Имя на поэтической поверке. Аркадий Штейнберг

  Аркадий Акимович Штейнберг, человек феерический, даже для одессита биографии.

   Родился Аркадий Штейнберг 11 декабря 1907 года в Одессе, в еврейской семье флотского врача, почётного гражданина Одессы, с 1915 года, Акивы Петровича и Зинаиды Моисеевны Штейнберг.

Отец, в юности был членом «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», а мать – в прошлом фельдшер, участница сражения под Мукденом, во время войны с Японией.

В семье была ещё маленькая сестрёнка, двое старших детей умерли совсем маленькими.
Мать занималась детьми и домом, была горничная и  гувернантка.
Аркадий вспоминал, что в доме справлялись 3-и пасхи – еврейская, католическая и православная.

Католичкой была его немка гувернантка, православной няня.

Традицией праздновать придерживались родители, но мальчика никто не принуждал выбирать ту или иную конфессию.

В родительском доме царила религиозная свобода.
Повествуя о своём детстве, Аркадий Акимович рассказывал, какое сильное воздействие на него оказало скаутское движение.

 Он оставался скаутом и на всю жизнь, усвоил основное правило: скаут верит Богу и своему народу.

Признавался, что  старается и в старости исполнять первое правило – ни дня без добродетели.

Это движение возникло на христианской почве в Англии и с трудом прививалось в дореволюционной России,  большевики, придя к власти, по аналогии ввели всесоюзную организацию пионеров.

Аркадий учился играть на скрипке в знаменитой школе Петра Столярского, а читать научился сам, года в три.

Учился он в реальном училище Святого Павла (где до него учились и Лев Троцкий и Эдуард Багрицкий), преподавание части предметов велось на немецком языке.
 По словам самого Аркадия Акимовича, литературное воспитание он получил в библиотеке отца.

К десяти  годам прочёл Маймонида (Моисей Египетский),1138-1204, Кордова,Испания, философ-рационалист, врач и раввин и 16-ти томную «Еврейскую энциклопедию» Брокгауза и Ефрона, 1901-1906года выпуска, состоящую более чем из 20 000 статей.

Во втором классе поразил учителя русского языка, прочитав наизусть «Слово о полку Игоре».

  Стихи стал писать, когда влюбился, подражая любимой девочке-поэтессе. И знак судьбы – в двенадцать лет прочёл «Потерянный Рай»  Мильтона.

   Началась Гражданская война. Смена властей, стрельба. Мальчики предпочитали не учиться, а заниматься изучением револьверов и прочего оружия.

Установилась Советская власть. Отец стал занимать разные высокие посты, был Завгубздравотделом.

  В 1921 году перебрался в Москву, семья осталась в Одессе. Мать заболела сыпным тифом, Аркадий заразился от неё.

 К счастью вернулся отец и выходил их. А вскоре все перебрались в Москву. Аркадий долго привыкал к запутанным московским переулкам, после прямых одесских улиц.

Через три года Аркадий окончил школу и в1925 году поступил во ВХУТЕМАС (Высшие художественно-технические мастерские).

Проучился там два года и потом в 1927 году перевёлся в Одессу и проучился один год в  Одесском институте изобразительных искусств, но через год вернулся в Москву, в ВХУТЕМАС.

Учился у известного художника Константина Фёдоровича Юона(1875 – 1958),лауреата Сталинской премии-1943 года, народного художника СССР-1950 года.

   В 1929 году ушёл с третьего курса, учёбу не возобновил.

До начала 1930-х годов, Аркадий Акимович изредка печатался в журналах и газетах, позже стал переводчиком поэзии народов СССР.

Среди работ в этой области – книга классика еврейской поэзии на идиш Ошера Шварцмана,и переложения, на русский язык, якутской эпической поэмы «Богатырь на гнедом коне» и поэмы-сказки молдавского поэтаЕмилиана Букова «Андриеш».

Слово «переводчик» Аркадий Акимович не любил, считал его неточным, предпочитал слово «перелагатель».

