Переводы Юсуф Базутаев Жизни мгновения

ЖИЗНИ МГНОВЕНИЯ.

Женщинам Табасарана-
Матерям-героиням и достойным людям-
От чистого сердца посвящаю

Давайте, друзья, начнем поэму
Без лишних слов и отступлений.
В чем смысл ее, сюжет и тема?
В чем суть и пафос наставлений?

Табасаранская семья. Речь ведь об этом
Бабуля – шинт, неразлучима пара.
(Шинт – колыбель). И речь поэта
Об  этой паре поведем недаром.

Авай и Кевсер, седые супруги,
Два умудренных жизнью человека
Живут совместно. Не торопитесь, други:
Придет черед, все расскажу об этом.

Она – обычная табасаранка,
Гостеприимная, гостей уважит
В любое время. Скатерть-самобранка
С ней потягаться не посмеет даже.

Платок весь черный, а голова седая,
Всегда одета в простенькое платье.
Во внуках, правнуках души не чая,
Лишь в них она находит счастье.

Но это счастье обрела не сразу.
И кто же знает, за какую плату?
Как бриллиант не выменять за стразы,
Так не назвать рожденья счастья дату.

Да разве жизнь годами мерят?
Ее прожить возможно за мгновенье,
Коль смысл есть и позволяет вера,
И следуешь Судьбы предназначенью.

Кевсер – и не поэт, и не ученый,
Простая женщина, в них сила Дагестана.
И, если вдуматься, и мыслить обобщенно,
Поэт, мудрец и врач – любая мама.

Таких, мой друг, ты видел, может, тыщи.
Их и в твоем селе, поверь, немало.
Хлеб выпекают, ткут, ты их не ищешь.
Твое сознание таких не замечало.

Нет, не в упрек тебе, о, мой читатель!
Я сам, мой друг, грешу подобным:
Так иноземцев мы зубрим цитаты,
Не слыша нашей мудрости народной.

Жизнь такова. И, следуя природе,
Не замечаем то, что рядом с нами.
И почему взор устремляем через годы,
За горы, реки? Мы не знаем сами…

А вот и нашей героини дети,
Что выросли, окрепли в доме предков.
Лишь оперившись, ты тому свидетель,
Из дому упорхнули, как из клетки.

Быть может, это времени потреба,
(Хвала Аллаху –  велика Россия!):
«Коли найдешь, где ближе небо,
Лети туда, потрать избытки силы».

Эпохи нашей быстротечно время,
Спеши успеть осуществить все планы.
Будь властелином, молодое племя,
Небес, земель, морей и океанов!

Не прорвались в начальники и Думу,
Но жизнь свою они живут достойно.
Какие наши годы, сам подумай?
Все будет, раз ведут себя пристойно!

Не просто так в словах своих уверен.
Сосед я их, знаком не понаслышке.
Напротив наших отворялись двери,
И помню каждого из них малышкой.

Сын старший – бригадир в совхозе,
Не предал он отеческого края,
А младший учится в престижном вузе,
Лишь изредка отца и маму навещая.

А остальные разлетелись по Отчизне,
Шлют письма, словно голубей когда-то.
И в каждый отпуск, повелось по жизни,
Стремятся навестить родителей и братьев.

Зятьев у бабушки Кевсер немало-
В родном селе, в соседних селах,
И в городах. Живут достойно, не пристало,
Позорить предков. Их трудом довольны.

Конечно, бабушке приятней было б,
Чтобы все дети были рядом,
Чтоб подоспеть на помощь милым,
Чтоб сердце радовалось чадам.

Нет разницы, будь Юг, будь Север,
Страна огромная доступна сердца взору.
Ей близки степи, горы, моря берег.
Тюмень, Курилы, Нальчик, Холмогоры.

Свои названия нашла для регионов,
Страну, как села, поделила на магалы:
Магал Мухтара и Ахмеда вам знакомы?
А Исмаила расположен на Урале.

В любое время телевизор включен,
Хоть кто-то, обязательно посмотрит.
Но даже близко, кто безделью не научен,
Взглянуть на этот ящик не подходит.

Лишь иногда, коль кличут домочадцы
Присядет рядом только на минутку.
Ханларовой недавно любоваться,
Ей довелось. Не прочь послушать шутку.

А вот «Киоска Музыкального» не любит:
Хватает в доме и своих «солистов».
Ведь жизнь богемная и души губит,
И насмотрелась на больших артистов.

Не смотрит и тележурнал «Здоровье»,
Нет времени, а также интереса:
Важнее самочувствие коровье,
Мольбами к Богу лечит стрессы.

Ох, эти мрачные, слепые ночи!..
И жаром пышет от больного чада,
Закрыты глазки и разинут ротик…
Что делать? Молчажаждать чуда.

О, сердце матери! Ты соткано из боли?
Ничто с тобою в состраданьи не сравнится.
А стойкость? Словно бы из стали,
С бронею танка крепостью роднится…

О матерях слагают вирши и поэмы,
О вас и в прозе пишут книги,
Вас восхваляют в назиданиях улемы,
И все равно ведь цели не достигли:

Не описать словами все величье,
И кротость, что присуща вашим душам,
Хоть сочинить произведений тыщи,
Ища слова и образы по райским кущам.

Нет слов, способных рассказать про маму
И возвеличить существа родного.
Про вас сумели мы сказать так мало,
Хоть говорим порой излишне много.

…Вот и сегодня телевизор включен,
Из внуков кто-то, как обычно, смотрит.
Спросила бабушка: - «Ну, где сегодня тучи?
Кто из родных домой вернется мокрым?»

Взорвался смехом внук: - «Бабуля!
Рассказывают о другой погоде! -
Где дым сражений и мелькают пули,
Как Рейгана шерстят в народе.

Стол круглый про «погоду» на планете,
Про боль и тяготы, и что творится в мире,
Про доллары и нефть идет беседа,
Про океан и землетрясенье на Памире».

- Какой болтливый ящик - только сплетни!
Хоть пару слов хороших произнес бы!
А то все время войны, брани, сечи. В петлю
Захочется отбесконечной розни.

