84 года указу о депортации немцев Поволжья

ПЛОТИНА
     Моим  родителям и всем  трудармейцам
   

      Вступление
Привет, поэма. Столько лет
Ты уклонялась, обходила,
То посылала слабый свет,
То чернотой своей давила.

И я был к встрече не готов:
Максимализм мешал и шоры.
Но чушь прогнали шаг годов
И просветляющие горы.

Ты на пороге. Все сошлось:
Желанье, матерьял, уменье ..
И входит первый звук как гвоздь,
Меняя ритм сердцебиенья.

Твой контур четче проступил.
Ну, обретай скорей реальность!
Я ничего не утаил –
Ни мига, ни судьбы тональность.

В печать тебя вовек не сдать.
Но будешь греть меня на Стиксе.
Я должен это написать! –
Чтобы потом вздохнулось:«Дикси!»*

Ты – индульгенция моя,
За соплеменников молчанье ..
Ты – хрип предсмертный соловья
И с эхом истины венчанье ..

*Дикси (лат)   - сказал
   
 1.
Истома пляжа. Отпуск. Счастье.
В пакете – вишня да журнал.
Но – волжской знойности подвластен –
Журнала я не раскрывал,
Ни  день назад, ни в полдень этот.
Лишь сына взглядом не терял,
Пока он в Волге перегретой
В заливе малышни нырял.
На берегу другом – Саратов.
Ах, Фамусов, на эту пядь
Ты Софью, осерчав,  когда-то,
Грозил – как в глухомань – заслать.
Пичуги рядом голосили ..
Жена вздохнула: «Благодать».
И я сказал: - Вот пуп России ..
Тут ни прибавить, ни отнять.
И вдруг соседка – ведь дремала! –
Сказала: - «Так все и не так.
Ах молодые ..Знают мало,
Все зубоскальство да пустяк  ..
Здесь немцы жили! Центр России!
У них республика была ..
В войну – согнали, не спросили –
Да и в Сибирь! И все дела!
А вы об этом не слыхали!
-Откуда нам, уральцам, знать?
…Под солнцем воды полыхали ..

… И как сумел я промолчать?
А прямо в ране ковыряли.
Да не ланцетом, а кайлом.
Мил город Энгельс. Но едва ли
О чем-то помнит старый дом.
На взгорке он – резной, просторный,
В окно кричит магнитофон.
И, подпевая песне вздорной,
Малыш стучит в пустой бидон.
-Пацан - дай яблоко из сада.
-Они зеленые еще.
-А мне как раз такое надо.
Жую. Согрет и посвящен.
Как мякоть эта терпковата.
Как странно окна вслед глядят.
Здесь жили мать с отцом когда-то.
До репрессанса.
Жизнь назад.


    2.
Это 28-ое. Над Волгой стоят облака.
Некурящий отец у соседа стрельнул папиросу.
И лежат их две тени на бочке, на куче песка.
И едва шевелит своей кроною ясень белесый.
Это 28-ое. С утра объявили Указ:
«Немцев выслать. Они все – предатели.
В спину ударят  ..
Только смену белья  ..
И к вокзалу в указанный час».
Это август палящий. И сумерки свежесть не дарят
-Что твои - собрались?
-Подпоясаться – много ли дел?
У меня-то вон трое ..А младший двухмесячный вовсе.
Потому военком в добровольцы нас брать не хотел,
Что Указ сочиняли.
Теперь – хоть к расстрелу готовься.
-С нами ясно: на зоны.. А Вилька с Карлушкой? Они?
-Из-под Бреста, где служат , сам помнишь –
-Нам слали приветы ..
(Да о чем ты,  отец? И архив это не сохранит!
И  Смирнов никакой никогда не напишет про это!)
Ты попробуй пока хоть разок папиросой пыхнуть ..
Мать уложит детишек, помолится – утром в дорогу.
Но и сад свой прощально не дали до сердца вдохнуть:
Глянь-ка – Мойша-портной припадает на левую ногу.
- Слышал, гонят вас завтра .
- Ну. гонят.. А ты-то причем?
- Да хочу застолбить твой диванчик и библиотеку..
- Вон! Уедем – бери с потрохами хоть мебель, хоть дом.
- А пока – пропади! Не сдержусь, измочалю, калека..
.. Бросил житель Кремля свою трубку на карту страны.
Разломал папиросу. Взял трубку опять, а под нею –
- нет на карте республики! Даже следы не видны! –
Воплотили уже дорогого владыки идею .






