Дант

1. Вергилию

Ты тихими, бесследными шагами
сошел со мною вглубь, где для тебя
нет тайны, и пошел зачем-то вверх,
до тех границ, где дальше ничего
ты разглядеть не мог – не полагалось, –
и там меня оставил высоко.

Не ты один – поэзия сама
вела меня, уравнивала шаг,
рассказывала, чтоб моим рассказом
ей прирасти. Я дальше как-нибудь
сам доберусь, теперь с пути не сбиться.

Посланника, мой ангел Беатриче
(хоть он и не нуждается), в своих,
меня любя, молитвах помяни.

2

Флоренция, которая никак
изгнанья не прощает, далека
от узких троп Чистилища, но память-
предательница ищет соответствий,
привычных сочетаний и находит
их даже здесь; быстрей, навстречу, вверх,
живой средь мертвых, – скоро Беатриче
изгнанника приветит, флорентийка,
расспросит и расскажет обо всем.

Флоренция со всех небес видна –
скупа, жестока, лжива, суеверна.
Летейских вод студеные глотки
не размывают, значит, эту память:
иных грехов сильней любовь к отчизне.

3

Кто где остался – гвельфы, гибеллины.
Те и другие только волны моря
народного, волна одна другой
хребет ломает, обе хороши –
когда б не имена, неразличимы,
и, значит, только слово усложняет,
определяет действие, разводит
по разным лагерям кого куда,
и тянется запутанный рассказ,
и пешие расставлены полки,
и конница летит во весь опор,
и все умрут скорей, чем примирятся.

4

Все как-то незаметно получилось:
увязший коготок, и дальше – больше:
тюрьма, сума, война. Мелькнувший случай
окаменел – ни обойти, ни сдвинуть,
ты связан по рукам-ногам, вражда
повсюду за тобою. А насколько
тем легче, кто еще не понимает,
что спор весь изначально ни о чем –
о власти краткой в городе цветущем –
и, кроме как обоих станов стать
предателем, пути из западни
не существует. Будет перебежчик
в своих путях по адским безднам прав.

5

Что скорби не хватило на всю жизнь,
так это правда. Времени с избытком
пожить, побыть оставила твоя
смерть ранняя. Прости мои грехи
и женщин, у которых состраданья
хватало на меня. Храни меня,
теперь уже не связанного, кроме
тебя, ни с кем. Все по своим местам,
смешав сперва, расставила любовь.

Измен не будет больше, сожжено
все в сердце бедном, все унесено
сухим непрекращающимся вихрем
влюбленности, где души никогда
не разлучатся новым дуновеньем.

6

Теперь уже не спросишь: ты меня
действительно нисколько не любила,
смеялась, или все же было что-то,
мелькнувшее душе твоей девичьей
неясной тенью? Около тебя
все мысли, все стихи мои стеснились;
ты в жизни, в смерти, ангел Беатриче,
единственная, кто мою печаль
питает, утешает; знаю, что
в Раю мне делать нечего – грехи
(и рад бы) не пускают, – но не мог
я, зная, что ты здесь, остаться там
и не увидеть равнодушных глаз,
и слов чуть недовольных не услышать.

7

В последний раз прекрасный Божий мир
понятен был, любая даль видна,
отчетлива. Учитель тех, кто знает,
все объяснил. Есть место человеку,
он вовлечен в гармонию, уверен:
есть Бог над всем – великий Геометр.
Все правильно. Прислушайся – услышишь
ту музыку небесных точных сфер,
которая единственная может
всех наших песен звуки оживлять;
прислушайся, пока она жива.

8

Не Бог на этот раз разъединенье
готовил людям, и не вавилонский –
латинский столп разрушили, и сами
на новых языках, чтоб ни за что
друг друга не понять, заговорили.

Поэзия прекрасна. Что же было
в том здании чудесном, если это
творится на развалинах?

9

Италия несчастная, тебя,
истерзанную войнами, никто
не пожалеет, раны врачевать –
так получилось – некому, терпи.

Империя сместилась к рубежам
гиперборейским. Тамошние беды
и здешние слились в одну войну
бессмысленную. В этих мелких целях –
провинциальных, праведных, понятных –
запутавшись, не делают дела,
не побеждают. Просто умереть
за край родной, чтоб было за кого
им дальше мстить, и ненависть жива,
воюем за Флоренцию, за Сьену –
Италия, а где твои бойцы,
в какой дали, во времени котором?..
Я к ним пойду, я с ними стану в строй.

10

История едина, Рим один,
все связано, и новая держава
всегда рисует с Рима облик свой,
себя каким-то Римом называет,
за ложью ложь городит, гибнет вся.

Никто другой с твоей судьбою, Рим,
не справится – не смеешь ты слабеть.
Есть Богом заповеданные цели
для всех людей без всякого изъятья,
сплошь, целиком, для хора голосов
всего народа Божия – твои
святые цели, римская держава.

Закон поставишь, смуты прекратишь,
дашь силу слабым, сильных усмиришь:
нам по-другому не спастись, не выжить.
Бушует слишком долгая война,
конца и края нет ей. Не оставит
она на свете белом никого,
нет силы прекратить ее не вместе.

11

По большей части вспоминают Ад:
насельников его, его цитаты,
всю боль и скорбь – но, может быть, настанут
добрее времена, и будем чаще
не Рай, конечно (где нам!), вспоминать –
Чистилище, куда, даст Бог, на берег
в час утренний, назначенный сойдем
с легчайшей лодки, чем ладья Харона.

12

Мы в этой светлой повести не раз
счастливо убегали зла. Душа
спускалась вглубь, на горы поднималась,
и вот она дрожит, утомлена,
но спасена. Не могут силы Ада
догнать беглянку на ее путях
туда, где будут солнце и светила.