С. Есенин о родной Стране Негодяев

«В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном» [3, с. 6] – напишет поэт в своей автобиографии.

Впрочем, можно заметить, что в своем изображении трагических перипетий Гражданской Войны он поднимается выше «узко-крестьянского взгляда» и пытается дать широкую панораму событий, показав внутренние экзистенциальные мотивы ее участников… Не просто изображать события в черно-белом цвете, а понять психологию (душевные порывы) сражающихся сторон.

И этим талантливейший русский поэт может сослужить добрую службу исторической науке. В зеркале есенинских глаз участвующие в национальной междоусобице политические силы предстают в образе поэтических героев, чьи действия описываются не пером стремящегося к объективности историографа-позитивиста. Не заключаются в рамки интерпретативного текста идеолога, объясняющего все по априорно-принятой схеме… Они предстают в богатстве противоречий своей субъективной жизни, которая и придает объективно происходящему значение и силу.

Недаром поэт для своего художественного метода берет за образец ни много ни мало Шекспира.

А известному советскому теоретику искусства А. Воронскому заявляет: «…Имейте в виду: я знаю – вы коммунист. Я – тоже за Советскую Власть, но я люблю Русь. Я – по-своему. Намордник я не позволю одеть на себя и под дудочку петь не буду. Это не выйдет» [3, с. 82].

Идея поэмы «Страна негодяев» – изображение Гражданской Войны во всей ее многомерности. Показать правду – и, соответственно, неправду – всех ее участников. Вывести на свет, что ими движет.

Понять. Изобразить не реалистически, а гипер-реалистически. Чтобы лиризм и патетика поэтических слов сообщали читателю то, что не могут рассказать газетные хроники. Последние всегда суть искажение, преподносящее события под определенным углом… Даже если это угол – нарочитой «строгой объективности», который может искажать историю не меньше намеренной предвзятости… Также как однобокие исторические мемуары.

Есенин слушает своих героев. Пытается влезть в их «шкуру». «Он берет на себя личную ответственность за душу каждого…» [4, с. 223].

Комиссаров, красноармейцев, колеблющихся попутчиков, бандитов. Личное знакомство с прототипами действующих лиц этому художественному проникновению помогает.

Поэма начинается с картины охватившей страну разрухи. На Россию словно опустилась тьма. Ночь, в которой не видно проблеска света. В этом мраке, как тени, копошатся герои и сетуют на происходящее.

Ну и ночь !  Что за ночь !
  Черт бы взял эту ночь
    С… адским холодом
  И такой темнотой…

    Это еще ничего…
       Там… За Самарой… Я слышал…
    Люди едят друг друга…

В происходящем автор видит даже черты фатализма. В обрушившихся на Россию несчастиях проступает что-то неотвратимое. Их невозможно избежать. Это выше человеческой воли.

Что же делать.
       Когда выпал такой нам год?
                Скверный год!  Отвратительный год!...
Такой выпал нам год!
Скверный год !
     Отвратительный год
И к тому ж еще чертова вьюга.
 
Красный комиссар Чекистов хочет этой природной и социальной фатальности противостоять.  Бороться с сами Хроносом:

Мать твою в эт-твою!
Ветер, как сумасшедший мельник,
    Крутит жернова  облаков
День и ночь…
День и ночь…

А народ ваш сидит, бездельник,
  И не хочет себе помочь.
Нет бездарней и лицемерней,
                Чем ваш русский равнинный мужик!
    Коль живет он в Рязанской губернии,
                Так о Тульской не хочет тужить.

Есть мнение, что в образе Чекистова Есенин намеривался изобразить «демона Революции» Льва Троцкого.  Даже о народе тот говорит не «наш», а «ваш»…
Однако, скорее, даже сама фамилия героя – «Чекистов» говорит о том, что это собирательный образ.

Олицетворение чрезвычайных комиссий, которые хотят «поднять Россию на дыбы». Взнуздать историю, и погнать в правильном направлении.
Хотя определенные параллели с Л. Д. Троцким действительно есть.