       3.
Балезино.. Здесь дремлют паровозы..
Начищены и смазаны стоят.
Я выбегал здесь летом и в морозы
 К киоску за углом – шесть лет подряд.
Потом в вагоне с другом пиво пили,
Лениво вспоминали институт.
Здесь длинная стоянка.. Изучили
Железо, что хранят –на случай – тут.
И я читал Володьке Смелякова
Про голоса, что свинчены давно.
А эти паровозы, право слово –
Так хороши – переплавлять грешно!
И где-то в стаде – знаю, понимаю, -
Тот, что тащил телятники тогда.
И в памяти его – не в центре, с краю –
Молчащих, оклеветанных беда.
Возил потом зенитки на платформах,
«Катюши», танки, миллионы мин.
Укладывался в графики и нормы,
Пыхтел среди увалов и долин.
И мальчиков остриженных, безусых
В шинелях серых все возил, возил.
Нанизывались день за днем как бусы
Истер реборды паровоз, простыл.
Покашливал, сопел, когда к Берлину
Боеприпасы вез последний раз.
Как весело он покидал чужбину.
Надеясь отдохнуть хотя бы час
В депо переобули, освежили
Проверили котел и шатуны –
И вновь на рельсы гулкие пустили
В просторы возрождавшейся страны.
И вот ленивей, реже стал он бегать..
Потом ему сказал электровоз:
«Пора тебе на пенсию, коллега..
Резерв. Средь братьев.. Под волшбу берез.
Но хоть однажды сна осколок будет:
Разъезд. Тьма эшелонов. Плач детей.
Солдатами оцепленные люди
Идут, идут, идут – плотней, тесней.
И ясно: это не село, не племя,
А целый – боже праведный! – народ –
Как повелели вождь крутой и время –
На каторгу бессрочную идет.
Изгои.. Патриоты. Коммунисты.
Умелый люд - не лодыри, не слизь..
Кровиночки России. Не фашисты.
Но немцами – к несчастью – родились.
В тайге, заводах, шахтах растворятся
И большей частью сгинут, чтоб страна
Могла с врагами под Москвою драться,
И в сам рейхстаг отпрянула война.
Ты, паровоз, их не свезешь на Волгу.
Туда и возвращаться запретят.
Проблему эту бросят в ящик долгий
И вряд ли на моем веку решат.
Балезино. Пройдусь-ка по перрону.
До отправленья целых пять минут..
Как шелестят уютно эти кроны!
Благослови, всевышний, мой маршрут.

     4.
Ну – мороз! Индевеют веки.
Речь майора.. Да стук в висках.
- Вы – трудармия. Вы не зэки.
«Зыки, зэки», - рефрен в рядах
- Ваше дело – завод построить
И плотину быстрей поднять.
« Из пяти там загнутся трое,
А кой где из пяти все пять».
- Разговоры! – над головами
Режет очередь синеву.
- В снег лицом! Разберусь я с вами!
Отогрели хайлом траву?
.. Поскорей бы в барак холодный
Провалиться на полчаса.
Лишь во сне ты еще свободный.
Как недобры вокруг леса.
- По пятеркам, в отряды! Шагом!
 Даже воздух примерз к губам.
Богословская сыпь ГУЛАГа
По закатным бредет снегам.


«От Москвы отогнали фрицев».
«Гот сай данк.* Наконец. Пора».
 
