Соло на рояле Альманах Доосов и Миражистов

М И Р А Ж И С Т Ы
- ------   --------
СОЛО на РОЯЛЕ               
Альманах  Доосов  и  Миражистов
 
Альманах Доосов и Миражистов «СОЛО на РОЯЛЕ» возник в связи с тем, что Константину Александровичу Кедрову-Челищеву,  11 ноября исполняется  77 лет, и мне захотелось, чтобы это событие было отмечено именно таким образом. Он преподавал мне в Литинституте футуризм, акмеизм. конструктивизм. Его книга «Поэтический космос» произвела на меня неизгладимое впечатление. А человеческое общение сформировало образ настоящего Поэта. Поздравляю Вас, Константин Александрович, с Днём Рождения ,  желаю здоровья и вдохновения!

         
      Константин КЕДРОВ   Елена КАЦЮБА    Николай  ЕРЁМИН Эдуард РУСАКОВ  Елена ЕЛАГИНА  Иван ШЕПЕТА  Наталья АХПАШЕВА  Евгений ПОПОВ Людмила ПЕТРУШЕВСКАЯ
          «ДООС»                КрасноярсК-Москва 2019

М И Р А Ж И С Т Ы
- ------   --------
СОЛО на РОЯЛЕ                Константину  Кедрову-Челищеву77  Читайте журнал ПОэтов Константина Кедрова  на порталах Мегалит http://www.promegalit.ru/magazines/zhurnal-poetov.html
и Лит Лайф http://litlife.club/UserBooks/?UserId=191742 
    
    Константин КЕДРОВ   Елена КАЦЮБА    Николай  ЕРЁМИН Эдуард РУСАКОВ  Елена ЕЛАГИНА  Иван ШЕПЕТА  Наталья АХПАШЕВА Евгений ПОПОВ Людмила ПЕТРУШЕВСКАЯ
«ДООС»  «ДООС»«ДООС»«ДООС»  «ДООС»  «ДООС»«ДООС»«ДООС»            
         
                КрасноярсК-Москва 2019

                СОЛО на РОЯЛЕ
         Андеграунд и Авангард Доосов и Миражистов
Константин КЕДРОВ
Елена КАЦЮБА
Николай ЕРЁМИН
Эдуард РУСАКОВ
Елена ЕЛАГИНА
Иван ШЕПЕТА
Наталья АХПАШЕВА
Евгений ПОПОВ
Людмила ПЕТРУШЕВСКАЯ
«Литера-принт»
                2019
ББК 84.Р6
«СОЛО на РОЯЛЕ» - Альманах Доосов и Миражистов, Поэтов, продолжающих традиции русского андеграунда и авангарда. Красноярск: «Литера-принт», 2019. - Тираж 100 экз. Автор идеи, составитель и издатель Николай Николаевич Ерёмин. Подношение любителям поэзии в 2019г сделали      
  Константин КЕДРОВ   Елена КАЦЮБА    Николай  ЕРЁМИН Эдуард РУСАКОВ  Елена ЕЛАГИНА  Иван ШЕПЕТА  Наталья АХПАШЕВА Евгений ПОПОВ Людмила ПЕТРУШЕВСКАЯ
Альманах украсили кошки Кристины Зейтунян-Белоус,  и фрагменты фотографий из портала «Мой мир»
Сверстала книгу Владислава Васильева
1SВN 978576-025-5 © Коллектив авторов



Константин КЕДРОВ
 
 
............................. Константин КЕДРОВ....................................................

Девятая симфония для Бонапарта

Колонны мертвых движутся равномерно
Впереди всех новый Наполеон
Он как все – равномерно мертвый
но не на поле он
а на поле не он

Послушно вошли в пятачок поля и легли рядами
драгуны с конскими хвостами
на них уланов настил
как младенцы рядами лежат в роддоме
кто сколько мог картечи в себя вместил

Где-то над ними в облаках конь выделывает коленца
скачет по облаку спиной на всаднике
В координату Минковского ушла колонна
намалеванная на заднике

Повторяя команду как молитву
Наполеон
в колонну вошел
и вышел в другую битву

Там бился с Гектором Агамемнон
Немирович с Данченко
Станиславский с Мейерхольдом
Залп – веер
Упал расстрелянный Мейер

Станиславский в треуголке покинул сцену
уводя полки всей системы
Надо хоронить всех в одном месте
тогда потомки будут знать
где кого искать

Раз-два-три-четыре-пять
я иду искать

Ищу генерала с оторванной головой без ног
ищу ногу без генерала
в овраге где гол и наг
Мейерхольд лежит с улыбкой дегенерата

Наполеон всегда помнил в лицах
как Бетховен помнил в агонии
партитуру Аустерлица –
полигон 9-й симфонии

Там в финале сгрудились кони
и ржали на всех наречиях
– Обнимитесь ми-и-и-лионы –
залп по коням картечью

Конская мишень стала кругом
дабы в десятку слиться
в самих себя и друг в друга
мясо – солнце Аустерлица

В сущности наплевать на политику
только музыка важна в гуле
Как сперматозоиды яйцеклетку
атакуют поле драгуны

Оплодотворенье = победе
Поражение – незачатие
В партитуре это пробелы
почему-то не пропечатанные

Обнимитесь – залп
Миллионы – снаряд
разорвался
крик стал молитвой
Каждый конь был нотой
но нотный ряд
был нарушен битвой

Армия нот атакует Жозефину
Луиза выходит замуж из боя
Армия окружает Луизу сзади
Жозефина отступает
уступая гобою

Овладев боем
Наполеон уходит в палатку
Здесь ждет его раскладной рояль
Он снимает саблю и треуголку
в тональности ля-бемоль
мажор
нисходя к минору
минор
восходя в мажор

Брату моему, королю Милана
Брату моему, королю Богемии…
Обнимитесь миллионы
королей без роду и племени

Бетховен открыл зеркальный рояль
Свет вникал в него
как в Титаник течь
В черных клавишах была ночь
Он не то играл не то смотрел

Наполеон смотрел в раскладной рояль
как в трюмо
Перед ним он брился
чистил зубы
засыпал
играя «баю»
Рояль, – говаривал Наполеон, –
необходимая вещь в бою

Его выдвигал на передовую генерал-маршал
рояль играл боевые марши

Во все стороны от него свет слад
в пространство зеркальных лат

Лучи скрестились – началась битва света
Наполеон зажмурился и упал с коня
А в небе Лондона вместо битвы
лучи показывали мираж-кино

В небе стоял зеркальный Наполеон
Зеркальные пушки палили из света в свет
Светлое воинство брало в небесный плен
всех кто в битве зеркал пересилил смерть

Залп
и луч летит мириады лет
огибая Медведицу и Кассиопею
так сплетаясь в клубок из небесных тел
образует зеркальное поле боя

Пока гнался Наполеон за Кутузовым
Кутузов ушел в леса
Пока гнался Кутузов за Наполеоном
Наполеон ушел в небеса

Там две армии напрасно ищут друг друга
натыкаясь на черные дыры

Скачет с пакетом всадник
Но пока он доскачет до поля битвы
поле зарастет васильками
и бересклетом
Наполеон в битве любил гамбиты
Бетховен переделывал их в квартеты

Говорят что струны пронизывают весь мир
говорят галактика наша один рояль
где глухой Бетховен или слепой Гомер
повторяют один и тот же ночной хорал

Слепота начинается там
где свет переходит в звук

Глухота начинается там
где звук переходит в свет

Жизнь кончается там
где смерть переходит в жизнь

Смерть кончается там
где жизнь переходит в смерть

Как театральный пожарный тушит пожар
пока от огня остается только железо
так на пожар Москвы приходит Пожарский
князь
с толпой чугунных головорезов

Театр военных действий давно опустел
200 лет всадники скачут в кругу светил
Минин чугунную длань над нами простер
и железный занавес опустил

Так Наполеон напрасно искал поле боя
бой от него уходил куда-то
Он и сейчас водит по небу за собою
облачных кавалеристов Мюрата

Потом поле боя искал Кутузов до ночи
но находил одни гати
Не хвались на рать идучи
а хвались идучи с рати

Меч Пожарского неотделим от чугунных ножен
тем и прекрасен этот чугунный меч
Так луч света бежит и догнать не может
от него уходящий луч

Бетховен

По комнате ходили злые тени
Немой рояль топорщился углами
Бетховен ждал когда наступит утро
и напряженно слушал тишину
Он подходил к холодному роялю
Немой рояль топорщился углами
Он ударял по клавишам но звуки
тонули в вечном сумраке молчанья
и падали в пролеты тишины
А музыка взрывалась и гремела
Спадала тьма и рушилось молчанье
Бетховен ждал когда наступит утро
и напряженно слушал тишину

Я твердо верю –
при созданье мира
когда из атомов слагалась музыка вещей
звучал Бетховен
В сущности событий
таится музыка
но мы ее не слышим
 
Рояль во сне

Я играл во сне на мысленном рояле
И представь себе ни разу не сфальшивил
Я играл как Горовиц или Рихтер
Даже лучше потому что не учился
Клавиши любые подходили
Чтоб извлечь тот звук который нужно
Музыка
Ее я не припомню
Но она была намного лучше
Чем в любой небесной партитуре
Где все звезды это только ноты
А все ноты это только звезды

Шахматный рояль

Отлегло уже от зубного
и навалилось глазное
шахматы знают белый ритм клавиш:
ход конем – ЛЯ
партия ферзя – ДО
  белые начинают – СИ
черные заканчивают – РЕ
Можно сыграть шахматную партию на рояле:
«Концерт-турнир
черно-белых рыцарей ладьи и рояля!»
Вливается
вливается рояль
в ладью
и затихает  ЛадьЯ
пролетая по скользким волнам
НЕгр
НЕистовствует в рояле
 ОН
изгОНяет себя из ДОски
дабы ДОска была только
ЧЕРНОЙ
дабы клавиши были
БЕЛЫЕ
лебеди
имени Чайковского
и Вана Клиберна
 ОН
склОНяется нАД ДОской
как Фишер(-Дискау)
над РЕбусом из 2-х букв
извлекает некий квадрат Малевича –
черный на белом
белый на черном –
и улетучивается
в шахматный ритм ДОски.

Фуга Баха

Парадиз – диез боли из-
ыди из
Наг ор – рога орган
Но к органу наг рок он
А семя – месса
Ах Бах
Нагой Иоганн
Иоганн нагой –
Бах орал
Бах ор ал
Бах хорал
Стонет – сто нет
Хрип кирх
Орган наг ор
Орган наг рок
And ролл
Роль
Ори орган
Нагромождай
Гром на гром
Кирх хор
Кирие –
Ре – си –
Элей – си –
И лей сон
Элейсон
До минус рк ре
Доминус мизере-ре
Бог неба – Бах
Бах неба – Бог
 
Бах и Маяковский

Бах
         шагает
                многоэтажно
Бах вышагивает хорал
Рядом
            шествует
                Маяковский
Он вышагивает хор ад.

Бах преобразует орган в рояль
Орган для него всегда органичен
Зато в рояле он мелодичен
Орган нужнее
Рояль нежней

Бах восходит лесенкой Маяковского
Маяковский шагает вниз
Две мелодии сходятся и расходятся
в направлении в – из

Фуги Баха кудрявы, как его парик,
изысканы, как кружева манжет
каждая нота – вздох или вскрик
музыка как сюжет

Бах в органе величайший организатор
Маяковский – интроверт
Бах – экстраверт
Стала величайшим оргазмизатором
даже Бахова смерть

Бах неистовствует в органе
Маяковский оргазмирует стих
Организм Баха нематериален
Бах в Маяковском стих

Маяковский, заткните глотку,
не переорать Баха
Но иногда достаточно одного глотка
чтобы вкусить Бога
Маяковский делает вдох
Бах выдыхает ах

Бах есть, если есть Бог
Бог есть, если есть Бах
Евангелие от Баха
не знает страха
Маяковский сжал револьвер
– Пинь-пинь, тараБах –
тараБахнул зинзиверх

Трапеция

Я к трапеции прикоснулся
и она улетела
а потом
я соприкоснулся
с небесным трепетом

так душа летела
и тело пело
и вот трапециевидный Цефей
пронес нас
сквозь низ
и веер вер – вверх

Миг зависания неописуем.
Так игла парит
над хребтами звука
Так плывет корабль
по звуковым волнам
утопая в буре Бетховена

так Шенберг
преображен в зыбь и дрожь

О Господи
пошли мне эту иглу
ныне уплывающую
за горизонт звука земли
плывущего над горами
трапециевидный звук
распростерт над нами

им несомые
и мы невесомые
будем продолжены
иже еси
Дебюсси
Равель
на ухабах
Баха.

Шепот Шопена

Шопена шепот
Гогот Гогена
Гогена хохот
Шуберта шуба
Шумана ум
Шумана Шумана
Шумана шум
Скерцо Шопена
Шопена скерцо
Сердце Шопена
Шопена сердце
 
Мазурка Шопена

Если вы ни о чем не спросите
Вот моё признанье поэта
Вряд ли золото этой осени
Нам окупит утрату лета
Вечность мне не нужна я знаю
Только в эту жизнь я влюблен
В золотую звезду Данаю
И в бездонную глубь Мадонн
О Мадонна скажи Мадонна
В чем же истинный смысл сих дней
Почему запрещен Макдональдс
И на днях мы уже на дне
Экзотических рыб названья
Вплыв в аквариум языка
Оглашают всё мироздание
Зычной музыкой звука Ка
Из изнеженной бездны звука
Я стремлюсь извлечь свою речь
У Шопена своя мазурка
Речь мой щит поэзия меч

Мой и Сей

Шел Моисей по морю звуков
утопая в граммофонной пластинке
в волнах Рахманинова
Гнался за ним фараон
граммофонной иглой
Расступалось море
Сходилось море
В море Рахманинов
тонул фараон
А Моисей
Оставив позади
Море моря
Погрузился в Море пустыни
Шел Моисей по Морю пустыни
утопая в барханах музыки Баха
А Бах был Бог
на вершине
Синая-звука
Звука-Синая

Ференц Лист

Все звуки звучными роями
Как пчелы жалят слух неистово
Лист не играет на рояле
Зато рояль играет Листом

Лист пробует уйти в монашество
От звуков в келью затворится
Но музыкальное монаршество
Царит в империи Австрийской

Царит рояля роялист
Австро-Венгерский Ференц Лист


Осёл Шуберта
(мемуарчик 1996 под Веной)

В домике Шуберта ночь проведя
Песенки Шуберта пел про себя

И оглашая окрестности сёл
Вторил мне криком ужасным осёл

Даже не знаю какого числа
Шуберт играл заглушая осла

Шуберт один но понятно без слов
Все мы поем заглушая ослов

Шёнберг

конечно ты не поняла
когда сквознуло в щель сквозную
и нежно вьюжная юла
вьюлила в радужку глазную

в мороз на стекла надыша
в средине вьюжного пространства
кристаллизуется душа
в узор из ледяного транса

лирообразные узоры
вморозил шёнберг ледяной
узоры превратив во взоры
во взоре взор где ты со мной

транслирую свое не-я
все ё-мое в тебя транслирую
транслирую ян-инь в инь-ян
себя транслирую транс-лирою

там тело лира лира тело
здесь лиратело телолира
во всех мирах в миры летело
из мира в лиру лира мира

я знаю — ты не поняла
и я не понял но запомнил
меня не мною обняла
а я тобой весь мир заполнил

да мы не поняли не поняли
как ударяясь лед об лед
в звенящей додекакофонии
растаяли 12 нот

грусть тающего снегопада
таящего в дожде полёт
грусть неизбежного распада
двух тел на 112 нот

транслируем свою транслирику
а к нам из бездны мировой
транслируют всемирный лимерик
из горла в горло мира вой

 
г Москва
;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;
Елена КАЦЮБА
 
 
 

.............................Елена  КАЦЮБА...................................................

Блюз

Скручена туго в волну вода,
глаза скажут «нет», а губы «да».
Кто же спорит с волной?
В слове ЛЮБЛЮ
две гласных Ю
и ни одной другой.
Губы смешают вино с водой,
сердце и музыку,
кровь и покой,
ворону – песню,
хрип – соловью,
«ныне же будешь со мною в раю»,
скрипнет заветный ключик – ю-ю
в двери,
где –ает, –чает, –ачает, качает
блюз.
Нетерпеливый, сдержанный хлыст –
гонит синие волны блюз –
гребень – ЛЮБ,
пропасть – ЛЮ,
27
З-З-З – это волны поймали пчелу
БЛЮЗ-З-З…
В море созвездий лунный круиз.
Парус наполни легчайший блюз – бриз.
Мели надзвездные выверит лот.
«Нет» не растопит в стакане лед,
но неразбавленным «да!» обожжет
даже вода.
Словно гусеница, звезда
переползла небосвод
«Нет!» – оглушающе крикнет волна.
«Да…» – отзовется у самого дна
себе самой.
Ты не заметишь,
как променяешь,
ты променяешь! –
всю веру мира
на эту игру с волной.
В слове ЛЮБЛЮ
две гласных Ю
и ни одной другой.

Зверь музыки

Выпусти руку из клетки –
все семь пальцев
она сама себе лестница и зверь
пусть она обследует изгиб дыханья
западая в клапаны не навсегда
В ней бросок со всех сторон
зебра – тигр
выбегающий толчками из венка мышц
На руднике бараньих жил
смычком прикована к крупу скрипки
конь-рука копытит колоратурное си
В паутине звука
восьминогая рука
боком-боком спешит к дрожанью
притрагивается – отбегая
отбегает – притрагиваясь

Король лир
(музыкальная шкатулка)


Король:
– Я – король лир.
Королевство лир – мой мир.
У меня три дочери-лиры:
Лора, Лара, Лера.
Когда молчат, они голы,
мелодия – платье их,
одевает мелодия тело.
Лиры – Лора, Лара,
Лера – лира.

Первый рыцарь:
– Лир король, отдай мне Лару.
Горло Лары – клад,
в нем клавишный лад,
в нем даль рыданий,
в нем ларго смеха,
Лара – ларь ладана.
Кларнетта!

Второй рыцарь
– Лору мне, Лору, король,
королевну оленей.
Кровь моя бродит
и бредит лишь Лорой.
Лорою я обескровлен,
кров мой разломан,
ором колонн оглушен.
Лору мне, Лору!

Третий рыцарь:
– Лера лезвия резвей,
розовее резеды.
Лера – времени реле,
мне отмеривает жизнь.
Лера – лес заповедный,
ребенок речного плеска.
Лера – клевер и клен,
Лера – ревность.
Я – Леры орел.

Лиры:
– Слушайте, рыцари лир!
Друг в друга играя,
друг друга ревнуя,
мы круг свой замкнули
скрипичным ключом.
Придите к нам,
нами играйте,
войдите в наш круг
и разбейте
лады
ради любви.

Рыцари:
– Три рыцаря, три лиры –
два трио.
Упругое эхо
скачет орехом
в горле звенящей подруги.
Вместим ли друг друга?
В уключинах меч мой скрипит 
о моей триединой невесте.
Вместе, вместе
лиры – Лора, Лара,
Лера – лира.
               
Марш

Истинный музыкант пренебрегает инструментами,
предназначенными для извлечения музыки из звука.
Рано или поздно он отталкивает странное сооружение,
обреченное на зеркальную черноту,
ввинчивается штопором табурета
сквозь плафоны потолка и полы паркета
прямо в штольни Силезии.
Его замурованному в камне сердцу
ничто не мешает отзываться
руладам Рура и басам Донбасса.
Он выслеживает путь тысячелетней капли
сквозь миллиарднолетние пласты породы,
чтобы ударить в лобную кость
миллионнолетнего черепа.
Отныне он гражданин
вольной республики свободных ударов.
Он бьет камнями по гусеницам танков,
фотонами по сетчатке глаза,
улавливает подземные толчки
сквозь кимберлитовые зрачки
алмазной Родезии.
Он изобретает знаки для записи солнечного удара
на нотно-прокатном стане,
удара птицы о стекло,
мотылька о лампу,
боксерской перчатки о челюсть.
Отныне его трехногий, звукосыпучий,
капельноразбегающийся,
построенный в форме гроба для арфы рояль
достоин быть разбит,
чтобы в момент удара перестать быть
инструментом для добывания
всего лишь музыки
из
звука.

Восточная мелодия

Пока оплывает ленивой свечой день
созревает дом виноградный
Горстью зерен граната
на отдаленной ветке
чужая спелая спит любовь
Пока барабан выбивает пыль из голов
во тьме малиновых губ
хищным созвездьем влажнеют зубы
Всех изводит дырчатый звук продолговатой песни
«Почему в твоем винограднике спит чужой?»
Как от огня заслониться
Если ладонь прозрачна
если сама она – свет
оставленной камню свечи
Губы комкают воздух
а ресницы
протянули в костер обугленные лучи
Если ты онемеешь
нет сговорчивей твоих глаз
Мой язык еще молчаливей чем твой
между нами вьется певучий стон
«Почему в твоем винограднике спит чужой?»
А когда станет ночь обгоревшей лозой
и стоячий камень поклонится на восток
вздохом последним смутит ночные сады
оборвавшейся звезды
переспелый плод
И дыханье свое продлив за холмом
ночь свернется в пушистый ком –
смех
согретый утренней хрипотой
«Почему в твоем винограднике спит чужой?»

Трубач

Ты
вы-
дул блестящий воздух
из самых заржавленных труб
Ты
вы-
думал себе подругу в блестящих перьях
Она
на-
девает маску, чтобы
на-
красить губы
Ты узнаешь ее иногда
по стуку лишнего сердца
Ты
вы-
водишь ее на цепочке
бегущей от пуговицы пиджака
Она
на-
вевает веером воздушную сферу
Чревовещатель взглянул на свою собаку
та ответила из его живота:
«На пальцах ее наконечники
из серебра»
Кот измерил глубину всех здесь присутствия
вертикальной рейкой хвоста
Кариатида выпустила из рук балкон –
руками прикрыть грудь
когда он
исчезая здесь
там на нее взглянул
Нулевой вариант поцелуя
придает дыханию новый объем

Ты
вы-
лечил весь духовой оркестр
от хронических похорон
Ты
вы-
дал замуж подругу
за самый большой барабан
Она бьет его бьет его бьет его
с наслаждением по вечерам
Кот оживает со вторника на четверг
Подруга привычно умирает по средам
Кариатида владеет стихией камня –
она бессмертна
Чревовещатель счастлив ибо нем
более чем собака
но менее чем балет
Собаку видит китаец-курильщик ночь на пролет
Будто Конфуций из лунной вазы вещает собака:
«Пойдешь на Запад – можешь придти на Восток,
пойдешь на Восток – никогда не придешь на Запад».

Хорал


                НЕБО
                из НЕБа
                НЕвА вытекает –
                хладная дЕВА
                с картины ДЕгА
              с  телом упругого ДоГА
                римская тОГА на торс дикаря
                импульс ТОкА от лейденской банки
                от батарейки рОКА
                РеКА –
           дитя просвещенного вЕКА
                где ВЕрА
                легче пЕРА
        над столами античного ПиРА
грохот грозы Олимпийского тИРА
                молний ТИРе между фразами грома
                но громче  на лИРЕ рыдает русалка
                о мИРЕ и долгом покое
                что МоРЕ в глубинах хранит

Менуэт
(из архива)

1.
Я танцую в белом круге менуэт
Этот круг в себе меня закружит
С тротуаров смотрит в белых лужах
лунным ликом старый мой портрет

Я танцую в белых окнах менуэт
Я в туман закована как в стужу
И в глазах моих тебя закружит
белым ликом старый менуэт

Ты на белом – черный силуэт
Лишь себя я вижу в белых лужах
Уходи, не то тебя закружит
вечным танцем белый менуэт

2.
В очень белом круглом зале
на паркете гладком-гладком
вы со мною танцевали
удивительно нескладно

Ваших глаз зеленых свечи
в танце ласковом мерцали
«Ах, какой чудесный вечер», –
вы с улыбкой мне сказали.

Ваш камзол был не отглажен
и жабо немного смялось.
Впрочем, это все неважно
я над вами не смеялась

С парика летела пудра
от неловкого движенья
Говорили вы так мудро
о законах притяженья
взглядом плеч моих касаясь
об искусстве говорили

Но окончился наш танец
вы ушли и все забыли

Богиня лени
(палиндромелодия для гобоя)

яд О в уме о богине лени гобоем уводя
я ДО в уме о богине лени гобоем  У  водя
но в уме о богине лени гобоем У вон

ДО  дай о богине лени гобой ад од
РА дай о богине лени гобой а дар
из НО веря о богине лени гобоя РЕ вонзи

нот Ю о богине лени гобою тон
те НЮ о богине лени гобою НЕТ
а та ФА я о богине лени гобоя  – а фата

имя О богине лени гобоя МИ
имя о богине лени гобоями
не МИ я о богине лени гобоя имен

СИ на кошме о богине лени гобоем шок анис
оса  на кошме о богине лени гобоем шока нас О
рок на кошме о богине лени гобоем шок анкор

к СОЛЬ нет я о богине лени гобоя тень лоск
я ЛЮ о богине лени гобою ЛЯ
и ЛЮ о богине лени гобою ли?

Орфей и Бах

Аргонавт Орфей фейервеером лиру развернул
пальцами струны переплыл,
приструнил Сирену
море умиротворил,
богов уладил
Горизонтом запада возлежали богини
Закат руно золотил

Органавт Бах в тигле Лейпцига лады плавил
возгонял звуки в каменной реторте Томаскирхе
Готики закат золотил парик Баха –
руно барокко

Боги плескались в звуках лиры
боги бурлили  в трубах органа
каждая труба выдувала бога
Фьордами фуги Орфея-Баха
в ореоле ауры плыл орган – Арго

От Орфея-Баха формула Фейербаха:
«Человек человеку – Бог».

Танго Носорога

Господин И
(прозвище Носорог)
прочесывает рощи тел
трогает тростью
упавшие листья
переворачивает ладонями вверх

Госпожа Ю
помнит летние танцы
от эпохи Тан до танго
– а танец током бьет тела лишь тактом танго…

Госпожа Ю
ускоряет веером время
когда господин Носорог И
встает на тропу любви
топорами шагов прорубает дорогу
Вечер, взрезанный рогом,
лунной раной болит

Госпожа Ю 
ожиданием напрягает стремя
белой ласточкой взлетает в седло
конь ее грации гарцует по комнате
лисица любовных хитростей
притворяется-спит

– пещеры сердца прикрывает красный бархат
ложбины тела выстилает теплый шелк…

Носорог И
штурмом берет порог
лестничный марш конницей цокает за спиной
он готовится рогом таранить дверь
но
армия крови обезоружена тишиной
связана смехом
скована танцем рук
пальцами читающими по губам
В клетке лета птицы высвистывают И – Ю
«Нь» ключиком роняя в траву
Бабочки, сгорая,
рассыпают цветной прах

– совсем напрасно бить тараном в двери рая
ворота рая растворяются в сердцах…

Любовь и рок
Любовь – игрок
 игр рок.

Ультра – инфра

Напрасно раздирает ветер
смирительные паруса
Торчат на переВолненных линейках
скрипичными ключами корабли –
заманивает их на рифы Рихард
хард-оперу творя

Хор опрокинут в оркестровый ров
и нотный ряд зрачков еще живых
уже отравлен рыбьим постоянством

Улыбками смертельной партитуры
взлетают вертикальные дельфины
и внутренние скрипки распевают
их ультразвуковые всхлипы

Рукастой дивой всходит осьминог
на подиум взнесен девятым валом
контральто
уходящим в инфра-сферу
где Вагнер бредит бурями богов
играющих на будущих тромбонах

Радуга нот

Взберись по обрывкам речи
на вершину дерева крика
грозу на три грома опереди
в ухо городу грохни
строк раскатом 
и –
       молнии
                молнии
                молнии –
в радугу!
чтобы зависла нотами
на вертикальном нотном стане
дождя

Лев

На берег музыки
выходит разгневанный лев
гриву огненную склоняет
ложится на камни
воду призрачную лакает
и присмирев
говорит с луной языками пламени
На берегу музыки
грохочут волны безмолвия
оглушают молчанием чайки
Здесь убивают любовью
воскрешают отчаянием
Мудрость музыки высока и строга
зорким слухом миры прозрев.
Нет у музыки берега
нет у музыки берега…
но есть лев

Колыбельная для моря

Морейра морейра морейра
Древнейш-ш-шина дна
Волнота кудрейра-эйра
Прибойница берегалька
Глубильня в лунарию
Приливлолия ш-ш-шуршайя-айя
Плескунья ласката нежнита
Мракита светлиль-лиль-ли
Акулайя китанда дельфирис
Кораблелия ш-ш-шаландаланда
бригантилилия
Цунамита бурейра ш-ш-штормирня
Хохотара хахатилья
Плачевница о неплавных
Колыбельная lullaby-by-ница
Ninnananna ninni
Калыханка ko ysanka jajang-ga
Komori-ka для моряка
Очарован чередой волн
мигает стозвездный волк

Пение

Опасен песен поток
оглушит унесет утащит
за звуковой щит
растянет течением
распластает плесом
скрутит в волну
в глубину бросит хохотом –
там
электрические скаты
током бьют в ноты
кораллы – живые камни
в горло растут шипами
тут ты
не сорвешь цветы
актиний нити дыхание обожгут
жгут тишины обовьет горло
Звуком стальной струны
голос вперед рвани
разорви волну
вынырни – ну
а теперь – пой!