Понять Кевсер, наверное, не сложно –
От телевизора немного просит:
Узнать, жара ли будет иль морозно
В краях, где чад ее судьбина носит.

Ах, мама, мама! И по ночам не спится -
Тревожат сердце о родных заботы.
Смотреть программу «Время» лишь стремится -
Ведь там на каждый день прогноз погоды.

«- Ты интересная, бабуля, - этот «ящик»!
Как Соловьев, все время о погоде
Не может тараторить, -о происходящем
Нам интересно знать, о чаяньях народа.

Нас интересуют измененья в мире,
Политика, по-ли-ти-ка, ты понимаешь?
Не Соловьевы главные кумиры,
Всем интересны НАСА, евро, ДАИШ.»

- Политика пусть эта ваша лопнет!
Не унималась бабушка, сердилась.
Одни лишь ссоры, драки, вопли -
Мне для чего она, скажи на милость?

«- Пойми же ты, ведь от нее зависит
Страны, цивилизации, народа
Благополучье, чартеры и визы,
Да что там говорить – в семье погода!»

- Да, если поругаются прилюдно,
Решатся все вопросы и проблемы?
Погода людям неподсудна,
Об этом говорят давно улемы.

От слов пустых не хлынет с неба дождик,
И болтовней не остановить светило.
И в пустословьи корень каждой розни,
Раздоры и разгул нечистой силы.

«Столам» всем «круглым» истинную цену
Один Аллах, велик Он и преславен,
Знает… Я Рейгана позвать хочу на сцену
В лицо ему «юпитеры» направив.

А ну-ка, говори руководитель
Страны «великой», что вам не хватает?
Вы почему по всей земле вредите?
От юга Африки и до Индокитая!

Тебе б мои заботы, живо б спекся!
То одного нет, то не купить другого.
Но в этот миг «оратор» наш осекся –
Ой, что же я, ведь разбужу родного!

Спустилась быстренько к внучатам,
Однако мирно спят, и дышат дружно.
- Вы спите, спите, сладенькие чада!
Тихонько вышла бабушка наружу.

«Глава семьи никак не возвратится,
Два дня в отъезде – может, нет попутки?
Поехал сватать нашему Рамизу
В Ногай невесту. Это вам не шутки!

Рамиз там в Алтыншаш влюбился!
Ужели нет невест в Табасаране?
Так человек устроен – ищут принцы
Любовь свою за дальними горами.

Не ценят ту, что расцветает рядом.
Далекое всегда намного слаще.
Чем Киз не угодила, непонятно,
Красавица из аульчанок наших?

Воспитана, стройна и адекватна -
Не склонна ко словам цепляться.
Не стерва, чистоплотна, аккуратна,
С такой легко достигнуть счастья.

Лицо сияет мягким лунным светом,
Душе подстать – ее прекрасно тело!
Дипломов, правда, нет, но ведь не в этом
Для счастья в доме, знаете ли, дело.

Во всех делах Киз наша мастерица,
Глаз радуют ковры ее работы.
Работоспособностью искрится,
С такой женой не победят заботы.

Бесценному она подобна дару,
Сокровищу в невзрачном мире тленном.
Непревзойденной будет парой,
Светилом дома – маленькой Вселенной.

Она украсит мужа дом сияньем,
С такою в дождь не будет сыро,
Наполнит дом взаимопониманьем
Гармонией  и чувством мира.

Ну почему Рамиз не замечает,
Что рядом с ним такое счастье?
Вдругой сынок души не чает,
Быть может, та еще прекрасней?

И что есть счастье? В чем мерило?
Как измерять его стандарты?
Чем, Алтынташ Рамиза покорила?
Чем победила молодого нарта?

Не просто так ты увлекла Рамиза,
И тайна эта лишь двоим известна.
Ведь говорят – любовь капризна
Ты для него волшебная принцесса.

В глазах твоих, наверно, потерялся,
Найдя в них то, о чем мечтал ночами, -
Подобно звукам нежного романса,
Сродни приливам сладостной печали.

Или, быть может, только увлеченье
Вас узами непрочными связало?
Как здесь найти все корни уравненья,
Чтоб все кристально ясным стало?

Как «нет» сказать? И «да» не очевидно,
Как палка жизнь, о двух началах.
Но говорить о двух «любовях» стыдно.
Одна она, предписано Аллахом.

Тебя,  Рамиз, нашла и захватила,
Такая, что приходит лишь однажды.
А тот, кому любовь двоих постыла,
Быть может дьяволом, слугою вражьим.

Кевсер, ты помнишь, поступила мудро,-
Его глаза, лучились счастьем,
И пил он воду из кувшина утром,
И ты сказала «да» и слились части

Двух половинок в новую «ячейку»,
Как о семье говорят теперь научно.
Ведь без семьи нет счастья человеку.
И нянчишь ты его внучков и внучек.

Любовь, неуправляемое чувство,
Ты селишься в таком ранимом месте!
И не даешь ему покоя, только пусто
Ему когда с возлюбленной не вместе.

Найдется ли, с любовью не знакомый,
Что не мечтает пламенно влюбиться?
Несет любовь сердцам двоих оковы,
И побуждает их в семье соединиться.

Для каждой пары есть свои преграды,
И многие сдаются – расставаясь.
Сердца таким предательствам не рады
Рубцы до самой смерти сохраняя.

Мелодия печали с сердцем слитно,
И днем и ночью ноет тихой болью.
И попрекает: «Как тебе не стыдно!
Ты предал чувство - истекаю кровью!»…

- Салям алейкум, дядушка Авай!
К тебе в село везу гостей солидных.
А ты - в Дербенте. Ну-ка, принимай,
Да так, чтоб не было сельчанам стыдно!

- Салям, сосед! Всегда гостям мы рады!
Что нового на свете из хабаров?
Я кратко рассказал все, что Аваю надо,
О журналистов из столицы паре.