   Главные и наиболее известные работы в жанре поэтического перевода (или поэтического переложения, по выражению самого Аркадия Штейнберга) –поэма Джона Мильтона «Потерянный Рай» и книга стихов китайского поэта и художника эпохи Тан – Ван Вея.
 Французского поэта, Артюра Рембо переводил в соавторстве с Эдуардом Багрицким.
 О эпической поэме «Потерянный Рай», Аркадий Акимович помнил с 12 лет, когда прочёл её в переводе Ольги Чоминой.

Сюжет понравился а качество перевода - удручало. И вот уже в свои 70 лет он перевёл с английского и получил удовлетворение от задуманного.

Замечательный момент в конце поэмы, когда Адам и Ева должны были покинуть рай.

Ангел говорит им, что они найдут другой рай, они не будут жалеть об этом, покинутом.

Если рай: это любовь, это милосердие. Это будет рай внутренний. Внутренний рай! И он будет лучше, чем этот земной, внешний.

Отдельными изданиями в переводе Аркадия Акимовича выходили книги стихов Нгуен Зу (с вьетнамского) и Джоржде Топырчану (с румынского). Также в числе переведённых: Г.Гейне, Б. Брехт, Ю. Тувим, Джон Китс.

В начале 30-х годов в Москве образовалась «великолепная четвёрка» переводчиков: Арсений Тарковский, Мария Петровых, Аркадий Штейнберг, Семён Липкин:

 «Среди шутов, среди шутих,
Разбойных, даровитых, пресных,
Нас было четверо иных,
Нас было четверо безвестных», -
вспоминал Семён Липкин в стихотворении «Квадрига».

Судьбы их литературные сложились очень похоже, почти одинаково. Многолетние занятия поэтическим переводом, где каждый добился классического признания.
И поздний, в пятьдесят-шестьдесят лет, выход к читателю с оригинальными стихами (за исключением Аркадия Штейнберга, но у него – у другие, с позволения сказать, «отличия» от товарищей, например,  два каторжных срока, общей сложности -11-ть лет.

В 1937 году на Аркадия Штейнберга написали политический донос в НКВД – наступил первый год «большого террора».

Аркадия Штейнберга сразу арестовали.

Автор доноса был Радуле Стийенский.

  Этот черноморский коммунист, или просто разбойник, бежал в СССР от преследования властей.

   Аркадий Штейнберг и Арсений Тарковский сдружились с ним, на основе того, что он пел песни и увлечённо рассказывал о своей Черногории.

 Написали стихи от его имени, публиковали их в газетах, выпустили книжку стихов, как бы в переводе с сербского.

Судя по фотографии, Радуле Стийенский не был интеллектуалом.

По внешности это был типичный люмпен-пролетарий.

Скорее всего, им руководила зависть к талантливому и одарённому поэту.

  В доносе говорилось, что Штейнберг поносил Сталина и Ежова, говорил, настанет время, коммунистов станут вешать, демонстративно приклеивал себе усы под Гитлера.

Я отказался разговаривать со следователем – вспоминал Аркадий Акимович, несмотря на то, что попал к следователю «забойщику», который методично избивал его, требуя, чтобы он назвал сообщников.

(Следователи в те годы делили на «забойщиков», которые пытками выбивали признание, и « писателей», которые предпочитали писать протокол за арестантов, требуя от них, чтобы те расписались).

Следователь был мастером своего дела, но выбить из этого упрямого арестанта ему ничего не удалось.

Аркадий Акимович рассказывал, что после допросов его приносили без чувств, в камеру и бросали на пол.

Когда его везли этапом в Комсомольск-на-Амуре, он ещё месяц писал кровью.

И только, когда привезли в лагерь, огласили приговор. Он был обвинён в контрреволюционной деятельности и получил 8-мь лет трудовых лагерей.

   В лагере Аркадий Штейнберг работал в карьере, потом начальство отбирало художников и он писал плакаты  и призывы к праздникам, затем поставили на работу маляром.

 Как вспоминал поэт Семён Липкин, дядя Аркадия Штейнберга, брат матери, был давно и довольно близко знаком с Климентом Ворошиловым.

 Клименту Ворошилову дали знать и помощь, хоть и медленно, но пришла.