Граммофонов парк

На фоне увядающих газонов
медведь танцует в парке граммофонов
мелодии их всем давно знакомы
забыты
А медведю хорошо

Воздеты к небу граммофонов трубы
до неба докричаться очень трудно
при их репертуаре очень скудном
и нудном
А медведю хоть бы что

Безжалостно дерут пластинку иглы
чтобы ушей мелодии достигли
во времени своем они застыли
навечно
А медведю всё равно

Но каждый граммофон в себе уверен
он император собственной империи
ему всегда достаточно терпения
опять свою мелодию играть
Да хоть медведю

У граммофонов чётких и упорных
неистощим запас пластинок чёрных
мелодий и чувствительных и скорбных
и кажется готовы умереть...
И кружится под музыку медведь
Г Москва
;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;
Николай ЕРЁМИН
 
               
Николай ЕРЁМИН...................................................

КЕДРОВУ  77               
77 +77777777777777777777777
                «как из воды выталкивает мяч
                так и меня выталкивает в небо
                Константин Кедров»
Скоро  Кедрову  77
Неспроста
Он взывает ко всем:
- Заходите,
Кто Музой ведом,
В «Поэтический космос», в мой дом!

Смысла нового
Метаметафора,
Инсайдаута древняя амфора
Ждут вас  в гости -
Мятеж
К мятежу… -
И –
Космический гость -
Я вхожу…
2019
БАХ
            «Я требую Баха
                Константин КЕДРОВ»
***
В соборе Домском
Воскресает – Ах! –
Как никогда востребованный Бах…

Орган,
В котором - совесть, страсть и страх –
Привет богам,
Живущим в небесах…

Невозвратимо
С некоторых пор
Покинувшим, увы, земной простор…

Чтоб, напрягаясь из последних сил,
Их Бах
В меня вместил –
И воскресил…
2019

Из книги «Беседы с МОНАХОВЫМ»

В. М:
- Я – футурист!

Н.Е:
- Монахов – футурист,
Певец «Братск-Рая»,
Я – миражист!
Нам видится вторая
Судьба:
Авангардистов-будетлян,
Среди мета-космических полян,
Куда
(Журнал  ПОэтов
Очень крут)
К. КЕДРОВ
Е.КАЦЮБА
Нас ведут...

НАД КНИГОЙ «ПОЭТИЧЕСКИЙ КОСМОС»
«Метаметафора – амфора нового смысла
                Константин Кедров»
Слышу Кедрова голос...
Вознесенского
Возглас...
В сердце –
Комп, точно компас...
Поэтический космос...
- Хватит снами одними
Жить!
Даёшь перемены!
Все поэты отныне –
Суперстар,
Супермены...
Лень, банальность и косность,
Вы –
Движения тормоз...
Здравствуй,
Вечности возраст,
Поэтический космос!
Из лирической амфоры
Свежесть
Метаметафоры,
Хоть вдвоём,
Хоть втроём,
Выпив, - снова нальём!
ПИАНИСТ В РОССИИ

Я жил всегда
Довольно независимо,
Играя на роялях тут и там -

Фортиссимо –
Под «Браво!»  и «Брависсимо!» -
И слава шла за мною по пятам…

Но вымерли внезапно
Меломаны…
Как мамонты, исчезли, ну и ну…

Вокруг меня –
Бомжи и наркоманы,
И беженцы, занявшие страну…

Увы, фортепианные концерты
Им не нужны…
Ни музыка, ни стих…

Они берут кредиты под проценты –
И проедают,
Пропивают их…

И вот, чтоб в долговой не сгинуть яме,
Под банком ли,
Под банкой лечь на дно, -

Я улетаю –
Завтра же! В Майами…
Там есть местечко славное одно…

Где все живут
Не то, чтоб сыто-пьяно,
Но не забыли звуки фортепьяно…

И каждый пианист душою чист…
До встречи,
О, Бетховен, Моцарт, Лист…
2014
***
В мире, где любовь – измена,
Муза, ах,  не скрою,
Я  бы третий вальс Шопена
Станцевал с тобою...
Чтобы время и пространство
Вновь зарифмовались,
Где любовь и постоянство  -
Всем чертям на зависть...
Чтобы звёзды нам сверкали
Брызгами морскими...
Чтобы волны - под руками...
Горизонт – над ними...
Чтоб в душе у нас
Не кончался вальс ...

***
 «... и сбываются пророчества
гороскопам вопреки...
                Елена ЕЛАГИНА»
Вселенная заведена,
Как вечные часы:
Во мне грохочет – вот те на! –
Сердечный пульс грозы...
И молнии, увы и ах,
Сверкают в небесах...

***
- Постой! –
Догнав у речвокзала,
Судьба-злодейка мне сказала,
- Куда ты от меня бежишь?
Вернись! –
И замерла, как мышь...
- Ну, что ты смотришь, Николай?
Или не нравлюсь?
Догоняй!

***
На могильных плитах –
Скрижали
К горизонту от церкви сбежали...
Эпитафий
Не перечесть...
И от каждой – Благая весть...

В ДАУН-ТАУНЕ
1.СЕМЬЯ

Он  душу Дьяволу продал...
Она  -
Пообещала  Богу...
Распиливая драгметалл,
Живут в согласье
Понемногу...
Себе на смену -
Каждый рад  -
Растят безбожных
Дьяволят...

2. ДЕТДОМ «СЕ ЛЯ ВИ»
Поэтесса
В Даун-тау-не
Даунёнка родила...
И работает -
Мечта при ней,
Где обычные дела -
В детском доме «СЕ ЛЯ ВИ»
Воспитателем
Любви...

Превращая
В драгметалл
Материнский капитал:
- Пойте, дети!
Встаньте в круг!
Ты – мой друг, и я – твой друг...
И подруга, и сестра...
Вот и славно!
……………………
Детвора,
А теперь -
Всем спать пора...
По кроваткам!
До утра...

НА ФЕСТИВАЛЕ

На фестивале –
Полон света
И тёмных вдохновенных сил –
Провинциального поэта
Поэт столичный
Победил...
Точней сказать –
Совсем убил
Обыкновенными словами...
С тех пор –
Куда б меня ни звали
На конкурсы и фестивали –
Я без сомненья
Всякий раз
Шлю сожаленья
И  отказ...

***
Спасибо Солнечному Югу,
Что
Возле  Эвксинского Понта
В глаза взглянули мы друг другу,
Соединив
Два горизонта...
Где до сих пор –
Зенит в зенит –
Нас не смогли разъединить...
Всё гениальное - прекрасно:
И Муза,
И стихи ея,
В которых солнце светит ясно,
А возле моря –
Ты и я...

ВОДКА BELUGA

BELUGA – водка дорогая...
И я,
Допив вторую треть,
- Где ты,
О,  Муза дорогая? -
В сорока градусах сгорая,
Хотел белугой зареветь...
И вдруг услышал я ответ:
- BELUGA  кончилась?
Привет!

***
Я сравнивал  в стихах
Глаза и очи...
Уста и губы... Месяц и луну...
Мгновенья и столетья...
Дни и ночи...
Смерть и бессмертье... Боже!..  Ну-и-ну...
Поэзию и прозу,
Ложь и правду...
Житейский  плен... Свободу как награду...
Желание залечь на дно, увы,
С желаньем прыгнуть
Выше головы
И получить 
(спасибо звездопаду)
Бессмертие -  как высшую награду...
И далее –
Сравненьям хоть бы хны! –
Ни перед кем не чувствовать  вины...
 
ЭПИГРАММА
В русском ПЕНе - таков ли, сяков –
Компас есть и магнитная стрелка,
И один Президент – Евг. ПОПОВ!
Остальные – обман и подделка…
2019
СТИХИ С ПЕРЦЕВЫМ, РЫЖКОВЫМ, МОНАХОВЫМ и Е.А.М   

«Всё растворяется, как соль морская, «ЛГ №43»,
А ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ!

С  поэтом Владимиром Перцевым и его стихами
я познакомился в мае 2014 года в городе Тольятти.
Под горой сверкала Волга. Пели соловьи…
Мы были делегатами очередного съезда Союза Российских писателей, сидели над Волгой на лавочке и читали стихи.
Он мне:
- Любить, и тихую звезду…
 И гроба мрак, и темноту…
 И слёзы сладкие. Потом
 Лежать в гробу, грозить перстом -…
 …   
А я ему – тут же сочинённую пародию:
- Люблю в грозу в начале мая
Лежать в гробу, но не в простом,
А в золотом  -  в Христа играя…
И – умирая, воскресая,
Всевышнему грозить перстом…
И, как в себя – глаза в глаза –
Глядеть, пока гремит гроза…
***
Сколько лет прошло!
Мы живы-здоровы.
И  во глубине сибирских руд 
я с улыбкой читаю новые стихи моего далёкого друга
и пишу от его имени новую пародию,
выделив самые яркие строки:
«Я понимаю жизнь, не понимая…
«Я – голова профессора Доуэля…
«Я, как рыба, пластами вморожен в наст…
«Я неподвижен, инертен, скован…
«с ножом, нависает над нами Бог…
 «Во мне…
…задремал под обвисшим флагом
заметённый, слепой Ильич.
***
Я – Ильич! Я – Доуэль! Владимир
Перцев – по прозванью Голован…
Слава Богу, я ещё не вымер,
Точно пролетарии всех стран…
И пишу стихи, любовь ценя
Всех, не понимающих меня!
…
С уважением - ко всем,
кто понимает Эзоповский язык пародий –
Николай ЕРЁМИН, Доктор Поэтических наук,
24 Октября 2019  г Красноярск
Постскриптум :Перцев родился в 1963 г. Я родился в 1943г.  Догоняй, Володя!

ШУТКА
1.
- Ник.Ник!
Володя Рыжков
прислал шутку про - Монахерёминский язык:
 «Я наконец поймал свой бзык
И сам себе внушил заданье,
Монахерёминский язык
Довольно сложен для познанья,
Но я упрям, не согрешу,
Достанет выучить терпенья,
Я непременно напишу
На нём два-три стихотворенья!
VOVAVOV»
Я одобрил! А вы что скажете?!
"Владимир Монахов,Братск-рай" Кому: Николай Ерёмин
Дата переадресации: 24 октября 2019, 16:39   

И Я ТОЖЕ ОДОБРИЛ:
- Славно  было на Руси,
Боже, хоть кого спроси,
Вдохновившись на троих,
Сочинять за стихом стих…

Если ж метод  возрождать,
То – по-раз-два-три - опять,
Став  единым махом 
Рыж-ерё-монахом…
                НикЕРЁмин

                Занимательное литературоведение.
ТИТАНИК Е.А.М
1.
 «И  вспоминаю,  как  когда-то
 Твои  уста. Е.А.М.»
А могут ли быть УСТА у мужчины?
Нет.
УСТА – от слова УСТЬЕ.
Место, куда впадает русло.
У мужчин может быть только ИСТОК -
В русло реки и далее в устье.
Значит, 
Целовать в уста
Может  любимую женщину
Только  мужчина…

2.ПЛАЧ ЕВПРАКСИИ
Из поэмы «Евпраксизмальная тахикардия»

- Шум рощи, как Псалтырь выслушивая,
Над лесом чайка
Меня зовёт…

А я -
в скиту лелею душу свою, -
Который год...

Не виновата –
Неспроста
Всё вспоминаю,
Как когда-то
Ты целовал меня в уста….
 3
Айсберги подсознания Октябрь 2019г

Прорубь Облако Угол Россия
Поговорки Уста Круговерть
В вытрезвителе  Были Вестимо
Казнь Под корень Молчание Дверь
Звонок Запретная любовь
Пришелец Платонизм Улов
         
***
Я хотел себя показать –
Что я лучше всех
Доказать…
Постепенно,
И смех и грех,
Понял я, что не лучше тех –
Одиноких друзей и подруг…
А такой же,
Как все вокруг…
И  доказывать  - по одному -
Это, им и мне,
Ни к чему…

***
Сколько можно жаловаться
На себя и всех?
Прекрати, пожалуйста,
Этот  стыд и грех!
Жалоба твоя
Жалит, как змея…
…От врача привет:
Антидота нет!

СПАМ
- Дорогая редакция,
Прошу опубликовать  моё стихотворение!
Я его ещё не написала,
Но оно очень хорошее.
Жду ответа,
Как соловей лета!
Маша Кузнецова.

***
От слова переходим к делу:
Своя рубашка
Ближе к телу!
Не нужен нам бредовый  бренд -
До дыр
Протёртые слова
Из магазина «Секонд хенд»…
Вот так… Такие, брат, дела…

***
- Что?
Ты не веришь в силу слова?
Тогда какой же ты поэт? –
Его я спрашиваю снова…
А он опять
Молчит в ответ…

ПОЛУЧЕННАЯ  РЕЦЕНЗИЯ
У Ника -
Уникальная книга.
Ник - Ум,
Уникум!

РУСАКОВУ -77!

Русакову  - семьдесят плюс семь!
Он со всеми -
Радостный совсем...

Ну, а зим
с ним  -
70 плюс 6.
Сколько их ещё в запасе есть?

Это
И вне дома
И в дому
Богу лишь известно одному,
Если есть Он...

Или -
Никому.

 
         На фотографии  в момент празднования 77-летия Эдуарда РУСАКОВА и меня запечатлел наш друг всемирно известный театральный  художник Виктор НЕМКОВ   Октябрь 2019 г Красноярск
;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;






Эдуард РУСАКОВ
 
 
 
............................. Эдуард РУСАКОВ........................
                ГЕЙША КАТЮША
                Рассказ

      Художник Назаров недавно отметил своё семидесятилетие. А вскоре после юбилея он перенёс инсульт. Слава Богу, пролежал в постели недолго, через пару недель очухался, но из дома не выходил.
    Жил в своей мастерской. Спал, работал, писал этюды, иногда принимал гостей. Но друзья-приятели, братья-художники заходили всё реже. С женой он давно развёлся, она раз в неделю звонила, интересовалась его самочувствием. Любимая внучка совсем от него отвыкла – не звонит, не заходит. Сын звонит каждый день – из гигиенических соображений, проверяет, жив ли ещё папаша.
    Это сын нанял ему медсестру Катюшу, которая ежедневно его навещает, измеряет ему давление и ставит уколы. Ну и присматривает за ним. Развлекает его разговорами. Интересуется его картинами.
    - Я ведь в детстве тоже увлекалась рисованием, - призналась Катюша.- Ходила в кружок, участвовала в выставках…
    - А сейчас – рисуешь?
    - Да ну, что вы! – она звонко рассмеялась, сверкнув карими глазками, а на щеках её появились ямочки. – Не до искусства… Работаю в горбольнице, муж таксует, двое детей… Вот дочка ходит в студию – рисует с натуры, всякие там композиции…
    - Хочешь, подарю для дочки какую-нибудь свою работу? – предложил Назаров.
    - Ну, что вы… мне как-то неловко, - пробормотала она, и щёки её покраснели, а карие глаза блеснули. – Разве можно такой дорогой подарок – ребёнку?
    - Не ребёнку – тебе, - усмехнулся он – и ткнул пальцем в небольшой холст на стене. На холсте была изображена яхта с парусами, несущаяся по волнам. – Нравится?
    - Очень, - прошептала Катюша. – Мне сразу вспомнились стихи молодого Максима Горького… - И она продекламировала:
                Прощай! Я поднял паруса
                И встал со вздохом у руля.
                И белой пены полоса,
                И резвых чаек голоса –
                Всё, чем прощается земля
                Со мной… Прощай!
    - Круто, - покачал головой Назаров. – Я и не знал, что Горький такие стихи писал…
    - Писал, писал! Не только «Песню о Буревестнике»!
    - А откуда ты знаешь эти стихи? Их же в школе не проходят…
    - Ну… я вообще люблю поэзию, - и Катюша смутилась. – Вернее сказать – любила раньше. Сейчас-то не до стихов, конечно.
    - Проза жизни мешает, - кивнул он. – Понятно. Я ведь тоже люблю стихи. Сам когда-то сочинял. И сейчас, когда работаю – бормочу стихи, и краски лучше ложатся… Ну, это трудно объяснить.
    - А я понимаю! – воскликнула Катюша. – Когда звучат хорошие стихи, легче живётся, легче работается…
    - Ах ты, девочка…
    - Что вы! Мне уже тридцать!.. – смутилась она.
    – Да всё равно, - отмахнулся он. - Поэзия нас спасает… как сладкий сон… И не хочется просыпаться! Вот, к примеру, стихи Брюсова:               
                2.               
                Итак, это сон, моя маленькая,               
                Итак, это сон, моя милая,
                Двоим нам приснившийся сон!..
               
                Полоска засветится аленькая,
                И грёза вспорхнёт среброкрылая,
                Чтоб кануть в дневной небосклон…               
               
    - Здорово… - прошептала она.
    - А вот ещё, - торопливо забормотал он. – Это стихи Фета – послушай!
                Царит весны таинственная сила
                С звездами на челе.
                Ты, нежная! Ты счастье мне сулила
                На суетной земле…
    - Классно… - покачала она головой. – «Ты, нежная!..» Ох, если бы мне хоть кто-нибудь… хоть когда-нибудь… - И она вдруг всхлипнула. – Боже мой, что вы со мной делаете…
    - Извини, Катюша! – воскликнул Назаров. – Прости меня, старика, ради бога…
    Она вдруг рассмеялась сквозь слёзы:
    - А ведь мы с этими стихами совсем забыли о деле! Я ж вам укол так и не поставила… И давление не измерила… А ну, садитесь сюда!
    - Слушаю и повинуюсь! Ты – моя гейша!
    - Как это? – нахмурилась она. – И вовсе я не гейша… Гейши – это же  проститутки!
    - Ошибаешься, - усмехнулся Назаров. – Я в Японии был, знаю. «Гейша» в переводе знаешь, что означает?
    - Что?
    - «Гей» - значит «искусство», а «ся» - «человек». То есть, «гейша» - «человек искусства»! Она и душу согреет, и песню споёт, и станцует, и утешит…
    - А я и не знала…
    - Теперь – знай.

    На следующий день она пришла в пуховике, засыпанном снегом. Да, началась настоящая зима. Раздевшись, Катюша, как обычно, зашла в ванную, помыла руки – и собралась уже ставить укол.
    - А где стихи? – спросил Назаров.
    - Какие стихи?
    - Ну, как же… про зиму, про снег, про метель…
    - А-а, это можно. – Она вскинула руки, встряхнула каштановыми кудрями – и монотонно, завораживающе продекламировала пастернаковские строчки:
                В посаде, куда ни одна нога
                Не ступала, лишь ворожеи да вьюги
                Ступала нога, в бесноватой округе,
                Где и то, как убитые, спят снега…
                Постой! В посаде, куда ни одна…
                3.
    Но тут же и рассмеялась:
    - Ладно, хватит! Опять вы меня соблазняете, маэстро! Пора ставить укол! А ну, спускайте брючки!
    - Айн момент! – воскликнул Назаров – и так же надрывно начал вещать:
                Ты, конечно, опять же, как прежде, права, моя ласковая,
                Совесть твоя чиста…
               

                Девочка! Птичка! Ласточка!
                Сжалься, ради Христа…

    - Чьи это стихи? – спросила Катюша.
    - Мои. Извини, конечно.
    - Ваши?! Так вы ещё и поэт?..
    - Грехи молодости, - отмахнулся Назаров. – Ну, ставьте, ставьте ваш укол…
    - Это мы мигом, - подмигнула она. – Вот так… Готово! Подержите ватку пару минут. Кстати, маэстро, я тут на неделю должна уехать в командировку…
    - Нет! – крикнул Назаров.
    - Что с вами? – испугалась она. – Всего на неделю. Я уже договорилась с подругой – она опытная медсестра… эту неделю она вас обслужит…
    - Не-е-ет… - прошептал, бледнея, Назаров.
    - Да успокойтесь вы, пожалуйста, - она погладила его по дрожащему плечу. – Ну, что вы… Ну, всего же на недельку…
    - Я не смогу без вас, - еле слышно пробормотал он. – Не бросайте меня, пожалуйста… Я буду платить в два… в три раза больше! Только не бросайте меня!
    - Ну, что вы, как маленький? – растерялась она. – Ну, какая вам разница? Придёт другая – не всё ли равно?
    - Не хочу другую… Я к вам привык.
    Хотя понимал, что не просто – привык.
    Он уже не мог без неё жить.
    Но – боялся сознаться в этом даже себе. И боялся проговориться. Боялся её напугать.
    Боялся спугнуть.

    Девочка, птичка, ласточка…
Лето 2019 г. 
 ;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;
Елена ЕЛАГИНА
 
               
               
                .............................Елена ЕЛАГИНА....................................................

ОДНОКЛАССНИКИ
Когда по улице Рыбацкой,
Походкою вполне бурлацкой
С усильем шеи и плеча
Я волоку, как крест, продукты,
Моих, увы, не видишь мук ты,
А то помог бы сгоряча
Разок-другой… Ах, видел ты бы,
Как я спешу с мешками рыбы
От магазина «Океан»,
Завидев друга с криком «Саша!»
И рад прохожий встрече нашей –
Он пьян, а Саша мой – гурман.

Мы пили с ним вино, водою
Разбавив всякий раз, бедою
Он упиваться не давал
И всё твердил, что терпит время
И что еще не поздно в стремя,
И в общем в чем-то помогал.

Мы с ним стареем столь похоже:
Как лысина его тревожит!
И как меня тревожит вес,
Растущий, как в горшке опара…
Какая мы смешная пара,
Как возбуждаем интерес
Окрестных пьяниц всякой встречей,
Как мы грустим, что изувечен
Из нас любой, что нам уже
Не распрямиться – вышли годы,
Мутировала в нас природа
И сбой даёт на вираже.

И все, конечно, вышли в люди,
И только мы…  А, впрочем, будет,
А, впрочем, хватит! И пока
Кричим друг другу с тротуара,
Всё кажется, что нет, недаром
Жизнь,
дети,
книги,
облака…

ОКТЯБРЬ  НА  ПОРОГЕ  МИЛЛЕНИУМА

Жизнь солона, как кровь. А то – пресна, как лимфа,
Лишь сладости в ней нет, да и не нужно нам
Всё это баловство. Какие к чёрту нимфы,
Когда грядёт зима, как вновь грядущий хам!

Сад освежёван вдрызг расхристанным морозом,
Ободран дочиста, обчищен и распят,
И девственность его смешна, как туберозы.
Истлевшие в стихах с претензией до пят.

Век близится к концу, а с ним – тысячелетье,
Условность всех времён – заведомый гипноз,
Но сон наш не пресечь ни окликом, ни плетью,
Как не извлечь уже прижившихся заноз.

Век близится к концу, и нам его отравы
Милее, может быть, чем пользы всех диет,
И будущего нет, и вечностью по праву
Владеет Тот, Кто волен не давать ответ!

ПРОЩАНИЕ С МОСКАТЕЛЬНЫМ ПЕРЕУЛКОМ
       Памяти Ю.К.Соколова
Прощай, дружок мой, Москательный,
В своём обличии шутейном
Ты тщился жить – избави Бог!
Куда ни глянь – запор, замок,
Решётки, двери под железом…
Там время шамкало протезом
Зубным и кроху бытия
Боялось выронить, жуя
Приметы канувшего дня.

Прощай, дружок, я так любила
Тебя в своей судьбе – стокрылой
Или сторылой? Боже мой,
Какая разница, друг мой!
Ты научил меня невольно
Быть одиночеством довольной
И чай самой с собою пить,
Уютно в форточку курить
И целый день не говорить.

Твоё обжитое пространство
Любовь внушало к постоянству
Привычек, ритма, смены дней.
Петлю сжимая всё тесней,
Ты приучил меня, любезный,
К существованью бесполезной,
Забытой Богом и людьми.
На нить нанизывая дни,
Ты вёл меня по жизни, странник,
Своей некрасоты жеманник,
Горбун и карлик, интриган,
Срамно распахнут твой кафтан.

Загажен псами, водкой, матом,
Ты другом был и был мне братом,
И снег нас вместе засыпал,
И дождь по спинам нас хлестал…
Срослись с тобою мы, дружок,
Душой и телом - вот итог.

И вдруг – прощай! Отныне врозь.
О, жизнь,  как хочешь нас морозь,
Как хочешь тешься, прячь до срока,
Трещи бездумною сорокой…
Прощай, дружок! В своей стоокой,
Стоухой, стоседьмой судьбе
Я вспомню, вспомню о тебе! 

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ
1.
Прямоугольный протестантский ум,
Свободный от ухабных русских дум,
Расчерченный по бюргерской линейке,
Живёт своим и мыслит о своём,
Благополучен, как журнал «Подъём»,
Подсчитывает пфенниги- копейки,

Несёт комфорт владельцам, но не нам,
А нам – лишь невезение и срам,
А нам – лишь новые вселенские проблемы.
Кто объяснит, кто скажет, почему
Всегда лишь горе русскому уму?
Где доказательства у этой теоремы?
2.
Жизнь контрафактна по своей природе,
И хоть подделка нынче всюду в моде,
Куда нам до библейских райских кущ -
На нас клеймо, мол, сделано в России,
Хоть не в Китае, и за то мерси и…
И – за язык, что сказочно могуч.

И – за пространства… Пусть неурожайны,
Но лук с картошкой сыщется и в чайной,
А в рюмочной – и вовсе завсегда,
Как и плечо отзывчивого друга,
И значит – нет вселенского испуга.
И ужаса. И горе не беда.

***
Отпусти меня, жизнь, не держи за потёртый рукав,
Это всё ни к чему, мы с тобой не братались, ей-богу!
И в любви не клялась тебе я, видно, мой неуступчивый нрав
Перепутан тобой с тем, кто склонен вышагивать в ногу.

Ты давно не моя! Что же липнешь, как жвачка к зубам,
Обезвкусевшая, потерявшая цвет, но утрату
Возместившая липкостью, цепкостью… Чей-то «сезам»
Отворяет тебя и легко превращает в караты

Эти капли дождя, блики в лужах и шёпот листвы –
Как шумят тополя, и слова зарастают травою
На исходе заката, и крик одинокой совы
Не услышан мышами – поплатятся! Что ж головою

Ты киваешь и тянешь меня, вновь по-прежнему тянешь с собой?
Снова высветлен город  до тона дурной акварели.
Снова купишь меня этим цветом  -  асфальт голубой
С серым небом сличён и прекрасен, как воздух в апреле.

***
А истина в чем, нам не скажет никто:
Ни модный прозаик в роскошном пальто,
Ни пьяный поэт с вдохновеньем во лбу,
Ни  рьяный борец, перемогший судьбу,
Ни грозный священник с пудовым крестом,
Ни умный ученый, зарывшийся в том.
Ни ушлый филолог в броне из цитат,
Ни бравый вояка – сейчас на парад!
Ни мудрый философ  с собранием книг,
Ни шустрый политик, чей сладостен миг,
Ни бодрый спортсмен, мастер высшей из лиг,
Ни едкий сатирик с собранием  фиг,
Ни тот, кто с искусством изящным на «ты»,      
Ни жрец Аполлона в тисках красоты,
Ни пылкий любовник в горячем чаду
Ни хваткий богач, что с деньгами в ладу. 
Ни честный бедняк с медяками в руке,
Ни дервиш весёлый - крутись налегке! -
Ни сирый монах, весь в молитвах своих,
Ни бедный безумец, чей разум утих - 
Всяк знает лишь часть боевого слона,
Но в целом картина с земли не видна.

БАНКОВСКИЙ  ПЕРЕУЛОК

... Потому что есть место, куда ты идёшь каждый день,
Невзирая на дождь, потому что привычна дорога,
И цепляется глаз то за вспухшую пеной сирень,
В серых струях дождя наклонившую шею полого,
То за узкий канал, весь изрытый шуршащим дождём...
И наощупь найдёшь переулок знакомый!
Так что же
Это значит — привычка? И что вместе с ней на потом
Оставляем?
                Какие ещё дерзновенья, о, Боже?

***
А что останется? Две-три, ну, пять прогулок,
Канал, решётка, запах вод сырой,
И неприметный этот переулок,
И небо с вечно-серой пеленой.

Всё так законченно и так угодно глазу —
Природы с городом — мираж? слиянье? блажь?
И вспоминаешь пришвинскую фразу
О родине...
         Она всегда — пейзаж...

ВО  СЛАВУ  ОПЕРЕТТЫ

Жизнь к финалу имеет в виду оперетту,
Потому что ресурса трагедии нету:
Состраданье исчерпано, силы не те,
Чтобы плакать и зубы сжимать в темноте.

То ли дело небесные эти рулады,
То ли дело беспечные эти наряды,
В панталонах дурацкие эти прыжки –
Ни намёка, ни тени предвечной тоски.

Герцогини мужьям изменяют ретиво,
Чайки крыльями машут на фоне залива,
Мистер Икс на качелях о счастье поёт,
Избавляя поклонниц от гнёта забот.