Желают, мой сосед, собкоры эти
Знакомиться с твоей большой семьей.
Столь многочисленных семей на свете
Не так уж много, ты у нас герой!

- Да, хорошо. Но сможешь ли ответить,
Что-ж я-то? Разве нет других семей?
Не у одного меня ведь поженились дети,
Найди семью, да и пиши о ней.

- Какой же ты, Авай, некомпанейский!
Ты наш герой, мы за тебя горой!
Не обижай, Авай, гостей рассейских,
Зови, устроим пир вечернею порой!

Один юнец, второй москвич взрослее,
- Знакомьтесь – предложил им жестом.
- Я Павел, Слава,  - и, лицом добрея,
-Авай, - сказал, смущаясь, как невеста.

В УАЗ забросили нехитрые покупки,
«Поехали?» - спросил лихач-водитель.
И повезла, надрывно кашляя, попутка
Нас всех в Аваеву хваленую обитель.

Беседой скрашивают путь обычно
И полились неспешно разговоры.
Для журналистов из газет столичных
В диковинку, что так обжиты горы.

Что деток по пятнадцать это в стиле
Табасаранских общества «ячеек».
А внуков за сто уж перевалило,
У персонажа будущих «статеек».

Красивый край, Табасаран, прекрасен
Весной особенно, притихли гости,
Припав к окошкам нового УАЗа,
Неописуемое!Загляденье просто!

Стоят рядами винограда лозы,
Как толпыстрастных кралей кучерявых,
Что ждут свиданья в эпатажных позах,
Всех колеров – от блонда до чернявых.

Дугдуг – пригорок, а Дурцца – ущелье.
Натужно внедорожник в гору мчится.
Тебя, Дурцца, приняв хмельное зелье,
Совсем загадили «ответственные лица».

А раньше, помнится, раскинув кроны,
Стояли словно канатаходцы
Стволы дерев ореховых огромных,
И защищали путников от Солнца.

Чей мозг больной на это замахнулся,
Рубить деревья, жившие веками?
И вот, как труп оставшийся без пульса
Молчит ущелье голыми стенами.

Ни шороха, ни шелеста, ни тени
Ни аромата свежего ореха.
Природа умирает без растений,
Кто вырубил вас, словно для потехи?

Нет виноватых и ответственных за это.
На обращения сельчан и аксакалов
Писались бессердечные ответы
Во власть пробившихся шакалов:

- «Что б вы ни делали, спасти не можем,
Нас давят сверху, по порубке квоты.
Хотите, - жалуйтесь. Возможно,
Помогут ваши письма и поклепы».

Немало писем писано хякимам,
Писали вплоть до самых первых,
А воз и ныне там. Все стрелы мимо, -
Усталость, да потрепанные нервы.

А тех, кто с пилами и топорами
На лес набросились, не остановишь.
Как будто вышли на войну с горами,
Лишая горы Богом дареных сокровищ.

Да, очень быстро, без раздумий и жестоко
Срубают стражей девственной природы.
Корней лишившись,тают жизненные соки
Гигантов рухнувших ореховой породы.

Да кто же он, чье имя мы не знаем,
Который строит планы и проекты,
В ущелье виноградники сажая,
И до Дурцца ему совсем и дела нету?

Не помогли ни в чем нам письма наши,
И сгинуло вконец Дурцца-ущелье…
- Вот засуха – Авай промолвил, - страшно,
Смотреть, какое ж тут веселье!

- Скажи, сосед, где был, что сделал?
Я, наконец, к Аваю обратился.
- Что сделал, друг мой? – он поведал,
Из-за чего на днях в Ногае очутился:

- Рамизу нашему ногайка приглянулась,
Да так, что разговор повел о свадьбе,
И вот, ее семья от нас не отвернулась,
Решен вопрос. Мне поскорей назад бы!

- Вах! Пусть будет правильным решенье!
Тогда есть повод к дому торопиться!
- Обмоем, брат, на славу! Ведь везенье,
С семьей такой хорошей породниться!

***
Ребенка ждет «ячейка» молодая,
Назвать решили первенца Мурадом,
Сын! Первый! - каждый понимает,
Насколько будут все родные рады.

Ох, нелегка у горских женщин доля!
Но знаю, - ведь, сестра, не согласишься
Ты отказаться от той адской боли,
Что с тем, кому пришла пора родиться.

… Родилась девочка… Будь первым мальчик,
Конечно, радости принес бы еще больше.
Но не сожалеют Авай с Кевсер – а значит,
Способна девочка быть новостью хорошей.

Все девять месяцев Авай кормил барана,
Чтобы обмыть рожденье внука.
Зарезали его. Кевсер встает так рано,
Что знает все, нет времени на скуку.

Мать молодая смотрит неотрывно,
На дочь в обнимку с соской рядом.
Перо мое все описать бессильно –
Ты погляди, как же прелестно чадо!

Все так идет, как мы предполагали…
Но все же, чтоб не прерывать сюжета
(И чтоб Кевсер вину не возлагала),
Мы вам хотим поведать и про это:

«Как долго я пыталась в мыслях
Тебя представить, дорогая доча!
И вот, качаешься, как в лодке, в яслях,
Мой статус мамы сделав правомочным»…

Такие, наверное, мысли приходят
Матери,  если ребеночка гладит.
А может… Тут возник в дверном проходе
Доросший до статуса «деда» от «дяди».

Ах, друг мой Авай, дай Бог тебе блага!
Как вовремя ты, мой сосед, появился!
Перо уж немело, прилипнув к бумаге,
Не шли уже в голову умные мысли!

«Конечно, веселья было бы больше
Если бы мальчик родился» - шептала
Кевсер, - «девочка наша кровиночка тоже!»,
Увидев Авая тотчас замолчала.

В духе был муж ее после застолья,
- «Как вы, родные?» - и всем улыбнулся.
И от игривого супруга настроя
Кевсер расцвела, даже чаще стал пульс:

- Назовем мы Гюльназ крохотулечку нашу?
- Конечно, Гюльназ! – вмиг Авай согласился.
Весна за двором. Птицы селятся в чащах,
Вместе с Авай и Кевсер рады девочке птицы.