Сквозь полвека гляжу в их лица.
О поволжская немчура!
Все добротно привыкли делать.
Ну, стахановцы, навались!
Вой, не вой – но на свете белом
Только эта досталась жизнь.
В телогрейках, в бушлатах старых
Вы идете за рядом ряд..
Бог и черт неразлучной парой
У ворот на часах стоят.

* (нем) слава богу
    
5.
Плотина, - вот она, родимая.
Водохранилище и сброс.
Ах, время, быстрорастворимое!
Что помнит каменный откос?
Что людям в лодках многочисленных
До тех годов сороковых?
До экскурсов словесных, мысленных
Туда, где не бывало их?
Но холм с градирнями огромными?
Но эти камни? – где на них
Щербинками, штрихами скромными
Следы времен, людей былых?
..При производстве алюминия
Нужна вода, вода, вода..
И все дробили скалы в инее,
И камни все – сюда, сюда.
Война не ждет. Работа адская.
Плотина строится, растет.
А в стороне – могилы братские
Вбирают тающий народ
Цеха в пространстве все отчетливей
Глядишь, из труб повалит дым.
Ах, чуть добрее б, чуть заботливей,
Страна, к работникам твоим!
Вольнонаемные с опаскою
Должны, как будто бы, смотреть.
Но все не так.. Пускай не с ласкою –
Смогли понять. Как не суметь? –
Когда отцы иль сами ссыльные -
Так людом полнился Урал.
Здесь ярлыки – слова бессильные
И в деле всяк себя казал.
Отец, что те года надрывные
Ты так не любишь вспоминать?
Да что слова мои наивные!
Какое солнце – благодать!
И шашлыки, и тень уютная
От старых сосен, тополей..
И крошится тоска минутная
И в душе улыбчивой моей.

     6.
Андропово – Антипино. Дорога
Засыпана местами. Что ж – февраль.
И солнце медлит над грядой пологой..
Слышь, мама, запахни плотнее шаль.
Ты – транспорт. Как и две твои подруги.
И в трое санок вы запряжены
Краснеете, порою, от натуги
И матюгом своим не смущены.
По три мешка с зерном опять везете
На мельницу. Потом с мукой назад.
А дома – в лесопункте – упадете
И – в потолок барака сонный взгляд.
И мужика умаят версты эти.
На круг – их 20. Как же, мама, ты?
А у печи не кормленые дети.
Раздай-ка им капустные листы.
Ты их несла за пазухой и грела,
Пока врезались в плечи постромки.
И проверяла: Здесь ли? – то и дело.
Дремли, родные слыша голоски.
Так дважды в месяц. (А лошадку  жалко:
«На вывоз леса, - бригадир сказал, -
А женщины все сдюжат», - и на палку
Зло навалясь, во след им помахал).
А завтра лес пилить, о доме думать
И греться чаем с доброго костра.
А ты еще смешлива, не угрюма..
И самой бабьей зрелости пора.
- Дождемся лета – бабы. Легше будет.
И не заплачу – не дождетесь. Шиш.
Осилишь! Лихолетье не остудит.
Ты через 10 лет меня родишь!
Ты маленькая, сухонькая, мама.
Ты вся в коротком емком слове «жить».
Через февраль шагаешь ты упрямо.
Как мне тебя от холода прикрыть?
Андропово? Антипино? Вздыхаешь –
Неужто было? В давние века.
Но ты во сне их часто повторяешь.
И я их не забуду, жив пока.