Пенсионные книжки припрятаны дома,
Как сладка музыкальная эта истома,
Как прекрасен из чахлой сирени букет,
Как с соседками делишь груз прожитых лет!

И к биноклю прильнув, бонвиван-старикан
Тщится видеть стриптиз сквозь невинный канкан.

ТЕАТРАЛЬНЫЙ ЭТЮД
Малле и Раулю
Чтоб только имя повторять,
Чтоб только видеть это слово,
Его жене писать готова,
И всем подряд – писать, писать,
Рассказывать, перечислять
Их быта милые приметы,
Им – поздравленья и приветы,
А детям их – конфеты слать.
На той, невидимой орбите,
Вращаться, глазу не видна, 
Забыв о том, что есть своя
Судьба  и жизнь, что по наитью,
Что ощупью, что кое-как
Ползу – к закату жизнь клонится –
По ней… Нельзя мне ошибиться
И оступиться мне нельзя никак.
Всё это так. Ау, Жар-птица!
Махни крылом и потеряй
Своё перо, и будь свободна,
Как жарко в августовской, звёздной
Ночи горит оно, давай,
Давай не будем повторяться,
Пусть с ездоком велосипед
Один катит, мне не угнаться,
Мне время заслоняет след
И свет. Не видно поворота,
Судьба слепит огнями встречных фар,
О, королевская охота
Судьбы – и я мишень? Кошмар!
Как маска зайца надоела!
Кем стать? Какое выбрать тело?
В какую шляпу то перо воткнуть?
И руки жжёт оно, да бросить трудно.
Что ж, переставим что-нибудь:
Дохни ледком октябрьское утро,
Приди, чтоб мне успокоенье дать.
Ни дать, ни взять, я полоумна.
Летит стрела, рукой бесшумной
Запущена. Беги за ней, Зенон!
Я не бегу. Проигран мною кон.
Но счастье в том, чтоб проиграть,
Чтоб проиграть всю пьесу эту.
Молчи, суфлёр, твои советы
Мне ни к чему, начнём опять,
Всё день за днём, всё слово в слово,
Я ко всему опять готова -
Чтоб только имя повторять!

Три действия рассказывать о нём.
В отъезде он, да должен бы вернуться.
Не позволять антракту затянуться,
Затем, чтоб в зрителях не утихал подъём.
Ну, а финал…  А что финал? Не в нём
Наш катарсис и наше утешенье.
В стремленьи, друг мой, в искреннем стремленьи,
А с прочим – обойдёмся, обождём.
***
Вкривь и вкось - не по линеечке,
А по вольному письму.
Что тесниться на скамеечке,
Коли вольно одному?

Коли вольно за околицей,
Где лишь небо да луна,
Запах трав где давней вольницей
Напоит тебя сполна.

Кони там пасутся резвые,
Скифский дух в них не утих,
Возле  них уже нетрезвые
Мужики, что спросишь с них? 

И несётся песнь заветная
То ли в космос, то ли в степь,
И страданье безответное,
Как проржавленная цепь,
Рассыпается вне скреп.
***
Голое время – ноябрь.
Деревья до лета немые –
Нечем шептаться, ведь листья,
Будто иссохшие души,
Дружно влекутся,
Смертельным гонимые ветром,
К вечности белого снега,
Влажную речь позабыв.
***
Когда б не долгая зима,
Когда б не нищая сума,
Когда б не коротать свой век,
Когда б уже не человек…
***
«В предзимье – как будто в предместье заехать.»
В.Лелина
Предзимье тёмное – не белая зима.
Пробел в судьбе, пустующие строки,
Неразличенье дней. Слагаются тома
Бессмыслицы. Бездумье и пороки
Той орфографии, что разума сильней,
Что пересилит волю и желанья,
Всё чётче, всё прозрачней, всё ясней…
Предзимье тёмное. Сплоченье мрачных дней.
И стих тяжёл – какой там соловей!
Лишь снегири мелькают меж ветвей,
Скорей, зима, освободи, овей,
Привычным холодом враз освежи дыханье!

ЗИМНЕЕ

1.
Опять зима. Снега. Морозы. Льды.
Я зиму не люблю, да что в том проку,
Коль вновь плачу по зимнему оброку,
Всё отложив – веселье и труды.

И лишь зима, разлучница-зима,
Всласть веселится-трудится сама. 

2.
Тяжёлым инеем одеты дерева,
Под снегом дремлет древняя молва,
Так силы копит русский богатырь,
Так стережёт покой земли пустырь.

Рифмовник пуст, и пуст пролёт моста,
Равнины невской манит пустота,
И долго превращений ждать иных,
Мороз вдыхая, выдыхая стих.

3.
Река-зима течёт себе лениво -
В широтах наших некуда спешить -
От моря-озера до шутника-залива
Протягивая ледяную нить,

Захватывая вольною волною
Под шубу белую и город, и людей.
Река-зима, не сладить нам с тобою.
Бери смелей в полон своих затей! 

4.
Листая зиму, как Писание,
Переворачиваешь вновь
Её снегов чистописание
Суровый слог её ветров.

А проповедь её морозную
Принудит слушать неба синь.
И снова, как молитву слёзную,
Сквозь неразрывность ян и инь,

Бубнишь в надежде покаяния,
И света будущей весны,
Но мнимости земного знания
Сбивают с толку, словно сны.

СЕВЕРНОЕ  РОЖДЕСТВО

В этих широтах зима бесконечна, как космос -
Солнца не хватит все льды растопить даже к маю.
Вряд ли сквозь холод услышишь Отеческий возглас,
Вряд ли почуешь, к какому сбивается краю

Крашеный столбик в термометре. Бог Палестины,
Как тебе здесь, среди русских нечёсаных леших
И хоровода русалок в сетях индевеющей тины?
В чуждых лесах различишь разве трепет осины
Да полушёпот моления конных и пеших.

Предки-славяне с другими дружили богами,
Кланялись солнцу да матери щедрой землице
Славили пашню певучими - любо! - слогами,
Как тебе их не к Тебе обращённые лица?

Сможешь осилить весь сонм приручённых созданий,
Эту кунсткамеру вольных существ и домашних?
Разом сломить в поколениях силу преданий,
Вытеснить напрочь всю память о певших и павших?

Что виноград  им, коль рожью да просом питались?
Что им пустыня, коль в речке лишь ведом песок им?
Крестятся бойко, но с верой, поди, не расстались
Прежней своей, двоеверья питаются соком.
 
Холодно. Нет здесь ослов. И волхвы здесь другие,
Не обессмертит Рембрандт их рубахи с портами,
Три над чудесным младенцем склонённые выи,
Строгие лица со сжатыми  скорбными ртами.

Всё здесь иное - и климат, и звери, и земли,
Варварских диких обычаев лад ненарошный…
Но – затоскует душа вдруг, неслышному голосу внемля
Да налетят снегири, словно ангелов сонм заполошный.

***
И рядом спать, и чувствовать сквозь сон
Щемящей флейточки чуть слышный унисон,
Дыханье мерное, зубчатою волною
Смываемое, как песок, туда,
Где всё распалось – воздух и вода,
И хрипы лёгкие, и тьма над головою…

***
Шмель на дубовом листе,
Что ты там ищешь, жужжишь?
Тягой к чужой красоте
Голода не утолишь.
Где твой шиповник, дурак?
Что тебе в глянце резном,
Коль он дерёт, как наждак,
И невозможно на нём
Что там прижаться – припасть!
Брось! Не трудись! Улетай!
Или наскучила сласть
Венчика липкого? Рай
Больше не манит? Гляди,
Инок пушистый, комком
Свалишься оземь, в груди
С жарким, как жизнь, холодком.

***
Помню, помню на бульваре, на изрезанной скамье
Мы сидели, разозлившись друг на друга навсегда,
Друг от друга отвернувшись – восемьдесят тысяч лье
Между нами пролегали, и была мертва вода.

И тонул покорно Немо в мёртвом море, как сопляк,
На санскрите и на хинди SOS беспомощно шепча,
И надёжный «Наутилус», обречённей, чем топляк,
Лёг на дно и там валялся, как обломок кирпича.

И тонули тихо рыбы, звука так и не издав,
Только мягкими губами выдувая пузыри,
Жизнь душила нас в объятьях, словно ласковый удав,
И, трахею обвивая, говорила: «Говори!»

И, наваливала тяжесть, усмехаясь, потому,
Что такие перегрузки не осилит и атлант,
Трёхдюймовыми гвоздями – это вам не по уму! –
К нашим рёбрам прибивая свой трагический талант.

***
Цветы пересаживать – вот благодать, благодать! –
В горшки попросторней, где столь вожделенно принять
Их корни желает земля, и рассыпчатый ком
Напомнит воронежский цикл с ключевым – «чернозём».

А после их долго живою водою поить,
С большой осторожностью струйку на блюдечко лить –
Так кошке любимой под вечер дают молоко,
Что ж, в старую деву и мне превратиться легко,

Уйдя с головой в подоконничный маленький сад,
Где каждому листику, словно любовнику, рад.
И вспомнив про Кая и Герду, про розы в окне,
Подумаешь: «Странно! И это опять обо мне…».
***
Ангел стоит за твоим плечом –
Дьявол сидит на твоём плече,
Ангел воздух сечёт мечом –
Дьявол камень таит в праще.

Ангел Господню хвалу поёт  –
Дьявол в ухо вдувает грех,
Ангел серьёзен в кругу забот –
Дьявола душит бездельный смех.

Ангел взывает к душе твоей –   
Дьявол щекочет твой грешный ум,
Кто здесь упорней и кто сильней?
Кто одолеет соблазнов шум?

Дьявольской силы – хоть отбавляй,
Ангельской силы – едва на дне,
Кто перетянет: иль душу в рай,
Или гореть ей в вечном огне?

Кто нам ответит на сей вопрос? 
Плачь, тихий ангел, и смейся, бес!
Битва до срока идёт всерьёз…
Кто тебе скажет, где перевес?…

***
Два облачка шальных, два облачка бродячих,
Два сна соседних, два бессмысленных гонца,
Куда спешат, зачем? Слепцами в мире зрячих,
Бодаются, меняя форму без конца.

Их бестелесность так заманчива, завидна,
Их воплощенье столь сомнительно – как дым,
Рассеются – и всё,  и ничего не видно,
И  вновь голубизна за облаком седым.

ЗА ЧТЕНИЕМ РОМАНА
 
Заложишь книгу вновь на брошенной странице
И позабудешь, что там автор говорил,
И что в уста вложил юнцу с его юницей,
Когда их свёл-развёл и чувством окрылил. 

Ах, проза, все твои уловки, ухищренья
Прозрачны, игры все твои наперечёт
Знакомы, все твои сюжеты и прозренья,
Абсурды и крючки известны наперёд.

Чем удивишь теперь? Не выдохлась, забава?
В пороховницах порох твой не отсырел?
И всадник вновь глядит: налево ли, направо?
И прочь стремглав летит, как пушкинский пострел. 

***
Не родись красивой,
Не родись ленивой,
Не родись сонливой,
Не родись болтливой.

А родись счастливой,
В меру молчаливой,
В меру боязливой,
В меру похотливой,

Будет-будет счастье
В самое ненастье,
В бурю-непогоду
На твою породу.

***
За этот дом неприбранный, за грязь
Во всех углах, за пыль на всех предметах,
За  жизни неизбывную боязнь,
За нищету в своих позорных летах,

За то, что храм миную стороной,
За то, что не с людьми, а в одиночку,
За то, что не здоровой, а больной
Являюсь в мир, за брошенную строчку,

За небрежение небесным и земным,
За равнодушие к учёным бредням, 
И за стремленье к истинам блажным
Сполна отвечу на Суде последнем. 

***
Когда мой глаз
пресыщен станет зреньем,
слух – речью, звуками,
а лёгкие – дыханьем,
когда душа
устанет безнадежно,
поверив в смертность
сущего всего,
тогда приди,
забвенья чёрный ангел,
и этот мир
загороди крылами,
и дай
своим покоем насладиться.
и душу к сну
навеки призови…

***
Под снегом проливным,
Под дождиком колючим,
И ветром нелюбим,
И насморками мучим,
И каверзным словцом,
И веткой задеваем,
С потерянным лицом
Глядишь вослед трамваю
Последнему… Как жизнь –
Прошёл, ушёл… Но всё же
Попробуй, побожись,
Что что-то есть дороже,
Чем эта тьма, и грязь,
И рельсы в липкой жиже.

Кляня, любя, страшась,
Всё жмёшься к жизни ближе.

ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ

В кругу под настольною лампой,
Где брошено навзничь шитьё,
Волшебная мельница Сампо
Вновь золото мелет своё.

Невидимо, неторопливо
Струится волшебный песок.
И кони зимы -  белогривы,
И полнится ветром висок,

И вновь ощущение чуда
Приносит на крыльях сова,
И снова незнамо откуда
Нисходят живые слова.

О, Похъёла из «Калевалы»
С рисунками Кочергина -
Её иногда доставала
Из страшного ящика я.

Там Лоухи сеет заклятья,
Там борется разум со злом,
Но кантеле звучною статью
Расширит волшебный пролом.

И финский Орфей Вяйнемёйнен,
Ударит по струнам сильней!
Даст сил на победную бойню,
Ободрит своих сыновей!

И солнце взойдёт над ненастьем,
И вновь Лемминкяйнен живой!
И брызжет недетское счастье
Над финской моей стороной.

ВНОВЬ ЛЕТОМ В ДЕРЕВНЕ РЕДКИНО

Уютный детский рай! С природой воедино
Всё слито в нём: коза и яблоко в пыли.
И счастье: живы все! И полная картина
И рода, и семьи в трепещущей дали…

А речка заросла. Там острова намыло,
Где мы плескались всласть совсем еще детьми.
Меняется пейзаж, в нём нет былого пыла,
Расползся он, погас и погрузнел, как мы.

И поплешивел парк, и школа развалилась,
Лишь церковь вся в лесах, знать, вера вновь в чести.
Но всюду борщевик, что не идёт на силос,
Заполонил собой поля все и пути.

Откуда взялся он, как будто казнь восьмая,
И почему стрекоз на речке не видать?
А было всё синё до сентября от мая,
И вечером туман… Не жизнь, а благодать!

Большое стадо шло, по стойлам расходилось,
А нынче – стайка коз шурует по кустам.
Не держат даже кур. Вот так всё изменилось.
Зато водопровод есть в каждом доме там.
.
О, слово «хронотоп», скорее другом стань же!
Ушло и утекло – довольствуйся теперь
Лишь тем, что есть, смотри – вон аисты, а раньше
Их не было…  Не всё внесём в число потерь.

НАД  КОЛЛЕКЦИЕЙ  СЛИВОЧНИКОВ
Если бы вещи могли говорить,
Сколько б историй они рассказали!
Сколько трагедий они повидали –
Что там Шекспир? Прочитать и забыть.

Вот и бедняцкий советский фарфор –
Чахлые цветики, снежное поле –
Что нам нашепчет о доле-неволе?
Как поведёт хрупкий свой разговор

Сокол дулёвский да наш ЛФЗ?
Помнят ли старых хозяев кипучих,
Не одолевших времён неминучих,
Сгинувших в тоталитарной грозе?

Чьи вы, сиротки? Откуда взялись,
В комиссионных теснясь магазинах?
Выставлены на поверхностях длинных,
Вынуты будто из пыльных кулис.

Нет, не расскажут. Тихи и скромны:
Трещины, сколы, щербинки, утраты…
Формы просты, на декор небогаты -
Битое прошлое бывшей страны.
Г Санкт-Петербург
;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;




Иван ШЕПЕТА
 
               
 
..................................................... Иван ШЕПЕТА....................................................
   ИМЕНИТЕЛЬНЫЙ ПАДЕЖ

Где дым отечества на взгляд поэтов – едок,
тем, кто отважен, дышится вольней.
У декабриста Пестеля мой предок
взял «вольную» с фамилией моей.

А перед этим брал Берлин с Парижем,
в объятьях дам – уроки языка…
Кто жаждой знаний и свободы движим,
отважен и умён наверняка.

Иные языки в себя «вобраша»,
за мною скачет бодрая орда.
– Фамилия… склоняется ли ваша?
– Да, – неохотно отвечаю, – да.

Но с дней Очакова и покоренья Крыма,
как странная деталь рояля – «флэш»,
в фамилии моей необъяснимо
красив лишь именительный падеж.

Прислушайтесь к звучанью – довод веский! –
в предложном падеже: о Шепета`!..
Здесь, как заметил Фёдор Достоевский,
не правила спасают – красота.

При взятии Парижа из азарта
мой славный предок, как бы не всерьёз,
взял не трофеи – комплекс Бонапарта,
и тот во мне, как «чёртов куст», пророс.

Я не француз, и это твёрдо знаю,
есть лишь в хохлах далёкая родня,
но я себя упорно не склоняю…
И вам склонять не надо бы меня!
                1985, 2019(С)

     ТА ЕЩЁ ПТИЦА

Рассыпаю крошки – еду для птиц,
что живут незаметно со мною рядом.
И так радуюсь кликам юрких синиц
и сорок с настороженным взглядом!

Угощайтесь, птицы, не бойтесь! Я
не опасен: так же живу – летаю.
К вам, соседи, набиваюсь в друзья,
потому как свою я не встретил стаю.

Грустно жил. Один. Высоко летал.
Там, где холодно, хоть и солнце близко.
Крыльев 'не дал мне старина Дедал...
Так что я летал, избегая риска!

И душою легче, чем сигаретный дым,
увязая в телесной трясине чувства,
не «казаться» – быть, «улыбчивым и простым»,
постигал классическое искусство.

Выжечь душу страстям моим не удалось.
Ни вино, ни женщины не сгубили...
Седина – как пепел среди волос,
и глаза исподлобья – пепельно-голубые.
 2014, 2018

 * * *
                Е.Д.
Дождь,
тёплый дождь, стучал в окно
шумел в смородине и сливах,
о том, как числишься давно
в благополучных и счастливых.

И влага размягчала мрак,
воспоминаньями не муча,
и молний нарезал зигзаг
фрагменты тьмы благополучья.

И лишь порой будил разряд
седую голову в окошке,
и, утешая, плакал сад,
и дождик гладил по ладошке…

* * *

Снег пушистый,
                хороший
мне
          ложится на плечи,
но под этою ношей
мне
          шагается легче.

Легче дышится,
                длится
жизнь
             мгновеньями, снами,
и так хочется слиться
с тем,
            что где-то над нами,
с тем,
            что рядом и всюду,
с жизнью, равною чуду,
прошлым и настоящим
снегом,
                косо летящим…

               
                1988 г.      
    * * *

Разглядывая землю чёрных гряд,
сырых, тяжёлых накануне вспашки,
я представляю будущий наряд
земли сырой — смирительной рубашки.

Дай руку мне, чтоб ощутить я мог,
что не один, что нас с тобою двое.
Как истина, что скрыта между строк,
касается живое о живое!

В тебе еще не выветрился хмель,
и любишь ты, не требуя ответа,
а я по рельсам ухожу в тоннель,
где я не вижу ни конца, ни света.

От прежних чувств — смятение в душе.
Ты — весела, меня ж — мутит от хмеля.
Я чувствую ладошку, но уже
мы в разные концы глядим тоннеля.
             2010, 2016
     * * *
Бежит собака улицей ночной,
заснеженной и освещённой слабо,
в три лапы —  ходко, с поднятой больной,
уколотой, четвёртой лапой.

Я сам уколот, то есть очень пьян,
и оттого в животном вижу брата.
Неловко спьяну вывернув карман,
я достаю огрызок сервелата.

Постой, собака! Эй, остановись!
Куда ж ты так шарахаешься, псина?!
Не бойся так, ведь я не волк, не рысь,
в руках моих нет ни ствола, ни дрына!

Пошатываясь, медленно бреду.
У тех, кто крепко с вечера уколот,
ни волкодавы с рук не рвут еду,
ни злой, собачий не кусает холод.

А в небе звёзды... Очень много звёзд!
Их отраженья — мой язык эзопов
как вспышки мозга в глубине борозд...
Не солнце, а огонь во тьме окопов!
          2015, Владивосток, Садгород
   
* * *
Я живу у разлома земной коры,
где овраг крокодилом зелёным сползает к морю,
сыто дремлет, выкатывая шары
на того, кто шаркает по подворью.
Разевает пасть, позёвывает… Пора? Пора!
Знаю, знаю, хоть и день, и час мне пока неведом,
этот гад хвостом сметёт меня со двора,
расчищая место идущим следом.

Здесь всю ночь окликает мою звезду
метроном железного полустанка,
стук колёс разносится за версту
в мир беспошлинной музыки порто-франко.
И кричит, как локомотив, сова,
на последней ноте срываясь сипло,
так, что волосы на спине
шевелятся,
а в строке – слова
пританцовывают, как шпалы Транссиба.
И морской авиации отдельно стоящий полк,
по тревоге поднятый, воет в запарке,
как североамериканский,
          самый страшный на морду волк,
проживающий поблизости в зоопарке.
       Владивосток, Садгород.
     *  *  *
Неуютно в Астане в гостинице.
Там уже, не чувствуя греха,
кони ржут степные на латинице
и «казак» кончается на «ха».
      22.11.18
     * * *
Кто сердцем чист, не совершает зла.
Одним дана пленяющая внешность,
другим – любви волшебных два крыла
и мудрости задумчивая нежность.

Искусство жить – важнейшее из всех:
когда судьба – что колея кривая,
принять с улыбкой личный неуспех,
жить, победивших нас не проклиная.
            16.11.17

ЕСЛИ СМОТРЕТЬ НА МОРЕ

Если смотреть на море, то счастье придёт само,
детский восторг, позабытый почти, а вскоре –
и пониманье, что Бог тебе шлёт письмо,
а не волна на волну набегает в напрасном споре.

Знойное небо и золотой песок...
Скорбною мыслью всегдашней себя не мучай!
Волны смывают твои отпечатки ног
и в картотеку заносят на всякий случай.

Смерть невозможна – так память воды крепка.
Всех отплывающих помнит она, страдальцев,
и не зависит от силы того гребка,
что оставляет в волнах отпечатки пальцев.
       23.02.2017
     УВЕРТЮРА
Нить вольфрама, вспыхнув на веранде,
лопнула — и стала тьма сплошной,
будто силы зла, как по команде,
взяли власть над спящею страной.

Посреди возникшего затишья —
стук колёс, транслирующий дрожь...
Я — не допишу четверостишья,
ты его наутро — не прочтёшь.

Красный карлик Проксима Центавры,
аварийный, тоже не горит.
И товарняки, как минотавры,
в городской вбегают лабиринт.
 2016
   ОТТЕПЕЛЬ
   1.
Из электрички вышел и стою,
забыв, зачем на станции «Весенней»,
так, будто мысль я выронил свою...
Декабрь месяц. Утро. Воскресенье.

Похоже не весна. Она не здесь.
Взлетают чайки из-под ног с тоскою,
и чуть колышет ледяную взвесь
волной морскою...

И блики солнца в окнах отразив,
состав отходит, и дрожит платформа,
где неподвижно я гляжу в залив,
один средь чаек, ищущих прокорма.

   2.
Монгольский дуб коряв и коренаст,
стоит один среди долины ровной.
И чуть парит, подтаяв, снежный наст
вдоль колеи, пунктирной и условной.

Песок у моря. Летом это — пляж.
Блестят на солнце в ряд автомобили.
Сейчас зима, и пуст её гараж.
И ты – один. И о тебе забыли.

   3.
Стучит Транссиб, как Морзе-телеграф,
припайный лед сверкает, как бинокли.
Вдруг смолкнет всё... Как жизнь прошла — стремглав.
Лишь плащ и туфли, кажется, промокли.

Среди курортно-сказочных красот
мелькнёт казарма, и под крышей где-то
не «год», а «л;то» — тыща девятьсот,..
где ;-«ять» за Л-«эль» в кирпично-крепком «л;то».

Наморщишь лоб, пытаешься понять...
но стук на стыке «торкает» разъЯТЬем
с эпохой той, где поперечный ;-«ять»,
стал бодрым «Е!», на всё согласным ;-«ятем».
2018
                2019, День рождения. г Владивосток
;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;
Наталья АХПАШЕВА
 
 
 

............................. Наталья АХПАШЕВА.......................

*  *  *

Знаешь, что отдохновенья несть.
Мир безрассуден – вразброд и вскачь.
Больно и холодно слева, здесь.
Если заплакать – отпустит. Плачь!
Только ещё не одна беда
шумно восплещет крылами над
днями и далями. В никуда
спасшейся куклы распахнут взгляд.
Судеб грядущих горчит миндаль.
Друг против друга лелеют месть
и умирают – все, навсегда.
Надо любить их, какие есть.
Вызубрив заповеди на ять
и не постигнув, в чём правый прав,
перекури взатяг и опять
вечному небу плечо подставь.


*  *  *

Сквозь ветви нежно влажный воздух мреет.
Под солнцем снег, слепящ и ноздреват,
пластами оседая, тяжелеет.
На радостях не в лад и невпопад
орут вороны. Пластиковый мусор,
оставшийся от летних пикников,
со дна зимы на свет выносят юзом
живые перламутры ручейков.
Пакеты, пробки, банки из-под пива,
посуды одноразовой тщета.
Невдалеке трепещет сиротливо
презерватив, свисающий с куста.
А дышится!.. И сладко веет с южной
счастливой стороны. Не в лад орут
вороны в вышине и гадят дружно.
Припрятанный в глухом овражке труп,
всё резче проступая из сугроба
синюшным запрокинутым лицом,
круги глазниц таращит и беззлобно
смеётся неподвижным чёрным ртом.


*  *  *

Погибая, промерзая до костей,
дверь плечом:
– Открывайся, сезам!
Как бы  не до скончания дней
аномальным простоять холодам…
Всю последнюю декаду февраля
врёт бесстыдно календарь. Может быть
заскучала планета Земля
круг за кругом Солнца около плыть?
Шестерёнка ли какая-нибудь
заедает в механизме мировом?
Вот и падает в термометре ртуть…
Во всеведенье привычном своём,
дорогой Механик, не подкачай,
подкрути чуток, подладь, подшамань
колымагу эту древнюю – чай,
и оттает наша тьмутаракань.
И, ныряя с мороза в тепло,
пса в жильё запущу со двора:
– Нам, приятель, с тобой повезло –
есть, где лапы отогреть до утра.


СТАРИЧОК–ЛЕСОВИЧОК

Как нарочно, ночка выдалась безлунная.
Мертвецы всегда такие тяжёлые?
Ты-то, милая принцесса–королевишна,
стала мёртвая навроде чугунная.
Сквозь ольховые чащобы, сквозь еловые
на горбе тебя тащить уморился я,
за собою волочить утомился я.
Добрались, однако, мы с тобой, красавица.
Между зарослей зияет проплешина.
Будет здесь тебе могилка укромная,
изнутри кругом душистым мхом застелена.
Что взираешь, не мигая? Не нравится?
Или ты спала помягче, краше видела?
А вот зря меня, убогого, обидела!
Зря царапалась, кусалась, неуёмная!
Нет, чтоб ласковой, послушной быть, как велено.
На саму себя пеняй теперь, строптивица,
что сейчас землица в глазоньки насыплется.
Где тебя искать, одна лишь ночка тёмная –
непогожая, лихая – ныне ведает.
Мимоезжий если кто начнёт выспрашивать –
знать не знаем, не видали и не слышали.
Хоть в лесу аукать станет – всё ответа нет...

Прошмыгнуло в мураве. Ужи ли, мыши ли?
Ветер в кронах стих. Стал дождик накрапывать.
Свежий холм накрыла хмара студёная.
Из тумана, хоронясь под ракитами,
кто-то огненными плошками уставился.
Старый встал и восвояси отправился,
тяжело переступая копытами.


*  *  *

Чем ближе к итогу, тем выдержка чаще сдаёт.
Чем круче барыш, тем товарищ лихой ненадёжнее.
А, впрочем, и сам – мол, пропащая не пропадёт! –
непрочь пересыпать судьбу из пустого в порожнее.
Внезапное лезвие выпорхнет из темноты.
Последнее – каплей горячей – повиснет мгновение.
Когда бы ни я, невезучий, наверное, ты
теперь умирал, на убийцу смотря с удивлением…


*  *  *

Как это было зря!
Лучше не вспоминать.
Кто эти люди в дверях?
Заголосила мать.
Помню лица мишень.
Мухи над пивом жужжат.
Пакостно на душе.
Может быть, есть – душа?
Костяшки пальцев саднят,
ободранные дочерна.
Где же мы были, брат?
Кого убили вчера?


*  *  *

«Спи, пострел, пока безвредный…» Николай Некрасов

Демиург–Спаситель–Вседержитель мудрый,
не дозволь наивным деткам забрести,
страждущим пред мониторами, под утро
на дремучие окраины Сети.
Пусть изводятся–вскипают от обиды –
не пусти резвиться в огород чужой!
Там везде такие сциллы и харибды,
а сирены там какие! Ой-ёй-ёй!
Не ровён недобрый час – блажные дяди
заведут шарманку, уведут во тьму,
задурят мозги пустой забавы ради
и чему-нибудь научат не тому.
Противопоказан детям шабаш оный,
где кадавры–монстры водят хоровод,
в подворотнях поджидают покемоны...
Нет, туда хороший мальчик не пойдёт!
Спят усталые игрушки. Спит ребёнок –
прямо на клавиатуре головой.
Баю-баюшки! Недавно из пелёнок,
а завзятый хакер – с виду и душой.


