Валерьянка

Валериан, ты – стойкая патина на паутине моей нервной ткани.
Режиссер моих снов составляет из пятен узоры,
а потом раздраженно сминает в Сихоте-Алинь.
(Чем вызовет затяжной и таёжный геологический дождь).
Ты вторглась, ты обрушила кариатиды и статуи в вестибюле,
ты разрушила слой эпидермиса на руке моей стенокардии,
кожа высохла и шелушится, руки мои как у куклы,
болтаются на нервной нитке. Ты состарила меня на семь лет.
Посмотри, я сделался привидением, я колыхающаяся модель,
во мне дыры миллиардов миров. Ты – едкий натр очей моих,
ты вытекаешь слезами из моего подсознания,
где двести тысяч белков вращают колеса как белки.
Ты – реальный химический ожог слизистых носа, горла и глаз.
Ты - пятно на моей репутации, и в белом халате врага
я надеюсь сыскать пятно-
выводитель безмолвия тундры где-нибудь на затылке у Бога.
Ты - производитель печали, меня укачивает на банане
твоей профессиональной Луны.
Придушенное тобой либидо, преодолев лощину сонной печали,
просыпается и переходит в засушливый дерматит.
Я твой враг, любимая стюардесса, пощади меня, я человек,
я тоже умею плакать.
Но ты лишь усиливаешь наставленную на меня канцерогенную концентрацию.
Ты возмутитель рвоты, ты автор взрыва стошнившей кирпичами стены
и всех перебитых голеней всех распятых богов.
Так под цыганским гипнозом насмешливой дьяволицы
Заратустра хрустит угощением: «О! Ням-ням! Как это рискованно вкусно!» –
не замечая, что это хрустят его зубы, крошащиеся о железобетон.
Валериан, успокойся, я не забуду тебя, –
у кредиторов память в сто пятьсот раз крепче и ёмче.
Мы закушены как две прищепки ковалентной связью возмездия.
Мы пара с тобою, мы два сапога, и оба на левую ногу.
Ты отняла конюшню, усадьбу, мезонин, пол овина.
Верни мне, верни мне, Валериан. Верни мне хотя б половину!
Я убил бы тебя, если убийство стало бы перезагрузкой.
Но для таких как ты ни одна петля не сможет быть слишком узкой.
В итоге мне светит твой лунный банан.
Мой разум ослеп. Моё сердце оглохло.
Но всё бесполезно, Валериан.
Я люблю тебя, чтоб ты сдохла.