  В 1939 году Аркадия Штейнберга привезли с Дальнего Востока в Москву, то в суд вызвали его друзей, Александра Гуровича, художника Виктора Таубера, переводчика Вильгельма Левика.

Они свидетельствовали, что показания автора доноса не соответствуют действительности.
Вызванные на суд черногорский «поэт» и его жена продолжали обвинять Аркадия Акимовича.

Пока шло разбирательство, Аркадий Штейнберг почти год отсидел в Бутырской тюрьме.
И произошло чудо - в конце 1939 года он был оправдан и освобождён в зале суда.

  Остаётся загадкой, почему беседуя и повествуя о своём первом аресте, он ни словом не обмолвился о том, что был арестован по доносу Радуле Стийенского, ведь в сталинское время, если заключённый смог, отмотав срок, живым выйти на свободу, он открыто говорил по чьей милости и подлости сел.

В связи с этим вспоминается Псалом №139 стих№2 «Избавь меня Господи от злого человека, сохрани от притеснителя».

  Из зала суда Аркадий Акимович вышел в лагерной телогрейке с нашитым на спине номером, так торжественно и шёл по Москве.

В 1941 году Аркадия Акимовича приняли в Союз писателей СССР, учитывая его классные переводы поэзии.

Аркадий Акимович Штейнберг участник Великой Отечественно войны с первых дней. Награждён медалью «За боевые заслуги» в 1941 году и орденом «Отечественной войны I степени в 1944 году.

Так. Как Аркадий Штейнберг в совершенстве владел немецким и румынским, то во время войны служил в так называемом 7-м отделе, целью которого была агитация и пропаганда в войсках противника.

  Аркадий Штейнберг приходился  однополчанином, будущего генсека Леонида Брежнева.

Аркадий Акимович вспоминал: «Я писал листовки и стихи по-немецки, получалось неплохо: сдававшиеся в плен фашисты не верили, что автор – не немец и никогда не служил в гитлеровской армии!».

Потом Аркадия Штейнберга, уже орденоносца и в звании майора, перебросили на румынский фронт, там он тоже занимался пропагандой, но в 1944 году его обвинили в шпионаже в пользу Румынии, дали 8-ть лет срока.

36-летний майор Аркадий Штейнберг был арестован «Смершем» в Бухаресте 22-го октября 1944 года.

Больше полугода провёл на Львовской пересылке, затем Лефортово и почти два года Таганской тюрьмы  (он вспоминал, что дважды за это время заключённые лишены были утренней прогулки – когда казнили генералов Власова и Краснова).

   В мае 1947 года – приговор восемь лет лагерей Ухтпечлаг, лагерь Ветлосян, (ныне часть Большой Ухты).

День Победы он встретил в львовской пересыльной тюрьме, о этом времени у него есть пронзительное стихотворение, за 1965 год:

       «День Победы».

Я День Победы праздновал во Львове.
Давным-давно я с тюрьмами знаком.
Но мне в ту пору показалось внове
Сидеть на пересылке под замком.

Был день, как день: баланда из гороха
И нищенская каша марага.
До вечера мы прожили неплохо.
Отбой поверки, Значит, спать пора.

Мы прилегли на телогрейки наши,
Укрылись, чем попало с головой.
И лишь майор немецкий у параши
Сидел как добровольный часовой.

Он знал, что победителей не судят.
Мы победили. Честь и место нам.
Он побеждён. И до кончины будет
Мочой дышать и ложки мыть панам.

Он, европеец, нынче самый низкий,
Бесправный раб. Он знал, что завтра днём
Ему опять господские огрызки
Мы, азиаты, словно псу швырнём.

Таков закон в неволе и на воле.
Он это знал. Он это понимал.
И, сразу притерпевшись к новой роли,
Губ не кусал и пальцев не ломал.

А мы не знали, мы не понимали
Путей судьбы, её добро и зло.
На досках мы бока себе намяли.
Нас только чудо вразумить могло.

