принципы мои идут на спад,
Зато подъём другой приносит взгляд.
 
Об озере я вспомнил, о родном,
У замка старого, не мой он ныне.
Леман красив; но наш любимый дом                75
И берег милый для меня святыни:
Печаль разрушит память мне потом,
Их иль тебя забуду на чужбине;
Всё, что любил я долгие года,
Далёко, иль отдал я навсегда.                80

Мир предо мной; но просьба есть одна
К Природе, чтоб я мог здесь оставаться:
Под летним солнцем греться дотемна,
И с тишиной небес её сливаться,
И видеть нежный лик её сполна                85
Без маски и всегда им любоваться.
Она мой друг, сестра, родная кровь –
Пока тебя я не увижу вновь.

Все чувства скрою, кроме одного;
Его бы скрыл; но предо мной картины                90
Как и в начале детства моего,
И с ранних лет – то, может, путь единый –
Отвергнул бы я черни шутовство,
То лучше был бы, чем сейчас, повинный.
Страстей моих дремал бы буйный вал,                95
Ты б не рыдала, я бы - не страдал.

С Тщеславьем ложным что же делать мне,
С Любовью, ну и, может быть, со Славой?
Они пришли непрошенны извне
И сделали мне только имя, право;                100
И всё ж оно не цель моя вполне,
Конец я видел боле величавый.
Но всё прошло, примкнуть – вот мой удел –
К ушедшим ране миллионам тел.

Ведь будущее мира, может, ждёт                105
И от меня, пусть небольшой, заботы;
Я прожил не один, конечно, год,
Не спал, дремать мне не было охоты,
И множество выдерживал невзгод;
Всё потому, что моей жизни йоты                110
Хватило б на столетье, до того
Как пролетела четверть бы его. 

И всё ж доволен я остатком лет,
За прошлое благодарю я бога,
Ведь где борьбой наполнен целый свет,                115
Там счастье иногда крадёт немного.
Пока что не скажу я чувствам нет.
Скрывать не стану, что видна дорога,
Всё это осознав, я осмотрюсь
И с мудростью Природе поклонюсь.                120

Любимая сестра, как ты - в моём,
В твоём живу я сердце безмятежно,
Мы были, есть, - я, как и ты, вдвоём, -
Друг друга не отвергнем мы небрежно;
Хоть вместе иль отдельно мы живём,                125
Всю жизнь (конец наступит неизбежно)
Мы сплетены – пускай приходит смерть,
Но узы те вовек не истереть.


Стихотворение создано в Диодати, недалеко от Женевы, в июле 1816 г. Опубликовано в 1830 г. в изданных Томасом Муром «Письмах и дневниках лорда Байрона». Адресовано Августе Ли, сводной сестре поэта. Байрона.
10 «Все первые – ничто…» - Многие же будут первые последними, и последние первыми (Мф. 19: 30).
15 «…наш дед…» - Одним из самых известных представителей фамилии Байронов был адмирал Джон Байрон по прозвищу «Джек Дурная Погода», известный своими необыкновенными приключениями и странствованиями по Тихому океану.
74 «У замка старого, не мой он ныне… - Уезжая в Италию, Байрон продал своё имение Ньюстед. Замок – это Ньюстедское аббатство, бывший августинский монастырь, расположенный на территории английского графства Ноттингемшир. Был основан королем Англии Генрихом II около 1170 г.; а Генрих VIII во время секуляризации католических монастырей наделил предка Байрона имениями богатого монастыря.
75 Леман – Женевское озеро.
81 «Мир предо мной…» –  См.: Мильтон. Потерянный Рай, XII, 646.
128 «Но узы те вовек не истереть» – Под влиянием Анабеллы, жены Байрона, Августа (миссис Ли) отдалилась от поэта в последующие годы. Они никогда больше не встречались.




Epistle to Augusta

BY LORD BYRON (GEORGE GORDON)

My sister! my sweet sister! if a name
Dearer and purer were, it should be thine.
Mountains and seas divide us, but I claim
No tears, but tenderness to answer mine:
Go where I will, to me thou art the same
A lov'd regret which I would not resign.
There yet are two things in my destiny—
A world to roam through, and a home with thee.

