Кармический Эрос. Собрание стихий

                "В архивах ада отыскал..."
                /А. С. Пушкин/

Цвет молодого винограда –
не зимний цвет.
Лишь ваша милость виновата –
сомнений нет.

Как трепетно и бестолково
вода цветёт
в тисках тоски средневековой!
И – зарастёт?

В снегу – как зрелая измена –
твой изумруд.
Пей чуть остывшую из вены –
не все умрут.

Русалка отпускает жертву
в рубин рябин.
Как зло и желчь зелёный жемчуг
неистребим.

               * * *

Ада врата на земле –
пламя, влюблённое в страх.
Холодно ночью змее
даже в объятьях костра.

Пляшут её языки,
крылья стекают с плеча.
Мне эти тайны близки –
так не сгорает свеча.

Амфора алой смолы.
Глины трепещущий прах.
Как её ласки смелы –
кто не бессилен – тот прав.

Поздно пощады просить –
сном завладеют твоим
горечь рассветной росы,
неба стыдящийся дым.

              * * *

Скажи мне, милая мегера,
зачем ты прячешься в манеры,
в иносказания и стыд?
Зачем, узорчатая кобра,
в порыве скромности и скорби
ты отползла на полверсты?

Клянусь, мне тактика понятна –
плетутся петли, пляшут пятна –
всё, что угодно, госпожа.
Копи повадки королевы,
чтобы впадали кавалеры
в пиратство или раж пажа.
               
Охота как всегда – в разгаре.
Быть при удаче и в ударе –
застыть скульптурно за столом,
не отвечать, смеяться тише,
слыть недоступной (ближе! ближе!),
смешаться с дымом и стеклом.

казаться музыкой воздушной,
касаться телом равнодушным,
при этом жертвенно стонать,
скрывая страшную работу –
цедить скопившуюся рвоту
и с поцелуем отдавать.

На утро, утомлённый битвой,
юнец по скулам водит бритвой
и скукой странною объят.
Ты подойдешь к нему, ликуя,
и пролепечешь: "Аллилуйя,
дружок! Тебе по вкусу яд?

              * * *

Он ждёт меня: ответили глаза.
Готов поклясться – не было вопроса.
Пустые небеса. И вдруг – гроза.

Не удивляйтесь – происходит проза.
А ей мистифицированный миф
всегда к лицу. Трагическая поза

до сей поры в цене. Стареет мир,
прилежно обожает мелодрамы,
где каждый безнадежно глуп и мил.

Однако нынче не дойдёт до драки.
Уж я не тот. Подмостки мне скучны.
И пусть соперник целится во мраке

в пустое место около жены,
которое оскалилось провалом.
Сдавайтесь, сударь, вы окружены!

Жить рядом с замурованным подвалом –
вот водевиль без ужаса внимать
которому нельзя. Ни карнавалом,

ни каторгой привычки не сломать.
Он ждёт – меня. Его с креста снимать.

                * * *
            
      К третьему пришествию 
               
                Сонет

Я помню о тебе и – не тебя.
Ах, память, память – выбор твой безумен:
всем сердцем /чьим?/ внять чувству: кто-то умер,
затем, чтоб не сознаться – умер я.

Есть версия: случайно принял яд
другой подлец – скрестим позор и юмор.
И, всё-таки, о чём я думал утром
тем, утвердившим: тени не горят?

Зачем в грехи продолжена игра
и скучный ад, что выменян на рай,
отягощённый злом и произволом,

был возвращён владельцу – вопреки
его стыду, плюс перелом руки –
фрагмент души, где гипс застынет словом?