Нам не спалось. А ну засни, попробуй,
Когда тебя корёжит и знобит
И ты листаешь со стыдом и злобой
Незавершённый перечень обид,

И ты гнушаешься, как посторонний,
Своей же плотью, брезгуешь собой –
И трупным смрадом собственных ладоней,
И собственной зловещей худобой,

И грязной, поседевшей раньше срока
Щетиною на коже впалых щёк…
А Вечное Всевидящее Око
Ежеминутно смотрит сквозь волчок.

   В лагере Аркадий Штейнберг, встретил знакомых отца по совместной работе в медицине, и они смогли устроить его на курсы фельдшера, уважая его отца и его как заслуженного фронтовика.

Выучившись в лагерном госпитале на фельдшера, получил свой первый и последний диплом в жизни, и отработав несколько последних лет в этом качестве, Аркадий Штейнберг – по окончанию срока – летом 1952 года вышел на свободу и решил остаться в Ухте или её окрестностях.

Умудрённый зек - повторник понимал, что таким образом, вполне вероятно, сумеет избежать третьего срока, растворившись среди многочисленных здешних ссыльных.
 А ещё верней – забившись в какой-нибудь глухой угол Коми, найти место при больнице, там и прожить-выжить.

Он основательно примерял эту роль на себя. И, разумеется, не мог предположить, что не пройдёт и года, как умрёт Сталин.

И можно будет воротиться в свою любимую Тарусу, в Калужскую область.

На протяжении многих лет жизнь и творчество Аркадия Штейнберга было неразрывно связано с Тарусой. В Тарусе он поселился перед войной, здесь зачал сына Эдуарда.

После второго освобождения из лагеря, в 1953 году, Аркадий Акимович, в соответствии с действующим ограничением для бывших заключённых долгое время не имел право жить и быть прописанным в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик.

   В 1957 году Аркадий Штейнберг был реабилитирован, спустя четыре года после амнистии.

 В день празднования Дня Победы, Аркадий Акимович не мог одеть, свои заслуженные награды, их у него изъяли, не вернув. Вот как об этом печальном факте, он повествует в стихотворении:

          ***
Фронтовики, оденьте ордена!..
А что же я надену? Вот те на!
Я  смолоду покрасоваться рад,
Но у меня от всех моих наград
Осталось только тень, осколок тьмы –
Квитанция Лефортовской тюрьмы.

   Вернувшись после заключения в Тарусу, Аркадий Штейнберг, часто уединялся в своей художественной мастерской, грунтовал полотна, готовил краски, дописывал готовые картины.

Когда его полотна и графика, увидели свет, спустя 14 лет после его кончины, в 1998 году, в шести просторных залах Литературного музея – Трубниковский переулок №17-эти грани таланта Аркадия Штейнберга засверкали алмазным блеском.

Как сверкают ныне его стихи, которые при жизни были заслонены его блистательными переводами.

  Жить в Тарусе Аркадий Акимович перетащил и своего друга, фронтовика, поэта и переводчика. Арсения Тарковского. В Тарусе жили или имели дачи Николай Заболоцкий, Анастасия Цветаева, Надежда Мандельштам.

И ещё, как жаден и ненасытен был Аркадий Акимович к книгам!
В советские времена запретную книгу можно было только «достать» и часто лишь ненадолго.

Когда к нему попала книга Джорджа Оруэлла «1984» - он признался: «Такого ужаса я не испытывал ни во время следствия, когда следователь избивал меня до полусмерти, ни в лагере!».

Аркадий Штейнберг был одним из инициаторов, составителей и редакторов сборника «Тарусские страницы», Калуга-1961 год, где была опубликована первая и единственная прижизненная полноценная подборка его стихов.

В сборник были включены лучшие произведения литераторов, которые не были приняты центральными журналами и издательствами.

   За издание сборника, в обход цензуры, главный редактор издательства был снят с работы.
В сборнике «Тарусские страницы», фактически большой литературный альманах, были опубликованы, к окончанию оттепели,1961 года, 42 стиха Марины Цветаевой, 16 Наума Коржавина, стихи Николая Заболоцкого, Бориса Слуцкого, Давида Самойлова, Евгения Винокурова, Николая Панченко, Владимира Корнилова и Аркадия Штейнберга.