The first were nothing—had I still the last,
It were the haven of my happiness;
But other claims and other ties thou hast,
And mine is not the wish to make them less.
A strange doom is thy father's son's, and past
Recalling, as it lies beyond redress;
Revers'd for him our grandsire's fate of yore—
He had no rest at sea, nor I on shore.

If my inheritance of storms hath been
In other elements, and on the rocks
Of perils, overlook'd or unforeseen,
I have sustain'd my share of worldly shocks,
The fault was mine; nor do I seek to screen
My errors with defensive paradox;
I have been cunning in mine overthrow,
The careful pilot of my proper woe.

Mine were my faults, and mine be their reward.
My whole life was a contest, since the day
That gave me being, gave me that which marr'd
The gift—a fate, or will, that walk'd astray;
And I at times have found the struggle hard,
And thought of shaking off my bonds of clay:
But now I fain would for a time survive,
If but to see what next can well arrive.

Kingdoms and empires in my little day
I have outliv'd, and yet I am not old;
And when I look on this, the petty spray
Of my own years of trouble, which have roll'd
Like a wild bay of breakers, melts away:
Something—I know not what—does still uphold
A spirit of slight patience; not in vain,
Even for its own sake, do we purchase pain.

Perhaps the workings of defiance stir
Within me—or perhaps a cold despair,
Brought on when ills habitually recur,
Perhaps a kinder clime, or purer air
(For even to this may change of soul refer,
And with light armour we may learn to bear),
Have taught me a strange quiet, which was not
The chief companion of a calmer lot.

I feel almost at times as I have felt
In happy childhood; trees, and flowers, and brooks,
Which do remember me of where I dwelt
Ere my young mind was sacrific'd to books,
Come as of yore upon me, and can melt
My heart with recognition of their looks;
And even at moments I could think I see
Some living thing to love—but none like thee.

Here are the Alpine landscapes which create
A fund for contemplation; to admire
Is a brief feeling of a trivial date;
But something worthier do such scenes inspire:
Here to be lonely is not desolate,
For much I view which I could most desire,
And, above all, a lake I can behold
Lovelier, not dearer, than our own of old.

Oh that thou wert but with me!—but I grow
The fool of my own wishes, and forget
The solitude which I have vaunted so
Has lost its praise in this but one regret;
There may be others which I less may show;
I am not of the plaintive mood, and yet
I feel an ebb in my philosophy,
And the tide rising in my alter'd eye.

I did remind thee of our own dear Lake,
By the old Hall which may be mine no more.
Leman's is fair; but think not I forsake
The sweet remembrance of a dearer shore:
Sad havoc Time must with my memory make
Ere that or thou can fade these eyes before;
Though, like all things which I have lov'd, they are
Resign'd for ever, or divided far.

The world is all before me; I but ask
Of Nature that with which she will comply—
It is but in her summer's sun to bask,
To mingle with the quiet of her sky,
To see her gentle face without a mask,
And never gaze on it with apathy.
She was my early friend, and now shall be
My sister—till I look again on thee.

I can reduce all feelings but this one;
And that I would not; for at length I see
Such scenes as those wherein my life begun,
The earliest—even the only paths for me—
Had I but sooner learnt the crowd to shun,
I had been better than I now can be;
The passions which have torn me would have slept;
I had not suffer'd, and thou hadst not wept.

With false Ambition what had I to do?
Little with Love, and least of all with Fame;
And yet they came unsought, and with me grew,
And made me all which they can make—a name,
Yet this was not the end I did pursue;
Surely I once beheld a nobler aim.
But all is over—I am one the more
To baffled millions which have gone before.

And for the future, this world's future may
From me demand but little of my care;
I have outliv'd myself by many a day,
Having surviv'd so many things that were;
My years have been no slumber, but the prey
Of ceaseless vigils; for I had the share
Of life which might have fill'd a century,
Before its fourth in time had pass'd me by.

And for the remnant which may be to come
I am content; and for the past I feel
Not thankless, for within the crowded sum
Of struggles, happiness at times would steal,
And for the present, I would not benumb
My feelings further. Nor shall I conceal
That with all this I still can look around,
And worship Nature with a thought profound.

For thee, my own sweet sister, in thy heart
I know myself secure, as thou in mine;
We were and are—I am, even as thou art—
Beings who ne'er each other can resign;
It is the same, together or apart,
From life's commencement to its slow decline
We are entwin'd—let death come slow or fast,
The tie which bound the first endures the last!