ПРЕЗУМПЦИЯ

Загодя бы знал – со свету сгинул.
Личиком – не королевич! – ткнули в грязь.
Руки, чтоб не рыпался, за спину
заломили с торжеством. Попался, мразь!
Заострив осиновые колья
и высвобождая скороспелый яд,
смотрит справедливость исподлобья.
Взяли–повязали. Значит, виноват.
В праве на возмездие упорный,
честно негодует каждый правый псих.
А один, совсем от горя чёрный,
радуется ныне больше остальных.
Будто легче несоизмеримо
будет, если мёртвым дорогим вослед,
тщась исправить, что непоправимо,
вышлет свежий окровавленный привет.
Вопреки судьбе категоричной
жаль их. Что творят, не ведают о том.
В кружевной манжет сморкаясь зычно,
плачет бедный дурень в парике седом.
Или зря сомнение вцепилось
в край души нетвёрдой? Искуситель, сгинь!
С кем бы невиновность ни случилась –
в принципе недоказуемо. Аминь.


*  *  *

Сирый и смертный, ликуй!
Взмахом безжалостных крыл
тяжкую нашу тоску
гость преблагой возмутил.

Времени тесный причал,
мира трёхмерную клеть
взглядом лучистым объял:
– Буду беречь вас, жалеть!

Голос из бдительной мглы
с нежностью к уху примкнул:
– Люди несчастны, но злы – 
не доверяй никому.


*  *  *

Вдруг припомнилось, что нет, не промахнулись.
Мозг взломала безнадёги завязь...
Щёлк! Глаза, как у живого, распахнулись,
в незнакомый потолок уставясь.

Значит – баста! – укатался по наклонной,
по судьбе, до смеха эфемерной,
и теперь томишься, голый, в секционной.
Вытяжка грохочет равномерно.

Дырочка во лбу – красивая какая!
После прежних подвигов и бдений
отдыхаешь, сам себе благоухая
формалином с примесью сирени.

И пока на окаянном белом свете
новоявленного ждут мессию,
зябнешь в полиэтиленовом пакете.
Братия! Долой аутопсию!

Вот восстанешь, как на лыжах из колодца,
трёхэтажно разразившись матом, –
и уверует, и спиртом поперхнётся
весельчак патологоанатом.


*  *  *

По дороге кружной,
от большака в стороне,
мчит намётом верховой
и в перемётной суме
неплохой везёт хабар,
с удалых трудов навар.
Скоро солнцу всходить.
Шевелись, волчья сыть!
А на обочине — другой
бедовый молодой
не пьянёшенек лежит,
сотоварищем убит.
Снаряжались вдвоём.
Веселиться одному.
Ходи, хата, ходуном —
вдвое прибыло ему
и хлопот, и забот…
Позабыты имена.
Повернул коловорот
на иные времена.
Всё ж держи в кармане нож,
как с дружками начнёшь
вдругорядь бабло пилить —
честь по чести делить.


*  *  *

Прошлое  –  неловкая ошибка.
Искупленье  – ласковая сталь.
Стекленеет кроткая улыбка…
Было и не больно, и не жаль.
Никому на свете не простила –
ничего, теперь уж никогда...
Полночь миновала, и остыла
в белой ванне красная вода.
Кто-нибудь спохватится:
– Давно ли?..
Крадучись, войдёт незваным в дом,
навсегда лицо твоё запомнив
бледным и причудливым цветком.


ПАРАДОКС

Мы говорим не то, что думаем,
творя отважно ложь искусную.
Но, говоря не то, что думаем,
мы думаем не то, что чувствуем.


ПРОБЛЕМА

В ответ  на слова иные
могу и взглядом убить.
Люди такие злые –
как их трудно любить…


СПЕЦКУРС

Материли-учили,
научили терпению,
дорогому умению ждать,
уступая глупцам,
доверять провидению
и бродячих собак понимать.



*  *  *

В этом городе двери железные,
а на окнах решётки стальные.
Жители здесь хмурые и трезвые
даже в праздники и выходные.

Здесь никогда влюблённые
по теннистым аллеям не гуляют.
Переулки неосвещённые
в темноте беззвучной пропадают.

Вечерами здесь ложатся рано,
предварительно засовы проверив.
Луна сияет странно,
как зрачок хищного зверя.

Воет ветер. Или не ветер?
На перинах обыватели тонут.
Здесь на крик о помощи двери
ни за что никому не откроют.

И в окно не посмотрят даже.
Зажимая ребёнку рот,
мать свистящим шёпотом скажет:
– Будешь плакать – злой бабайка унесёт!


*  *  *

На веточках весело пташки щебечут.
Блаженствуя, плещется ветер в листве. 
За стройным штакетником будто бы кетчуп
разлит на подстриженной ровно траве.
Воскресное утро начищенным тазом
лениво всплывает над шифером крыш.
А ты на гармонию космоса глазом
единственным неповреждённым глядишь.
Молчишь? Не шевелишься? Было не надо
почти ультразвуком гортань напрягать,
неряшливой тенью мелькать за оградой
и чувство прекрасного тем оскорблять.
Свежеет, и воздух прозрачен и сладок.
Рассеялся праведных приступов сон.
Лишь твой до ужасного стоптанный тапок,
собой оскверняет опрятный газон.
Усталую душу ласкает отрада,
что ныне настали покой и уют...
Лопата – оружие социопата.
Как славно на веточках пташки поют!


ДТП

Ярость встречных фар
до рези в бессонных глазах
в немой немигающий страх
врывается сквозь дождь,
размазанный по лобовому стеклу.
Вдоль обочины не километры – года,
спрессованные до минут.
Пространства упругую мглу
чувствуя остриём,
нервные стрелки приборов дрожат.
Прошлого выцветший кадр,
плоская чёрно-белая ложь
с надорванным уголком
смеётся забытым лицом
в неведенье чистом своём.
Но ты уже никогда
больше небудешь тем,
кого любят и ждут.
Сужен спокойный взгляд.
Искривлён напряжённый рот.
Выдохнешь запоздало:
–Зачем?
И не впишешься в поворот.


*  *  *

Время сгустилось. Бесстрастным покоем
живёт напряжение дней.
Вылезло тёмное, жуткое, злое
из всех потаённых щелей.
Как терпеливо оно выжидало,
могильным туманом дыша!..
От поцелуя прохладного жала
насквозь стеклеет душа.
В памяти гаснет последним осколком,
что было и смерти важней…
С ужасом в зеркало смотришься – долго,
но не узнавая уже…


*  *  *

Не ходи наверх – ты сгинешь там!
Нам уютно в нашей норке затхлой.
Наверху чумазая зима
выхлопными газами пропахла.
Наверху студёные ветра
обглодали каждый закоулок.
Там в свой час выходят вечера
на глухой пустырь не для прогулок.
Там чудовищ рыщет продотряд.
Там глазищи жуткие таращат.
Там тебя поймают и съедят,
сахарные косточки растащат.
И останусь тосковать в ночи,
без вины вздыхая виновато.
А у нас тут каплет и урчит,
покрываясь рыжим конденсатом.
Нам с тобой безмерно повезло,
что избегли участи ужасной.
Тут у нас так тихо и тепло.
Там у них так шумно и опасно.
Не ходи наверх – ты сгинешь там!
Пропадёшь один ни за здорово.
Я тебя, пожалуй, съем сама –
мяконького, милого такого…


*  *  *

На стёкла наклеены звёзды снежинок бумажных.
Мигают рекламы, гламурно сияют витрины.
Толпа, толчея, суета, беготня, распродажи…
Слегка сумасшедший штурмует народ магазины.

Конец, понимаете, света пока отменили.
Похоже, что где-то, где сходятся выси и дали,
не то, чтобы нас поголовно вчистую простили,
но шанс, безусловно, какой-то исправиться дали.

А нам ни в урок и ни впрок. Мы ни сном и ни духом –
и раньше не раз предсказания разныве лгали,
а вечный эфир всё каким-нибудь полнится слухом,
но повод расслабиться единогласно признали.

Кумач Кока-колы полощется над площадями.
Как будто искусственный, снег серебрится–искрится,
а за гаражами гудит санта-клаус с бомжами.
Родное реалити-шоу всё длится и длится.

Но что, если кто-нибудь, честно спасти нас пытаясь,
и сам на себя негодуя за это, наверно,
одной только волей – до крови в очах напрягаясь,
удерживает маховик неизбежности верной.
Г Абакан
;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;