      7.
Тем, кто погиб на фронте – честь и слава.
А тем, кто под ярмом эНКаВеДе?
Когда на «искупление» нет права,
Когда просвета нет в твоей беде?
Но методом затратным – побеждали.
Кого жалели в яростном пылу?
И армии свои в прорыв бросали:
На фронте – Жуков, Берия – в тылу.
Все для победы, каждый вздох – в победу.
А как иначе дело повернешь?
Все личные отбрось обиды, беды –
Спасай страну. И тем себя спасешь.
И у стены Кремля чуть виновато
Зажжет сыновья, вдовья ли рука
Огонь в честь неизвестного солдата
А что в честь неизвестного зэка?
Да что это? О чем я? – Бог со мною! –
Об этом ты не думаешь, отец –
Толкаешь камни, долбишь грунт киркою,
Вгоняешь бут в болотный холодец,
Жуешь паек в барачном полумраке..
Тридцатилетний – ты седой совсем,
Хоть для тебя нет лобовой атаки
И нет приказа двести двадцать семь!
И гул в висках, иль голос чей-то будит?
Или всевышний шепчет в темноту:
«Вгрызайтесь, люди, созидайте, люди..
Зачтет Россия, нет ли   - я зачту»..

     8.
- Поднимите доходягу. Дышит?
Пусть в больнице полежит чуток.
Мне? Не нужен. Да вон в справке пишут:
Слишком образован он, милок.
Эшелоны пленных на подходе.
Вот готовлю группу толмачей.
Все интеллигенты. Чтобы в роде
Выглядеть солидней и умней.
Едут хоть фашисты, но – Европа.
Да офицерья полным-полно.
Фукать будут, иль глазами хлопать –
Коменданту – мне – не все равно.
Да, фашисты, лейтенант, фашисты.
Только ты энергию уйми.
Завтра растолкуют все юристы.
Это – сплошь политика, пойми.
Этих семерых одень получше,
Подкорми – а то ведь срам смотреть.
Пусть присмотрит врач на всякий случай,
Чтоб никто не вздумал умереть.
Действуй, лейтенант. В конце недели
Первый эшелон сюда придет.
До Урала, слышь, дойти хотели. –
Добрались! Работы прорва ждет.





     9.
Я убегал от этой тьмы.
Не потому, что трус такой.
А просто суть тугой проблемы
Не разрубить одной строкой.
И знаю: Нет семьи в России,
Чтоб вал репрессий да задел.
В каких домах не голосили?
В родне хоть кто-то не сидел?
И все же – целые народы!
Не немцам лишь одним клеймо! –
При всех плакатах про свободу –
И всю страну лицом в дерьмо.
Татары Крыма и калмыки,
Чеченцы, греки, ингуши –
Всем этот переезд великий.
Как раб трудись – и не греши!
Неужто кто-то вправду верил,
Что мой народ предать готов?
Но Кремль-то сам, по крайней мере,
Знал цену всех облыжных слов!

Дивизию – для пробы.. Роту
Из немцев не могли создать?
В многострадальную пехоту
Под Ржев, под Сталинград послать?
Ведь сколотили из поляков,
Из чехов корпуса тогда!
А немцы – злее б шли в атаку:
Двойная бы гнала беда.
И смертный вал заградотрядов
В тыл ставить было б ни к чему..
Не горечь здесь и не досада –
Я дури власти не пойму.
Ведь здесь для нас родные стены,
И кто-то в маминой родне –
Я это знаю, несомненно –
Участвовал в Бородине.

Ваш фронт – плотина. Ваше дело –
Поднять завод. Без всяких «но».
Вон трубы прорастают смело.
И вы – страны, войны звено.
Поклон, родные, за работу.
Вам в память всем зажгу свечу..
Всмотрюсь в былое, прошепчу:
Ну – полк, ну – батальон, ну – роту.