Вернулись назад на полвека, читатель,
Это про наших «главных героев»:
Светится снова Кевсер женским счастьем,
Снова беременна, и не желает мужа расстроить

- На этот раз, женушка, теста побольше!
- В шутку Авай раздавал советы, -
- И соли для мальчика нужно побольше! –
Темы важней для него больше нету.

В надежде Кевсер, как всегда, томилась –
«Все признаки мальчика» - твердит убежденно,
Но жизнь ее планы жестоко разбила:
Сын появился мертворожденным.

Горе большое постигло супругов,
Но кто от Судьбы убежал на планете?
Их утешали друзья и подруги:
«Вы молоды, будут еще обязательно дети!»

Беда не приходит одна, как известно,
Горем Кевсер не на шутку убита –
Война началась нападением в Бресте,
Ночью коварно напали фашисты.

Хоть и ребенка она схоронила,
Сына так долго они дожидались,
С войною эта беда несравнима,
Не время к себе испытывать жалость!

Войной полыхает родная Отчизна,
Дотопал фашист до советской столицы,
В опасности крепость социализма,
Мечется Родина раненой птицей!

Нет, не осталось ни капли терпенья, -
Авай до Хучни доскакал, до райкома.
На фронт добровольцем подал заявленье,
Он не из тех, кто прячется дома.

Вот и настал миг печальной разлуки,
(Кевсер беременна снова) – «Короче,
Ты знаешь, как я хочу назвать внука,
И сообщи эту весть первой почтой».

Авай указал на живот ее взглядом,
Ведь умирает последней надежда.
Выполнить просьбу бы женщина рада,
Вяжет и шьет для мальчишки одежду.

Но снова им дочь подарила судьбина,
И снова Кевсер пребывает в кручине.
Немилости неба не знает причины,
Как написать, что родила не сына?

Снова открылась забытая рана,
Снова про мертворожденного думы.
- «Ждешь ты письма из Табасарана,
Напрасно, Авай, - ты о сыне не думай».

- «Не страшно, что дочь, - он ей ответил. –
- Дай разобраться с фашистом поганым.
Вернусь я домой, еще будут дети,
И сын наконец-то родится желанный!

То имя, которым ты дочку назвала,
Мне по душе – нам «Терпение» нужно!
Расти Сабрият и Гульназ как пристало,
Чтобы росли наши девочки дружно.

Победу, родные, я вам обещаю!
Люблю и целую вас крепко-крепко!»
Такое письмо пришло от Авая,
Разил он врагов беспощадно и метко.

Это письмо возродило надежды,
От радости ночь Кевсер прорыдала.
Спрятала, как талисман, под одеждой,
Оно ей вновь веру и силы придало…

Вот и Победа! Смеяться иль плакать?
Радости больше, иль все-таки горя?
Ждать похоронок, чернея от страха,
Иль так плясать, чтоб качалися горы?

Те, кто отцов и мужей не дождались
Вновь их оплакивают. Цену Победы
Не рассчитать, и детальный анализ
Тут неуместен. «Авеста» и «Веды»

Здесь не помогут. У войн длинные руки
Хоть не дошла до селадо родного
Но все-же познали сполна ее муки
Все - от маленького до большого.

Нет зависти к тем, чей вернулся мужчина,
Но горе от этого станет ли легче?
Только сильней по погибшим кручина,
Словно коньяк, что от времени крепче.

Авай возвратился к Кевсер под утро,
Счастливо она прижимается к мужу.
в мире ведь все устроено мудро -
летом сменяется зимняя стужа.

Тесто видать, снова не досолила –
Снова пирог не таков, как желали:
Девочку снова Кевсер родила
По просьбе Авая «Багар» назвали.

Вот уже годик ей. Но каждою ночью
Видит он сны, что пропахли войною.
Что бы там ни было, возится с дочью,
Любит Багар и доволен судьбою.

Следом родившуюся дочку назвали
Они Разият. Все воспринял как должно
Дочку принял, как всегда, без печали,
Разве не радым быть божьему можно?

И в этот раз тоже «обмыл» дочь с друзьями,
Зарезав откормленного барана.
(Как только Кевсер стать готовилась мамой,
Откармливал по заведенному плану).

Конечно, он втайне готовился к сыну,
Барана кормил и лелеял надежду.
Но снова его подводила судьбина,
Девчонку даруя Аваю, как прежде.

Ну, а Кевсер? Тайно плача ночами,
Молила Аллаха слезно о сыне.
С женского сердца горючей печалью
Дать им Мурада скорее просила.

Нет, не сбылись ее тайные мольбы,
Видимо, в чем-то она провинилась.
- «Мне бы сыночка! Ниспослана в нем бы
Была для меня величайшая Милость!»

…Много на свете советчиков умных,
Смело дающих другим наставленья
Только фантазии наши и думы
Не обязательны для исполненья:

«Быть мудрым для других
Не очень-то и сложно:
Все, что сделать невозможно,
Ты воплоти в словах пустых»

«Советы раздавать мы мастера,-
Исторгнуть можем море.
В чужой судьбе – профессора,
А вот в своей – стажеры!»

Так написал поэт Хизри Юсупов,
И эта истина верна на веки –
Считать себя всезнающим так глупо,
Ведь мы под Богом ходим, человеки!

Каких ей только не дают советов!
Особенно от женской половины:
«- Раздай побольше милостыни, это
Создаст причину для рожденья сына!»

К мулле одни идти дают советы,
«К гадалкам путь» – советуют другие.
«Проклятие на вас по всем приметам!»
«Вы жертвы принесите дорогие»…

Одна всего лишь у Кевсер проблема
Как, бедолаге, ей дождаться сына?
Как папа Карло, сделать из полена,
Или слепить его из пластилина?

Уставшая от скопища советов,
Кевсер решила: - попытаю счастья.
На все готова женщина на свете,
Чтоб оградить семейство от ненастья:

Сперва в Дюркя (священная пещера)
Садак обильный отвезла в надежде.
Ведь утверждает правильная вера,
Что милостыня – счастия одежда.