Евгений ПОПОВ
 
 
............................. Евгений ПОПОВ....................................................
Публикуется впервые!
                Евгений Попов
                Плешивый мальчик
                пьеса в трех действиях
                Действующие лица
КОЛЯ МАЛИНИН — молодой, лысоватый человек 25 лет. Он хочет счастья и покоя. Но покой, как это выяснилось, нам только снится. А счастья, как окажется, вообще нет.
ЛИЗА КРИВИЦКАЯ — молодая девушка 21 год. Тоже хочет счастья и будет счастлива, но лишь ценою крови. А ценою крови разве счастье?
СТАСИК КРИВИЦКИЙ — ее родной брат, 25 лет. Его учителями были: улица Засухина, средняя школа, институт, философы — Монтень и гробовщик Федор. От подобного эклектизма он, вероятно, скоро сопьется.
ТЕТЯ КРИВИЦКАЯ — их родная мать, 45 лет. Жена веселого поляка, выехавшего неизвестно куда сразу же после рождения прелестной Лизы.
ФЕТИСОВ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ — пенсионер, 65 лет. Ввиду свободного и заслуженного отдыха много вспоминает и во все лезет. Но в общем-то человек неплохой.
СВИДЕРСКИЙ ЛЕОНИД ЮРЬЕВИЧ — директор шашлыч-ной, 37 лет. Протянул руку, а отдернуть не успел.
УТРОБИН ИЛЛАРИОН СТЕПАНОВИЧ — кукольных дел писатель, 35 лет. Не хочет из мясорубки выходить в виде фар-ша.
ЕПРЕВ СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ — слесарь-сантехник, 42 лет. Чрезвычайно гордится тем, что носит имя (и отчество) поэта Есенина.
ШЕНОПИН ВЛАДИМИР (ВОЛЬДЕМАР) ИВАНОВИЧ — коллега С. А. Епрева, 32 года. Вполне возможно, что не такой уж плохой человек, каким будет казаться почти до самого конца пьесы.
ЖЕНА ШЕНОПИНА — особа, 38 лет. Как видите, на 6 лет старше Владимира (ВОЛЬДЕМАРА), и этим многое сказано.
НИНОЧКА — дитя, 5 лет
СЕРЕНЬКА — мальчик, 11 лет.   Малые дети ШЕНО-ПИНА.
АНИКУША — ночной и дневной сторож шашлычной, а также личный возчик тов. Свидерского, неопределенных лет. Вроде бы человек больной, а на самом деле — эхе-хе!..
НАДЯ — почтальон, 20 лет. Очень добрая и очень хорошая девушка.
МАНЯ, ЖЕНА ФЕТИСОВА — свирепая старуха, 60 лет. Действительно настолько свирепая, что даже сам ФЕТИСОВ иногда от нее плачет. А ведь они когда-то друг друга любили. Ходили, взявшись за руки, под деревьями.
ОЛЬГА и ТАМАРА — подруги ЛИЗЫ.
ГОЛОС БОЛЬНОЙ МАТЕРИ КОЛИ МАЛИНИНА — ей 54 года, но она очень больна. Она не может выходить из дому. А то бы мы с удовольствием ввели ее в состав активно действу-ющих лиц.
ПРОХОЖИЕ, ГОСТИ НА СВАДЬБЕ И ДРУГИЕ НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ ФИГУРЫ.
;;
        Эта грустная история произошла у нас на улице Засухина, где прошло мое детство, где мы жили в деревянном домике, а потом получили с мамой благоустроенную квартиру. И остальные обитатели двора тоже разъехались. Деревянные дома снесли, на их месте сейчас громадное студенческое общежитие. Я иногда прохожу мимо и вижу, как горят заполночь желтые окна и вижу юные головы, склонившиеся над тетрадями и книгами, и слышу грустные и веселые песни, и думаю, что у них, а может, у их детей, а если не у детей, то у внуков все будет по-другому.
А у нас вот так было. У нас скрипели ворота и ставни, кричали петухи, росла трава, воду брали на колонке. У нас мастерили самострелы, влюблялись, стрелялись, садились  (в тюрьму), писали стихи и тоже пели песни — и грустные и веселые. У нас умирали и гроб несли на плечах, и везли в открытой машине, и пение медных духового оркестра наизнанку выворачивало душу. У нас гуляли свадьбы, и слова песни «Хаз-Булат удалой» навсегда останутся во мне.
В этой пьесе действует с десяток обитателей улицы Засухина. Бесполезно гадать, кем из них мог бы быть автор, потому что каждому из них автор отдал частичку своей биографии или души, свою мысль или фразу. Но ведь это же — вечно? Это — всегда? Это ведь — так и надо? Это ведь всеобщий и всевременный закон? Ведь только так создаются пьесы, книги, картины? Ведь только так, или я что-то неправильно понимаю?
                Первое действие.
Это называется — усадьба дома 13 по улице Засухина. Усадьба состоит из нескольких деревянных домов, в которых и живут наши герои. Дома старинные, сибирские, со ставнями и резными наличниками. Но дома обветшали и краска потускнела, и наличники покрошились. И люди... Но про людей — потом. Посреди двора, как в скороговорке, трава. Поленницы дров, деревянные сараи, деревянный туалет. За неимением лучшего места на двери туалета висит объявление. Вот его текст:
«Сегодня, т.е. в субботу, состоится товарищеское со-брание жильцов усадьбы дома 13 по ул. Засухина. Повестка дня:
1. Права и обязанности жильцов в свете переселения.
2. Разное.
Явка всем до одного строго-обязательна.»
Прямо на зрителя выходят громадные ворота. Но они не страшны постановщику, потому что одна половинка у них и вовсе отсутствует, а вторая всегда распахнута настежь. И — самая главная деталь, имеющая, пожалуй что и символическое значение. Вся усадьба смотрится на фоне новостройки. Там, вдали возведено уже этажей эдак 5-6, торчит кран и изредка (пускай не очень часто) слышны звонки, гудки, гудочки и что там еще может доноситься со стройки.
Суббота. Летнее утро. На скамейке около поленницы — СТАСИК и КОЛЯ. СТАСИК — в джинсах и тенниске, длинноволосый. Покуривает, держа в руках транзисторный приемник. КОЛЯ — плечистый парень в старой летной кожаной куртке, угрюмо смотрит в землю. Из транзистора льется нежная мелодия:
«Вот пролетает звёздочка-ракета,
А это добрая примета».
ГОЛОС ДИКТОРА. Субботний концерт по заявкам окончен.
СТАСИК (выключая приемник). И это — добрая примета. Не правда ли, товарищ Малинин?
 КОЛЯ молчит.
Энергичней шевелите мозгами.
КОЛЯ молчит.
И все устроится чудненько. Твоя мама еще спит. Моя же сестра Лиза... Бедная Лиза. Бедная язва, если выражаться точнее, занята стиркой. Белья. Хотя ей лучше было бы заняться стиркой своей собственной биографии. Как вам лучше было бы — не сидеть здесь сиднем, а вслушаться в голос материального человека и пойти с ним разумно провести время. Идем, а?
КОЛЯ. Нет.
СТАСИК. Зачем так категорично — нет. Ну ладно. Мы к этому еще вернемся. Ты мне вот что скажи, Коля. Давно хотел спросить. Скажи мне, Колян, как другу — ну неужели это на самом деле так легко сделать — угнать самолет? И неужели там действительно все было открыто? А  не закрыто? У нас — и чтобы все было открыто, а не закрыто — ведь это состав преступления! Тебе девять тысяч платить назначили?
КОЛЯ. Девять.
СТАСИК. Жениться тебе, бедняку, на своей сестре я ни в коем случае не позволю! Ужас! Девочка всю жизнь будет ходить в телогрейке и с заплаканными глазками! Поэтому советую принять мое предложение и отправиться к твоей Надежде. Надежда сгорает, Надежда пылает, Надежда тебя, прямо нужно сказать, хочет... видеть. Идем, а?
КОЛЯ. Нет.
СТАСИК (напевает).
С сестрой мы в лодочку садились
И тихо плыли по волнам.
Плыли, да, Коля?
КОЛЯ (вспылив). Отвали!
СТАСИК. У, какой стал нервный! А все — тюряга! Вот ты раньше не был такой нервный, Коля! Конечно, не был! Я тебя и в детском саду помню — не был ты там нервный, Коля! А в школе за предпоследней партой ты не только был не нервный, Коля, а даже... (Кривляется). «Коля Малинин — вот наша звездочка, ребятки! Вы все, ребятки, должны брать пример с Коли Малинина. Потому что он кто? Потому что он — НА-ША ЗВЕЗ-ДОЧ-КА! Круглый пятиконечный отличник.» Звездочка, пошли «Солнцедар» к Надьке лакать?!
КОЛЯ. Отвали!
СТАСИК. Звездочка, а хочешь, я тебе сейчас расскажу что-то такое очень интересное из жизни одной очень-очень интересующей вас особы?
КОЛЯ. Не хочу.
СТАСИК. Ай, хочешь!
КОЛЯ. Не хочу.
СТАСИК. Ну, а я все равно скажу. Это, как пишут в книге, прямо-таки мой несомненный дружеский долг.
КОЛЯ. Ну, говори.
СТАСИК. Начинаю... Как бы это поделикатней? Вот. Жила на земле одна Девочка. И жил на земле один Летчик. И говорит Девочка Летчику: «Мой ты, Антуан ты, де Сент ты, Экзюпери! Ты должен доказать, что любишь меня! Давай-ка мы с тобой подымемся обои в Высоту!» И они поднялись оба на казенном самолете в Высоту и стали счастливы. А потом летчик попал за свои штучки в Узилище. Но Девочка поклялась ждать его. И они решили всегда-всегда идти по жизни рука об руку друг с другом. Но позавчера вечером, а именно в 10. 35 один благородный Юноша, брат Девочки, видел своими собственными юношескими глазами, как Девочка встретила около зарослей девственных лопухов и такой же смородины некого Писателя. И видел собственными глазами правдивый Юноша, как углубились Они в заросли лопухов и смородины. И с грустью вспомнил правдивый Юноша, что видел он подобные сцены с участием своей сестры не два штука раз, а гораздо больше штука раз...
КОЛЯ. Заткнись!
СТАСИК. Врать не стану — конечный результат мне не известен.
КОЛЯ (кричит). Заткнись! Или я тебя ударю!
СТАСИК (кричит). Бей! Ты ведь меня сильнее! Бей! На!
КОЛЯ (остывая). Сволочь! Нужен ты мне!
СТАСИК (кричит). Ты — тряпка! Ты — теленок! Му-у! Да ведь ты сам все не хуже меня знаешь! Но ты закрыл глаза и прешь! За кем? За обычной... падлой! Впрочем, какие там глаза! У тебя нет глаз. Ты — червяк. У червяков нет глаз!
КОЛЯ закрывает лицо ладонями.
(Потерянно шепчет). Прости, брат. Я не хотел, брат. Я не так хотел... (Кричит). Но неужели ты считаешь, что она и в самом деле опаздывала на работу, когда заставила тебя сесть в самолет? Она просто издевается над тобой!
КОЛЯ (открывает лицо). А я сам так захотел. (Неуве-ренно). А потом — она действительно опаздывала.
СТАСИК (усмехается). Заколдованный круг! Захотел!... А о матери ты подумал? О последствиях ты, конечно, не знал... Заколдованный круг! Ну, почему мы, граждане, видим кругом такой идиотизм? (Кричит). Эй, болваны! Эй, кто-нибудь!
Во двор выходит ЕПРЕВ — мужчина высокого роста и дикого вида. Физиономия его заросла черным волосом, а жена ушла, не вынесла природной епревской грубости. ЕПРЕВ хоть и вздохнет иногда о жене, но в общем-то течение жизни его радует.
ЕПРЕВ подходит к СТАСИКУ. СТАСИК приятно улыбается.
ЕПРЕВ. Ну держись, козел! Я тебе щас покажу болвана!
СТАСИК встает.
Тебя сколько раз предупреждали? Тебя сколько раз просили? А?
В окошко высунулся ФЕТИСОВ.
ФЕТИСОВ. А еще комсомолец! Мы тоже были комсомоль-цы, но мы не были такие комсомольцы!
ЕПРЕВ (ФЕТИСОВУ). Цыц! Двое базарят — третий не лезь!
ФЕТИСОВ (исчезая в окошке). Ужас, что у нас во дворе творится!
ЕПРЕВ (СТАСИКУ). Я те покажу болвана!
СТАСИК. Я тебя и так вижу.
КОЛЯ. Кончайте, вы!...
ЕПРЕВ (живо). А не я начинал, не я!..
СТАСИК. А кто, я?
ЕПРЕВ. Ты.
СТАСИК. Я?
ЕПРЕВ. Ты.
СТАСИК. Дерут тебя коты!
ЕПРЕВ хватает СТАСИКА за грудки. КОЛЯ разнимает.
КОЛЯ. Стас, ну имей же ты совесть!
СТАСИК. Руки прочь от Стасика! (ЕПРЕВУ). Ладн, дядя Епрев! Ладно! Так уж и быть! Дружба! Как всегда победила дружба!
ЕПРЕВ. Мне такого племянничка и за бутылку не надо. Я тебе не дядя. Меня Сергеем Александровичем зовут.
СТАСИК. Черт с тобой, Сергей Александрович! Я и на это согласен. Только пускай будет мир и дружба. Ибо я — вестник дружбы. Торжественно протягиваю тебе дружелюбную пятерню и торжественно заявляю:»Ты — болван!»
ЕПРЕВ. Что?!!
СТАСИК. Тихо! И я — болван. Оба мы болваны. (Указывает на КОЛЮ). И он — болван, и все остальные кругом, весь мир — болваны! Вот так, глубокоуважаемый Сергей Александрович... Есенин.
ЕПРЕВ (польщенный). Попрошу это великое имя не поминать в связи с пустым совпадением имен.
В это время во дворе появляется ЛИЗА, высокая красивая девушка. Но она какая-то хищная, эта красивая девушка. Каждый знающий толк в девушках, глянет на нее и скажет: «Да, ребята, это — хищница!» Она развешивает белье. КОЛЯ подходит к ЛИЗЕ.
ЛИЗА. Здравствуй, рыбонька!
КОЛЯ. Привет.
ЛИЗА. Что такой хмурый?
КОЛЯ. Ты не забыла?
ЛИЗА. Что?
КОЛЯ. Завтра — регистрация.
ЛИЗА (насмешливо). Волнующий день! Как забыть! Каждую секунду помню!
КОЛЯ. А ты не передумала?
ЛИЗА. А ты уже струсил??
КОЛЯ. Не струсил, а мне ясность нужна.
ЛИЗА. Конечно, струсил...
КОЛЯ. Не струсил, а спрашиваю.
ЛИЗА. Помог бы лучше! Действуй!
Вешает на КОЛЮ ожерелье из прищепок.
КОЛЯ. Постой! Я хочу у тебя спросить одну вещь. Мне Стасик сказал...
ЛИЗА. Потом, потом! Действуй!
КОЛЯ. Мне Стасик сказал... Я тебя хочу спросить...
ЛИЗА. Сказано тебе — потом! Значит — потом!
КОЛЯ обозлился. На скулах заходили желваки. Но — сдерживается.
КОЛЯ. Хорошо.
Помогает ЛИЗЕ развешивать белье.
СТАСИК (ЕПРЕВУ, искоса наблюдая за КОЛЕЙ и ЛИЗОЙ). А от тебя жена-то, ты говоришь, ушла?
ЕПРЕВ. Да и хрен с ней, что ушла. Не жалко. (Передразнивает). «Незачем мне твой Есенин! Ты лучше получку домой приноси!»
СТАСИК. А ты приносил?
ЕПРЕВ. Не отвлекайся. Ну и вот. Я ей и говорю (ста-новится в позу, кашляет, читает с завыванием):
Сыпь, гармоника, скука, скука.
Гармонист пальцы льет волной.
Пей со мной, паршивая сука,
Пей со мной.
СТАСИК. Результат?
ЕПРЕВ. Заорала: «Ты — блатной!» И это тоже какой-то тюремщик сочинил!» (Подозрительно). А ты знаешь, кто это сочинил?
СТАСИК (насмешливо). Маяковский.
ЕПРЕВ. Эх ты! А еще с высшим образованием!
СТАСИК. Да знаю я, знаю, что — Есенин!
ЕПРЕВ. Во, молодец! Дай я тебя обниму!
Обнимаются.
Сережка Есенин! Сережка Есенин! Он мне в отцы годится, а я его люблю, как сына! Я ей к-а-а-к резанул за Есенина!
СТАСИК. Результат?
ЕПРЕВ. Три года.
СТАСИК. Многовато...
ЕПРЕВ. У меня судимость была. Пацаном... картофелинку с поля колхозного унес — вот тебе и судимость!
СТАСИК. Прямо-таки одну картофелинку?
ЕПРЕВ (иронически). Ага, одну. Стал бы я об одну руки марать! Но я, брат, ничего не боялся! Потому что меня один старый зэк сразу на путь поставил. Четыре всего слова сказал — и хоре!
СТАСИК. Какие слова?
ЕПРЕВ. Э-э! Много знать хочешь! Давай-ка мы лучше вот что... это... сообразим, ли чо ли?
ЛИЗА (вмешивается). Как же! Как же он такой случай упустит! Алкаш!
СТАСИК. Молчи, женщина!
ЛИЗА. А ты мне рот не затыкай — алкаш и есть алкаш. Двадцать пять лет, а за душой — приемник, штаны да рубаха! Интересно, в чем ты зимой будешь ходить? В этой своей так называемой шубе? Подпояшешься веревкой, как сторож! И не стыдно!
СТАСИК. Пошла вон!
ЛИЗА. Слушай, что тебе говорят! Халтурщик! Бросил работу!
СТАСИК. Я что, не работаю?
ЛИЗА. Нашел работу — по городу бегать да заказы соби-рать! Халтурщик!
СТАСИК. А что хорошего в конторе целый день торчать?
ЛИЗА. А тебя оттуда все равно бы выперли, потому что ты... Знаешь, ты кто? Бездарь, вот ты кто! Инженером он, видите ли, не захотел быть! А зачем тогда учился? Бездарь и... и неудачник!
СТАСИК. А ты... (Смотрит на КОЛЮ). А ты... (Смотрит на КОЛЮ). Ты... (Наклоняется к ней, шепчет).
ЛИЗА (плача). Хамло! Хамло! Гад!
КОЛЯ (бежит за ней). Лиза! Ты что? Ты что?
ЛИЗА. Отстань! Не подходи ко мне!
КОЛЯ (останавливается). Ну я-то здесь при чем?
ЛИЗА захлопнула дверь.
КОЛЯ (стучится). Лиза! Лиза! Открой!
ГОЛОС ЛИЗЫ. Убирайся! Я не хочу тебя видеть!
КОЛЯ. Ну я-то здесь при чем?
Отходит в сторону. Мучительно думает.
СТАСИК (КОЛЕ). Идем, а?
КОЛЯ. А, черт!
Срывается с места и убегает.
СТАСИК (вдогонку). Попутного ветра, синяя птица!
ЕПРЕВ (меланхолично). Все из-за баб. Если не бабы, давно бы уж коммунизм построили!
СТАСИК (зло передразнивая). «Лиза! Лиза! Я-то здесь при чем?» Ладно, идем примем!
ЕПРЕВ (кричит).Шенопин! Шенопин! Куда его черти дели! Напарничка! Шенопин! Шенопин! Вот же, зараза. Вольдемар!
Открывается дверь нужника и выходит ШЕ-НОПИН. Одет он чрезвычайно элегантно. Волосы расчесаны на косой пробор. Имеются бакенбарды. В петлице пиджака — цветок.
ШЕНОПИН (ЕПРЕВУ). Ты чего базлаешь, крокодил?
ЕПРЕВ. А ты чего молчишь, как чурка?
ШЕНОПИН. Некультурно орать из сортиров. Особенно в присутствии дам.
ЕПРЕВ (передразнивает). Дам, дам! Я те — дам! Пошли!
ШЕНОПИН. Куда?
ЕПРЕВ. Где можно без труда.
ШЕНОПИН. Решительно протестую! Пить! Как это ужасно некультурно — пить каждый день по бутылке. В просвещенных местах никто не пьет каждый день по бутылке! (Деловито). А потом — у меня ни копья! (Жалобно). Черта вчера видел на углу. В будке черт сидит и хвостом зеленым машет. Подошел, а это — мильтон!
СТАСИК. Ладно. Я угощаю.
ЕПРЕВ. Золотой ты парень, Стас! Мировой парень!
ШЕНОПИН. Да. Это — се тре бьен!
ЕПРЕВ. Чего?
ШЕНОПИН. Это — по-французски.
ЕПРЕВ (уважительно). Я тебя понял. (СТАСИКУ). Мировой! Золотой! Ладно! Скажу я тебе те четыре слова. Старого зэка. А сказал он мне, ребята, сказал он мне: «РАНЬШЕ СЯДЕШЬ — РАНЬШЕ ВЫЙДЕШЬ». Вот он что мне сказал.
СТАСИК. Это — народная мудрость?
ШЕНОПИН (свысока). В просвещенных местах подобной мудростью и не пахнет!
ЕПРЕВ. Да отвали ты со своими просвещенными ме-стами!
Во двор быстро заходит почтальон НАДЯ.
НАДЯ (СТАСИКУ). Ты Кольку видел?
СТАСИК. Ну!..
НАДЯ. Пробежал мимо. Даже не поздоровался. Что-нибудь случилось?
СТАСИК. Что случилось? Ничего не случилось. Они завтра с Лизкой расписываются.
НАДЯ. Даже не поздоровался. (Смеется). Коля-Коля-Колокольчик! Что ты звонко не звенишь!
ШЕНОПИН (ЕПРЕВУ). Могу пока рассказать тебе вполне цензурный анекдот. Встречаются два француза. «У тебя машина есть?» — «Есть»,- «И у меня есть, а у Жюля — нету»,- «Давай ему купим машину». Двое русских встречаются. «Ты в тюрьме сидел?» — «Сидел».- «И я сидел». — «Давай теперь Ваньку посадим, он еще не сидел».
ЕПРЕВ. Ха-ха-ха! Ну ты даешь! (Посерьезнев). Однако, парень, ты смотри!
ШЕНОПИН. Насчет чего?
ЕПРЕВ (многозначительно). Вообще!
СТАСИК (НАДЕ). Так что, как вы сами понимаете, барышня, им нынче не до вас. Вот так-с!
ЕПРЕВ (в воротах). Эй, Стас! Кончай доче мозги пудрить!
СТАСИК. Иду.
ЕПРЕВ, ШЕНОПИН и СТАСИК уходят.
НАДЯ осталась одна. Она невысокого роста, с курносым носом, усыпанным веснушками. Она невидная, но она очень милая, НАДЯ! Она очень милая, но ведь она не очень видная! Она может свободно разговаривать о многих предметах, но может растеряться и покраснеть на людях. И потом — она закончила всего лишь восемь классов! Она всего лишь — почтальон! Вот кто такая НАДЯ.
НАДЯ подходит к колькиному крыльцу, гладит наличник.
НАДЯ. Коля-коля-колокольчик! Что ты звонко не звенишь?!
ГОЛОС МАТЕРИ КОЛИ. Коля! Сынок! Коля! Коля! Ты где?
НАДЯ осторожно открывает дверь и входит в дом.
Во двор вышел ФЕТИСОВ — человек среднего пенсионного возраста. Николай Николаевич — маленький, толстенький, в рубашке навыпуск. Стрижен под полубокс. Ввиду старости и велений времени Николай Николаевич отошел от дел, за которые платят зарплату и целиком посвятил себя общественной деятельности. В руках у ФЕТИСОВА — садовая лейка.
ФЕТИСОВ (раздраженно). Наконец-то я имею воз-можность выйти на свежий воздух, не рискуя встретить какое-либо отвратительное лицо. (Поливает грядки). Действительно, нет предела людской неблагодарности! Людям хотят создать людские условия, людям старые дома сносят, людей переселяют в новые квартиры с газом и ванной, а они себя ведут, как свиньи! (В окошко). Правильно я говорю, Манечка?
Ответа нет.
Конечно, правильно! Епрев — совершенно разложившийся эле-мент. Это, можно сказать, выродок рабочего класса. Стасику-стиляге дали высшее образование! Ты представляешь? А он вместо этого устраивается сборщиком заказов в художественную мастерскую, то есть фактически тунеядствует! Малинин — лагерник! Ну, а Шенопина-то я скоро обрадую! Про Шенопина-то я справочки навел! Он у меня попляшет, Вольдемар! Ужас, что у нас во дворе творится! Никто не хочет, чтоб все вокруг поскорей стало совершено красиво и мило! Нам, старой гвардии, просто мучительно больно глядеть на все эти омерзительные картины! Ведь правда, Маня? Ма-нечка! Марья Андреевна!
Окно с треском захлопнулось.
ФЕТИСОВ (с грустью). Эх, Манечка, Манечка! Марья Ан-дреевна! А я тебе цветочек сорвал! (Размышляет). Все-таки пятьдесят лет, проведенных в непрерывных трудах, отражаются на нервных свойствах организма! (Приободрился). Но — все равно! Жизнь прожита большая, яркая, поучительная!
На крыльцо Колькиного дома выходит НАДЯ. В руках у НАДИ — ведро. Голова повязана косын-кой. ФЕТИСОВ бросил лейку. Притаился. НАДЯ прямо с крыльца выливает ведро.
(Выскакивая). Что за окончательное бескультурие? Я, как будучи членом уличного комитета, спрашиваю вас — что это за окончательное бескультурие?!
НАДЯ (растерялась). Да тут вода... Я полы мыла...
ФЕТИСОВ. Второе! Мне, как будучи членом уличного ко-митета, ваше лицо совершенно не известно, имеете ли вы право мыть полы чужого дома при почти полном отсутствии его хозяев?
НАДЯ. Там женщина больная. И она спит. А с Колей мы — друзья.
ФЕТИСОВ. Друзья?
НАДЯ. Друзья.
ФЕТИСОВ. И в какой это степени вы — друзья?
НАДЯ. Ну... как в какой? Просто знакомые.
ФЕТИСОВ. Вот это уже лучше. Это — честнее.
НАДЯ. Как — честнее? Что — честнее?
ФЕТИСОВ (берет ее за руку). Послушайте, девушка! Я прекрасно информирован обо всем. Я знаю, что Колина матушка чрезвычайно плоха. Я провел беседу с ее лечащим врачом товарищем Цукерман, и товарищ Цукерман сказал мне, что картина болезни очень запущена, если не сказать больше. И я понял бы ваше стремление прийти товарищу на выручку в трудную минуту, если бы это действительно составляло основу ваших действий. Если бы действительно это, а не... что-нибудь иное! Советую вам прекратить!
НАДЯ. Что прекратить? Я вас не понимаю.
ФЕТИСОВ (притворно удивлен). Разве? Ну ладно. Тогда расскажу вам такую историю. (Отстраняется). Отгремели бои гражданской войны. Демобилизованный боец Николай Фетисов (это я) познакомился на рабфаке с такой вот худющей девчонкой... вот с такими глазищами. (Это моя жена Маня). И они полюбили друг друга. А в стране голод! В стране — разруха. Не скрою — много было соблазнов! Не скрою! Нэпманы жрут, веселятся, а ты — голодный, разутый, хоть и с учебниками. И подкатывалась ко мне одна нэпманская дочечка, некая Эльвира. Не скрою — сладко бы я мог есть и пить у них в мелкобуржуазном доме! Удобно было бы мне, уютно! Не скрою! Но я выдержал! Я не предал свою Марусю! Я все-таки женился НА НЕЙ! И пускай сейчас в ней, может и погас тот комсомольский задор! Пускай она даже иногда торгует на ба-заре картошкой. Но мы рука об руку прошли с ней через всю жизнь и были счастливы...
НАДЯ. Я вас что-то не понимаю.
ФЕТИСОВ (не слушая). А что она торгует картошкой, то в этом нет ничего зазорного. Мы ее вырастили собственными руками. (Нежно). Мне тут рассказали — к ней подошли две студентки, стали деньги считать, а у них сорока копеек до ведра не хватает. И что, вы думаете, сделала моя Маня? Она продала им целое ведро картошки за рубль шестьдесят, хотя весь базар продавал по два рубля.
НАДЯ. Причем здесь картошка? Вы на что-то намекаете что ли!
ФЕТИСОВ (рассердившись). Картошка тут ни при чем. А я не намекаю. Я — человек прямой. И я вам прямо скажу, раз вы делаете такой это вид. Я вам прямо скажу, что считаю ваши действия бесстыдными и позорящими звание советской комсомолии! Тут не взаимовыручка и товарищество, а самый неприкрытый наглый расчет!
НАДЯ (ошеломлена). Какой расчет?
ФЕТИСОВ (кричит). А такой расчет? У нас во дворе нарождается процесс зарождения новой жизни. У нас создается новая советская семья! А вы хотите омрачить им их начальную жизнь! Вот вы что хотите! И не думайте, что я глупее вас! Я все вижу! Вы узнали, что всем нам скоро дадут новые квартиры! И хотите легким путем устроить свою биографию! Вы Колю у Лизы хотите отбить!
НАДЯ (бормоча). Вы что... Как вам не стыдно? Я — про-сто... У них полы грязные... Женщины нет в доме. Об этом вы можете не беспокоиться. Это — не ваше дело!
ФЕТИСОВ. Не-ет, извини, извини! МОЕ! Я тебя пре-красно понял! Согласно кодекса законов о браке и семье совместное ведение хозяйства приравнивается к официальному браку! И ты хочешь, чтобы я показал на суде, что ты у ответчика неоднократно мыла полы? Нет! Не выйдет! Не выйдет! Фетисов никогда не станет лгать и защищать людей, использующих наши гуманные законы в своих грязных целях!
НАДЯ (кричит). Да отстаньте вы от меня, отстаньте! Зачем вы меня мучаете? Вам-то я что сделала? Что вы на меня, как на собаку бездомную накинулись? Отстаньте от меня, уйдите вы! Убирайтесь!
ФЕТИСОВ. Что?! Это ты МНЕ говоришь? Да знаешь ли ты, кто я такой?!
НАДЯ. Старый ты дурак, вот ты кто такой!
Бросает ведро. Вся в слезах убегает. 
ФЕТИСОВ (кричит вслед). Бесстыжая дрянь! Шалашовка!
Внезапно на сцене появляется АНИКУША, якобы больной человек. Одет он в техасские штаны производства Канской швейной фабрики, туристские ботинки и серую лавсановую рубашку, правый рука которой расстегнут. В руках у АНИКУШИ — главное орудие его производства — кнут. Наружность у АНИКУШИ неопределенная. Возраст — тоже. В таких людях, как АНИКУША, ничего определенного нет.
АНИКУША (ФЕТИСОВУ). Аггы? Уггу?
ФЕТИСОВ (ошеломлен). Маня!
АНИКУША. Аггы? Аггы?!
ФЕТИСОВ. Маня!
АНИКУША наступает, прыгает, блеет, крутит кнутом.
АНИКУША. Аггы? Аггы?
ФЕТИСОВ. Маня! Меня убивают!
На крыльце ФЕТИСОВА появляется мощных раз-меров гражданка. Она скрестила руки на груди и молча наблюдает смятение своего супруга.
ФЕТИСОВ (отступая). Ай, Маня! Меня убивают!
МАНЯ. Давно пора.
Грубой рукой втаскивает ФЕТИСОВА в дом. АНИКУША внезапно обрадовался. Он спускает ворот рубахи на правое плечо и исполняет танец с кнутом.
АНИКУША (поет).
Паровоз путь идет,
Не путяди куда дет!
Мято-мято, Мято-перемято!
Из окна высовывается СВИДЕРСКИЙ.
СВИДЕРСКИЙ (выводит). Мя-то-о! Мя-то-о!-перемя-я-то!
Во двор вышел писатель  — тщедушный, близорукий, нескладный человек с бородкой. УТРОБИН вроде бы и мешковат, но во всей его фигуре — некое изящество, артистизм какой-то. У УТРОБИНА большие добрые глаза. УТРОБИН нравится женщинам. В руках у УТРОБИНА — чемоданчик «атташе». УТРОБИН с любопытством смотрит на АНИКУШУ.
Выходит сам СВИДЕРСКИЙ Леонид Юрьевич — высокий представительный мужчина. Одет СВИ-ДЕРСКИЙ, по его понятиям, чрезвычайно «на уровне». Выражение его холеной физиономии — добродушное.
СВИДЕРСКИЙ (УТРОБИНУ). Товарищу писателю — пла-менный приветик! (АНИКУШЕ). Аникуша! Рапорт!
АНИКУША (пляшет). Рапортую, рапортую, что привез хомут и сбрую!
СВИДЕРСКИЙ (любуется АНИКУШЕЙ). О! Во! Орел! Молодец!
УТРОБИН. А что это он у вас все пляшет?
СВИДЕРСКИЙ. А как ему не плясать? (Жалостливо). Убогонький ведь! Но — молодец! Третий день у меня возчиком работает, а я наглядеться не могу! Не балуется, водку не жрет, перец на плиту не сыпет, официанток за места не хватает! И самое главное — ненормальный!
УТРОБИН. А как же тогда работает?
СВИДЕРСКИЙ. Да лучше всякого другого. Нормальные-то они вон какие жиганы! Так и жди от них беды! Был тут один такой, Ордасов. Написал в верхи, что я продал ящик масла налево.
УТРОБИН. А верхи?
СВИДЕРСКИЙ. А верхи пришли, а ничего-то и не подтвердилось! Хо-хо! Надо уметь работать! Ордасов уволен за клевету! Вот так! Надо уметь работать!
АНИКУША. На солнышко буду глядеть
И песенку буду я петь.      
СВИДЕРСКИЙ. Пой, пой, Аникуша. (УТРОБИНУ). Он и сторожем у меня. Как дневным, равно и ночным! Уметь надо работать.
УТРОБИН. А как надо работать?
СВИДЕРСКИЙ. А вам зачем? А... писатель! Изучаете жизнь! Ну... простой пример. Вы приходите ко мне в шашлычную и заказываете сациви из кур, и вы кушаете сациви из кур и благодарите меня за сациви из кур. И вы никогда не узнаете, из чего сделано сациви из кур!
УТРОБИН. Как из чего? Из кур.
СВИДЕРСКИЙ. В том-то вся и штука, что сделано оно из... ливера.
УТРОБИН. Так, а как вкус?
СВИДЕРСКИЙ. На вкус да на цвет товарищей нет. Гурманы! Любители вкусных ощущений! Пижоны! (Крив-ляется). «Сацивий у вас седни замечательный, Леонид Юрьевич!»
УТРОБИН. А попадетесь?
СВИДЕРСКИЙ. А это се ля ви! От сумы да от тюрьмы, да от кладбища, как говорится... Куда денешься?
УТРОБИН. Да! В этом есть какое-то рациональное зерно.
СВИДЕРСКИЙ. Вот вы книгу психиатра Леви читали? Так там написано, что нужно постоянно твердить: «Все будет хорошо! Все будет прекрасно! Ты — силен, волевой и могущественный!» И все на самом деле будет хорошо.
АНИКУША. Кто стучится в дверь ко мне?
                Смерть с косою на ремне.
                Арры! Мур-рру!
                На ремне!
СВИДЕРСКИЙ (УТРОБИНУ, озабоченно). Вы видите? Вроде бы ничего не понимает, а интуитивно все чувствует. Вот вы книгу профессора Паукера про интуицию читали? Так там описан примерно такой же случай. Один человек лежал-лежал и вдруг упал с кровати. А ровно в это же время в Лондоне умер его богатый покровитель. (Таинственно). А знаете — в Аникуше тоже есть что-то вот такое... метафизическое... Это... (Отрывисто). Сиянье!
УТРОБИН. Что-о?
СВИДЕРСКИЙ. Сиянье. Не такое, как скажем, в церкви нарисовано... от Христа. У того постоянное и от головы. А у нашего — прерывистое такое. Рраз — и нету. Два — и нету. И откуда-то снизу. От пупка, что ли?
АНИКУША. Разглядели, разглядели, разглядел.
Оказались в результате не у дел.
СВИДЕРСКИЙ. Вот видите! Чует! А как вы думаете? Бог есть?
УТРОБИН. Я, пожалуй, от ответа воздержусь.
СВИДЕРСКИЙ. И правильно сделаете! Темное это дело! Я вот где только не бывал: Москва, Красноярск, Магадан, Тбилиси, Душанбе, Малаховка, и везде — дело темное!
Во дворе появляется хмурая ЛИЗА. Продолжает развешивать белье. УТРОБИН направился к ЛИЗЕ.
СВИДЕРСКИЙ (ЛИЗЕ). Завтра свадьба, а ты что? Радуйся! Где мамаша?
ЛИЗА. Где она может быть? В очереди.
СВИДЕРСКИЙ (озабоченно). Да! И я ведь ей обещал кой-чего достать. Бегу! Бегу! Аникуша!
АНИКУША. Тут я, тут я, тут я!
СВИДЕРСКИЙ (наставительно). Аникуша! Работай хорошо, не воруй, и ты будешь жить хорошо! Честность — сестра свободы!
АНИКУША опустил голову. Грустит. Но через секунду взвивается, прыгает, блеет и кубарем выкатывается за ворота. СВИДЕРСКИЙ, вальяжно ступая, садится в коляску. 
ГОЛОС СВИДЕРСКОГО. Поехали!
Цокот копыт. Торговые работники уезжают.
УТРОБИН (ЛИЗЕ).
Невесту звали Лизавета.
Любили все ее за это.
ЛИЗА (повеселев). Здравствуйте, Илларион Степанович!
УТРОБИН. Я слышал утром отзвуки каких-то грозных событий?
ЛИЗА (махнула рукой). Да ну их всех к черту! Надоело все! И пьяницы эти, и двор этот, и это... белье!
УТРОБИН. Терпите! Терпите! Говорят, нас всех скоро переселят в новые квартиры. Фетисов вон какой декрет вывесил. (Указывает на объявление).