     10.
- Что так рвался пленный на прием?
Протолмачь. Не жалоба? Не склока?
- Герр начальник, шлак сплошной кругом.
Горько видеть это мне из окон.
Я строитель – инженер. Могу
Вам помочь наладить производство
Кирпича из шлака.
                - Нам? Врагу?
- Это не иудство,  и не скотство.
Просто я,  во-первых,  – инженер.
А солдат, наверное, в-десятых.
Идеологических химер
Не люблю. Они – нанос, заплаты.
Надо строить – буду и с душой.
Это не окопы и не ДОТы.
Что же спорить с выпавшей судьбой?
Одичало сердце без работы.
- Коммунист?
- Да нет , я – пацифист.
Впрочем, все неважно, кроме дела.
- Слышь, толмач, какой пошел фашист –
Нам помочь желает. Знать, заело.
Ну, черти, коль дело так пошло,
Строй. А то порушили вы много.
Видно, утомило парня зло..
Это знак, толмач. И слава богу.
Месяцы – и кончится война.
Вон уже и в Польшу мы вступили.
Как завод глядится из окна.
Глянь, уже и трубы задымили.



     11.
По Сибири – июльской, пахучей
Ты спешишь, моя мама, опять.
Этот день самый светлый и лучший:
Едет муж. Надо встретить, обнять.
Слава богу, детишки здоровы –
Одолели и голод и хворь.
И наладится в жизни все скоро.
Поезд, поезд, движенье ускорь.
И слышна уже жизнь полустанка.
А до поезда  - час. Отдохни.
Как тепла в белой тряпке буханка!
Как уютно в сосновой тени!
- Добрый день, - окликают негромко.
 Украинка. Красива. Юна.
За плечами пустая котомка.
- И куда, ты, девчонка, одна?
- Да в деревню. Я на поселеньи -
кто – бандеровец там, кто – бандит.
Вот,  сходила с отцу с разрешенья.
Он в лагпункте за лесом сидит.
Очень сдал, Десять лет не осилит.
Все поел, что ему принесла.
/Западенцы. Жрать в банду носили.
Власть радяньска сюда упекла . /
Что ты, девочка, слезы глотаещь?
Что ты маме уткнулась в плечо?
Что ты, мама, буханку ломаешь?
У обеих – что слезы ручьем?
Не могу. Отвернусь в светлой шири.
Не постичь, не вобрать до конца
Это счастье и горе в Сибири.
Два заплаканных женских лица.

     12.
Уже война окончена. Уже
Завод дает желанный алюминий.
Вы в комнате в подвальном этаже,
Где с подоконника не сходит иней.
Уже колючка с лагеря снята.
Живи и стройся. Но – не уезжая.
Внезапно проступила красота
Таежного увалистого края.
Но вот в комендатуру – каждый день –
Горчинка и привязка, и помеха.
А на полях – от края леса тень.
Тысячекратно и бездонно эхо.
Турья – не Волга. Но просторен пруд.
А земляника, господи, какая!
И здесь есть счастье. Хоть совсем не тут
Бог уронил с небес кусочек рая.
Сестренки мои старшие и брат, -
Вы Волгу и не помните, конечно.
Пусть вас взрастят, полюбят, оградят
Уральский дух и отблеск вод неспешных.
Ты, как шагрень, умелый мой народ..
И я с тобою растворюсь, исчезну.
Но я вдохнул Уральский небосвод,
И слышал шаг истории железный.