Потом к мулле решилась обратиться,
Известен в их краях Хяхянч почтенный,
Он разве может в таракана превратиться,
Или уйти из здания сквозь стены?

Впервые обманувши мужа, мол, на рынок
Февральским утром с девочкою малой,
С Гюльназ она направилась к Ягдыгу
С «муллой»Хяханчем тайно повстречалась.

Гюльназ, бедняжка по пути простыла,
«Нет мне прощения!» -  Кевсер сказала.
Пощечину от мужа получила,
Впервые после свадебного зала.

Две с половиной тягостных недели
Лежала маленькая с температурой.
Расплата за неправедное дело.
Себя считает безнадежной дурой:

«Мулла» зарезал черную несушку,
Яиц потратил целых три десятка,
Деньжат немало спрятал под подушку,
Заверил: все сложилось гладко.

Ковер, как садака, и жирного барана
В Дюркя свезла с большой надеждой.
Но, праздновать рожденье сына рано,
Не стоит быть неграмотной невеждой:

«- Ты посмотри, кого опять родила!» -
Сказала знахарь-акушерка удивленно.
И озадаченно руками разводила –
Раскачивая головою удрученно.

«Это какой-то женский инкубатор,
Ты девочек плодишь, как пресс штампует!»
- «Ах, замолчи, непрошеный оратор!»
- Кевсер в сердцах сказала, негодуя.

- «Пускай разрушится моя утроба!
Углангерек – об этом я просила,
Чтоб дочек не рожать до гроба,
Я в это имя всю влагаю силу!»

Углангерек – и носит это имя
Шестая дочь, по-русски означает:
«Нуждаюсь я в рожденьи сына!»
- «О, Боже, утоли мои печали!»

- Не в силах я, мой друг, читатель,
Всю боль, все тяготы Кевсер озвучить,
Ужели материнское проклятье
В том имени Углангерек получит?

Хоть и отказывалась от рожденной,
(Какая мать своих детей не любит?!),
Потом к груди, от боли обожженной,
Прижала дочь, до слез кусая губы…

«Углангерек!» - такая просьба в слове!
И почему она невыполнима?
Быть может дело в группе крови,
Или, действительно, я тесто сыплю мимо?

Природа-мать, не поскупись на тесто!
Или и ты живешь теперь по моде –
В эпоху дефицита ведь не место,
Бесплатно выполнять все просьбы, вроде.

Дела твои контролю неподвластны,
Кто может знать, что ты решила?
Но все творения твои прекрасны,
О, ниспошли Кевсер с Аваем милость!

Ведь ты людьми не зря зовешься Матерь,
Ты ведаешь о счастье материнства,
О, подари сыночка мне на счастье,
В семье моей восстанови единство!

Что стоит для тебя устроить сына,
Как говорят, «добавить соли в тесто»?
Авай, ведь уважаем как мужчина,
А без наследника – пустое место.

И где он прячется от горя, бедолага?
Как чувствует себя, услышав новость?
Конечно же, мой муж не станет плакать,
Барана режет, ведь есть повод снова.

Тихонько шевелятся губы, мрачно.
Подслушал я соседа разговоры,
«Опять жена  смесила неудачно,
Опять смеются надо мною горы!»

Нет, страшного, ведь не случилось,
Разделай тушу, созови соседей
Любой младенец – от Аллаха милость,
Бывают у людей покруче беды!

Возьми чунгур и с ним в обнимку,
Поведай нам ты о своей кручине.
Потом мы спляшем для тебя лезгинку,
Ведь не пристало унывать мужчине!

Спой песню для Кевсер любимой,
Забыл слова? – сто грамм поможет,
Потом разгладь усы – а то забыли,
Как веселиться наш сельчанин может.

И взял Авай чунгур желанный в руки,
Поведал, как влюбленный парень,
По милой иссыхающий от скуки,
Ей за секретное свиданье благодарен.

Нет, в этот раз чунгур не пробудился,
Вино уже совсем не вдохновляет.
- «Друзья! Я, к сожаленью, убедился,
Что мне везенья в этом не хватает!

Я вижу, что мне сына не добиться,
Я кем-то или чем-то, видно, проклят».
Хлебнул, словно желая отравиться,
Вином из урожая, что был в Тиве отжат.

Но тут друзья с Аваем не согласны,
Сказал один: - «Не рано ли ты сдался?
Или забыл, как за порой ненастной,
День солнечный и ясный занимался?»

Другой: - «Не ты ли храбрый воин,
Что гнал немчуру до Берлина?
А коль слабак, то точно недостоин
Иметь в роду прославленного сына!»

Немало слов и доводов весомых,
Друзья в сердцах Аваю приводили,
Что принял к сердцу их хозяин дома:
- «Ну ладно, я не сдамся, убедили!»

На этот раз не стал растить барана,
Зачем плодить в округе сплетни?
И прав был… Не так страшна та рана,
Коль девочку «обмоешь» незаметно.

Назвали Герекмез ее без помпы,
Сквозь землю бы желала провалиться
Кевсер рыдала, но Авай… он был
Великодушен, не спешил браниться.

- «Попробуем еще разок, подруга!»
И подмигнул своей жене игриво.
Ведь если люди дорожат друг другом,
То жизнь стараются прожить красиво…

- «Авай! Прекрасный ты мужчина!
И муж достойный уваженья.
Дождешься долгожданного почина,-
Господь дарует рода продолженье!»

…И вновь Авай откармливал барана
С надеждой на рожденье сына.
Молил о сыне Бога непрестанно,
Надежды луч горит неугасимо.

Надежда человека – так живуча!
И умирает, говорят, последней.
Она во тьме светящий лучик,
Мир без нее пустой и бледный.

Глаза скрывают от признанья.
Авай с Кевсер уже стыдливо.
Опять в тяжелом ожиданьи,
Забыть ли приближенье дива?