ЛИЗА. Может и переселят.
УТРОБИН. Невесту звали Лизавета.
Любили все ее за это.
ЛИЗА. Ну что вы все надо мной смеетесь?
УТРОБИН. А как же иначе? Я ведь писатель-юморист. Сатирик, так сказать. Он же — кукольник. Кукольник областного театра кукол И. С. Утробин. Местный автор И. С. Утробин. Вот иду толкать! (Показывает на чемоданчик). Опус под названием «Мурлыка». Инсценировка в двух действиях с прологом и эпилогом.
ЛИЗА. И сколько вы получите?
УТРОБИН. Думаю — рублей пятьсот получу.
ЛИЗА. Чистыми?
УТРОБИН (усмехнувшись). Чистыми! Управление культуры вот только кочевряжится, но мы это нейтрализуем.
ЛИЗА. Все-таки интересная жизнь у вас, людей ис-кусства. Я раньше тоже мечтала стать человеком искусства. Неважно кем — скульптором, художником или поэтом. (Усмехается). Мечтала об искусстве, а попала в фармацев-тическое училище.
УТРОБИН (декламирует).
Он говорил о лете и о том
что быть поэтом женщине — нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
И Петропавловскую крепость.    
ЛИЗА (восхищенно). Вы столько стихов на память знаете! (Задумавшись, взволнованно). Как это должно быть прекрасно — светить! Как это важно — что-то нести людям! Чтобы люди слушали с широко раскрытыми глазами!...
УТРОБИН. Нести любую ахинею.
ЛИЗА. Вот зря вы так!.. Ведь я знаю. Вы это на себя напускаете! Вы — добрый. Я иногда думаю, что добрый сказочник Грин или Ганс-Христиан Андерсен могли бы на вас походить!
УТРОБИН. А что это вашего Коли не видно?
ЛИЗА. Да ну их к черту! Надоели они мне все! Я и рада и не рада, что замуж выхожу.
УТРОБИН (осторожно). Лиза, я вас давно хочу спросить — неужели вы не понимали тогда, чем это может кончнться?
ЛИЗА (сонно). Не ожидала я от моего лысенького такой прыти. Трепаться-то они все умеют.
УТРОБИН. А как все это случилось? В деталях.
ЛИЗА (оживившись). А я вам разве никогда не рассказывала? Послали Кольку на неделю в Абан кукурузу опылять. Ну я к нему и приехала. А он ко мне все со своей любовью, все с женитьбой со своей. Я и решила... подшутить. Сегодня, говорю, ВСЕ будет! ВСЕ! Пошли в ресторан... Отпразднуем, что ли... Ну, пошли... там сидели... до одиннадцати, что ли. Шампанского заказали... По сто грамм коньяку. И тут я ему и говорю — вспомнила, мол, что утром надо на смену. И вежливо его эдак прошу проводить на электричку...
УТРОБИН. А он?
ЛИЗА. А он всю жизнь хмурый, а тут еще больше по-смурнел и так тихо говорит: «Не уезжай! Пожалуйста, только не уезжай!» И ТАК на меня смотрит — даже противно! Тряпка! А не мужчина. Я рассердилась, возьми да и ляпни: «Отвезешь к утру на самолете, тогда останусь!» А он весь просиял. «Смотри, — говорит, ловлю на слове». Ну я и... осталась. А только думала, что — врет. Трепаться-то они все умеют! Уж потом, когда взлетели, мне тогда и самой страшно сделалось. А он вцепился в штурвал и орет всякую ерунду. «Ручку на себя! Вперед! В высоту!» Что-то навроде этого. Он в то утро очень веселый был. Ну, а они потом расчухали, что он летит самовольно... Посадку запретили. Он покружил-покружил маленько, да и сели мы около Академгородка. Шасси побили, стекла — вдребезги! Как не взорвались — до сих пор понять не могу! А он все равно веселый был. Говорит: «Поцелуй меня и беги. А я буду их дожидаться.» Вот и дождался.
УТРОБИН (помолчав). Вы уж с ним помягче. Представляете, какое у него настроение после тюрьмы? Пони-маете?
ЛИЗА. Конечно, понимаю. Думаете, не понимаю? Конечно, перестаралась. Но с другой стороны — зато хоть будет, что вспомнить. А то что это за такая скучная любовь? Нас с детства друг за дружку прочили. Все дразнили «жених да невеста поехали по тесто». А отсидел он, с другой стороны, год всего. Полсрока. А что у его матери инсульт был, так а я здесь причем? Он и так бы был, потому что у ней хроническая гипертония. Врач Цукерман сама говорила, что она постоянно была на грани. У ней же все болезни, какие только на свете есть. Кроме гипертонии — и сердце, и печень, и этот... как его — кариес зубов. Я-то знаю. Когда Колька... Ну, в общем, когда все это случилось, я у ней жила. Меня мать к ней послала. Я ее и мыла, и выносила. Ей со мной еще лучше, чем при Кольке, жилось...
УТРОБИН. Да, жалко женщину. И ведь еще довольно молода...
ЛИЗА. Ничего себе — молода. Пятьдесят четыре года.
УТРОБИН. Это вы мыслите в масштабах ваших двадцати.
ЛИЗА. Что вы! Мне уже целых двадцать один!
УТРОБИН. А вот это, на ваш взгляд, конечно, очень много?
ЛИЗА. Какой-то французский писатель писал, что после двадцати лет у женщины количество заметно отстает от качества. (Смеется). Женщине нужно успевать!
УТРОБИН. И все-таки вы с ним помягче. Что там год! Даже месяц, даже день, даже минута, проведенная в неволе, это... как бы вам сказать? Это — кусочек смерти. Понимаете, смерти! Неволя бросает человека сверху... плашмя... Понимаете?
ЛИЗА. Я понимаю. Ему ведь еще девять тысяч платить. В летчики ему, ясно, дорожка закрыта. Он пока механиком устроился. Руки-то у него золотые, у моего Кольки! Девять тысяч! Но и это — что особенного: будут двадцать пять процентов высчитывать из зарплаты. Как алименты. Да мы еще, может, и на пересуд подадим. Суд ему записал так, будто все оборудование было но-вое. А мне юрист сказал, что раз самолет уже был в эксплуатации, то они должны были высчитать амортизацию...
УТРОБИН. Да я не о том. Ведь он прошел через весь этот тюремный ужас...
ЛИЗА (сердится). Да какой там особенный ужас-то? Вы сами, что ли, сидели, если так хорошо про это дело знаете?
УТРОБИН. Что вы! За что нас сажать, бедных ку-кольников? Мы — люди мирные! (Хлопает по чемоданчику). «Мурлыка» — доходу приноси-ка!
ЛИЗА (шепотом). А вы знаете, почему утром шум был?
УТРОБИН. Нет.
ЛИЗА (шепотом). Нас Стасик видел.
УТРОБИН. Когда?
ЛИЗА. Ну... позавчера...
УТРОБИН. Ах да! Ну и что?
ЛИЗА. Как что? Наверняка Коле рассказал.
УТРОБИН. А что там рассказывать? Гуляли, дышали воздухом... Ничего ж такого не было?
ЛИЗА. А вы бы хотели, чтоб было?
УТРОБИН (помолчав). Мы, Лиза, по-моему, уже бе-седовали на эту тему.
ЛИЗА. И вы неопровержимо доказали мне, что я должна составить счастье несчастного летуна.
УТРОБИН. Да. И я не вправе вторгаться и ломать чужую жизнь. Я бы себе этого никогда не простил.
ЛИЗА. А у вас жене красивая была?
УТРОБИН (помедлив). Да.
ЛИЗА. А она кто была?
УТРОБИН. Актриса.
ЛИЗА. Вы ее любили?
УТРОБИН (помедлив). Да.
ЛИЗА. Вы ее до сих пор любите?
УТРОБИН молчит.
Конечно, любите... (Гладит его по щеке).
Внезапно во дворе появляется КОЛЯ. Увидев ЛИЗУ и УТРОБИНА, напружинился. Подходит, цепко ступая. Отстраняет ЛИЗУ.
ЛИЗА. Коля! Ты что?
КОЛЯ. Тихо! Семечки! С тобой особый разговор будет. (УТРОБИНУ). Скажите, вас когда-нибудь били по лицу?
УТРОБИН. Били.
КОЛЯ. Я вас сейчас тоже бить буду.
ЛИЗА (хватает КОЛЮ за руки). Прекрати! Прекрати! Ты ведь ничего не знаешь! Ничего не знаешь!
КОЛЯ. Я знаю все!
ЛИЗА. Если ты его ударишь — прощайся со мной!
КОЛЯ засомневался.
УТРОБИН. Ну так вы разрешите мне уйти? А захочется меня поколотить — приходите вечером. Я как раз буду дома. «Мурлыка», «Мурлыка» — доходу принеси-ка!
Уходит.
ЛИЗА (КОЛЕ). Ты — идиот! Ты — болван! Ты — сопляк! Ты зачем оскорбил человека? Ты знаешь, о чем мы сейчас с ним говорили? Ты знаешь, о чем мы говорили вчера? Ты знаешь, о чем мы говорили позавчера? Он меня уговаривал, чтобы я не забирала назад заявление, чтобы вышла замуж за такого идиота, как ты!
КОЛЯ ошеломлен.
КОЛЯ. Это — правда?
ЛИЗА. Это — кривда.
Отворачивается, продолжает развешивать белье.
КОЛЯ. Если это — правда, то я, конечно, извинюсь.
ЛИЗА молчит.
(Тихо). Лиза! Значит, у нас все пропало?
ЛИЗА молчит.
(Кричит). Лиза!
ЛИЗА (все еще якобы сердито). Помог бы лучше! (Пере-дразнивает). «Я вас сейчас буду бить». Хулиган! Совсем как Стасик стал.
Обрадованный КОЛЯ, суетясь, помогает развешивать белье.
КОЛЯ. Значит — мир! Значит завтра действительно идем! Ты не думай, что нам деньги или еще какая фигня помешает. Я заработаю! Ты не бойся! Проживем! Ты не бойся!
ЛИЗА. Я вообще ничего не боюсь.
КОЛЯ. Молодец! Ты, Лизка, все-таки молодец! (Вдруг останавливается). А что, ты хотела заявление назад забрать?
ЛИЗА. Мало ли что я хотела!
КОЛЯ. Так мы завтра идем расписываться или мы не идем расписываться?
ЛИЗА. Да идем, идем... Вот привязался!..
КОЛЯ. Молодец! Ты, Лизка, все-таки молодец! Про-живем! И мама тебя очень любит. Ты знаешь, а я ТАМ до того уж допередумывался, что думаю — не дождется меня, выйду и такого натворю — всему свету тошно станет. Правда, мать жалко было. Хорошо, что у нас наконец все хорошо. А то я думал, если что коснись... (Хлопает себя по карману).
ЛИЗА. Что там у тебя?
КОЛЯ (отдергивает руку). Так, семечки... Ерунда одна.
ЛИЗА. Какая ерунда?
КОЛЯ. Раз я говорю — ерунда, значит — ерунда.
ЛИЗА. Раз я говорю — покажи, значит — покажи.
КОЛЯ. Не могу.
ЛИЗА (холодно). Хозяин — барин. (Отворачивается, собирается уходить).
КОЛЯ. Постой, не уходи.
ЛИЗА. А что стоять-то? Что зря стоять-то? Раз ты — так, то и я — так. Хватит друг у друга на нервах играть! Прощай!
КОЛЯ (в бешенстве). Ну на, на, смотри! Радуйся! (Вынимает из кармана пистолет).
ЛИЗА. Во-первых, не «на, на»... (Замечает пистолет). Ой, ни черта! Откуда?
КОЛЯ (прячет пистолет). Трофейный. От отца остался. Отец спрятал, а я подсмотрел. Кстати, вот судьба! Отец-то в системе МВД работал. Вот. А когда умер, то один лагерь назвали его именем. Секешь? Вполне могло так получиться, что сын майора Малинина сидел бы в лагере имени майора Малинина. Секешь? Воры бы узнали — прибили. Я подрос, стал пистолетом баловаться, отец маме и говорит: «Выкину-ка я его от греха подальше». А сам тряпками обмотал промасленными и в сарае закопал. (Смеется). А я подглядел. (Смеется). И перепрятал... (Смеется). Чу-уть-чуть подальше! Вот и пригодился!
ЛИЗА (шепчет). Как? Как пригодился?
КОЛЯ. Я ж тебе говорю — ерунда. Чепухня всякая. Семечки!
ЛИЗА. А я ТЕБЕ говорю! Я приказываю! Объясни!
КОЛЯ (кричит). Ты мне приказываешь?! (Внезапно тихо). Хорошо. Я так придумал, что если что... коснись, то я и тебя, и себя, и мать, чтоб одна не мучилась.
ЛИЗА (кричит). Молодец! Здорово придумал! На, убей! Убей! Меня! Всех застрели! Весь белый свет!
КОЛЯ (мрачно). Тут всего четыре патрона.
ЛИЗА. Один значит лишний?
КОЛЯ (бормочет). На всякий случай. Вдруг — осечка...
ЛИЗА (плачет и обнимает КОЛЮ). Ну, нет! Ну, Колька! Ну, ты просто, ну, ты мальчик, что ли, какой? Ну зачем ты все это придумал? Ну зачем? Ведь я тебя люблю, люблю, люблю!
КОЛЯ (гладит ее). Не плачь, милая, не плачь! Не плачь! Я — понимаю! Я все понимаю! И мы будем счастливы! Мы будем счастливы! Мы будем счастливы!
ЛИЗА. Я тебя люблю! Я тебя люблю! Я люблю тебя!
Долго стоят неподвижно. Стоят обнявшись. Уткнувшись. Прижавшись. Ради таких минут можно жить и не страшно умереть.
И вдруг вопли за воротами.
ГОЛОС СТАСИКА. Измена! Измена!
ГОЛОС ЕПРЕВА. Надо же обнаглеть! Говорить это мне, коренному рабочему-сибиряку!
Вваливаются изрядно подвыпившие ЕПРЕВ, СТАСИК и ШЕНОПИН. ЕПРЕВ и СТАСИК тащат ШЕНОПИНА, крепко ухватив его за руки. Выражение лица у пьяного, но до сих пор элегантного Владимира (Вольдемара) — мученическое.
СТАСИК. Слушайте! Слушайте все! Измена! Гражданин Шенопин хочет бежать во Францию!
ЕПРЕВ. Крепче его держи, товарищ Стасик!
ШЕНОПИН (смело глядя вперед). Я не хочу, во-первых, бежать, а я хочу, во-первых, ехать. Две большие разницы!
СТАСИК. Гражданин Шенопин не хочет быть граж-данином. Он хочет стать месье.
ШЕНОПИН. Врешь! Я хочу быть гражданином! Я даже хочу быть товарищем, но я хочу быть французским товарищем. И я поеду!
СТАСИК. Измена! Измена!
ЕПРЕВ. Я те поеду! Я тя пустил, обогрел, приласкал, а он — поедет! Нет, брат, шалишь! Ты, брат, видать, плохо еще Епрева знаешь! Мы из тебя человека сделаем, скот ты безрогий!
ШЕНОПИН (вырываясь). Хамство! Глупость! Тьфу! (Плюет на ЕПРЕВА).
ЕПРЕВ. Ах ты!.. (Гонится за ШЕНОПИНЫМ).
СТАСИК хохочет. На шум выбегает ФЕТИСОВ.
ФЕТИСОВ. Товарищи! Все — на собрание! (СТАСИКУ). Что случилось?
СТАСИК. Шенопин в Париж бежит.
ФЕТИСОВ. Я догадывался! Я догадывался! Его нужно остановить! (Бежит вслед за ЕПРЕВЫМ).
В воротах появляются развеселый СВИ¬ДЕРС¬КИЙ и деловой АНИКУША. АНИ¬КУША тащит свертки.
СВИДЕРСКИЙ (АНИКУШЕ). В квартиру! (СТАСИКУ). Они что, комплекс ГТО сдают?
СТАСИК. Шенопин в Париж бежит.
СВИДЕРСКИЙ. Господи Иисусе! А эти — тоже?
СТАСИК. Непонятно.
СВИДЕРСКИЙ. Эй, вы что? Вы — зачем? (Присое¬ди¬ня¬ет-ся к бегущим).
ФЕТИСОВ (скороговоркой). В то время, как весь народ прилагает все силы и усилия на выполнение планов... Ох! (Хватается за сердце, падает, слабым голосом). ...Третьего, решающего года пятилетки! В то время, как все советские люди, все как один, в едином строю, мощно и смело, преодолевая трудности, умножая, крепя, цементируя...
СТАСИК (наклонившись над Фетисовым). Давайте-ка я вас на травку! Отдохните! Вам вредно агитировать на ходу! (Тащит ФЕТИСОВА на траву).
ФЕТИСОВ (СТАСИКУ). Однако как от вас перегаром несет!
СТАСИК (ФЕТИСОВУ). Неужели уже все перегорело?
АНИКУША (СВИДЕРСКОМУ). Я винца хочу!
СВИДЕРСКИЙ (останавливается). Что?! Перебьешься — не сорок первый!
ШЕНОПИН влетел в туалет и заперся изнутри.
ЕПРЕВ (барабанит кулаками). Открой! Хуже будет! Тебя посадят! И тебя совершенно правильно сделают, если посадят!
ГОЛОС ШЕНОПИНА. Никто не волнуйтесь! Шенопин будет избавлен от этой процедуры! Шенопину положено жить в Париже! Это его право и его обязанность. Требую суда общественности!
ЕПРЕВ (переводит дух). Фу... (Увидел на фетисовском объявлении слова «права и обязанности». Лупит в дверь кулаком). Открой! Открой!
ФЕТИСОВ (слабым голосом). Ввиду изменения об-становки собрание отменяется...
В воротах появляется ТЕТЯ ЛИПА с сумками и авоськами. Раскрыв от удивления рот, смотрит на все происходящее.
И только влюбленные не слышат и не видят ничего.
КОЛЯ (ЛИЗЕ). Мы будем счастливы! Мы будем счастливы! Мы будем счастливы!
ЛИЗА (КОЛЕ). Я тебя люблю! Я тебя люблю! Я люблю тебя!
ГОЛОС МАТЕРИ КОЛИ. Коля! Коля! Сынок! Коля! Коля! Ты где?
КОЛЯ. Я здесь, мама! (ЛИЗЕ). Я пойду.
ЛИЗА. Не забудь извиниться перед Илларионом Степановичем.
Занавес.
Конец первого действия.
                Второе действие.
Утро следующего дня. Уже известный нам дворик на улице Засухина. На двери туалета по-прежнему висит объявление, но его текст несколько изменился:
«Сегодня, т.е. в воскресенье, состоится общее това-рищеское собрание жильцов усадьбы д. № 13 по улице За-сухина.
Повестка дня:
1. Персональное дело гр. Шенопина В.И.
2. Права и обязанности в свете переселения.
3. Разное.
4. Насчет свадьбы.
Явка всем до одного строго-обязательна.»
На той же самой скамейке сидит СТАСИК, одетый в неизменные джинсы и тенниску. Покуривает. Крутит ручку транзистора. Слышны звуки музыки, «поп». Неподалеку — подруги ЛИЗЫ — ОЛЬГА и ТАМАРА. ОЛЬГА — сердитая и решительная девица, одета, несмотря на жару, в макси-плащ. ТАМАРА — пухленькая и простодушная толстушка в ярком брючном костюме.
Появляется озабоченный СВИДЕРСКИЙ.
СВИДЕРСКИЙ. Нигде его нет! (СТАСИКУ). Аникушу моего не видел? А! Я тебя уже спрашивал. Странное дело. Пропал парень Аникуша. Как вчера вечером ушел, так и нету до сих пор. Про винцо вчера что-то лепетал...
СТАСИК. Может, его живым на небо взяли? Вследствие сияния?
СВИДЕРСКИЙ. Я не знаю, куда его взяли, но мне все это страшно не нравится. Я ж им хотел сюрприз устроить, а он, подлец, вовремя не подал фаэтон. Я ж их хотел по-старинному прокатить, в фаэтоне. Говорят, сейчас это модно — по-старинному. Впрочем, и в автомобиле неплохо прокатиться, если у него на окнах решеток нету.
СТАСИК. Как это вы оказались свидетелем со стороны жениха?
СВИДЕРСКИЙ. А я всегда в конце концов оказываюсь свидетелем. (Озабоченно). Аникуша! Аникуша! Пойти еще поискать? (Уходит).
ОЛЬГА (ТАМАРЕ, сердито). Мы кого ждем?
СТАСИК. Ольга!
ОЛЬГА (быстро). Да?
СТАСИК. Что такое любовь?
ОЛЬГА. Не знаю. Надо подумать.
СТАСИК. Все. Это уже ответ. Меня интересует первая реакция. (Выразительно). Обожаю непосредственность чувств!
ОЛЬГА (отворачивается, краснеет). Дурак!
СТАСИК. Тамара!
ТАМАРА. Что вам?
СТАСИК. Что такое любовь?
ТАМАРА (осторожно). А вам зачем?
СТАСИК. Ну, Томик, скажи! Очень надо!
ТАМАРА (серьезно). Любовь — это когда сердцу больно, но душа поет!
СТАСИК (хохочет). Ой, не могу! Вот молодец! А то все заладили «не знаю» или «союз двух». Обожаю непо-средственность чувств. (Незаметно хватает ТАМАРУ за бок).
ОЛЬГА  (зло). Ну, ты! Рукам воли не давай!
СТАСИК (ОЛЬГЕ). Не лезь в чужие семейные дела!
И вдруг громко и страшно зарыдала ТЕТЯ ЛИПА
ГОЛОС ТЕТИ ЛИПЫ. Отдаем голубку нашу ясную соколику лихому! Улетает голубка наша ясная! Улетает из гнезда родного в гнездо соколика лихого!
СТАСИК. Начинается! Ура!
В окно высовывается ФЕТИСОВ с супругой. Во двор выходят ЛИЗА и КОЛЯ, одетые для свадебной церемонии. За ними бежит ТЕТЯ ЛИПА.
ТЕТЯ ЛИПА. И уж так тебя, голубушка, любила твоя бедная матушка!
СТАСИК. ...всю неделю по очередям таскалась.
ТЕТЯ ЛИПА (якобы не слыша СТАСИКА). И уж на кого она оставляет свою бедную матушку!..
СТАСИК. ...на батюшку-поляка...
ТЕТЯ ЛИПА (та же игра). На кого, на кого оставит свою бедную матушку?
СТАСИК. ...улетевшего из родного гнезда в неизвестном направлении.
ТЕТЯ ЛИПА (та же игра). Ох, счастье-горюшко!
СТАСИК. ...без выплаты алиментов...
ТЕТЯ ЛИПА (не выдержав, СТАСИКУ). Ты замолчишь или нет, польское отродье, пся крев! Вечно тебе все испортить нужно, сакраменска потвора! (Отпускает ему затрещину).
СТАСИК хохочет, падает на колени.
СТАСИК. Цо, пани? Бардзо, пани? (Целует матери руку).
ТЕТЯ ЛИПА (делает сердитый вид, но довольна). Лайдак! Оболтус! Брал бы с Коли пример! Видишь — женится!
СВИДЕРСКИЙ (появляется в воротах). Нету Аникуши! Что-то случилось! Что-то точно случилось! (КОЛЕ и ЛИЗЕ). Ну, молодые люди, как говорится, — с богом!
Гудок автомобиля.
КОЛЯ. Идемте, товарищи!
Все уходят, автомобиль уезжает.
СТАСИК остался один.
СТАСИК (воздев руки к небу). О, ЗАГС, ЗАГС! Все ползут в ЗАГС! Каждая чмара знает с детства, что есть лишь два достойных места на земле — ЗАГС и ресторан. Ресторан дает компенсацию физическую — там можно нажраться, потоптаться и повыть. А ЗАГС — это вершина их счастья. И обрели они оба покой в уютных волнах ЗАГСа. Два штука. Ура! Вперед! За мной! На вахту! Так говорил мой учитель, гробовщик Федор. (Деловито). Эй, Утробин, выходите! Я вас все равно увидел.
Из-за поленицы выходит несколько смущенный УТРОБИН.
УТРОБИН. А вы что со всеми не поехали?
СТАСИК. Отстранен за клевету в ваш адрес.
УТРОБИН. Право, такая ерунда вышла. Коля сегодня извиняться приходил. Зачем?
СТАСИК. Во имя торжества гуманизма и справедливости на земле.
УТРОБИН. Не надоело кривляться? Стасик?
СТАСИК. Не надоело.
УТРОБИН. Давайте хоть раз поговорим по-человечески?
СТАСИК. Давайте.
УТРОБИН. Вот вы давеча сказали, что обожаете непосредственность чувств. Не знаю, как кто, а я вас прекрасно понял. Черт! Затаскали меня по начальникам с этой пьесой кукольной! И деньги-то там не ахти какие, мороки больше! Впрочем, вчера вроде все подписали. Но видите, сколько хлопот? Я вам даже иногда завидую, честное слово!
СТАСИК. Странно, если бы вы мне не завидовали. Я свободен. А ваш Маркс сказал, что самая высокая ценность на земле — это свободное время.
УТРОБИН. Темная вы фигура, Стасик. У вас сестра замуж выходит, а вы тут что-то это... цитируете. Вам, как я вижу, вся эта затея не слишком нравится?
СТАСИК. Мне она вообще не нравится. Я, товарищ Утро-бин, вам так скажу. Я, товарищ Утробин, вовсе не гомосек какой, но я вам одно скажу. Я Кольку люблю, а через мою сестру он пропадет. И в этом у меня никаких сомнений нет. Я слишком уж его люблю. Я вам еще одно скажу: на свете, кроме привязанности двух людей, двух мужчин, и нету-то больше ничего! Впрочем — вру! Есть еще — мать. Я бы сказал с большой буквы — МАТЬ!
УТРОБИН. Ну, а любовь? Настоящая любовь?
СТАСИК. Вы слышали, как я тут вопросы девочкам задавал? Так это я составляю анкету под названием «Полная энциклопедия понятия «любовь» в сознании отдельных индивидуумов эпохи». И вот в моей анкете один индивидуум ответил: «Любовь? А что это такое?» Но я так не отвечу. Я вам сейчас дам определение любви. Любовь — это бред. Любовь — это нечистая временная игра. Вот что такое любовь!
УТРОБИН. А без женщин как же?
СТАСИК (смеется). А без женщин — никак. Вот вам и еще один заколдованный круг. В основе всякого явления — заколдованный круг. Все состоит из заколдованных кругов.
УТРОБИН. Да-м-мм! Вы не находите, что все проис-ходящее в нашем дворе за последний отрезок времени напоминает весьма слабую пьесу? Трагедия с самолетом... Свадьба с препятствиями... Кстати, современные пьесы часто завязаны на свадьбах. Обратили внимание? В день свадьбы происходят какие-то дутые конфликты, выясняются какие-то неясные отношения, люди что-то болтают, жених и невеста узнают друг про друга что-то неожиданное, и в результате — туманное торжество туманной справедливости. Пьется вино, произносятся тосты. Меня всегда интересовало — настоящее вино актерам подают или холодненький чаек? Все инте-ресовался, да как-то забыл свою бывшую жену спросить.
СТАСИК. Настоящее-то оно накладно. Да и этому... актерскому мастерству вредит. А из-за чего вы с ней развелись?
УТРОБИН (помолчав). Из-за кота.
СТАСИК. Из-за кота?
УТРОБИН. Из-за рыжего кота. Я подобрал на улице кота, а она дала ему отвратительное, эстетское имя Агапыч. А я, обозлившись, стал его звать... в рифму, но довольно гадковато.
СТАСИК. Любопытно, как же?
УТРОБИН. Ну... имя животного стало другое. И животное охотно откликалось на это имя. Но это все — мелочи. Ее и многое другое раздражало. Я, видите ли, иной раз и матюгнуться могу. В этом, естественно, ничего хорошего нет. Но она, светлея от злобы, кричала: «Ты — мужик! Ты рядишься под мужика!» А я и есть мужик. Кто же я такой, кроме как — сибирский мужик? О, эти ее бесконечные разговоры про переезд в Москву, про кооперативную квартиру, про «джинсовый брючный костюм»! Тьфу! Пропади она пропадом! Пожалуй, и хорошо, что ее подцепил этот из филармонии... как его? — длинный такой, в очках! Нынче у ней и «колли» есть, и автомобильчик у них там какой-то тарахтит... И черт с ними! Но вы мне не поверите — расстались мы в день свадьбы. Правда, свадьба была у моего приятеля. Пьеса! Пьеса! Плохая пьеса!
СТАСИК. А вернулась бы — приняли?
УТРОБИН. Не знаю. Наверное. Я, видите ли, довольно привязчив. Я иногда даже думаю — может, я однолюб? Но в ваших словах про дружбу что-то такое есть, какое-то рациональное зерно.
СТАСИК (поднимается). Пойду колину маму посмотрю. Что-то ее совсем не слышно.
УТРОБИН. Да, да. Что же я еще хотел спросить? А, вот. Сестра ваша. Как бы это выразиться... э-э... по вашим наблюдениям, нормально переносит вступление в брак или ей, грубо говоря, плевать?
СТАСИК. Ей и грубо и вежливо — плевать!
УТРОБИН. Но она же его любит!
СТАСИК. Э-э! А еще писатель. Она им крутить и вертеть любит.
УТРОБИН. Хм. Не знаю. Тут вы, по-моему, где-то слишком прямолинейны. Тут, по-моему, все гораздо тоньше. Хм. Тогда я вас хочу спросить, а если бы нашелся человек, который все это дело расстроил — каким угодно путем? Это лучше было бы или хуже?
СТАСИК (смеется). Это каким еще путем? (Вдруг стих, смотрит на УТРОБИНА, повесившего голову). Стоп! Уж не хотите ли вы сказать?.. (Свистит). Послушайте — ну уж это будет — совсем супербред! Нет, уж вы, пожалуйста, не вздумайте, не надо! Если что и было, то дальше — не надо, не вздумайте!
УТРОБИН. А что, спрашивается, я могу «вздумать», когда все уже ушли? Мне поздно думать. Да я и сам не знаю, что думать. Мне много думать не полагается. Я — кукольник.
СТАСИК. Нет, уж вы, пожалуйста, не вздумайте.
СТАСИК заходит в дом. Во дворе появляется почтальон НАДЯ. Подходит к УТРОБИ¬НУ.
НАДЯ. А вам сегодня ничего нет.
УТРОБИН. Когда — ничего, это еще — ничего. Правда, Надя?
НАДЯ. Уже уехали?
УТРОБИН. Кто?
НАДЯ (тихо). Свадьба.
УТРОБИН. Давненько.
НАДЯ (шепчет). Лучше ждать и не дождаться, чем найти и потерять.
УТРОБИН. Что?
НАДЯ. Не, ничего. Как говорил один мой знакомый — семечки! (Достает письмо). Передайте, пожалуйста, Малинину. В собственные руки. Лично.
УТРОБИН (внимательно смотрит на НАДЮ). Странное письмо. Без обратного адреса, без штемпеля...
НАДЯ. И вот еще! (Неловко подает УТРОБИНУ сверток).
Сверток падает, раскрывается. НАДЯ опрометью убегает.
УТРОБИН (поднимает сверток, разглядывает). Вышивка. Самолет. Голубое небо. «Коленьке. Без слов, но от души». Все понятно. Заколдованный круг.
Уходит. На крыльце появляется СТАСИК. Закурил сигарету. Из дому выходит ФЕТИ-СОВ. Несет графин с водой.
ФЕТИСОВ (напевает).
Звериной лютой злобою
Пылают к нам враги.
Гляди, товарищ, в оба —
Отчизну береги.
СТАСИК (почтительно). Это какие еще враги, Николай Николаевич?
ФЕТИСОВ (уклончиво). Всякие бывают враги. Вы, молодежь, еще многое не знаете. Я бы вам такого мог порассказать — ахнули.
СТАСИК. Слушаю с большим вниманием.
ФЕТИСОВ. Рано. Не наступило еще такое время. Далеко еще до светлого будущего. Далеко до самоуспокоения! (Ставит графин на землю. Заходит в дом. Возвращается с куском рельса).
СТАСИК (почтительно). Дорогу собираетесь мостить к светлому будущему?
ФЕТИСОВ (строго). Молодой человек! Прошу мне помочь! Пройдемте!
Заходят в дом. Выносят стол. ФЕТИСОВ застилает его красной скатертью.
Это не все!
Снова заходят в дом. С трудом вытаскивают громадную деревянную трибуну.
СТАСИК. Ну ты даешь, Николай Николаевич! Не иначе, как ты ее где спер! Трибуны разве продаются?
ФЕТИСОВ (доволен). Все продается. Все справил, на свои, кровные, пенсионные!
СТАСИК. А скатерть?
ФЕТИСОВ. Восемь рублей сорок одна копейка.
СТАСИК. Графин?
ФЕТИСОВ. Семьдесят пять копеек.
СТАСИК. Ну на фига тебе вся эта хреновина? Неужели собрание нельзя провести где-нибудь в холодке?
ФЕТИСОВ. Что? В холодке? Да ты знаешь, что международная обстановка как никогда дает о себе знать?
СТАСИК (устало). Интересно, что бы ты делал, если международная обстановка стала нормальная?
ФЕТИСОВ. Хоть какая бы ни была обстановка — мы все равно идеологически будем биться до конца со всяким, кто нам попадется. Подчеркиваю — идеологически, а не кулаками и бомбами. Ты меня понял?
СТАСИК. До конца?
ФЕТИСОВ. До победного конца.
СТАСИК (ему это неожиданно понравилось). Знаете, Николай Николаевич, а ведь вы — хороший человек!
ФЕТИСОВ. Я не знаю, хороший я или плохой, но я — правильный человек.
СТАСИК. И я не жалею, что помогал вам выносить трибуну. Я этим даже горжусь.
ФЕТИСОВ. Вот и молодец! (Прослезился, вытирает глаза платком). Я всегда говорил, что наша смена растет. Вот она и выросла. Хороший ты парнишка, даром что оброс, как Тарзан. Зачем тебе эти патлы? Состриги ты их!
СТАСИК. А вот я на собрании посижу, агитацию вашу послушаю, а потом и состригу.
ФЕТИСОВ. Молодец! Хороший парнишка! (Стукнул в рельс).
СТАСИК. Не так! Пусть народ слышит голос металла! (Схватил кирпич и с оглушающим звоном лупит в рельс).
Появляются ЕПРЕВ, ШЕНОПИН, УТРО¬БИН, ЖЕНА ФЕТИСОВА и еще две-три фигуры. Кто со стулом, кто с табуреткой, кто с кошкой. Рассаживаются. ФЕТИСОВ строг. Его лицо сияет.
ФЕТИСОВ (стучит карандашом по графину). Тихо, товарищи! Гражданин Шенопин! Потише! У вас еще будет время высказаться! Слово к порядку ведения собрания — нам нужно выбрать председателя. Какие будут предложения? Поактивней, товарищи, поактивней!
ВСЕ. Фетисова.
ФЕТИСОВ. Поступило предложение — товарища Фетисова. Других кандидатур нет? Голосуем. Принято единогласно. Кто будет делать основной доклад?
ВСЕ. Фетисов! Фетисов!
ФЕТИСОВ. Других кандидатур нет? Содокладчики?
ВСЕ. Фетисов! Фетисов!
ФЕТИСОВ. Первый вопрос на повестке дня. Персональное дело Шенопина В.И. Выйди, Шенопин, пускай люди на тебя поглядят! Выйди! Выйди!
ШЕНОПИН. Че на меня смотреть?
ЕПРЕВ (выпихивая ШЕНОПИНА). Выдь, раз коллектив требует.
ШЕНОПИН осторожно выходит.
ФЕТИСОВ (тихо, проникновенно). Уважаемые товарищи! В то время, как международная обстановка, касаться которой я не стану, ввиду ее крайней удаленности от нас, в то время, как эта раскаленная обстановка растет с каждым днем, в то время, как всякий советский народ трудится в первом эшелоне, никогда не покладая своих рук и нервов, в то время, как многие ракеты летят красной нитью к звездам, а люди следят за ними с земли, задрав голову, в это самое светлое время находятся отдельные темные элементы, которым на все это вышеуказанное наплевать! И для нас не секрет, кто эти элементы. Это — стоящий перед нами гражданин Шенопин. Этот, я его условно назову, человек нахально и публично похвалялся, что он якобы уедет во Францию. Кроме того вчера, а именно — в субботу, находясь в состоянии крайнего алкогольного опьянения, он вывесил на столбе следующий текст. (Читает). «Меняю однокомнатную кв. благоустр., эл. печь, с видом на оз., на равноценную ж/пл. в г. Париже (Франция)». (Сам себе). Приобщить к делу.
ЕПРЕВ (изумлен). Эт-то? Это откуда у тебя взялась однокомнатная кв. благоустр., когда ты у меня живешь?
ШЕНОПИН (потупясь). Так обещали же нас вскорости снести.
ФЕТИСОВ. Еще у кого какие будут вопросы?
УТРОБИН. Простите, а что такое «оз.»?
ШЕНОПИН (тихо). Озеро.
УТРОБИН. Понятно.
ЕПРЕВ от возмущения ничего не может выговорить.
ФЕТИСОВ. Еще вопросы?
Все молчат.
ФЕТИСОВ. Нет вопросов? Тогда как мы поступим, товарищи? Дадим ему слово или сразу же осудим да и дело с концом! Поскольку сам факт безобразного поведения настолько вопиющ, что не нуждается ни в каких комментариях. А у нас еще довольно напряженная повестка дня.
ШЕНОПИН. Но я хочу раскрыть свои права и обязанности...
ЕПРЕВ (вскакивает). Нет, это я хочу раскрыть свои права и обязанности. Я, как рабочий человек, я всю жизнь работаю...
ШЕНОПИН. И я всю жизнь работаю.
ФЕТИСОВ. А вы этим не кичитесь! У нас все всю жизнь работают.
ЕПРЕВ. Так вот. Я, как рабочий человек, скажу: гадюка ты, а не слесарь! Тебя ростили, кормили, поили, а ты хочешь отсюдова свалить!
ШЕНОПИН (вскинулся). Когда это ты меня поил?
ЕПРЕВ. Вчера.
