Анна Петровна Керн гл. 18

18

Хранение писем поэта, как средство,
Всегда было страстью прекрасной души,
В какие ж тиски взяла бедность семейство,
Что проданы письма его за гроши?

Но проданы письма в надёжные руки,
Издатель журнала те письма забрал,
Тем самым он как бы их взял на поруки
И этим он память поэту воздал.

Любимым занятьем четы Виноградских
В спокойствии чинном – вслух чтение книг,
Средь всяких невзгод, бытовых, даже адских,
Вдвоём им жилось далеко не до них.

Десятки томов одолели, купаясь,
В той роскоши мыслей и празднике чувств,
Изяществом слога и тем, восторгаясь,
Наличием в них настоящих искусств.

Они погружались в эпоху столетий,
В историю древних культур и их стран,
Расцвета всей жизни и гром лихолетий,
Пред ними вставало, как в полный экран.

Они волновались прочитанным, явно,
Что видно по письмам и их дневникам,
Причём в этих чтениях вовсе не странно,
Друг с другом общенье нашли по душам.

И в этом общенье, в стремленье быть вместе
И кроется счастье их новой семьи,
Они, как в едином замешанном тесте,
И жить друг без друга они не могли.

Какое бы ни было счастье в семействе,
Его подрывают  болезни в семье,
Муж часто хворает, бывает и вместе,
Что тянет бюджет их к текущей беде.

Опять она просит друзей своих бывших,
Помочь ей деньгами, в уплату долгов,
В честь памяти чувств их взаимных и чистых,
Но всё же, не каждый на это готов.

Семья беззащитна и вся безысходна,
Она просит Вульфа прислать сто рублей,
Семья уже нищей давненько подобна,
Брат грубо и нагло относится к ней.

Она бы и рада, чтоб жить в своём доме,
А не ночевать по чужим всем углам:
-- Но брат не пускает, забрал мою долю,
Ну, бог с ним, и ту, что отец выдал нам.

Воистину женщина эта святая,
Не держит и зла на людей никогда,
С душой своей ангельской, смерть ожидая,
В те самые близкие к смерти года.

Их бедность – действительно бич её жизни,
Отсюда и странствие их по стране,
Они словно в жизни «родилися лишни»,
Нет дома у них на родной стороне.

Тверская губерния, Киев и Ковно,
И в Лубнах осели они, наконец,
Там тоже жилось им всегда беспризорно,
Но Лубны ещё – не последний венец.

Чету Виноградских запомнили в Лубнах,
Они; жили не; для себя, для других,
Людское ли горе в различных их нормах,
Посильная помощь – всегда дело их.

В том городе слыли, как дом просвещенья,
Учили детей обедневших людей.
Устроено общество ссуд полученья,
И в библиотеку им путь был верней.

Всю жизнь интерес её к книгам, искусству
Её поднимал он над бытом житья,
Её опьяняло природное чувство,
В писателях видеть частицу себя.

Жила до последних дней мыслящей жизнью,
Отстать от неё не могла потому,
Что верность хранила искусству отчизны
И честно служила в том плане ему.