Вот, наконец, и снова роды,
Труд акушерки – приближенье к чуду.
Она – помощница природы,
Нет, больше вас томить не буду:

«Ну, кто?» - мольба в глазах мадонны.
Свои растерянно акушерка прячет.
«Нет в том моей вины!» - и с тихим стоном
Кевсер над дочерью бессильно плачет.

«Что я плохого сделала, о Боже,
Что Ты мольбы моей не принял?»
Все чаянья мои пустопорожни,
Ужели я такая извергиня?

Плод девять месяцев шептал под боком:
«Я мальчик, мамочка, я сыном буду!».
Да, только, ходим, знамо, все под Богом –
Не происходит по заказу чудо!

Опять девчонка… Мне тебя не нужно,
Как будто мало без тебя девчонок?
Мне на душе невыносимо душно,
Страданья принесла уже с пеленок.

А как Авай к «подарку» отнесется?»
И эта мысль ей не дает покоя.
Как будто в мире не осталось Солнца.
Кто объяснит: да что ж это такое?

Свою работу завершила повитуха,
Так акушерок раньшеназывали.
Она  Кевсер бессменная подруга,
Забыть друг друга смогут уж едва ли.

Вот, завернув в пеленки, уложила.
И мать тайком на сверточек взирает.
Ей показалось: не она родила,
Пред ней ее надежда умирает:

- «Не будет пищи сплетникам в селеньи!
Нет семени у нас, дающего мужчину!
Все! Хватит!». И Авай опять в увеселеньи,
Кевсер его безмерно огорчила.

Назвала девочку Кевсер жестоко,
Дав имя Бесханум, как отрубила!
- «Дай силы вытерпеть, прошу у Бога!
Аваю дай вконец не спиться силы!»

Не доставлял жене он беспокойства,
Хоть вечерами возвращался пьяным,
Но попадал в сильнейшее расстройство,
Лишь только взгляд встречал барана.

В своем фиаско он винил баранов…
Что мне сказать, кто ведает причину?
А время шло, меняя мир по плану:
Сменяя весны, лета, осени и зимы…

Еще один круг сделала природа,
Не только он, но и Кевсер страдает.
Не смеет даже помышлять о родах,
В хозяйстве без того забот хватает.

Гульназ и Сабрият – подмога,
Уже заметен прок от дочек старших:
Порядок в доме соблюдают строго,
Сестренок помогают нянчить младших.

Кевсер их потихоньку научила
Ковры ткать. Дом наполнен гулом,
И смехом детским,юной силой.
Помимо воли мягко улыбнулась:

- «Авай, не счастливы мы разве?
Глянь – семь цветков прекрасных.
И на душе светло как в праздник.
А ты в плену раздумий мрачных!

Зачем ведешь себя, Авай, беспутно?
Тебе вино семьи родной дороже?
Не пьянствуй, муж мой, беспробудно,
К себе ты должен относиться строже!»

Так пристыдить Кевсер желала мужа
Неоднократно. Но хватало такта.
Терпенья каждому немало нужно,
В горах не принято скандалить так-то.

Сестра Кевсер! Как в воду ты глядела!
Можно сказать: провидицею стала!
Хотя казалось, что Аваю нет и дела,
Его душа не меньше, чем твоя, страдала.

Ужели-б пить от слов жестоких бросил?
Нет, в этом я нисколько не уверен.
От женских слов приходит в душу осень,
А может в сердце пробуждаться вера.

Средь ночипробудился от испуга,
Сказав себе: - «Нет, не пристало
Валить все беды на свою супругу,
Тебе одной Господней кары мало?»

И с новой силой, подкрепленной верой,
Авайстал вновь работать по хозяйству.
«Ведь пить вино – поганить атмосферу,
Служить шайтану, множа разгильдяйство.

Нет, не на пьянство нужно тратить силы,
Ведь грош цена такому мужу!
Старайся, чтоб Кевсер тебя простила,
Семья – вот те, кому ты точно нужен!»

Так дал себе Авай мужское слово,
Не пить вина без значимой причины.
Быть должен для питья весомый повод,
Как свадьба, сватовство, смотрины.

Во всем необходим предел и мера,
В избытке даже мед бывает ядом,
Срединный путь предписывает вера:
Там, где умеренность - и счастье рядом.

Ах, мой Авай, дружище, мне ты дорог!
Не так как прежде – враскорячку,
Теперь ты ходишь: двигаешься скоро,
Уверенно, мужчина настоящий!

И как-то раз, обняв Кевсер с любовью,
Он посадил супругу рядом,
И глядя с неприкрытой болью,
С ней встретился несмело взглядом.

- «Жена, я мыслями с тобой поделюся,
Ты не суди чрезмерно строго…»
- «Ты муж мой, и не слыл ты трусом,
Скажи, и все приму, клянусь я Богом!»

- «Тогда, давай… еще раз сына…
Попросим у Всевышнего Аллаха.
Надеюсь, что меня простила,
И если нет на сердце страха…»

Кевсер сама давно о том мечтала:
- «Не надо слов, конечно, я согласна!»
- «Твой дух, Кевсер, он - тверже стали,
Истерики боялся я напрасно!

В легендедевушка и братьев семь,
Давай смысл новый ей подарим:
Семь сестр и брат один им всем,
Ведь дочек семь у нас, жена, недаром?»

Закашлялся, ладонью рот прикрыл он,
Наверно, это следствие волненья.
Взор женщины стал мягким и игривым:
«Ай да Авай, какое предложенье!

Как грамотно мы тему повернули,
Легенду вспомнили уместно!
Так обретает вес никчемный нуль,
Заняв ему предписанное место…»

«- Ах, мой Авай, с тобой не место скуке!»
- С трудом Кевсер сдержала  радость.
«- Семь сестр и брат один? А ну-ка,
Такой сюжет без слов мне принять надо».

Видали б нашего Авая в ту минуту, -
Был рад, как будто мир весь подарили!
Таким ответил жарким взглядом, будто,
Все восемь райских врат ему открыли!