ШЕНОПИН. Врешь! Нас вчера Стасик поил!
ЕПРЕВ. Ну, позавчера.
ШЕНОПИН. А позавчера у Иллариона Степаныча заняли. Пятерку, да, Илларион Степанович?
УТРОБИН. Да нет, десятку.
ШЕНОПИН. Вот видишь?!
ЕПРЕВ. Правильно ты говоришь, верно. А только КТО занимал?
ШЕНОПИН (свял). Ну ты...
ЕПРЕВ. Вот видишь — тебе и крыть нечем! Так вот, товарищи! Его ростили, кормили, ПОИЛИ, квартиру хочут дать со всеми удобствами, а он задумал отсюдова свалить в капиталистический ад! Нет, не выйдет, друг! (Официальным тоном). Как рабочий человек, вношу предложение: Шенопина... выпороть!
СТАСИК (изумлен). Как так выпороть?
ЕПРЕВ. А очень просто. Сейчас сымем с него штаны да и отлупцуем вот этим ремнем с пряжкой, чтоб не шкодил! (Снимает ремень).
ШЕНОПИН вдруг глухо зарыдал.
ШЕНОПИН (рыдая). Товарищи! Не надо меня пороть! Я вам открою свои права и обязанности! Как то всем известно довольно хорошо, история России иногда изобиловала неожиданными поворотами и событиями. Например, в 1812 году Россия воевала с Францией, где участвововало много гусар, пехоты и артиллеристов, а французы сожгли Москву и отступали, умирая. Одним из таких умиравших и был мой молодой прадедушка, которого подобрала русская казачка и ухаживала за ним, любя.
ЕПРЕВ. Ты нам шаньги не крути! В гробу мы видали твоего дедушку!
ФЕТИСОВ (строго). К порядку, товарищ Епрев! К порядку! Вас, по-моему, никто не перебивал. У нас каждый имеет право свободно высказаться...
ШЕНОПИН (глотнув воды). Спасибо, товарищ Фетисов!.. Как-то раз казачка спросила прапрадедушку: «Каково же твое имя, мой милый французик?» А молодой прапрадедушка, пережив ужасы несправедливой захватнической войны, глухо отвечал:» Я есть — негодяй, хулиган. Я по-французски называюсь — «Шенопан»! И мой дед разволновался и в волнении стал пахать русскую землю. А появившиеся вслед дети француза стали носить фамилию «Шенопины дети», или просто Шенопины. Из этого явствует, товарищи, что сам я, как потомок, оказываюсь французом, и мне, поэтому, положено жить в Париже! Вот так! Я кончил!
ЕПРЕВ. Ах, ты кончил, волк! Нет, все-таки его, наверное, надо выпороть! (Снова снимает ремень).
ШЕНОПИН (снова зарыдал). Товарищи! Отнюдь я не волк! Просто я иногда ночью, особенно, если закрыв глаза, чувствую запах цветущих каштанов! Брежу я, товарищи! Буквально я брежу клеверными запахами полей своей Родины! Я, товарищи, буквально брежу! Я, товарищи, буквально псих! (Плачет).
ЕПРЕВ. Что? Да ты знаешь, кто такой для меня псих? Ты знаешь, что для меня любой наш псих милее человека чуждой идеологии!
ШЕНОПИН. Товарищи! А вдруг я там найду могилу своей прапрабабушки? То есть... (Считает на пальцах)... то есть прапрапрабабушки. А потом — я ж не отойду от классовой борьбы! Я по приезде сходу вступлю во Французскую коммунистическую партию!
ФЕТИСОВ (язвительно улыбается). Как вы считаете, товарищи? Может, это аргумент? (ШЕНОПИНУ). А почему вы здесь не вступили в партию?
ЕПРЕВ. Да кому он нужен, такой козел?! Коммунист должен быть кристальной души человек!
ФЕТИСОВ (та же игра). Может, отпустим его? Раз Шенопин не отойдет от классовой борьбы, то, учитывая международную обстановку, он там даже может оказаться полезным?!
ШЕНОПИН. Как вы верно меня понимаете, товарищ Фетисов!
ЕПРЕВ. Ну... Я не знаю.
ФЕТИСОВ. Но только я хочу задать гражданину Шенопину еще один вопрос. Последний вопрос. Скажите, гражданин Шенопин, а вы во Францию один поедете?
ШЕНОПИН (чуя подвох). Ну... А что?
ФЕТИСОВ. А вот что! (Кричит). Маня, выводи!
Раскрывается дверь квартиры ФЕТИСОВА, и на пороге появляется дама с двумя детьми.
ДАМА. Дети! Хватайте отца!
ШЕНОПИН, увидев ДАМУ, которая не кто иная, как его собственная жена, разинул рот от изумления и полез под стол. Жена подошла к столу и тычет ШЕНОПИНА зонтом.
ЖЕНА ШЕНОПИНА. Вылазь! Вылазь!
ШЕНОПИН (из-под стола). Не смеешь бить будущего французского подданного!
ЖЕНА ШЕНОПИНА. Ты что думаешь? Ты что думаешь? Смотался из дому, не оставил ни записки, ни адреса, ни денег — так уж я тебя и не найду? Не-ет, голубчик! Дети, хватайте отца!
Дети ШЕНОПИНА — НИНОЧКА и СЕРЕНЬКА вытаскивают ШЕНОПИНА и окружают его.
СЕРЕНЬКА. А ты, папка, сволочь! Порядочные люди, когда из дому бегут, то хоть алименты плотят!
ШЕНОПИН. Фу, какая грубость!
ЖЕНА ШЕНОПИНА. Результат твоего поведения!
ШЕНОПИН. Это все твое неделикатное воспитание! Она меня, граждане, старше на шесть лет, а детей воспитать не умеет. Я никогда не учил ребенка называть меня сволочью. Ах! (Заламывает руки). Ах, я не могу жить с такой грубой семьей!
НИНОЧКА. Папка!
ШЕНОПИН. Что, солнышко мое?
НИНОЧКА. Ты иди домой, а то я все плачу!
ШЕНОПИН (растерян). Так я пойду, пойду? Куда я денусь?
НИНОЧКА. Мамка тоже плачет...
ЖЕНА ШЕНОПИНА (ШЕНОПИНУ). Еще раз такую штуку устроишь — я тебя тоже устрою. Месяцев на шесть. За злостную неуплату алиментов.
ЕПРЕВ (обнимая ШЕНОПИНА). Так вот оно в чем дело?! Ты, оказывается алиментщик? Молодец! Мне любой наш алиментщик милее человека чуждой идеологии.
СЕРЕНЬКА. Сволочь ты, папка!
ЕПРЕВ (дает ему оплеуху). Как разговариваешь с родным отцом!
ШЕНОПИН. Прощайте граждане! Отъезд Шенопина во Францию временно отменяется!
Воссоединившись, семья ШЕНОПИНЫХ собирается уходить, но ФЕТИСОВ делает протестующий жест.
ФЕТИСОВ. Товарищи! Товарищи! Собрание продолжается, вас никто с собрания не отпускал.
ЖЕНА ШЕНОПИНА. Да мы...
ФЕТИСОВ. Я понимаю, что у вас — семья. У нас у всех — семьи. Садитесь, товарищи!
Семья ШЕНОПИНЫХ послушно садится.
ФЕТИСОВ. Товарищи! Повестка дня еще далеко не исчерпана. Вы все хорошо знаете, что сегодня у нас во дворе намечается процесс зарождения новой жизни. У нас создается новая семья, товарищи! И от нас во многом зависит, товарищи, вступят ли молодые супруги в законный брак с хорошим настроением или их начальная жизнь будет чем-либо омрачена. Поэтому я хочу сделать очень приятное сообщение...
Но ФЕТИСОВУ не удается сделать приятное сообщение. Во двор, четко печатая шаг, заходит человек в синей милицейской одежде.
Люди в полном изумлении приглядываются к нему и видят, что это — не кто иной, как исчезнувший столь внезапно АНИКУША.
АНИКУША. Среди присутствующих есть гражданин Свидерский?
ФЕТИСОВ (ошеломлен). Гр... Гражданин Свидерский есть среди отсутствующих.
АНИКУША (вручает ФЕТИСОВУ повестку). Передать гражданину Свидерскому. Завтра к десяти!
Безмолвие.
ФЕТИСОВ. А вы, вы кто такой?
АНИКУША (козыряет). Младший лейтенант Аникуша.
ЕПРЕВ. Аникуша?
АНИКУША. Аникуша Петр Егорович. Аникуша — это моя фамилия. Аггы?
ЕПРЕВ. Угу.
АНИКУША, не теряя осанки, уходит. Слышно тарахтенье мотоцикла. После некоторой паузы собрание разражается диким и продолжительным хохотом. Слышны реплики:
- Ой, не могу!
- Вот так блаженненький!
- Паровоз путь идет!
- Попутал Свидерского, все сфотал!
- Вот оно сиянье-то! Вот оно сиянье-то! Фотовспышка!
ФЕТИСОВ (перекрывая шум, недовольно). Товарищи! У нас будет достаточно времени, чтобы обсудить безобразное поведение гражданина Свидерского. Для этого мы в ближайшие дни соберем новое собрание. Продолжим работу, товарищи! Я хочу сделать очень приятное сообщение. Имеется постановление горисполкома, согласно которому нас отсюда буквально скоро выселят, а дома наши снесут с лица земли. Потому что тут будет строиться новый лабораторный корпус Политехнического института. Да! Да! Здесь будет сиять огнями новый лабораторный корпус Политехнического института!
Молчание.
СТАСИК. А нас куда?
ФЕТИСОВ. Каждый из нас, несомненно, получит равноценную благоустроенную квартиру из расчета девять квадратных метров на человека в новом экспериментальном районе.
Молчание.
ФЕТИСОВ. Представьте себе! На месте вот этого (указывает на деревянное строение) — унитаз! На месте кадушки — ванна! Вода горячая! Вода холодная! Мойся — не хочу!
ЕПРЕВ. Ура! Ура! Расползайся, темный элемент по светлым квартирам!
ВСЕ. Ура! Ура! Ура!
Ликование.
И тут во дворе появляется свадебная процессия. КОЛЯ, ЛИЗА, СВИДЕРСКИЙ, ОЛЯ, ТАМАРА, ТЕТЯ ЛИПА.
Все окружают новобрачных. Слышны шутки, поздравления. ФЕТИСОВ пытается что-то сказать — не слышат. ФЕТИСОВ стучит карандашом по графину — бесполезно. ФЕТИСОВ ныряет в толпу, вытаскивает СВДЕРСКОГО и дает ему повестку. СВИДЕРСКИЙ читает повестку, и его лицо искажает гримаса.
СВИДЕРСКИЙ. У-у! Кого я на работу принял. В жизни так не ошибался!
УТРОБИН хотел отдать КОЛЕ письмо, но раздумал.
ТЕТЯ ЛИПА. Товарищи! Всех приглашаем на свадьбу!
КОЛЯ и ЛИЗА целуются. Все замерли.
ГОЛОС МАТЕРИ КОЛИ. Коля! Коля! Сынок! Ты где?
КОЛЯ. Я здесь, мама!
ФЕТИСОВ. Собрание продолжается.
Занавес.
Конец второго действия
                Третье действие
Все тот же дворик на улице Засухина. Поздний вечер, почти ночь. Около скамейки — столик с выпивкой и небольшой закуской. Но главное гулянье — свадьба КОЛИ МАЛИНИНА и ЛИЗЫ КРИВИЦКОЙ — на квартире у ТЕТИ ЛИПЫ. Там раскрыты настежь окна и двери, оттуда доносится пение, музыка, смех, звон посуды.
ГОЛОС ФЕТИСОВА. Как приятно видеть наш маленький коллектив собравшимся здесь с таким единодушием, так искренне приветствующим наших юных друзей!.. Выпьем, друзья! Выпьем за новую ячейку нашего общества, за молодую семью Малининых!
ГОЛОС ЕПРЕВА. Чтой-то у меня вино в стакане горькое!
ГОЛОСА. Горько! Горько! Горько!
Из квартиры выходят УТРОБИН и СТАСИК.
СТАСИК. А вы что же ничего не произнесли, товарищ писатель?
УТРОБИН. Да я не умею. А потом — что говорить? Просто хорошо. Я рад, что у них все, наконец, уладилось.
СТАСИК. Понятно. Свадебному генералу не к лицу произносить тосты.
УТРОБИН. А вы злы и наблюдательны, Стасик.
СТАСИК. А вы?
УТРОБИН. А я добр и наблюдателен. Вот какая между нами разница. Вот почему я — писатель, а вы — нет.
СТАСИК. Вы, как всегда, правы, создатель гениальной «Мурлыки».
УТРОБИН. Стасик! Стасик! Если бы я писал только эту муру, то я бы эту муру не писал, а работал бухгалтером или утопился в Енисее. Не случайно же я — рядом с вами, хожу по одной и той же земле, слушаю те же самые разговоры, участвую в событиях.
СТАСИК. Изучаете жизнь, так сказать.
УТРОБИН. Не то слово. Не изучаю, а — вместе со всеми. Вот сейчас все квартиры получат, и я тоже. Понимаете — так и на душе легче, когда вместе со всеми. Тогда и совесть чиста.
СТАСИК. Парфен Рогожин Настасью Филипповну зарезал, а потом князю Мышкину и говорит: «Чтоб вместе...»
УТРОБИН. Как жаль, что вы отказываетесь меня понимать. «Мурлыка»! Тут, конечно, виновата «Мурлыка»! Но поймите вы, человек, ведь я пишу и другие вещи. Я писал. Да и сейчас иногда пишу.
СТАСИК. Так где же они?
УТРОБИН. В столе.
СТАСИК. А «Мурлыка» на сцене?
УТРОБИН. А «Мурлыка» на сцене. Стасик, поймите, когда-то и я хотел сказать новое слово. Но я столько раз слышал слово «но», что постепенно заполз в свою раковину и створочки крепко-накрепко задвинул. И я делаю свое маленькое дело, возделываю свой садик. И я знаю — это останется. И я вам больше скажу — возможно, что когда-нибудь и я поднимусь, и я возьму свою высоту, возможно, что именно это и вытащит меня из... трясины, нет, не из трясины — из болота, нет, не из болота... ну вот из всего этого. А пока я знаю одно. Пускай ничего нет, но есть — человек. Маленький ли, большой ли, вонючий или чистый, кудрявый или плешивый — есть человек.
СТАСИК. Вы меня простите. Мне — туда. (Указывает на дверь туалета).
УТРОБИН смеется, качает головой, садится на скамейку.
Проходят ДВЕ ГОСТЬИ, женщины неопределенных лет.
1-я ГОСТЬЯ. А где родители жениха? Почему не присутствуют.
2-я ГОСТЬЯ. Я слышала — у него одна мать, да и та лежит парализованная.
1-я ГОСТЬЯ. Мне ее искренне жалко. А где у них отец? Конечно, бросил?
2-я ГОСТЬЯ. Нет, вроде бы умер. Он у них вроде был офицер, что ли, не знаю.
1-я ГОСТЬЯ. Мне их искренне жалко.
Уходят. Появляются подвыпившие СВИДЕРСКИЙ и ЕПРЕВ.
СВИДЕРСКИЙ (печально). А ведь вы и завтра будете выпивать.
ЕПРЕВ (солидно). Как закон!
СВИДЕРСКИЙ. Неужели мне Аникуша не даст догулять свадьбу. В конце концов это и не по-русски даже. Что, она убежит что ли, тюрьма? Это я из нее могу убежать.
ЕПРЕВ (саркастически). Как же! Как же! Убежишь! Жди! (Заинтересованно). С тебя подписку о невыезде взяли?
СВИДЕРСКИЙ. Не.
ЕПРЕВ. Так может, тебе — это... гоп-тю-тю! Свалить?
СВИДЕРСКИЙ (плачет). У-у! Свалишь! А куда? Страна-то хоть и большая, да одна! И зачем я покусился на народную копейку!
ЕПРЕВ. Не фиг ныть! Много не дадут!
СВИДЕРСКИЙ. У-у! Сейчас расхитителям много дают! У-у! Кого я на работу принял!
Выходит ФЕТИСОВ. Ласково обнимает СВИДЕРСКОГО и ЕПРЕВА.
ФЕТИСОВ. Ну что, друзья? Мечтаем? Строим планы? Новые квартиры ждут нас.
СВИДЕРСКИЙ. У-у! Будет мне новая квартира! Ах, пропал я, пропал! Ух и надрызгаюсь сегодня! (Поет). Последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья!
ЕПРЕВ (поет). Обнесен большим забором Александровский централ!
ФЕТИСОВ (поет). Смотри, товарищ, в оба! Отчизну береги.
Обнявшись, возвращаются в дом.
СТАСИК подходит к УТРОБИНУ. Закуривают.
УТРОБИН. Душная ночь! Искупаться бы! (Спохватившись). Кстати, тут для Коли письмо передали. И сверточек. Письмо-то, наверно, пускай лучше завтра почитает. (Интимно). От барышни...
СТАСИК. От которой?
УТРОБИН. Почтальонша.
СТАСИК. А... (Берет письмо). Какая разница — сегодня, завтра, послезавтра?
УТРОБИН. Она ведь в него, кажется, немного влюблена?
СТАСИК. Тьфу ты господи! Влюблена! Да они с ней спали! Тысячу раз! Он как с Лизкой полается, так бывало сходу к ней.
УТРОБИН. Тише!
Вышли ЛИЗА и КОЛЯ.
КОЛЯ. Я глаза закрою, а в глазах — штурвал, и крылья, и земля родная под крылом: красная, зеленая, голубая. На ощупь могу — высотомер, приборный щиток. Так и чудится — я планшетку на колено и кричу Фролову:»Спи, командир, поспи, командир! В воздухе летчик Малинин!»
ЛИЗА (обнимает его). Ничего! А на земле вот она — я!
КОЛЯ. Ах ты моя! (Целует ЛИЗУ). Ничего! Семечки! Будет время, и я в небо вернусь! Ручку на себя — и в высоту! И черт мне не брат! Сверху все видно — вот сопки, вот тайга, вот поселок, домики-гномики, бревна по реке плывут — меньше спички кажутся! Красота! Мы с Фроловым бывало не удержимся и... (Тихонько напевает). «Есть одна у летчика мечта — высота, высота...» (Смеется). А друг друга не слышим. Так что я иногда про тебя пел: «Есть одна у летчика мечта — это ты, это ты!»
ЛИЗА (целует КОЛЮ). Нескладно.
КОЛЯ. Зато правильно! (Целует ЛИЗУ). Пошли к маме зайдем!
ЛИЗА (недовольно). Зачем ее тревожить? Пускай спит.
КОЛЯ. Жена! Идем, ты что? Она рада будет.
Заходят в дом.
СТАСИК (УТРОБИНУ). И у этого высота. И у вас — высота. Даже завидно! А у Стасика какая высота? Вот все говорят — дурак-де Стас, оболтус. А у Стаса, может, тоже красное сердце есть! Стас, может, тоже воспарить хочет. Где-то, как-то по большому счету, как говорят в ваших писательских заколдованных кругах.
УТРОБИН. Куда воспарить?
СТАСИК. Как куда? В небеса, разумеется! Все стремятся в небеса, все стремятся к какой-то там высоте, вот и я вслед за всеми. Вернее не вслед. У каждого высота своя. Ведь правильно? Ведь верно?
УТРОБИН. Ну, допустим, верно.   
СТАСИК. Вот. Стало быть, и у меня своя высота. А какая — это мне неизвестно. Может, моя высота находится как раз внизу. Вы что же это думаете — внизу высоты быть не может? (Кривляется). Внизу-то она, может, и есть, натуральная высота — в черноземе, асфальте. Нэчурал высота. Як учили уси демократы и правдолюбцы, а также много штука гуманных гуманистов всех времен и народов. Правда, у меня другие учителя. Ура! За мной! Вперед! На вахту! Так говорил мой учитель — гробовщик Федор.
УТРОБИН. Да что это за фигура такая, ваш гробовщик Федор?
СТАСИК. О! Это был замечательный человек. Философ! Монтень! Все молчит, молчит, потом вскочит на гроб и орет: «Ура! За мной! Вперед! На вахту!»
УТРОБИН. А дальше что?
СТАСИК. А дальше ничего. Умер. Жил человек, а потом умер — вот и вся история.
УТРОБИН. Ладно! Давай-ка лучше выпьем!
Чокаются.
(Смеется, крутит головой). Высота, которая внизу. Черт его знает, может, это где-то и верно.
СТАСИК. По большому счету. Вы забыли добавить «по большому счету»!
Пьют. На крыльцо выбегает ЛИЗА. За ней печально следует КОЛЯ.
ЛИЗА. Нет! Нет! Я не могла! Понимаешь — не могла. Я люблю тебя и ее жалею, но я не могла, я не могла. Она безобразна, она — опухла, от нее пахнет! Не могла я ее поцеловать!
КОЛЯ. Я понимаю, но она очень хотела.
ЛИЗА. Нет, не будет у нас с тобой жизни. Не будет, не будет! И квартира новая нам не поможет, Коленька!
КОЛЯ. Да что? В чем дело? Неужели ты из-за мамы?
ЛИЗА. Нет, Коленька!
КОЛЯ. А из-за чего?
ЛИЗА. Я и сама не знаю, Коленька! Шел бы ты с глаз моих, Коленька!
КОЛЯ ошеломлен.
КОЛЯ (с болью). Ну зачем ты так?
ЛИЗА (ей становится жаль КОЛЮ). Да ладно, ты прости. Это у меня дурь какая-то! (Вертит пальцем около виска).
Из дому вываливаются ЕПРЕВ, СВИДЕРС¬КИЙ, ФЕТИСОВ.
СВИДЕРСКИЙ (поет). Ай и пить будем и гулять будем, а и смерь придет, и помирать будем.
ЕПРЕВ подпевает.
ФЕТИСОВ (пьяненький, но строго). Чтой-то у нас все как-то не по-людски, товарищи! Вот разбежались все по углам. Никакого, понимаешь, нету коллективизма! Действительно иногда прав товарищ Епрев, называя себя и вас темным элементом.
ЕПРЕВ. А я так думаю, папаша, что без нас тоже бы круто пришлось. Коли все были б хорошие, так кого тогда ругать? И кого, опять же, вперед вести? Некого. Тем более, что еще и от водки нашей вон какой доход! Да мы даже цельные получаемся патриоты, папаша!
ФЕТИСОВ. Ах, какая путаница у вас в голове, товарищ Епрев! Ну ладно — ради праздника не стану скрещивать с вами копье! Помечтаем лучше о нашем наилучшем устройстве, о нашей высоте, так сказать!
СТАСИК. Господи! И он о том же! Куда я попал?!
ФЕТИСОВ. Не перебивайте меня, маловоспитанный юноша! Маловоспитанным юношам не найдется места в новых квартирах с ванной и газом! Ха-ха! Шутка, разумеется!
СВИДЕРСКИЙ. Эх газ, газ! Будет газ гореть синим пламенем, а Свидерский ясным огнем.
ЕПРЕВ (желая утешить СВИДЕРСКОГО). А вот в Свердловске, говорят, цельный дом от газу взорвался. Там геологам сдали новый дом, а они накеросинились, да и полетели все кверху тормашками.
ФЕТИСОВ. И жертвы были?
ЕПРЕВ. Одни только жертвы и были. (Нравоучительно). Известное дело. Без жертвов ничего не бывает. Такой уж порядок! Наливай, наливай!
ЛИЗА разливает вино. СТАСИК подает КОЛЕ конверт.
СТАСИК (шепотом). От Надьки.
КОЛЯ (с досадой). Ну ее к черту! Надоела!
ЛИЗА услышала. Льет мимо.
ЕПРЕВ. Эй! Береги добро! Мимо льешь!
КОЛЯ небрежно опускает письмо в карман. Все чокаются, пьют. ЛИЗА подходит к КОЛЕ и тайком вытаскивает письмо.
(Выпивает, крякает). Эй, хороша, ити ее в корень!
СТАСИК (ЕПРЕВУ). Вот ты, дядя Епрев, ругаешься, а тут сидит писатель. Он тебя возьмет да и опишет.
ЕПРЕВ (испуган). А это разве по его линии?
СТАСИК. А ты как думал? Писатель любит простых людей.
УТРОБИН (он уже порядком опьянел). Вы все смеетесь, смеетесь, Стасик. А хотите, я вам что-нибудь почитаю? Свое! То! Самое!
СТАСИК. Может, сейчас не время?
ФЕТИСОВ, ЕПРЕВ, СВИДЕРСКИЙ, КОЛЯ. Почему же не время? С удовольствием.
УТРОБИН. А вы, Лиза, как считаете?
ЛИЗА. Обязательно, обязательно! Ой, как интересно!
ЕПРЕВ, СВИДЕРСКИЙ. Просим! Просим!
УТРОБИН. А, была не была! К сожалению — наизусть не помню! Пойду принесу рукопись. (Уходит).
ЛИЗА (торжествующе показывает письмо). А мы пока тоже кое-что почитаем. Письмо моему МУЖУ от неизвестной мне особы. Коля, а тебе эта особа известна?
КОЛЯ (бормочет). Не надо, Лиза. Не читай, не надо! Потом!
СТАСИК (КОЛЕ). А, пусть читает, черт с ней! Может, это тебе же на пользу пойдет!
ЛИЗА (вскрывая конверт). Фото. Портретик. Ничего... Как говорится, простенькое, но со вкусом. «Много в жизни бывает. Мир велик и широк. Но каждый выбирает только одну из дорог.» Складно. А вот и само письмо. (Читает письмо). «Милый Коленька.» Хм-м! Милый, значит... «Простите, что я к вам пишу, Коленька. Я знаю, что промежду нами уж все давно кончено. И мне, однако, надо уже обращаться к вам по имю и отчеству. Потому что все кончилось. Да и, однако, не начиналось. Просто вы играли мной, как кошка с мышкой, когда вам было скучно, — вот и все. А я вас очень полюбила. И поверьте, это письмо я вам пишу последнее, и никогда вас больше не потревожу. Но у меня все сердце изболелось — уж я и плакала, плакала, а потом решила вам написать, хотя вы и законно можете сказать, что я дура. Когда я первый раз тебя...» Тут зачеркнуто. «...вас я увидела, делая доставку, то вы мне сначала не очень и понравились, какой-то сердитый. А потом пришла в общежитие, и вы все время стояли у меня в памяти. И уж я потом чую — жить без вас не могу. Так что вы потом, когда мной овладели...»
КОЛЯ. Лиза! Не надо!
СТАСИК. Кончай, Лизка!
ЛИЗА. «...то это сделать было очень легко, потому что я в вас влюбилась.»
ФЕТИСОВ. Да! Моральным разложением попахивает!
ЛИЗА (продолжает чтение). «А потом ты сел в тюрьму из-за той особы, с которой вы в данный момент уже женились. А я ее, честно, совсем не могла видеть, и когда встречала на улице или делая доставку, то всегда отворачивалась. Но она ничего не замечала или не хотела замечать, потому что она очень гордая.» Спасибо. «Я хотела сходить к вашей маме, может, чего помочь, но мне там нечего было делать, и поэтому я не пошла. И я опять много плакала, когда узнала, что вы вышли и будете жениться. Тем более, что...» Снова зачеркнуто. «...но потом сказала, что так тебе дуре и надо, что давала. А что я влюбилась, то я поняла, что нисколько об этом не жалею, потому что и у меня, как у всех, была настоящая любовь.
Коленька! Я думаю, что ты еще вернешься в авиацию и будешь бороздить бескрайние воздушные просторы нашей Родины. Пускай тем самым осуществится твоя заветная мечта, о которой ты часто говорил пьяный очень красиво. Ах, Коленька, колокольчик мой, прости, родной, но я боюсь, что эта особа собьет тебя с пути, хоть и не мое это дело. В последних строках моего письма хочу тебе сказать — прости-прощай навсегда. Я уже купила много уксусной эссенции, и я ее сегодня всю выпью. Это я тебе делаю не со зла, а потому что жить без тебя не могу. Прости-прощай! А письмо ты сожги, потому что оно твоей может попасться на глаза, и у тебя будут неприятности семейной жизни. Прощай навсегда. Крепко целую. Твоя Надежда.»
Молчание.
ЛИЗА (КОЛЕ). На, сожги, чтобы не было неприятностей семейной жизни.
КОЛЯ, не говоря ни слова, убегает.
СТАСИК (ЛИЗЕ). Ну и сука же ты!
Возвращается УТРОБИН. Он весел и добродушен.
УТРОБИН. Заставил вас подождать? (Видит перекошенные лица). Что? Что-нибудь случилось?
ЛИЗА (истерично). Нет! Нет! Все нормально!
УТРОБИН. А где Коля?
ЛИЗА. Он сейчас придет.
УТРОБИН. Я чувствую — тут что-то произошло.
СТАСИК. Читайте! И молите бога, что вам не кричат: «Кончай, писатель!»
УТРОБИН. Хорошо. Рассказ называется... «Плешивый мальчик». (Читает). «Я припрятал от жены девять рублей, девять металлических кружочков, напоминающих о металлических зубах тетки, зазевавшейся как-то утром над люком, где белая вода все бьет, бьет в трубы, бьет, да никак не может вырваться.
За углом был гастроном, куда привезли вино по восемьдесят четыре копейки пол-литра, очень славное вино — крепостью четырнадцать градусов.
Считайте:
я купил десять бутылок — сто сорок градусов и шестьдесят копеек сдачи.
Я раскупорил десять бутылок и слил вино в канистру, которая не пахла бензином, керосином, тавотом — веществами смазочными, механическими, машинными. Она пропиталась смуглой «Фрагой», водкой, дешевым коньяком «Арагац», криками «эй, поди сюда», тюльпанами и гвоздикой.
Считайте:
десять пустых бутылок — это рубль двадцать, плюс прежних шестьдесят копеек — равняется рубль восемьдесят, равняется — четыре бутылки пива, да еще сдачи тридцать две копейки, а пиво лей в канистру, мешай, чтоб жгло желудок чище черного молотого перца!
Считайте:
четыре пустые бутылки плюс сдача — это две бутылки пива, шестнадцать копеек небрежно подкинуты в руке, а пиво — в канистру, да как можно быстрее, потому что две пустые бутылки да шестнадцать копеек сдачи — это еще бутылка пива и три копейки сдачи.
Три копейки —
это медленный завтрашний день. Задняя площадка перенабитого трамвая, с собачьей руганью, стихами и дрожащим студнем кассового аппарата, в котором бренчат мои три копейки.
Они не хотят скатываться в узкую щель, они парят над серым алюминием кассовой фурнитуры, как автомобиль на воздушной подушке.
Но причем здесь это?
Я скрипнул калиткой и вытер ноги о рваную мешковину, что прилипла к моему крылечку, я плотно прикрыл дверь, и никто в мире, кроме моей собственной жены, меня в этот день не видел.
Я начал дело поспешно: налил полулитровую кружку своей восхитительной бурды, нагрел приемник и поставил пластинку:
Ночь тиха, та-та-та, где-то светит луна
И горит, та-та-та, золотая волна.
Я пил. Бурда вливалась в меня, как кровь донора. Окурки в пепельнице напоминали длинные вареные макароны или пескарей, собравшихся неясной стаей к извивающемуся на острие крючка червяку.
Я был хитрый. Я знал, что не допью всего и поэтому, собрав остатки сил, спрятал великолепную канистру в мусорный ящик — великолепное собрание великолепных окурков, великолепных разбитых блюдечек и восхитительной картофельной шелухи. Я был счастлив и дремал, не забывая время от времени подниматься и переводить адаптер проигрывателя.
Ночь тиха-а-а...
Галстук висел у меня на спине, как проститутка, на рубашке было шесть пуговиц, фосфоресцирующих, как кошачьи глаза. Я вставал и переводил адаптер, и грустная мелодия била по сонным нервам, и белая кисея застилала глаза, и была луна, и
Ночь тиха, ааа...
Таким-то меня и застала жена. Она уложила меня на скрипучую беспокойную кровать с панцирной сеткой. Она гладила мои волосы, она плакала, она даже рада была, она плела сеть, древнюю, как пряжа Пенелопы.
— Ну вот ты и проснулся, — сказала она, смеясь, когда я проснулся. — А я вот что припасла...
И она показала мне бутылку водки.
И мы выпили эту бутылку на кухне под мою пьяную икоту, и запах акации, и ночное пение подгулявших граждан, и «ночь тиха а-а-а...»
Я встал. Я опять был щедр и полон силы, я достал из тайника заветную канистру, я лил бурду в две пивные кружки жестом Бога, а она, всплескивая руками, славословила меня и целовала.
И тут я со смущением признаюсь в некотором минутном провале, эдаком белом пятне на карте Загадочного. Может быть, она плакала — не обязательно слезами, какая пошлость! Может быть, она плакала — женским нутром, женским теплым телом, листьями липы и ночным небом с оспой звезд. Кто его знает!
Но потом мы лежали, мы устали. Нам нужны были только мы. А в мире было неспокойно. Там кашляли, чихали, скрипели дверьми и тесными ботинками, досматривали кино, сплетничали, молились, лгали.
И никто не знал, что по небу полуночи летел голый плешивый мальчик. Его звали Амур. Он был пьян. Он качался в воздухе и терял золотые стрелы. Они падали на землю, косые и вертикальные, как дождь.»
Все! (УТРОБИН прячет рукопись в карман пиджака).
Молчание. СТАСИК нервно разгуливает по двору.
(Не выдержав). Ну, что скажете?
ЕПРЕВ (неуверенно). Ничего, почти как у Есенина. А это вы правильно придумали, чтобы все вместе смешивать. Я так тоже всегда делаю, когда нарезаться хочу. Вот и Шенопин не даст соврать. Эй, Володя!
Но ШЕНОПИН не слышит. Он что-то тихо говорит жене. На коленях у него — уснувшая НИНОЧКА. В ногах примостился СЕРЕНЬ¬КА.
ФЕТИСОВ. А меня сильно смущает это, с позволения сказать, творчество. Во-первых, тут обилие нецензурных слов, а во-вторых, простите меня, но вы что же это тут? Пьянством любуетесь. Нет, хромает рассказик в идеологическом отношении, ой как хромает! Декадансом попахивает!
СВИДЕРСКИЙ. Ну, уж вы зря сразу так строго, Николай Николаевич! По мне, так ничего произведеньице. Вот только про Амура немного непонятно, кто он такой. Из мифов и сказок Древней Греции, что ли?
СТАСИК. Увы, Утробин! Вы, видимо, не этого ждали?
УТРОБИН. Да, признаться! Реакция для меня несколько неожиданная. Хотя, если разобраться, во всем этом есть какое-то рациональное зерно.
И вдруг ЛИЗА падает перед УТРОБИНЫМ на колени.
ЛИЗА. Утробин! Я не знаю, что со мной происходит, но я — ваша. Возьмите меня! Мне стыдно! Я никому так прямо не говорила, но я — ваша!
УТРОБИН (ошеломлен). Что тут происходит? Где Коля?
ЛИЗА. Коли нет! Коли больше нет! И Коли никогда не было. Зачем лгать? И зачем притворяться? Коли больше нет, и Коли никогда не было. Утробин! Возьмите меня в свой мир! Все люди живут, как люди. И мы будем жить, как люди. Нам дадут квартиру. И мы будем читать светлые книги, и мы будем любить друг друга! Ведь правда? Ведь я нужна вам, а вы нужны мне. Я буду с вами, а вы будете счастливы со мной! У вас есть горизонт, и я прекрасная женщина, вы это узнаете, и я прекрасная хозяйка, вы это увидите! Утробин! Возьмите меня к себе! Утробин! Я люблю вас! Вы — единственный! О, Утробин, радость моя! Мой мальчик маленький! Я... я боготворю тебя! Делай, что хочешь — можешь ударить меня, можешь убить, но знай — я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя!
УТРОБИН. Какой бред! Да встаньте же вы! Что тут происходит?! Я спрашиваю, что тут происходит? Вы что, все с ума посходили?
ЛИЗА (бормочет). Да, милый! Я сошла с ума.
Медленной шатающейся походкой идет КО¬ЛЯ. Вяло смотрит на ЛИЗУ, стоящую на коленях, поднимает голову, глядит на звезды.
КОЛЯ (с болью). Она умерла! (Бормочет). Там — милиция. Там — «скорая». Не пустили. (Задумался). Коля-Коля-колокольчик! Что ты звонко не звенишь! (Смотрит на оцепеневших людей и загорается гневом). А, суки! С вами жить!..
Вынимает пистолет, отбегает в глубь двора и застреливается.
ЛИЗА встала. Тишина. СТАСИК бьет сестру по лицу. Опускается на колени перед телом КОЛИ.
СТАСИК (рыдает). Как жить-то теперь? Как? Как жить-то теперь? Как?
ГОЛОС МАТЕРИ КОЛИ. Коля! Коля! Ты где? Ты где? Коля! Коля! Ты где? Ты где? Ты где?
СТАСИК. Ну что мы ей теперь скажем? Скажи, господи, ты есть или тебя отменили?
УТРОБИН. Темное дело...
Занавес.
Г. Красноярск, 1972 г.
;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;
Людмила ПЕТРУШЕВСКАЯ
 