 На реплику собеседника, что он – «настоящий жид», а всамделишная его фамилия не Чекистов, а Лейбман… Тот со смехом возражает:

Ха-ха !
Ты обозвал меня жидом?
                Нет, Замарашкин!
  Я гражданин Веймара
И приехал сюда не как еврей,
А обладающий даром
Укрощать дураков и зверей.
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божие…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.

Менее радикальные, но вполне в духе этих строк мысли можно действительно найти у Троцкого, который в работе «Литература и революция» утверждал, что «революция означает окончательный разрыв народа с азиатчиной, с XVII столетием, со святой Русью, с иконами и тараканами» [5].

Да и самому автору такие взгляды не вполне чужды. Хотя в 1923 году  Сергей Есенин писал

…за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.

 Но как бы это не вязалось с его созданным в народном сознании мифологизированном образом, мог одновременно прикуривать от лампады иконы [3, с. 220]… Или начертать

Время мое приспело,
Не страшен мне лязг кнута.
Тело, Христово тело,
Выплевываю изо рта…

Даже богу я выщиплю бороду
Оскалом моих зубов.

Ухвачу его за гриву белую
И скажу ему голосом вьюг:
Я иным тебя, господи, сделаю,
Чтобы зрел мой словесный луг!
(«Инония»)

В широту его русской натуры и первое, и второе прекрасно вмещалось.

Поэт объясняет читателю, откуда у «чекистовых», с которыми тесно общался в послереволюционные годы, такая ненависть ко всему старому и исконно русскому.

Чекистов:
Видишь ли… я в жизни
Был беднее церковного мыша
И глодал вместо хлеба камни.
Но у меня была душа,
Которая хотела быть Гамлетом.

Организаторам и проводникам дела революции противостоит бандит Номах. Имя «Номах» без сомнения переделанная фамилия знаменитого анархиста Махно. (В частных разговорах поэт сам это признавал [3, стр. 174] ). Хотя и этот персонаж нечто большее, чем его реальный исторический прототип.

В большей степени, чем распространять доктрины анархизма, он проповедует своеобразный русский бандитский экзистенциализм. Наглядно демонстрируя, как абстрактные общие анархистские установки легко перерастают в конкретный бандитизм.

                Люди устраивают договоры,
А я посылаю их к черту.
Кто смеет мне быть правителем?
Пусть те, кому дорог хлев,
Называются гражданами и жителями
И жиреют в паршивом тепле.
Это все твари тленные!
Предмет для навозных куч!
А я – гражданин вселенной,
Я живу, как я сам хочу!...

Ваше равенство – обман и ложь.
Старая гнусавая шарманка
Этот мир идейных дел и слов.
Для глупцов – хорошая приманка,
Подлецам – порядочный улов.

Видна и общность Чекистова и Номаха. Комиссар называет себя «гражданином Веймара». Номах берет выше… Культурной Германии с теплыми сортирами и сублимированным эрзац-кофе – ему мало. Он – «Гражданин Вселенной».

                Мне здесь на все наплевать.
Я теперь вконец отказался от многого,
И в особенности от государства…
Я потерял равновесие...
И знаю сам -
Конечно, меня подвесят
Когда-нибудь к небесам.
Ну так что ж!
Это еще лучше!
Там можно прикуривать о звезды...

С таким Номахом («Махно») Чекистову («Троцкому»), конечно, трудно тягаться…

В бандита Есенин добавляет и частичку себя. Порой монолог Номаха просто повторяет некоторые строфы «Москвы кабацкой».

Мой бандитизм особой марки.
Он сознание, а не профессия.
Слушай! я тоже когда-то верил
В чувства:
В любовь, геройство и радость,
Но теперь я постиг, по крайней мере,
Я понял, что всё это
Сплошная гадость.
Долго валялся я в горячке адской,
Насмешкой судьбы до печёнок израненный.
Но… Знаешь ли…
Мудростью своей кабацкой
Всё выжигает спирт с бараниной…
Теперь, когда судорога
Душу скрючила
И лицо, как потухающий фонарь в тумане,
Я не строю себе никакого чучела.
Мне только осталось –
Озорничать и хулиганить…
 
Высокая романтика мгновенно улетучивается, как только дело касается денег. Анархист планирует налет на эшелон, перевозящий золотые слитки.