Проза была представлена повестью Булата Окуджавы « Будь здоров, школяр» и повестью Бориса Балтера «До свиданья, мальчики», Константина Паустовского «Золотая роза», Владимира Максимова «Мы обживаем землю», воспоминаньями Надежды Мандельштам (под псевдонимом Н.Яковлева) Фриды Вигдоровой, три рассказами Юрия Казакова.

  Аркадий Акимович дружил со священником Александром Менем.

Одно время он уговаривал его креститься, но Аркадий Штейнберг наотрез отказался, сказал, что останется в той вере, в которой родился.

О готовности Аркадия Акимовича прийти на помощь к тем, кто в том нуждался, вспоминают многие, знавшие его при жизни.

Когда в издательстве «Художественная литература» издавался двухсоттомник «Библиотека всемирной литературы», он всячески стремился помочь молодым переводчикам, получить заказы. Платили в этой серии щедро, и желающих было много.
Насколько поэтический талант у Аркадия Акимовича был сильный, свидетельствует такой факт:

На гражданской панихиде по Соломону Михоэлсу, 16 мая 1948 года, в зале Московского государственного еврейского театра, поэт Перец Маркиш прочитал две первые части своего стихотворения «Неугасимый светильник», на идише, где гибель Михоэльса, открыто назвал убийством, которое было замаскировано под несчастный случай – в автокатастрофе.

 Спустя время, когда Перец Маркиш – уже сидел под следствием, его жена Эстер, дала перевести это стихотворение Борису Пастернаку. Однако Пастернак, через несколько дней позвонил ей и сказал:

«Знаешь, Эстер, не получается. Маркиш для меня – великий поэт!».

После этого, Эстер,  дала перевести это стихотворение Аркадию Штейнбергу – вовсе не поэту, а простому переводчику (как она, по неведению мыслила). И он великолепно справился с переводом!

Однажды произошёл такой трагикомический случай:

   В день смерти Бориса Пастернака, 30 мая 1960 года, умер востоковед Евгений Штейнберг, однофамилец Аркадия Акимовича.

В суматохе в Союзе писателей начали писать некролог Аркадию Акимовичу.
Кто-то из знакомых в последнюю секунду не дал печатать некролог в «Литературке» - «Аркадий жив!»

Аркадий Акимович долго обижался: «По его милости дурацкой мне уже никогда не прочитать о себе всяких потрясающих слов!»

  Умер Аркадий Акимович, легко на ходу, 7 августа 1984 года.

Причалил к берегу на своей моторной лодке, с женой, мотор заглох, он нагнулся к нему и мгновенно умер, на 77-ом году жизни. Закупорка сосудов - тромб в сердце.

Похоронен на Кунцевском кладбище Москвы.

Друг Аркадия Штейнберга – поэт и переводчик Сергей Бычков, написал стихотворение, посвящённое:

«На смерть Аркадия Акимовича Штейнберга».
Он исподволь учил своим примером
Претерпевать невзгоды бытия.
Беспечно жил, ленясь, трудясь и веря,
И знал, казалось, в этом мире всё и вся…
…Я вспоминаю августовский вечер
Растерянность, и горечь, и надлом –
Он уходил в светящуюся вечность,
Как в обжитой и долгожданный дом.
Он шёл второй, воспетой им дорогой,
Открывшейся в видении ему.
Объятые и горем, и тревогой,
Мы погружались медленно во тьму.
Вдруг яркою звездою свет его страданья,
Испитого им, полной, чашею, до дна,
Над нами вспыхнул, осветив сознанье
И наши души, пробудив от сна.

Аркадий Штейнберг был уникален во всём, за что бы ни брался: в живописи, в поэзии, в кулинарии или рыбалке.

Для него не существовало понятия «низкого или высокого».
Он ценил жизнь во всех её проявлениях.

В его стихах чувствуешь присутствие духа в строгих, внешне сдержанных но полных энергии строках.

Прямо воинский долг к чувству ответственности, видишь за каждое написанное слово замечательным поэтом ХХ века, кроме того выдающимся переводчиком и талантливым художником, Аркадием Акимовичем Штейнбергом.