 
....... Людмила ПЕТРУШЕВСКАЯ.........
ПАРАДОСКИ ВЕЛИКОЙ ЭПОХИ

***
успех
это часто
единственное
что отличает
писателя
от графомана
и для писателя
и графомана
это общая
незаживающая
рана

***
 
луна
это солнце тьмы
мороз
это зной зимы
звезды
есть тюрьмы света
осень —
диагноз лета

***
 
провода
оставленные лежать
имеют тенденцию
 пережениться
после первой ночи
их просто так не взять
они успевают
буквально слиться
под лозунгом
ай лав ю
я вас
сейчас
улавью
хочешь найти шнур
всё будет мимо
провод
есть вещь в себе
она в общей гурьбе
неу-
love-
има

 ***
сперматозоид —
поэт
он во чреве отца
толкает его выражаться стихами
на самом же деле
в глубине яйца
сперматозоиду
хочется к маме

***
это бывает не всякий раз
но
все-таки случается
часто
мужчине нужен оргазм
а женщине
нужно
счастье
горит душа —
успокойте ее
обнимитесь изо всех
силенок
 мужчину ждет
удовольствие
женщину
ждет
ребенок
***
дети —
это самое святое на свете
грех — это то
в результате чего
они рождаются
эти дети
путь
по которому
будущая жизнь протекает
им мужчина гордится
женщина его скрывает

***
любовь и страсть
это разные вещи
хотя обе —
большие напасти
страсть —
это вор
жизни и денежек
а любовь —
бедное
больное
счастье
любовь
растет из самого ничтожного
слова любящего
из пустяшного
прикосновения
счастье
всегда в будущем
хотя
это чаще прошлое
правда
счастье случается
и в настоящем
краткое
и время от времени

***
Интернет
есть сеть
безразмерная
юзерам кажется
что они не в накладе
что это они ее забрасывают
на самом деле
все наоборот
интернет
есть смерть
времени
убитого
пустой
информации
ради
которая
может однако вызвать
государственный
переворот

***
любая
даже самая невинная ложь
правдой беременна
причем роды наступают
когда не ждешь
довольно бурно
скандально
и преждевременно

***
в темноте видно то
что незаметно при свете
у добрых людей
по мнению друзей
вырастают
довольно противные
дети
мухи — лучшие следователи
всегда найдут
то что следует спрятать
честная сандалия
в глубине души
помнит
что она
лапоть

***
ночь нежна
к тем кто бродит
любя
утро к тем
кто ушел далеко
увы
оставшись без крова
но вот как у тебя
получается
молоко
из травы
скажи

***
старость это великая эпоха
бешенство пола ушло
и подобие мудрости
в душу
как будто снисходит
 
единственное
что в старости плохо
это то
что она
похожа на молодость
то есть тоже
с годами
проходит

ПЕТРОСТИХ
      
***
Вот Петрова говорит:
- Лягу спать, испекши пышки!
Петрокошка с петромышкой
Принимают умный вид.
Петромышка говорит:
- Мы с тобой из петроплошки
Ну-ка стащим петропышки!
Петрокошка говорит:
- Мы с тобою не воришки!
- Мы с тобою не воришки
Мы с тобой петроворишки
С петроплошки,
Петропышки,
Спетрим!- мышка говорит,
Ведь Петрова еще спит
И ничего не пет-
Рит.

https://www.litmir.me/
      
СТИХОТВОРЕНИЕ в ПРОЗЕ
О пьесе «Плешивый мальчик»
         - Пьеса Евгения Попова «Плешивый мальчик» была написана много лет назад, при советском прижиме (так говорили умные люди в тридцатых годах, играя со словом «режим»).
Мы, будучи полностью запрещенными авторами, -  её, эту пьесу, читали и смеялись нехорошим смехом. Как всегда смеялись, читая совершенно «непроходимые» (термин тогдашних времен) произведения друг друга. Нам откровенно говорили редакторши: «это напечатают после вас» или «обратитесь за границу». С кислым выражением лица причём, так как они считали, что мы их «подставляем» (выражаясь по-тюремному).
Потом пьесу «Плешивый мальчик» автор потерял – он странствовал по городам и квартирам, у него производились обыски. Да мало ли…
Теперь пьеса нашлась, и можно её напечатать. Все запреты сняты, прижим странный, как бы переходной, причём неизвестно - от чего к неведомо чему. Всё то, советское, кончилось, вкупе с народным образованием, и молодые ребята сомневаются, кто такой дедушка Ленин.
Пьеса «Плешивый мальчик», конечно, представляет собою сейчас, в данное время, мастерский драматургический китч, вроде как «Царь Макс Емельян» С.Кирсанова. В ней, в той, когда-то подпольной, всё было провозглашено предельно откровенно, даже провокационно, с расчётом на то, что говорятся вещи невозможные для тогдашней сцены.
Её теперь и играть-то надо по-лубочному, с песнями советских лет (типа «Эх, хорошо в стране советской жить»), в костюмах той эпохи. И финальный выстрел тогда будет звучать как начало салюта, и носилки с отравившейся Надей могут быть пронесены через сцену, и Надя-призрак, к примеру, обнимет Колю-призрака, и самолёт с ними полетит через задник – мало ли…
Так мы всегда мечтали о том, как надо ставить наши непроходимые пьесы, - помните, у Булгакова?
Какая-то коробочка на столе.
В ней – свет,  и кто-то бегает, заламывает руки, стреляет…
2010                МОСКВА
;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;



 
ОБ АВТОРАХ:
Кедров Константин Александрович (при рождении — Бердичевский) родился 12 ноября 1942, в Рыбинске - поэт, доктор философских наук, философ и литературный критик, автор термина метаметафора (1984) и философской теории метакода. Создатель литературной группы и автор аббревиатуры ДООС (Добровольное общество охраны стрекоз) (1984). Член Союза писателей СССР (1989). Член исполкома Российского ПЕН-клуба. Член Международного союза дворян (по линии рода Челищевых — свидетельство № 98 13.11.08). Главный редактор международного «Журнала ПОэтов». Лауреат международной южнокорейской премии Манхэ 2013, международной премии и серебряной медали Давида Бурлюка, международной премии поэта и философа Григория Сковороды. Автор сборников «Компьютер любви» с послесловием Андрея Вознесенского: «Константина Кедрова смело можно назвать Иоанном Крестителем новой метаметафорической волны в поэзии», «ИЛИ», «Дирижер тишины», «Говорящие звезды», монографии «Поэтический космос», книг «Инсайдаут», «Метаметафора», «Метакод», «Философия литературы».
Доосы и Миражисты  поздравляют Константина Александровича со славным 77-летием и желают здоровья и вдохновения!
Кацюба Елена Александровна родилась 24 января 1946 — русский поэт, член Союза Писателей, член ПЕН-клуба, одна из основательниц группы ДООС во главе с Константином Кедровым. Окончила отделение журналистики Казанского университета. По инициативе Юнны Мориц и Андрея Вознесенского была принята в Союз Писателей с рекомендацией Генриха Сапгира на первом общем собрании после распада СССР. С 1998 по 2003 г. она была телевизионным обозревателем в газете «Новые известия», с 2003 по март 2005 вела еженедельную колонку «Книжная полка» в газете «Русский курьер». Е. Кацюба — ответственный секретарь и арт-дизайнер «Журнала ПОэтов», создатель двух первых в России и в мире палиндромических словарей (медаль им. Б.Гринченко - последователя В.Даля - на фестивале «Славянские традиции»), автор поэтических книг: «Красивые всегда правы», «Игр рай», «Глядящие на пламя». Участница многих международных поэтических фестивалей, лауреат Международной премии и серебряной медали Давида Бурлюка, «Другие», 6-го Волошинского фестиваля, интернет-журнала «Окно» (Ирландия). «Если бы Хлебников жил сегодня, он писал бы, как Елена Кацюба», - сказал Андрей Вознесенский на сцене Таганки, где поэты праздновали в 2000 году Первый Всемирный день поэзии ЮНЕСКО.
Ерёмин Николай Николаевич родился 26 июля 1943 года в городе Свободном, Амурской области. Окончил Медицинский институт в Красноярске и Литературный им. А.М.Горького в Москве. Член СП СССР с 1981 г. Союза российских писателей с 1991г. и русского ПЕН-центра международного ПЕН-клуба. Кавалер Золотой медали «Василий Шукшин». Автор книг прозы «Мифы про Абаканск», «Компромат», «Харакири», «Наука выживания», «Комната счастья», «Волшебный котелок», «Чучело человека». Выпустил в свет Собрание сочинений в 6 томах Новые поэтические книги: «Идея фикс», «Лунная ночь», «Поэт в законе», «Гусляр», «О тебе и обо мне», «На склоне лет», «Тайны творчества», «Бубен шамана», «От и до», «Кто виноват?», «Владыка слов», «Гора любви», «В сторону вечности», «Папа русский», «Тень бабочки и мотылька», «Поэзия как волшебство», «Смирительная рубашка», «Подковы для Пегаса», «Сибирский сибарит», «Эхо любви, или Старик без моря» «Доктор поэтических наук», «Игра в дуду и в русскую рулетку», «Поэтическое убежище», «Енисей впадает в Волгу», «Смысл жизни», «Храм на любви» «Муза и Поэт», трёхтомник «Небо в алмазах» изданы уже в ХХ1 веке.
Николай Ерёмин является автором-составителем проекта «Миражисты», под грифом которого издал альманахи «Пощёчина общественной безвкусице», «5-й угол 4-го измерения», «ЕБЖ-Если Буду Жив», «Сибирская ссылка», «Кастрюля и звезда, или Амфора нового смысла» «Бомонд», «Рог изобилия», «Прятки Каш-Каш», «Точки над Ё» «Аверс и Реверс», «Крутняк», «Тайм-аут», «Внуки Ра» (Смотрите в цвете на - лауреат премии «Хинган» , «Нефритовый Будда» и «Сибирский Лев» (2019г) Победитель конкурса «День поэзии Литературного института - 2011» в номинации «Классическая Лира». Дипломант конкурса «Песенное слово» им. Н.А.Некрасова. Награждён ПОЧЁТНОЙ ГРАМОТОЙ министерства культуры РФ (Приказ №806-вн от 06.11.2012 подписал В.Р. Мединский). Публиковался в журналах «День и ночь» Марины Саввиных, «Новый Енисейский литератор» Сергея Кузичкина, «Истоки» Сергея Прохорова, «Приокские зори» Алексея Яшина, «Бийский вестник» Виктора Буланичева, «Интеллигент» Сергея Пашкова, «Вертикаль» Валерия Сдобнякова - Нижний Новгород, «Огни Кузбасса» Сергея Донбая, «Доля» Валерия Басырова, «Русский берег» Бориса Черных - Благовещенск, «Вовремя» Владимира Золотухина - Лесосибирск, в альманахе «Дафен» Цу Тяньсуя - город Синьян, на китайском языке, в переводах Хэ Суншаня, во «Флориде» Александра Росина - город Майами, в «Журнале ПОэтов» Константина Кедрова -- Москва, В интернете на порталах «Лексикон» Елены Николаевой - Чикаго, «Подлинник» Виктора Сундеева, «45я параллель» Сергея Сутулова-Катеринича», «Русское литературное эхо» - Иерусалим, «Стихи. Ру, Проза. Ру» Живёт в Красноярске Т:: 8 95О 4О1 ЗО1 7. Электронный адрес nikolaier@mail.ru
Русаков Эдуард Иванович родился в 1942 году в Красноярске.
Окончил Красноярский медицинский институт (1966) и Литературный институт (1979). Работал врачом-психиатром (1966-81), редактором на Красноярской студии документальных фильмов (1981), руководителем литературной студии при Красноярском Дворце культуры (1982-91), корреспондентом газет «Евразия», «Вечерний Красноярск» (1991-98). Обозреватель газеты «Красноярский рабочий» (с 1998), заместитель главного редактора журнала «День и ночь». Член Союза российских писателей.
Член международного ПЕН-клуба (Русский ПЕН-центр, сибирский филиал).
Член Экспертного совета благотворительного общественного фонда им. В.П. Астафьева.Живет в Красноярске.Печатается как прозаик с 1966. Автор книг прозы. Конец сезона. Рассказы. Красноярск, 1979; Белый медведь. Рассказы и повести. М., 1981; Театральный бинокль. Рассказы и повести. Красноярск; 1982; Остров Надежды. Рассказы. Красноярское изд-во, 1986;
Очередь за счастьем. Рассказы, повести. Красноярское изд-во, 1990; Стеклянные ступени. Повести. М., "Современник", 1991; Дева Маруся. Повести и рассказы. Красноярск, 1995; Ряд волшебных изменений. Рассказы. Красноярск, "Платина", 1999.
Елена Елагина – петербургский поэт, литературный и арт-критик, теле- и радиожурналист. Автор девяти поэтических книг. Лауреат поэтической премии им.Ахматовой, а также премий журналов «Звезда», «Нева» и сетевых изданий «Питербук» и «Зинзивер». Как поэт и литературный критик публиковалась в журналах «Арион», «Дружба народов», «Звезда», «Знамя», «Нева», «Новый мир», «Сибирские огни» и многих других. Отдельные стихи переводились на английский, немецкий, итальянский, румынский, чешский языки. Ведёт на Радио России – Санкт-Петербург еженедельную публицистическую дискуссионную программу «Радиоклуб на Карпове» и еженедельную рубрику «Читаем вместе с детьми». Живёт в Санкт-Петербурге.
Шепета Иван Иванович   родился 12.02.1956 на севере Приморского края в ныне не существующем посёлке горняков. Окончил филфак Дальневосточного госуниверситета. 30 лет прожил в пос. Восток среди нетронутых лесов уссурийской тайги, которые до хрущёвского распоряжения были территорией «Сихотэ-Алиньского» заповедника. Работал учителем русского языка и литературы, тренером ДЮСШ. Работал на разных должностях Приморского горно-обогатительного комбината. Выйдя на пенсию, переехал во Владивосток. В городе как предприниматель занимался деревообработкой и малоэтажным домостроением.       Ещё в советское время печатался в журналах «Дальний Восток», «Новый мир», «Советская литература», «Литературная учёба», издал поэтическую книгу «Заповедник», был участником коллективных сборников и альманахов. Стихи переводились на испанский, французский, немецкий и польский языки, имели доброжелательные отклики критиков. В постсоветское время вынужден был заниматься выживанием. И своим, и – главное – выживанием градообразующего предприятия посёлка – вольфрамового рудника. Коллективными усилиями рудник удалось отстоять. Единственный из 10-ти существовавших в СССР. Рудник работает до сих пор, – рентабельно. Акционеры – исключительно работники предприятия, бывшие, или работающие там до сих пор… Это стоило автору 15-ти лет творческой жизни, прерванной на взлёте. Но оно того стоило.
       В 50 лет, подобно Афанасию Фету («Я пришёл к тебе с приветом…»), вернулся как ни в чём не бывало к «стихописательству», опубликовал ещё 5 книг стихов и одну – прозы.  Помогал издаваться поэтам, и живым, и тем, кто покинул нас.
Ахпашева Наталья Марковна  родилась в 1960 г. в селе Аскиз Республики Хакасия. Закончила Абаканский филиал Красноярского политехнического института и Литературный институт им. А.М. Горького. Автор шести поэтических книг и многочисленных журнальных публикаций, в том числе зарубежных. Дипломант международного конкурса переводов тюркской поэзии «Ак Торна» (Уфа, 2011 г.), лауреат премии журнала «Сибирские огни» (Новосибирск, 2015 г.), лауреат литературной премии им. Моисея Баинова (Абакан, 2017 г.). Награждена медалью Кемеровской области «За особый вклад в развитие Кузбасса» III степени, орденом Совета старейшин хакасского народа «За благие дела». Член Союза писателей России. Член Союза журналистов России. Кандидат филологических наук.  Заслуженный работник культуры Республики Хакасия. Живет в Абакане. Работает в Хакасском государственном университете им. Н.Ф. Катанова.

Попов Евгений Анатольевич родился 5 января 1946 года в Красноярске на улице Горького, 17 Русский писатель - прозаик, эссеист, публицист - коренной сибиряк, чьи предки пришли в Сибирь с Ермаком. Отцовская ветвь рода - с. Казачинское, материнская - с. Емельяново. Окончил Московский геологоразведочный институт (1968). Работал в Красноярской геологосъёмочной экспедиции, ЦНИЭЛ Министерства цветной металлургии, Красноярском отделении Художественного Фонда РСФСР. В своих рассказах и романах шифрует Красноярск, как «город К., стоящий на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан». Дебютировал в газете «Красноярский комсомолец» (1962), выпускал вместе с Эдуардом Русаковым «самиздатский» литературный журнал (1962). Дружил с поэтами Лирой Абдуллиной, Огдо Аксеновой, Майей Борисовой, Николаем Ерёминым, Алитетом Немтушкиным, Владимиром Нешумовым, Эдуардом Нониным, Романом Солнцевым, Анатолием Третьяковым, Зорием Яхниным, художниками Андреем Геннадьевичем Поздеевым и Тойво Васильевичем Ряннелем, скульптором В.Зеленовым, прозаиками А. Астраханцевым, С. Задереевым, С. Кузнечихиным, М. Успенским. Печатался в альманахе «Енисей», журнале «День и ночь». Сотрудничает с газетой «Красноярский рабочий». Первая заметная публикация - в журнале «Новый мир» с напутственным словом В. Шукшина (1976). В 1978 году был принят в Союз писателей СССР, но тут же из него исключён - за создание вместе с В. Аксеновым, Б. Ахмадулиной, А. Битовым, В. Высоцким, В. Ерофеевым, Ф. Искандером, Ю. Кублановским, Е. Рейном - неподцензурного альманаха «Метрополь». Восстановлен в 1988 году. Широко печатается в российских и зарубежных журналах, альманахах. Автор 20-ти книг прозы. Произведения Евгения Попова изданы на английском, болгарском, венгерском, итальянском, испанском, китайском, немецком, французском, финском языках более, чем в 20 странах мира. Он дин из основателей (1989), а ныне президент (2017) Русского ПЕН-центра, ассоциированный член Шведского ПЕН-Центра (1980), секретарь Союза писателей Москвы. Отмечен многочисленными литературными премиями. Заслуженный работник культуры РФ. В Московском театре юного зрителя с огромным успехом идёт спектакль по его трагикомедии «Плешивый мальчик». Место действия пьесы - Красноярск, улица Лебедевой. Персонажи - «качинские» маргиналы 70-х. Критики и литературоведы называют его «самым веселым анархистом российской словесности» и отмечают, что его проза «одновременно прекрасна и безобразна, ясна и туманна, трезва и ясна, как русский человек», что позволяет им считать его одним из самых ярких современных национальных писателей, идущих вслед за Михаилом Зощенко, Василием Аксёновым и Василием Шукшиным.
Библиография
• Веселие Руси. Рассказы. — USA, Ardis-Press, 1981.
• Жду любви не вероломной. Рассказы. — М.: Советский Писатель, 1989. — 316 с., 100 000 экз.
• Прекрасность жизни. Роман. — М.: Московский рабочий, 1990. — 416 с., 75 000 экз.
• Самолёт на Кельн. Рассказы. — М.: Орбита, 1991. — 224 с., 50 000 экз.
• Ресторан «Берёзка». Поэма и рассказы о коммунистах. — М.: Знамя, 1991.
• Душа патриота. Роман. — М.: Текст,1994. — 218 с., 10 000 экз.
• Накануне накануне. Роман. — М.: Текст, 1993;
• Подлинная история «Зелёных музыкантов». Роман-комментарий. — М.: ВАГРИУС, 1999, 2001, 2003.
• Тихоходная барка «Надежда». Рассказы. — М.: ВАГРИУС, 2001. — 384 с., 5 000 экз.
• Накануне накануне. — М.: ЛГ Информэйшн Груп, Гелеос, 2001. — 448 с., 2 500 экз.
• Мастер Хаос. Роман. — М.: МК-Периодика, 2002. — 264 с.
• Веселие Руси. Рассказы. — СПб: Амфора, 2002.- 240 с.
• Плешивый мальчик. Проза P.S. — М.: ГРЕЙТА, 2004.
• «Опера нищих». Рассказы. Беседы. Случаи. — М.: ВАГРИУС, 2006.
• Песня первой любви. Рассказы, том 1. — М.: АСТ, Астрель, 2008.
• Каленым железом. Рассказы, том 2. — М.: АСТ, Астрель, 2009. — 384 с., 3 000 экз.
• Ресторан «Березка». Рассказы, том 3. — М.: АСТ, Астрель, 2009.
• Аксёнов (в соавторстве с Александром Кабаковым). — М.: АСТ, Астрель, 2011.
• Арбайт. Широкое полотно. Интернет-роман. — М.: АСТ, Астрель, 2012. — 568 с., 4 000 экз.
• Мы женимся на Лейле Соколовой (в соавторстве с И. Яркевичем). Роман. — М. ДИКСИ, 2015.
Пьесы
• Автовокзал, (The Bus Station), «Волга», 1990
• Хреново темперированный клавир (Badly-tuned piano), «Волга», а также Holland, Amsterdam (Theater and Radio), 1993
• Счастье на века (Happiness for night and day), Germany, Baden-Baden, Radio, 1994
• Страсти по Венедикту (Miserere about Venedict Erofeev), Москва, 1999
• Плешивый мальчик (The bald boy), Москва, 1974—2002

Петрушевская Людмила Стефановна - выдающийся  драматург. Родилась 26.05.1938 в Москве  Окончила факультет журналистики МГУ (1961). Работала корреспондентом московских газет, сотрудницей издательств, с 1972 — редактором на Центральной студии телевидения. Рассказы начала писать с середины 1960-х годов. Первая  публикация - рассказ «Через поля», в 1972 году в журнале «Аврора». Принята в Союз писателей в 1977 году. Первая книга увидела свет   в 1988 г. Пьеса «Уроки музыки»  была поставлена Р. Виктюком в 1973 году. А пьеса «Любовь» -  в Театре на Таганке  Ю.Любимовым в 1974 году.  Ю. Норштейн снял по её сценарию знаменитую «Сказку сказок»     Гениальному перу Л.С.  Петрушевской принадлежат также пьесы «Анданте», «Квартира Коломбины», «Стакан воды», «Изолированный бокс», «Песни XX века», «Что делать!», «Мужская зона», «Сцены из отравления Моцарта», «Аве Мария, мамочка». «Чинзано», «Три девушки в голубом», «Квартира Коломбины». «Тёмная комната». «Опять двадцать пять». «Приключения Веры», «История Клариссы», «Дочь Ксени», «Страна», «Кто ответит?», «Мистика», «Гигиена», «Песни восточных славян», «Жил-был будильник», «Ну, мама, ну!», «Сказки, рассказанные детям», «Маленькая волшебница», «Московский хор». «Еду в сад». «Сырая нога, или Встреча друзей». «Певец певица». «Бифем». «Два окошка». «Чемодан чепухи, или Быстро хорошо не бывает». «Золотая богиня»,  «Кукольный роман», роман «Время ночь»
Источник: https://ru.wikipedia.org

 


СОДЕРЖАИИЕ
                СОЛО на РОЯЛЕ
         Андеграунд и Авангард Доосов и Миражистов
      
Константин КЕДРОВ
Елена КАЦЮБА
Николай ЕРЁМИН
Эдуард РУСАКОВ
Елена ЕЛАГИНА
Иван ШЕПЕТА
Наталья АХПАШЕВА
Евгений ПОПОВ
Людмила ПЕТРУШЕВСКАЯ
    «Литера-принт»
                2019
               
               
               
                Андеграунд и Авангард Доосов и Миражистов

 
               
Подписано в печать 05.11 .2019. Формат 60х84 
 1/16 Бумага офсетная. Тираж 100 экз. Заказ 01-011
     Отпечатано в типографии «Литера-принт»,
         Красноярск, ул. Гладкова, 6, оф. 030
                Телефон 8(391) 2 950 340