Любовь к тебе храня

Твой след исчез,
                растаяв на снегу
Как с этим жить теперь?
                Где взять на это силы?
Ведь та Любовь,
                что в сердце берегу,
Сдавила душу мне
                отравленною жилой.

И в сердце не угаснет эта боль,
Не потушить в нём жгучие пожары,
А тоска на раны сыплет соль
И торжественно трубит в свои фанфары.

И не найти мне нужного пути,
Который был бы до тебя короче,
Который бы помог тебя найти,
Что б коротать с тобою дни и ночи.

Я путь единственный приемлю для себя –
Не обращать внимания на муки,
И злое одиночество терпя,
Не опускать в безвыходности руки,

И, потеряв терпенье навсегда,
И, разменяв последние монеты,
По дальней станции навстречу поездам
Бежать к тебе, ломая турникеты.

А ты, задумчиво уставившись в окно
Полупустого скучного вагона,
Увидишь человека, как в кино
Бегущего с цветами по перрону.

Людей сбивая на своём пути,
Он бежит с надеждою большою
В любом окне любимую найти,
И взглядами встречается с тобою.

В безумном взгляде том узнаешь ты меня,
И, выйдя из вагона мне навстречу,
Безмолвное спокойствие храня,
Ты склонишь голову устало мне на плечи.

- Не отступлю! Не сдамся! Не замечу
Ошибок прошлого и тяжесть на душе!
Ну, почему ты не сказала мне в тот вечер
О нашем будущем желанном малыше?!

Ты скажешь мне: «Себе я ненавистна!
Ведь я избавилась от плода – не суди!
Теперь живи своей нескучной жизнью –
Не встану более я на твоём пути!

Ты не подумай – не заплачу, не сломаюсь!
Я буду жить любовь к тебе храня!
И всё-таки тебя я умоляю –
Оставь теперь пожалуйста меня!»

И, отвернувшись, снова слёзы утирая,
Отправишься к вагону не спеша.
А я кричу, аж сердце замирает,
И рвётся к небу из груди душа:

«Любимая, я мчал быстрее ветра
На машине, самолёте, корабле,
Чтоб быть хотя б на сотню километров
К тебе поближе на большой Земле!

У нас с тобой осталось три минутки,
Которые мы превратим в года,
Года любви, или года разлуки!
Как скажешь – так и будет навсегда!

Давай с тобой нарушим все законы,
И переступим через гордость ещё раз!»
Но ты в дверях купейного вагона
Скрылась от моих тревожных глаз,

Зашла в купе, погладила животик:
«Ну, что, сыночек, будем жить вдвоём?
Твой папа – для меня он как наркотик,
Но совсем не знает ни о чём!

Ах, если б он хотел ко мне вернуться,
То он бы не поверил в мою ложь!
Ведь он не знает, что во мне два сердца бьются,
Что ты во мне уже два месяца живёшь.

Ах, если б видел ты его, сыночек милый,
Как я сквозь эти шторки на окне,
Какой твой папа статный и красивый,
Но он забудет скоро обо мне!

Такой смешной – стоит еще, с цветами,
Весь при параде, но в стареньком плаще,
И смотрит преданными, добрыми глазами!
Наивный же! На что надеется вообще?!

Что всё прощу?
                Паду ему в объятья?
И стану слёзно умолять забрать с собой?
Пусть в жизни этой меня ждёт проклятье,
Но гордость девичья останется со мной!

Ах, если б он вбежал в купе вагона
И увёл бы меня за руку с собой!
Что?! Поезд оправляется с перрона?!
Ах, Боги! Вы смеётесь надо мной?!

Как плохо мне!
                Ах, как болит животик!»
Рука сорвала шторку невзначай,
И болью исказился нежный ротик:
«Прощай, любимый!
                Всё-таки прощай!»…..

Но в тамбуре раздался голос громкий:
«Немедленно покиньте наш вагон!
Достали!
                Безбилетники!
Подонки!
Граждани-и-и-ин!
                Сойдите на перрон!»

Идя на шум, подумаешь, что снится
Картина эта, как пытается вообще
Проскочить громилу-проводницу
Чудак с цветами в стареньком плаще:

- Пусти меня!
- Нет не пущу!
- Пусти, родная!
Ведь я так ждал минуты этой, когда вновь
Её я встречу! Она любит меня, знаю!
И если нужно, то возьми же мою кровь,
Но не лишай меня надежды быть с ней вместе!
Она под сердцем носит малыша!

Ты подошла ко мне, прижав нательный крестик,
И прошептала, телом вся дрожа:

«Ты ничего не знаешь! Ничегошеньки!
Я буду жить, любовь к тебе храня!
Ах, что со мной?!
                Ах, ножки мои!
                Ноженьки,
Держите крепче на земле меня!

В глазах поплыло всё…
                Очнулась ты в палате.
В друг предстаёт в глазах твоих, как Бог,
Чудак с цветами в беленьком халате.
Стоит, улыбчивый, так преданно у ног:

«Я не позволю так
                тебе исчезнуть снова!
Я буду жить любовь к тебе храня!
Мы будем жить одной семьёй, даю я слово –
Доченька, два сына, ты и я!»