КГЗ

               

    Чтобы по-настоящему увидеть, как взлетает самолет, как он сначала тяжело и медленно катится по рулежным дорожкам, потом долго бежит, разгоняясь по взлетной полосе и вдруг становится удивительно легким, красивым и таинственным живым существом, способным держаться в воздухе, как он забирается в синеву и исчезает из виду, словно растворяясь в воздухе, нужно всего лишь подняться на второй этаж здания аэровокзала, пройти по длинному коридору и открыть дверь, на которой аккуратная табличка «Комната подготовки экипажей». Еще ее называют здесь «штурманская».
   Просторное помещение. Столы, стулья, плакаты и схемы, все для воздушной навигации. Украшает комнату окно, выходящее на летное поле. Подойдешь к промытым стеклам, а там солнцем залитый пейзаж, обрамленный очертанием гор со снежными вершинами, чуть ближе угадывается синяя речка, зеленые хлопковые поля, бесчисленные линии электропередач, светлые крыши отдельных домов, белая паутина антенн на высоких опорах. Под окном слегка подрагивают от бесконечных звуков уже нагревшийся асфальт и бетон, покрывающие всю территорию аэродрома. Машины, люди в форме и пестрые пассажиры то двигаются, то стоят на месте.
    Но вот взгляд уже прикован к еще секунду назад невидимому Ил-18. Он грозно, натужно гудит, но все еще не отрывается от земли… Секунды кажутся долгими… Четыре огромных винта на тонких крыльях гигантской сигары всё никак не могут поднять её в воздух…
   Обычно взлет производится в другом направлении и из «штурманской» можно увидеть лишь, как начинают разбег тяжелые машины, только легкие Ан-2 и вертолеты видны в наборе высоты.
   … Лайнер преодолел уже больше двух километров по трехкилометровой взлетке. А ведь сразу за ней постройки, а дальше, черед речку, делающую  поворот, начинается большой город с многоэтажками… Возле окна мгновенно выросли и закрыли его тенью несколько фигур в одинаковой светло-синей форме. Наконец  изменился звук моторов, надрывный их гул стал певучей мелодией и в бледно-голубом воздухе повис, полого летящий Ил. Все облегчено и как будто одновременно выдохнули и продолжили свои занятия предполетной подготовкой. «На последней плите…», - раздался чей-то голос. «Да…» 
   Загудели, стали слышны моторы других самолетов, жаркий летний день продолжился в обычном ритме.
    И вот я снова заглядываю в святые святых аэропорта, в гости к его хозяину. Никого. Только утренняя тень лежит на полу и стенах. А возле окна, заложив руки за спину, не замечая моего появления; вдоль столов и стендов, ходит, словно кот ученый, хозяин кабинета, царь и бог и медленно, с выражением декламирует. «Мороз и солнце, день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный!..» Половину стихотворения, не меньше, я прослушал, боясь пошевелиться. А он вдруг остановился, назвал имя автора: «Мао Дзе Дун!» и спокойно повернул ко мне свою голову, украшенную темной шкиперской бородкой и прядями слегка поседевших волос, расположившихся поперек блестящего черепа. 
     Решительно и важно он прошел за свой стол, укрытый неким подобием магазинного прилавка. В задачи дежурного штурмана аэропорта входило проверить мою, а в моем лице всего экипажа готовность к предстоящему полету. Без его подписи никуда не улетишь. Мне; совсем еще молодому пилоту, было чуточку страшно. Хозяин кабинета мог задать любой вопрос, и по существу, и в зависимости от настроения и аудитории. Шутки его были мастерские. Он мог спросить цены на спиртное или сигареты и нужно было всерьез отвечать. Мог поинтересоваться содержанием свежеотменного приказа министра. Экипажи любили эту забаву. Однажды первым его вопросом ко мне было неожиданное: «Из какого штата?» Я назвал аэропорт. Штурманская грохнула. Все смотрели на мой пистолет ТТ в потрепанной кобуре, он свисал едва не колен, на мои выгоревшие волосы, которые были до самых плеч, на коричневые мокасины, в одной руке я держал заветную бумажку с расчетами безопасной высоты и времени полета, необходимого запаса топлива и другими цифрами, называлась она «штурманский бортжурнал», в другой потной руке были портфель и фуражка, рукава форменной голубой рубашки были закатаны… «Ковбой» покрывался испариной…
    Бывший военный летчик, Каширин Георгий Захарович, много лет украшал своими сединами, здравым умом и тонким юмором атмосферу летного единства, авиационного братства. Его любили все, ценили профессиональные и деловые качества, но больше умение создавать  анекдотические ситуации. Вот подходит очередь молодого военного летчика, капитан подает свой важный документ на подпись серьезному дежурному штурману, а тот аккуратно, двумя пальцами берет небольшой лист бумаги, исписанный и проштампованный бланк, мало похожий на  полетную документацию гражданских авиаторов, и бросает ее в воздух. Капитан поднимает с пола свою ценность и  кладет на стол, а штурман вновь проделывает свой хулиганский бросок, и так несколько раз подряд. Военный летчик возмущен. «Мне нужно вылетать!.. Подпишите!..» Каширин говорит ему: «Да ты покажи, где!»
   Сюжеты меняются. «Что такое КГЗ?» Пилот пожимает плечами. «Курсо-глиссадный задатчик?», - пытается найти расшифровку аббревиатуры, которых полно в  любой системе, а уж в авиации-то... Народ ждет развязки. Всем весело. «Иди, учи!» Идет. Возвращается через минуту. «Каширин Георгий Захарович!»
   Вот еще один гость. Слегка располневший узбек, похожий на армянина с погонами второго пилота Ан-2, подает свою бумаженцию. Каширин смотрит на парня, заросшая черными густыми волосами красивая мордашка улыбается ему, и вдруг со звоном кладет на прилавок сорок копеек. «Иди, постригись!» И тут происходит неожиданное. Парень оказался не промах. Вынимает из кармана три рубля и смело бросает их на стол. «На, сбрей бороду!» Теперь уже смеются все. И трясет своими жидкими волосиками отставной подполковник. Большие черные заколки чуть отпускают пряди его волос, будто из обоймы виднеется боевое снаряжение…