После него

И не возьмет он ни имени, ни жены.
Дни по крупицам – от полночи до весны –
станет считать, отмеряя года дождями.
Мысли его полноводны – воды полны,
и, окровавленные серебром луны, –
буквами, рифмами, строчками грянут сами.

Он унимает шумливую песню трав,
правду кукушкину окриками прервав,
слушает космос. И космос ему вещает:
голос нездешний пронзителен и лукав.
Небо овсяным пятном золотит рукав,
льется на ели несотканными плащами;

а из глазницы космической на него
сквозь капилляры дождей, пелену снегов
щурится рыжий глаз в голубой оправе.
Он к исцелению жизни вполне готов.
Если чудесный не так упадет покров,
Небо сиянием Слово его исправит.

Он понимает, что скоро иссякнет срок,
сплетни на сизопёрых хвостах сорок –
вот что останется после его феерий.
Мысли и строчки – последней воды глоток,
мысли и строчки – последних лучей поток…
Горько взметнутся сорочьи лихие перья.