При жизни книга стихотворений у Аркадия Штейнберга так и не вышла, лишь в 1997 году,спустя 13 лет -после смерти автора, при содействии сына поэта-художника Эдуарда Штейнберга, увидела свет книга «К верховьям», более 600 страниц увеличенного формата.

Книга вместила основные стихотворения поэта, блок репродукций его живописи и подборку избранных переводов.

 Помимо прочего, в книгу вошли материалы к биографии поэта и воспоминания о нём более чем тридцати современников.

В немного сокращённом виде книга была переиздана в 2008 году.
Аркадий Акимович был четырежды женат:

Первая жена: Элеонора Тактышникова, натурщица, 1926-1930 год, сын Ясень-1929 год.

Вторая жена: Вера Мухар, художница, соученица мужа по ВХУТЕМАСу, 1931-1934 год.

Третья жена: Валентина Штейнберг (урождённая Алоничева), сыновья - Эдуард-(1937-2012), Борух (Борис)-(1938-2003).

Четвёртая жена: Наталья Егорова.
Сыновья Эдуард и Борух-  известные художники, организаторы выставок картин и графики.
 Борух был участником «Бульдозерной выставки» в Москве, 15 сентября 1974 года.
Художественного образования не имели – получили от отца.

   «Из поэтического наследия Аркадия Штейнберга.

       ***

Не пора ли, братцы, в самом деле,
Начиная лет с пяти-шести,
Снова наказания на теле
Для удобства граждан завести?

Примем это мудрое решенье,
Возродим здоровый русский кнут.
С ним легко любое прегрешенье
Искупить на месте в пять минут.

Сталин был отнюдь не демократом
И посмертно осуждён не зря,
Обходился круто с нашим братом,
В тюрьмы заключал и лагеря.

Для чего бесхитростную тётку,
Что фарцует кофты и бельё,
Умыкать от мужа за решётку,
И баланду тратить на неё.

Чем швырять на ветер сотни тысяч,
Государству есть расчёт прямой:
Лучше спекулянтку тут же высечь,
Справку дать и отпустить домой.

Лично я всегда стою за плети,
И теперь особенно стою,
Прочитав недавно в Литгазете
Некую идейную статью.

Выступлю публично в странной роли,
Свойственной призванью моему:
Я хочу, чтобы меня пороли,
Не сажая в лагерь и тюрьму.

Если я самоконтроль ослаблю,
Предпочту американский джаз,
Продуктовый магазин ограблю,
Невзначай женюсь в четвёртый раз.

Буду шарить по чужим карманам
Или стану – Боже упаси! –
Абстракционистом окаянным
По прямым приказам БИ-БИ-СИ, -

Обращусь к властям я с просьбой скромной,
Чтоб меня отечески посек
Не специалист вольнонаёмный,
А простой советский человек.

Пусть меня дерут не генералы,
Не славянофилы из жидков,
А природный православный малый –
Ярослав Васильич Смеляков.

Вы вовек другого не найдёте
Ни в стихосложенье, ни гульбе,
Коренной русак по крайней плоти, -
Гласно заявил он о себе.

Он не сноб, не декадент лощённый,
Так сказать, духовная родня,
Между прочим, бывший заключённый.
Я хочу, чтоб он порол меня.

Нам во имя равенства и братства,
Для внедренья правды и добра
Человеческое рукоприкладство
Широко распространить пора.
1963-1964 год.

       ***

Мы лишь бродяги на земле,
Мы только странники.
Свистя, хожу навеселе,
Немного пьяненький,
Немного пьяненький,
Слегка обиженный,
Слегка обиженный,
Не бритый – стриженный.

Я сигареткой плащ прожёг,
 Скидаю с плеч его.
Так выпить хочется, дружок,
Но выпить нечего!
И выпить нечего,
И нету курева,
И нету курева
У Мишки Гурьева!
И мучит дурь его.

Мы одиночки-москвичи,
Отцы - пустынники,
Нас полечили бы врачи,
Да нету клиники,
Одни рецептики
Да антисептики,
Бумаги-справочки
Да печки-лавочки.

Ночами пусто на Руси –
Глухая просека.
Ни пешехода, ни такси,
Ни даже пёсика,
Ни духа псиного,
И ни бензинного,
Ни человечьего, -
И выпить нечего.