Третью силу в поэме представляет красноармеец-доброволец Замарашкин. Он спорит и с комиссарами, и с бандитами, отстаивая национальную идею.

Я не был никогда слугой.
Служит тот, кто трус.
Я не пленник в моей стране,
Ты меня не заманишь к себе.

Возможно через Замарашкина поэт хочет озвучить свои чувства и чувства других «попутчиков» Советской Власти, потому что схожие с этими словами тирады Есенин произносил не раз… На манер той, которую сказал марксисту Воронскому (расстрелянному в 1937 г.), обозначая то, что их разделяет.

Автор не скрывает слабости попутчиков. Симптоматична сама фамилия «Замарашкин». Запутанность позиции интеллигента демонстрирует даже то, что ничего идейно внятного он не формулирует.

Налетчика не может остановить, комиссара – переспорить. И именно в его уста вкладываются слова о бессилии перед нависшим над страной историческим Роком. Перед опустившимся Царством Ночи.

Помнишь, мы зубрили в школе?
"Слова, слова, слова..."
Впрочем, я вас обоих
Слушаю неохотно.
У меня есть своя голова.
Я только всему свидетель…

В поэме веет настроениями шекспировского «Гамлета» и блоковского «Балаганчика». И, видимо, так этот период российской истории воспринимал и сам поэт.

Казалось бы, это время действия и социальной активности, но попавшие в водоворот событий народные массы парадоксально ощущают свое бессилие. В Самаре уже «едят людей», а попутчик Замарашкин охраняет железную дорогу.

Брутальный Номах торжествует над ним. Упивается своей властью. Оскорбляет.

           Ты, как сука, скулишь при луне...

Комиссары грозят расстрелять. Интеллигент не может ответить…
Оба комбатанта выигрывают на его растерянном фоне.

Еще более комично показано дворянство. «Бывшие»… Их Сергей Есенин встречал в московских, берлинских, парижских кабаках в большом количестве.

Реальной идейной силы они не представляют. Что видно и предрешило их поражение в произошедшей Гражданской Войне.

Катастрофа белого движения состояла в том, что им нечего было предложить детям рабочих и крестьян. Поэтому белые не могли вдохновить на что-то и народного поэта С. Есенина.

Все разговоры «по душам» сводились к тому, как раньше было хорошо, а теперь плохо, когда властвует хам. Отсюда и такое изображение поэтом «бывших».

Бывшие поют песню Петра Лещенко.
Все, что было.
Все, что мило.
Все давным-давно
Уплы-ло…


А вот красные крепки духом, и настроены решительно. Они не поддаются унынию и знают, что делать.
Сплоченность, убежденность, организованность –  их оружие.
Несмотря на тяжесть положения, они единственные, кто смотрит в будущее.
 
И кому же из нас незнакомо,
Как на теле паршивый прыщ, –
Тысчи лет из бревна да соломы
Строят здания наших жилищ.
10 тысяч в длину государство,
В ширину окло вёрст тысяч 3-х.
Здесь одно лишь нужно лекарство –
Сеть шоссе и железных дорог.
Вместо дерева нужен камень,
Черепица, бетон и жесть.
Города создаются руками,
Как поступками – слава и честь.
Подождите!
Лишь только клизму
Мы поставим стальную стране,
Вот тогда и конец бандитизму,
Вот тогда и конец резне.

Этим они и притягивают Замарашкина и других попутчиков. Интеллигент Замарашкин готов слушаться их приказов.

Это уже не просто «слова, слова, слова…».

Впрочем, есенинские комиссары признают, что в отношении крестьянства они перегнули палку. В расцвете бандитизма есть доля и их вины.