Готов обнять Авай был крепко-крепко,
Свою жену, слова найти едва ли,
Но в этот миг вернулись от соседки
Семь дочерей, они по дому помогали.

…Мелькнули месяцы, как за окном голубки,
Родилась дочь, легко ей имя подобрали.
И тени не осталось от надежды хрупкой.
Как будто у Авая веру в чудо отобрали.

- «Как же легко они нашли сестренке имя!» -
Податливость судьбе Аваю непривычна.
Не ожидал, что так легко воспримет
Кевсер удар, без вздоха, безразлично.

- «А разве есть другой какой-то выход?
Слезами, знамо, - не помочь печали…
Семь сестр и брат. Придумали-то лихо,
Да только рано радоваться стали…»

Кто имена моим придумал дочкам?
Как перец горьки, в них тоска по сыну.
Вот Кистаман – безжалостно и точно:
«Нет дочерям! Не надобны они нам!»

Когда Авай строгал, пилил и резал
Невольно эти мысли посещали.
Но мир уравновешен антитезой,
И не было в душе следов печали.

- «Ведь не из воздуха же возникает имя,
Кевсер девчат обычно нарекала.
Доволен, Боже, дочками моими.
Сдаваться мужу первым не пристало:

Хвала Всевышнему, не скоро старость
Поэтому не стоит быть унылым
Есть время, и небес дождемся дара,
И насладимся долгожданным сыном!»

Закончил мастерить Авай, поднялся,
Неспешно дом свой обошел по кругу.
И вспомнил бабушки натруженные пальцы,
Как ими гладила заботливой подругой.

- «Какая ждет вас жизнь, мои сиротки?
За папой тут же мама поспешила.
Обоим был отмерен век короткий,
И вот, сама одной ногой в могиле.

Зухра моя, звезду моей надежды
Зачем безвременно перечеркнула?
Зачем так рано ты сомкнула вежды?
Оставив деток попечению аула?

Ушла ты, дочка, на меня оставив
Своих детей, сироток неразумных!»
И гладила дрожащими руками
Бабуля Бес трех «человеков» юных…

«Моих три горя» нас ты называла,
И целовала, беспрестанно плача,
Спустился голод из-за перевала,
Не умереть поставив нам задачу…

И третий вправду оказался лишним,
Забрали голод и морозы Нура.
В день похорон слезами с крыши
Закапало и мир молчал понуро.

Нет, не забыть лица седой бабули!
И хоть была «Одной ногой в могиле»,
Забыть ее бесстрашие смогу ли,
И как Аллаха силы дать молила?

Подняла на ноги она свои «Два горя»,
- «Теперь, внучок, могу уйти спокойно!»
С такой бабулей было по колено море,
В нас воспитала Бес людей достойных…

Ушла… шальные петухи кричали,
Свои вослед перед рассветом песни.
Но детство вспоминает без печали
Авай, и в голове от впечатлений тесно:

На нижнем кладбище ее похоронили,
Клочок земли, холодная могила.
Обитель постоянства подарили,
И та навек бабулю приютила…

За день до смерти говорит с улыбкой:
- «А знаешь ты, какое это счастье,
Жить не шатре и не в кибитке,
А в доме, неприступном для ненастий?

Отец как знал, что ангел смерти скоро,
Придет за ним, Азраил вынет душу.
И начал строить стены дома споро,
Строительных канонов не нарушив.

С Зухрой его построил, бедолага.
Дом обветшал, но крепок и поныне:
Зной, холод, ветры, засухи и влага,
Не повергали обитателей в унынье».

Авай обрел семью в отцовском доме,
Провел в стенах счастливейшие годы.
Он свадьбу, крики первенца запомнил,
Отсюда Ашу дорогую замуж отдал…

Сестре сказал, в арбу сажая к зятю:
«Стань у него фундаментом для дома!»
И нет домой по нормам гор возврата,
Коль замуж вышла - ты другим ведома.

Затем войну подлец - фашист затеял,
Авай на фронте дом спасал от немцев.
Громил нацистскую безумную идею,
И носит пулю до сих пор под сердцем.

Победа! Мы тебя так долго ждали!
Как много жертв и столько крови.
Усталыми, разбитыми печалью,
Мы возвращались жить учиться снова.

Внезапно «Вах!» Авай воскликнул:
- «Как же я глуп, подумать только!
Быть может, главной цели не достигнул,
Поэтому? И, потому страдаю столько?»

Как мальчик, что нашел хороший ножик,
На радостях: - «Вот тебе, жена, загадка!..»
И засмеялся… Та  мужу улыбнулась тоже,
И просит объяснить все чинно, по-порядку.

- «Кевсер, короче, - все ведь в этом мире
Идет не так, как мы желаем или просим!
Я больше эту тему не затрону, все, забыли!
И объясни другим, чтоб не было вопросов!»

И снова рассмеялся… Ждет продолженья
Жена, в надежде на разгадку, ясность.
Но все сказал Авай, не ждите разъясненья.
Кевсер ждала разгадки ребуса напрасно.

И сразу отошел Авай, не дав ответить.
Покинул молча удивленную супругу.
- «В чем дело? Словно бы с приветом,
Уж лучше б пил!» - решила с перепугу.

- «Смеялся он без видимой причины,
Вставлял слова из русской речи,
Уж не подвинулся ль умом мужчина?
А говорили же, что время лечит!»

Авай же был уже на годекане,
Сельчанам он поведал громко:
- «Сегодня всех вас, о, сельчане,
Зову к себе на знатную «маевку»!»

…Одежда красит человека очень,
У каждого, кто в дом Авая входит,
К костюму либо орден приторочен,
Или медали за победные походы…

В саду накрыл свой стол богатый
Авай. К нему пришедших приглашает.
Все что захочешь: сладости, салаты,
Хинкал и мясо взоры соблазняют.

С вином Тивакским он поставил рядом,
Десяток емкостей большущих.
Хоть вкусное оно («эссиди»), только яда,
В избытке с ног сбивает пуще.

