Снежный лунатик

"Есть ночи зимней блеск и сила,
Есть непорочная краса..." (Афанасий Фет)

Есть вещи, невозможные на свете.
Тем беспробудней вещий переход.
Переставляя элементы эти,
искать в корпускуле алхимию высот:
секунда томная заходит в бесконечность,
и в золотом молчании плывёт.

Лунатик, тайн естествоиспытатель,
когда бы в бесконечный летний день
всем искалеченным Селеной простофилям
увечья сеткой солнечной лечили...

Лучей сплетённых мягкие рефрены
уходят в закулисную плетень
куплетом о свирепой расторопше,
пылающей в заброшенном саду,
где я плыву в романсе полуночном,
из капли превращаясь в градину.
Овечками мой облик обесточен,
набухшим облаком в молитвенном бреду.

Что я могу еще сказать с низин своих, —
туман расстелется.
Сверчок внутри затих.
Не потревожит он живущих в Эмпиреях.
Под микроскопом песнь не засвербит.
Шар кружится и факелом горит
над очертаньем призрачной аллеи
где белый движется к архангелам транзит.
 
Мрак развращает, слабостью клевещет,
испортив грешникам на будущее вид,
и бурым сюром ветки сожалеют
о том, что алый в черное пролит.

Воздушных грёз пастельная палитра
тускнеет. Бирюзовый абрикос
лежит на блюде. В лунных галереях —
Синемалук с отливом мёрзлых роз,
Вербализируй образ их, скорее!
Разговори для зимней спячки слов.

Тепла измерив между строк утечку,
разложат смысл в альковах золотых.
А мне плевать. А мне какое дело?
Быть может, я — тот ядовитый гриб,
которое отчаянье не съело,
от меланхолии спасу последний вид
из духа вышедший, переходящий в тело, —
пух тополиный на черте границ.

Пусть Ойле новые надует завтра сны
тем, кто мурлыкает, укутавшись на печке,
любуясь очертанием Зимы,
пока дыханием зелено-голубым
замылен взгляд из внутренней могилы,
из бедной пустоты моей голимой,
в которой жарко, нагромождено.

Не всё, что я пою — перебродило.
Глюкозы нет в тех косточках жилых,
Но много ран частично отболело,
мигнув стихотвореньем скороспелым,
скользящим, тихо стыбренным из губ,
с очаровательно знакомым вкусом мыла.

Желание, меняющее мысль
всего происходящего предела,
закашлялось, чихнуло и осело,
в молочном декабре остолбенело,
мерцая чистотою агнцев — лиц
снежинок, нам отпущенных из неба,
в немой метели, в сполохах зарниц
укутало, заволокло, объелось.

Наощупь автора блуждали персонажи
в кипящей пене девственных страниц.
Им путеводная луна светила,
и манну обещали небеса:
"Есть ночи зимней блеск и сила,
Есть непорочная краса..."