У нас портят железные дороги,
Гибнут озими, падает скот.
Люди с голоду бросились в бегство,
Кто в Сибирь, а кто в Туркестан,
И оскалилось людоедство
На сплошной недород у крестьян.
Их озлобили наши поборы,
И, считая весь мир за Бедлам,
Они думают, что мы воры
Иль поблажку даём ворам.
Потому им и любы бандиты,
Что всосали в себя их гнев.

Гражданская Война продолжается и из-за властного произвола красных.

И в ответ партийной команде,
За налоги на крестьянский труд,
По стране свищет банда на банде,
Волю власти считая за кнут.

В этих строках, безусловно, отразилась мрачные реалии пост-революционной ситуации, которым поэт был свидетель. И вину за которые возлагал на коммунистическое руководство.

В письме Н. Клюеву 5 мая 1922 года – «В Москву я тебе до осени ехать не советую, ибо здесь пока все в периоде организации и пусто — хоть шаром покати…. Голод в центральных губ<ерниях> почти такой же, как и на севере» [2].

В знаменитом письме А. Б. Кусикову из-за границы 7 февраля 1923 года  – «Тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, вспомню, что там ждет меня, так и возвращаться не хочется…. Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть. Надоело мне это бл…дское снисходительное отношение власть имущих, а еще тошней переносить подхалимство своей же братии к ним… Ну да ладно, оставим этот разговор про ТЁтку» [2].

Без сомнения Есенин, как и его герои, осознавал мощь коммунистов. Силу организации, вбирающей людей и осуществляющей функцию власти над Россией.

Организации, имеющей тысячи ячеек, работающих по единому плану. Несогласные единичные личности сметались, как пыль, на ее пути. Неслучайны слова о загадочной «ТЕтке» (ГПУ) в письме Кусикову…

Таким образом, финал поэмы приобретал судьбоносное значение.
 
Если бы действие завершилось поимкой Номаха, это означало окончательное принятие Есениным установленных для литературы правил.

Организация и идейная крепость побеждают стихию. Поэт признает правоту Советской Власти, и ассоциирует себя с ней.

Также как Номаха, выловят других повстанцев. Есенин из «попутчика» станет советским писателем. Писателем, поставившим свое перо на служение Партии.

Трудно представить себе произведение советского автора, в котором над чекистами одержал бы победу бандит… (Я такого советского фильма не видел ни разу).

Такую развязку «Страны Негодяев» в черновом варианте Есенин действительно писал…[1]. Но Сергей Александрович, как замечают многие, был поэт необычный. В его творчестве литература и жизнь не просто соприкасались, или отражались, но сливались друг с другом.

Искусство становилось жизнью, а жизнь – искусством. Подобный финал поэмы, хотя, в общем, он соответствовал исторической истине, поэта не устраивал.

Искусство должно было победить жизнь. А налетчик Номах – чекистов. Вопреки всякой логики уйти у них прямо из-под носа… Унести с собой украденное у государства золото.

Как бы власть не старалась, какие бы меры не принимала, какие бы гайки не закручивала… Стихия должна остаться неукрощенной.

Также как чувство симпатии автора к выдуманному анархисту-бандиту не укрощенным рассудочными доводами, что так быть не должно…

Избранная концовка – хотел этого автор, или нет… – показала и еще одну важную вещь. Окончательная победа в Гражданской Войне любой из сторон невозможна. В душах людей всегда остаются непобежденные зоны…
Точки сопротивления.

Осознанно или неосознанно они себя проявляют.

Литература и источники

1. Еременко Н. А. Американская тема в творчестве С. А. Есенина: поэтика и контекст (текст диссертации).  http://imli.ru/upload/docs/Dissertatciya_Eremenko.pdf
2. Есенин С. А.  Письма. http://esenin-lit.ru/esenin/pisma/pisma.htm
3. Есенин С. А. Эта жизнь мне только снится. Москва: Издательство АСТ, 2015.
4. Куняев Ст. Ю., Куняев С. С. Сергей Есенин. М.: Молодая гвардия, 2015.
5. Trotsky L. Literature and Revolution. Haymarket Books, 2005.

Статья опубликована в одном университетском сборнике.