соловецкие пляски

Солнце - медовая каплища, лесом за ночь упав,
Питает забытое капище, запахом завтрашних трав.
И роса воскресным саваном, чистым, белым ужасом
Пеленала ласково лица тех, чьим мужеством
Был наполнен этот воздух, эта плоть моей земли,
И распоротая поступь этой красной линии.
Она кажется столь тонкой, она - кровь моих идей,
Перевязан век тесемкой, не жгутом, жгутом больней.
Как из грязной рваной раны родниковый крови гон,
Начинается так рано Евхаристия времён.
Где-то века воет ветер, и его я слышу свист:
«Там где шествует горбатый просыпается фашист.»

1.

Край, забери и спрячь, от ветра меня укрой,
Мы по болотам вскачь убежим с тобой.
Край, суховей развей, леса дремучий стяг.
Белые кости людей здесь частоколом стоят.
Стоят вкруг острогов болот, лабиринтов бескрайних степей,
Наш путь начинается от ленинградских дверей.

Лишённая смысла речь и сапог в подзоле,
Здесь не имеет воли сладкое a priori.
Здесь ничего не ясно, иконы зарыты в землю
Знать бы, поди напрасно, брата забрали в петлю.

Переплет этих серых листьев, ими играет ветер,
А что до привычной мысли, то юг, он теперь не север.
В пригоршней лёд ныряя,  рожу умыв слезами,
Снова я убеждаю себя, что я осязаем.
Но я не могу проникнуть внутрь утра-рассвета,
Ватник серого цвета, в это нутро одето
Четыре из десяти, кого не смогли спасти
Те двое нового и ветхого завета.

2.

Лучиной каменных зерцал, тяжёлым окликом оков,
Я оловянный добывал породу кремня облаков.
Чьим лёдом венценосных стен, гранитом перистых уступов,
И жилами солнечных вен - лучей, из грифеля рисунок
Заместо мертвых падал вниз.

Что сталь клинка по гарду в тело, эфес рукою отразит
Зеркальный блеск водораздела.

Здесь двоемирие озёр, что лихолетий перемычка.
Здесь понимает каждый взор чугунный колокол - язычник.
Он в отражение окунув, Крещеного огнем ребенка,
На меч судьбы меняет кнут, воде пожертвовав ягненка.

Как в отражении веков стал звездопадом сабель танец,
С набега финский воин вез молочных девственниц - красавиц,
И видел в море облака, и в сновидений падал вехи.
Мозоли на его руках были яснее звона эха
Его далёкого былого.

Ярма грядущего черед переворачивает лодку,
И фина море погребет.
Он не успеет насладиться той жгучей терпкостью побед,
И медью меда будет литься последний воина обед.

Тогда как далее на север, куда дошел усталый скальд,
Оскал скалистых тех столетий сере-
брянных рассказывал:

«На рудниках, клеймя металл, набат, отбитый ржавой киркой,
От православия спасал немую паству старой кирхи.»

Из рукава достав стилет
У алтаря хозяев леса,
Я прношу им в дар скелет
Метеоритного железа.

3.

Скорость мира на пределе,
Мифа вместо острова.
В соловецкие постели
Нас Орфеева вдова
Гонит нервами-руками
Тонкогорлых смелых струн.
Так солёными брегами
Нас оберегает грунт,
Монастыревой подошвой
Не дробленьем скоростей,
Но гранитной тёртой крошкой
Перемолотых идей
Становлюсь. Течет порядок,
Дни скитаются, их бег
Изменением нарядов
Различает человек.
Снова сон. Одна шестая
Бесконечная зима,
Плесень классицизма старит
Петрограда остова.
Чтож распятая Россия?
Не восток и запад не
Гнешь поломанную выю
В коммунизма западне?
Зверь измотанный погоней,
Уничтоженный мой мир.
Узел связанный аортой -
- шестипалый третий Рим.
Он раздавлен, он удушен.
Стуком его сердца кровь
Пленных шествием отрядов
В мозжечек вбивает гвоздь.
Кровь стучит, и стук безжало-
стен к стенам артерий,
Кровь России дребезжала
Метрономом артеллерий.
Рухнет инея корона,
Миг последний - сна постель,
Пробежал в окне вагона
Красный мрамор мавзолей.
Что теплица подземелье,
На оскомине нарыв.
Мозгом воспаленным еле-
Еле наратив
Движется. Идёт та кляча.
Что погонщик то урод.
С запада распятья клянчит
Византии перевод.


4.

Подлесья сырые песни, что рвется из глотки горла,
Салом забитой пресным, с водой, да и та прогоркла,
Чьи интонации путаны, чья нить языка утрачена,
Веригами, но не путами, гниль их и прах оплачены.
Мимо слова идут: соборов, полей, урочищ.
Следами шагов их стук образует хребет пророчеств -
Изломов костей земли, тех что корней среди,
За пределом пространства и времени. Лишь они
Говорят: «Вещи? Но что их ждет? Пламенем их объят,
Глиной забит их рот. История всех нас в ряд
Положит и всех сожжет.»

Суп из куриных лап. Масляное пятно.
Черен, но не араб и рассупонен сном.
Объемом таких вещей, чья фонетика смысл века:
Цезура - что вкус хрящей для рабочего человека.
И я горд тем что здесь как свой, целина есть моя держава,
Здесь ось мира, я осевой! Я владелец земного шара!
И пустяк то что потом испариной я намедни в весь рост пропах,
Словно ящер я солнцем ошпаренный  шел по полю его пропахав.
Человек лишь зубило времени, русло межи не знает дна,
Чья нога уже в резвом стремени? Чья промежду глазниц нога?
Мы крошили Европе череп, и плевать что раскрошат мне!
Я до вас своё слово через сотни лет пронесу в сапоге.