     13.
Я не рожденным был уже наказан.
А с первым криком был учтен как враг.
Еще владел страною сын Кавказа.
Что я ему? – пустее, чем пустяк!
Три месяца я жил в его эпоху.
Империя, всосалась ты в меня?
Ненужная, подтравленная кроха
Вступила в мир, обиды не храня.
Вдали река дробилась и мерцала,
Из-под обрыва так несло травой,
Что маленькое сердце замирало..
А лес томил дрожащей синевой.
Бык-тугодум, петух с отливом синим,
Сестра в окне – реперы первых лет.
Кругами расширялся мир – Россия ..
Уж я-то был Уралом обогрет. –
И по тайге немало пошатался,
И все в округе горы обошел.
И по весенним рекам посплавлялся.
Здесь дома я. Лишь здесь мне хорошо ..
Но я, прости мне, мама, - так случилось,
Я думаю на русском языке.
Все русское всосалось , отразилось.
И Пушкин – мой до пульса на виске.
Да, понимаю, мама, я – граница.
Ассимилянт. Не плачу ни о чем.
И Мономах мне, а не Лютер снится,
И русским околдован я стихом.
Хоть на немецком книги я читаю
И восхищаюсь чем-то, – видит бог! –
Но в церкви православной замираю.
Я русский немец, -  вот какой итог.
Зато в Москве в музеях очень часто
К экскурсиям немецким в строй встаю.
/А гид, и не заметивши балласта,
читает внятно лекцию свою. /
Полезное с приятным. Как-то было –
Двум немцам путь помог найти в метро,
И пара кофе и вином поила,
Желая расплатиться за добро.
И смех, и грех .. А в общем-то - банально.
Два мира в сердце – вот такой удел.
И все ж не равно, не диаметрально
Проходит меж миров водораздел.
И русского все больше непрестанно,
Хотя немецким в сердце дорожу.
Когда ж пред ликом господа предстану,
Не «Фатер унс», а «Отче наш» – скажу ..
Пусть не найду на многое ответа,
Не покривлю душой нигде ни в чем.
И с горьким званьем русского поэта
В земле Уральской растворюсь потом ..

      14.
- Отец, нальем за мой диплом.
- За это можно. По стакану.
Да, подзабыл ты отчий дом,
И где летаешь постоянно?
Понятно: молодость, дела ..
Звонил тут мне приятель Яша.
Что встреча у тебя была
С последним из семерки нашей.
- Была. И документ держал
О той поездке в Кремль актива .
- А я давно уже устал .
Все меньше тех, кто прошлым живы.
Хоть сняли обвиненье с нас,
А что республики не будет –
Вам все равно уже сейчас .
Что делать – вы другие люди .
На Волге ты бы жить хотел?
- Я там в гостях порой бываю.
- На дом наш старый посмотрел?
Молчишь?
- Ты видишь: я киваю .
- Пойдем-ка, выйдем на балкон .
Здесь что-то душно . Ну не надо –
В слезливости не уличен.
А голос вот дрожит – досада .
Да это старость все. Прости.
Уходишь? Ну, удачи. С богом ..
И воздух вроде бы в горсти.
И сказано для сердца много.
Как ласков этот дождь слепой!
Вперед, судьба. Все принимаю.
Да будет солнце надо мною
Везде, куда ни зашагаю!

     15.
А кто мой сын, коль я женат на русской?
А впрочем, и карельская в ней кровь.
И капли три татарской есть в нагрузку
/Готовь свои коктейли, жизнь, готовь!/ .
Где рафинад одной славянской крови?
Во всей России нету уголка,
Где племя бы не прививалось новью,
Не плавилось за многие века .
На полонянках русичи женились,
Ордынцев кровь гуляла по Руси ..
Цари – те с иноземками роднились ..
Все с примесью, кого не расспроси.
И в Пушкине из Африки присадка,
И Лермонтов – шотландец по дедам,
У Фета с родословною негладко ..
А Блок? Жуковский? А Ульянов сам?
И все – Россия. Дух  ее и тело,
Гремучая живительная смесь.
И готский проблеск мой сгодится в дело,
И промысел здесь божий – знаю – есть.
Металл прочней от всяческих присадок.
Диффузию судеб не отменить.
И все же невозможно без оглядок
И, отменив приметы жизни, - жить.
А чувствовать себя в самом изломе?
Так выпало. Не сгорблюсь. Пронесу.
Решения все проще, невесомей,
И дышится, как дереву, в лесу.
И не готова драхма для Харона.
Дай, Господи, сказать, что жжет, томит.
И результат моих ночей бессонных
Кому-то хоть на миг расцветит быт.
А сын девятилетний мяч гоняет.
Кричит друзьям: «Я правый край держу!».
И, чувствуя, как в спину жизнь толкает –
Христа ровесник – на игру гляжу.

