Моё Лукоморье

Когда на раздроченных санках
Тащил меня батя во двор,
Где наша соседка-пацанка
И Толик, барыга и вор,
Казались героями сказок,
Прочитанных мною вчера,
То я, повелитель салазок,
Не знал ни кола ни двора.

А вот Лукоморье построчно,
На пушкинских лёжа китах,
В мирок мой, по-детскому прочный,
Врастало. Но времечко — швах!
Младенца империи света
Кормили коврижками тьмы.
И было волшебным всё это
В глазах моей пятой зимы.

Учась ковырять в носопырке,
Глядел я с восторгом на то,
Как черти, братва и утырки
Сожгли Лукоморье. Зато
На этом большом пепелище
Я видел в прохожем бомже
Кощея, что сдохнет за тыщу,
Ведь Русью не пахло уже.

Да, время не смуты, а смутки,
Но Русь я не помнил другой:
Та бабка из пятой маршрутки
Всегда была Бабой Ягой.
Тот витязь из доброй рекламы
Царевне вручает кольцо,
А наши Алёнушки-мамы
С утра похмеляют отцов

И пишут кровавые сказки,
Не веря, что это всерьёз.
И батя всё тащит салазки,
И тащат страну на мороз
Голодные серые волки.
Когда у меня будет сын,
Достану я Пушкина с полки —
Пусть сядут один на один.

Пускай говорят на могучем.
А чем я ещё помогу?
Стихи у поэтов не круче
Младенческого "агу".
Но только об этом все песни,
Все книги и все языки.
И смысл житья, хоть ты тресни —
Не кончить у Чёрной реки