Прожжённый плащ скидаю с плеч,
Устали косточки,
Хочу немедленно прилечь
На перекрёсточке…

       «Вторая дорога».

Полжизни провёл как беглец я, в дороге,
А скоро ведь надо явиться с повинной,
Полжизни готовился жить, а в итоге
Не знаю что делать с другой половиной.

Другой половины осталось немного:
Последняя четверть, а может - восьмая,
Рубеж, за которым другая дорога-
Широкая, плоская лента прямая.

Не ездят машины по этой пустынной
Дороге, на первую так не похожей;
По ней никогда не пройдёт ни единый
Случайный попутчик и встречный прохожий.

Лишь мне одному предназначена эта,
Запретная для посторонних дорога;
Бетонными плитами плотно одета,
Она поднимается в гору полого.

Да только не могут истлевшие ноги
Шагать, как бывало по прежней дороге,
Мне сделать за вечность не более шагу
Шагну, спотыкнусь и навечно прилягу.

Когда мне едва не пришлось в Ашхабаде
Просить на обратный билет Христа ради,
И я ковылял вдоль арыков постылых
Дурак – дураком, по жарище проклятой.

Не смея вернуться в мой номер, не в силах
Смириться с моей невозвратной утратой.

А позже, под вечер, в гостинице людной,
Замкнувшись на ключ, побродяжка приблудный,
 Впотьмах задыхался от срама и горя,
Как Иов, на гноище с Господом споря,
И навзничь лежал нагишом на постели,
Обугленный болью, отравленный жёлчью,
Молчком нагнетая в распластанном теле
Страданье людское и ненависть волчью,-

В ту ночь мне открылась в видении сонном
Дорога, одетая плотным бетоном,
Дорога до Бога,
До Божьего Рая
Дорога без срока,
Дорога вторая.
1965год.

         ***

Кроме женщин, есть ещё на свете поезда,
Кроме денег. Есть ещё на свете соловьи.
Хорошо бы укатить не ведомо куда,
Не оставив за собой ни друга. Ни семьи.
Хорошо бы укатить неведомо куда,
Без оглядки, без причины. Просто ни про что,
Ни оставив, ни следа, уехать навсегда,
Подстелить под голову потёртое пальто,
С верхней полки озирать чужие города,
Сквозь окно, расчерченное пылью и песком.
Хорошо бы укатить неведомо куда,
Запотевшее окно обстреливать плевком,
Полоскать в уборной зубы нефтяной водой,
Добывать из термоса дымящейся удой,
И не дрогнуть, и не вспомнить, - как тебя зовут,
Где, в какой стране твои родители живут.
Как тебя за три копейки продали друзья,
Как лгала надменная любовница твоя.
Кроме денег. Есть на свете облака.
Слава Богу, ты ещё не болен и не стар,
Мы живём в двадцатом веке: ставь наверняка,
Целься долго, только сразу наноси удар!
Если жизнь тебя надула, не хрипи в петле,
Поищи себе другое место на земле,
Нанимайся на работу, зашибай деньгу,
Грей худую задницу на Южном берегу!
Или это очень трудно – плюнуть счастью вслед…
Или жалко разорить родимое гнездо,
Променять имущество на проездной билет,
Хорошо бы укатить неведомо куда,
Не оставив ни следа, уехать навсегда,
Раствориться без остатка, сгинуть без следа,
С верхней полки озирать чужие города,
Сквозь окно, зашлёпанное проливной луной,
Сквозь дорожный ветер ледяной…

          ***

Я не был никому врагом,
А это очень плохо,
Особенно когда кругом
Враждебная эпоха.

          ***

        «Напутствие».
Пускай на службу человечью
Идёт мой затрапезный стих
И вровень с обиходной речью
Простейшим будет из простых.

Пусть он гнушается притворством
Картонной булки показной.
И станет откровенно чёрствым,
Насущным, как ломоть ржаной.

Пусть будет он подобен хлебу,
Чьё назначение и честь –
На повседневную потребу
Тому служить, кто хочет есть.