     16.
Все, что заперто плотиной,
Взрыв таит – вода, душа.
Грянет дикая лавина,
Не жалея, а круша.
Водосброс такой невинный,
Он покорный и ручной.
Повнимательней – с плотиной.
Осмотрительней – с душой.
В дело воду – на турбины.
Будет свет для вас, друзья.
Дай опору мне, плотина
Многотрудная моя.
Глупость сдерживай, плотина,
Торопливость пресекай.
Страсти сжатую пружину
Незаметно ослабляй.
Есть для твердости причина ..
Уголь превращай в алмаз.
Жизнь моя и тыл – плотина,
Мантра ты и третий глаз.
От себя куда мне деться?
Разгляжу с твоих камней
И, как брезжит песня в сердце,
И, как станет мир умней.

     17.
- Великий Авгий, как же быть с навозом?
-Ты прислан для того, Геракл – решай .
Твоя проблема . Выдернешь занозу –
Зачтем как подвиг. Платим – и гуляй.
А что герою? – сила есть, смекалка.
Алфей с Пенеем рядом – две реки.
Прикинул, к рекам подошел вразвалку
И на холмы взглянул из-под руки.
И срыл холмы, и поднял две плотины,
И воду всю пустил на скотный двор –
И прорва дурнопахнущей лавины
Умчалась с гулом на морской простор.
- Как с платой, Авгий?
- Топай к Эврисфею,
Ты – раб и обойдешься без наград ..
-Ах, Авгий, Авгий . Спорить я не смею,
Но помни, что аукнется стократ.
-Ты мне, царю, пеняешь? – Завс с тобою! –
И вышел Авгий, женских ласк хотя .
И рухнул он с Геракловой стрелою
В хрипящей глотке восемь лет спустя.
И всей Элиды* стало разоренье –
Высокомерье царское виной .
Паденья угол, угол отраженья .
Как грустно все в истории земной!
Уже давно межзвездным ветром веет .
Но почему, Господь – смешно до слез! –
Все Авгии кругом, все Эврисфеи,
Все подвиги,
Все горечь, все навоз .

* Элида  - область на с.в.Др.Греции, где был царем некогда
    легендарный Авгий
      
18.
Ну вот и выдохнулось, Боже .
Но все равно еще томит.
И ничего я не итожу .
Финал рецептов не таит.
Родные, мне взглянуть не стыдно
В глаза всех немцев на емле.
Открыт – не прячусь я во мгле .
И – не мальчишка – не обидно .
Я это одолеть сумел,
Хоть череп иногда скрипел –
Такие мысли посещали!
Да все расскажется едва ли .
Храни меня, сосновый край!
Прощай, моя больная тема,
Моя подвздошная поэма .
Ступай.
Живи.
Не окликай.


                Июль 1985  / сокращена и извлечена из стола в  январе 2002 г/


Послесловие.

Отец. Отец . Теперь и крест воздвигли
На мысе у плотины. Улыбнись.
И боль, и горечь, переплавясь в тигле,
Словами «нихтс» и «ниманд» отлились.
Ты в это верил. Ждал. И не дождался.
В России справедливость не спешит.
А над тобою крепкий клен поднялся,
И тень дает, и кроною шуршит.
Вставай, отец. Ступай с толпой незримой
Взглянуть на крест. Я молча постою
Средь ваших душ. И крылья Серафима
Заденут ветром седину мою.
Вам легче? Слава богу. Не посмею
Собранье ваше словом нарушать.
Коснусь креста. Но не похолодею –
Моей эпохе вашей не понять.
Иконы ваши сломаны. Знамена
Уже цвета иные обрели.
И только неизменен шелест клена,
И блеск воды, и контур гор вдали.
Я перед вами чист, как перед богом ..
И все-таки, за то прошу простить,
Что эмигрантов стало слишком много .
А впрочем, я не вправе их судить.
Отец, я провожу . Потом неспешно
Пойду плотиной, созданной тобой,
Сквозь век жестокий в мире многогрешном,
Дыханье солнца чувствуя щекой .


                6 июня 1995