Пей в меру, коли в гости попадаешь,
Характер у него, скажу, коварный:
Почти мгновенно голову теряешь,
Словно алкаш за стойкой барной.

Пить его нужно мелкими глотками,
И по чуть-чуть. Когда достигнете
«Кондиции», почувствуете сами,
Восторг и легкость бытия на свете.

Вот первый тост сказал хозяин дома,
С Победой всех вокруг поздравил.
Затем сказал: - «Нам боль знакома
Потери близких» - и, в поддержку правил,

Все дружно встали в знак уваженья,
К погибшим на фронтах жестоких.
И перешел кимен перечисленью.
- «Да, не дождались с фронта многих!

Да, десять лет уже с войны прошло,
Десяток лет спокойной жизни.
Хоть сто еще, но не забудем мы того
Насколько мать - Судьба капризна,

Как приносили в села похоронки,
Как нелегко принять родных утрату,
Как тяжек труд работы в «оборонке»,
Какую за Победу оплатили плату!..»

…Вино, воспоминанья, шутки, тосты, -
Тоска-печаль от них легко проходит.
И забываются регалии, чины и посты.
И забываются кровавые походы.

…Ах, праздники и разные застолья!
Да мало ль вас я повидал за годы?
В горах, в лесах, на дачах, в поле,
На лоне девственной природы…

В Хучнях и Хиве, Джуфудаге и Каркуле
«Той открывал» своим я тостом.
Жухна холм и родник Парзик, что за аулом
Забыть, поверьте, мне совсем не просто.

Всегда чунгур с собой, его живые струны,
Заставят мысленно летать по весям.
Сердца ты бередишь, и, словно в ульях,
Роятся в них таинственные песни.

О маме вспомнит тот, кто без нее остался,
Ее привычки, вещи, милый образ.
А кто-то к дням далеким возвращался,
Романам юности и к женам – «кобрам».

Кто вспомнит друга, перипетии дружбы,
Минуты, прожитые рядом.
Но вот обиды вспоминать не нужно,
Пусть остается в памяти он «братом».

Для радости столы мы накрываем,
Да, иногда повеет тихой грустью,
Но правило мы свято соблюдаем:
Не позволять сопровождать корыстью.

Ох, скатерть старая, давно в заплатках!
Еще бабуля расстилала предо мною.
И почему-то хочется заплакать,
Нет сердцу моему нигде покоя.

…На чем мы свой рассказ остановили?
Да, на чунгуре страстном, звонком.
Тебе любого расшевелить по силе:
От деда-аксакала до ребенка.

Вот уж Авай чунгур поющий держит,
И звуки волнами со струн звенящих льются.
И воздух полон тем, что было прежде,
И песни сердцем страждущим поются.

Повел мелодию от ноты самой низкой,
Авай, и про любовь всей жизни вспомнил.
И возвратилось прошлое, и стало близким,
Объятья страстные с Кевсер у каменоломни.

В пылу страстей запретов не бывает,
И наглый ветер ластился бесстыже,
Вуаль цветения с высоких крон срывая,
И гладил кудри-листья кленов рыжих.

И птицы миловались не скрываясь,
Крутили «шуры-муры» неприкрыто,
И перегружен был работой «аист»,
Заказы пар всех выполняя деловито.

Десятая весна со дня Победы,
Весь мир победу мира отмечает.
В былом оставлены лихие беды,
Природа вместе с нами отдыхает.

Какие происходят разговоры!
С весельем грусть порой приходит.
Но пусть ее кроты уносят в норы,
Нам не нужна ненастная погода!

Вот выходка соседа, Нит-Курчала,
Аваю не смогла испортить пира.
Другому показалось бы не мало,
Авай же -будто курит «трубку мира».

Ты хочешь знать, а что услышал от Курчала?
Извольте, нет от вас у нас секретов.
Стал подбоченясь, гвалт перекрывая:
- «Тебя, Авай, в игре искусней нету!

Струну чунгура лихо подчиняешь,
Его в объятьях крепко держишь,
Гостей всегда радушно угощаешь,
Искусен в танце ты как дервиш.

Но я другого понимать не в силах:
Ты объясни, сосед мой, в чем причина,
Кевсер тебе лишь дочек приносила,
Ты что, жены слабее? Ты, мужчина!

Одна, вторая дочь… Уже восьмая!
Не дарит сына мужу, вот супруга!
Скажи же ей сейчас, в разгаре мая,
Чтоб для тебя в семье родила друга!..»

… Скажи Курчал такое не сегодня,
Авай бы впал в невиданную ярость.
- «Никто не знает замысла Господня!»
- Промолвил, Нит-Курчалу улыбаясь.

- «Тот день, когда тебе, Курчал отвечу,
Еще в пути, наверное, дружище».
Обнял его по-дружески за плечи:
- «Моя судьба, поверь, меня отыщет!»

- «Ин ша Аллах!» («Господь захочет – будет!»),
- Авая все сельчане поддержали.
Хорошие в Табасаране люди,
И зла в душе подолгу не держали.

Кевсер, конечно, не глухая, не слепая.
Все слышала, все видела, молчала,
Потом наедине, как подобает,
Его прижала к сердцу без печали:

- «Авай, мой дорогой, не ожидала,
Что так легко осадишь ты Курчала.
Ты натерпелся горестей немало,
Но был мужчиной с самого начала».

Под романтичным светом лунным,
Неспешно со стола все дочери убрали.
А наш Авай? Ужель от злости струны,
Во сне порвал из-за коварного Курчала?

Нет, наш Авай с женой сидит спокойно,
Под деревом (Зазука), небо созерцает.
Там светится Зухра (Венера), и привольно
На сердце. Сознание от сладкой неги тает…

Слышны гостей хмельные разговоры,
Что не дошли еще до собственного дома.
В сон погружаются, напраздновавшись, горы.
История, наверно, вам знакома…

Прошу прощения, о, мой читатель,
Что в этом месте сказ свой прерываю!
Терпения! И нас из виду не теряй ты:
Вернемся вновь к Кевсер, к Аваю.

Ин ша Аллах! Даст Бог!