Баллада о Гамельнском Дудочнике

(«В году 1284-м, в День Иоанна и Павла 26 июня был Свистун в пёстрых одеждах, кем 130 детей, в Гамельне рождённых, уведены и в горе потеряны».)

Гамельн, уютный городок, и славен и богат
Стоял в Саксонской стороне уж 7 веков назад.

Торговлю вел, известен был и знати, и купцам.
Дорогой шел, рекою плыл народ к его стенам.

Аптекарь, плотник, и портной дела свои вели,
Бывало, с войском той тропой ходили короли.

Епископ там, на страже душ добрейших христиан
Был то жесток, то нем, то глух, то бесконечно пьян.

Бывало, вешал он воров, и головы рубил.
Бывало, тех кострами жег, кто Божий глас забыл.

Станки стучали, камни стен ложились к ряду ряд,
Торгуй, работай, исполняй, что высшие велят.

Дворы, амбары, закрома полны любым добром:
Железом, шелком, коноплей, а главное – зерном!

Добром полны, да вот беда нежданная пришла
Десятки, сотни, тыщи крыс все тащат со двора.

А что не стащат, то сожрут, испортят, осквернят…
Что делать? Голову сломал почтенный Магистрат!

Беда, беда, конец всему, убытки велики!
В горячке слег епископ наш от горя и тоски.

Повсюду крысы: там и тут: в церквях, на чердаках,
На кухнях, в спальнях бледных дев, в садах и  кабаках!

Ни яд, ни войско, ни огонь, им, тварям, нипочем,
Глядишь, бубонная чума придет за ними в дом!

Всю ночь гамельнские умы ответ на сей вопрос
Найти пытались, только вот, ответ не так-то прост.

Но чуть рассвет через витраж на серый пол упал
Тихонько в двери человек престранный постучал.

Он тихо в ратушу вошел… Наряд его хорош!
На ворох пестрых лоскутов наряд его похож!

- Чего тебе, базарный шут? Не до тебя сейчас!
Аббат уставший прокричал, весьма повысив глас.

Был худ и бледен, человек, смешон его наряд…
Он очень тихо говорил, и каждый был не рад:

От тихой речи по спине мурашки потекли
И слово каждое его услышали вдали…

- Ты не кричи, аббат седой, ведь я пришел помочь,
Крысиный яростный набег могу я превозмочь.

Ты прав, базарным ремеслом владею я вполне,
И шутовской цветной наряд не зря надет на мне.

Тут из смешных своих одежд он дудочку достал,
И пару странных звучных нот не громко проиграл...

У всех, кто в ратуше не спал, открылись вдруг глаза,
Все встали с мест, и ни один ни слова не сказал.

И каждый понял, что поможет этот человек.
И каждый знал, что не желал встречать его вовек!

Аббат притих. - Чего ты ждешь?- он вежливо спросил…
Что ты возьмешь, чтобы прогнать исчадья адских сил?

- Цена не малая, но вам по силам заплатить.
Пять сотен гульденов прошу, чтоб крыс остановить...

Вздох возмущения огласил зал ратуши тогда!
- Вот это да! Да ты наглец! - кричали господа.

Но незнакомец постоял с улыбкой на лице:
- Я свой шатер поставил здесь, на площади, в конце.

Я ровно сутки буду ждать ответа там, в шатре.
А не дождусь, ищи-свищи, как ветра на горе…

Торг не уместен, и цена последняя моя,
Есть и дороже… А теперь вас покидаю я.

И он ушел, а мудрецы давай судить-рядить.
На эти деньги мог любой полгорода купить.

Уговорились по домам на отдых разойтись,
Чтобы со свежей головы решить, как обойтись.

Они собрались ввечеру у ратуши опять,
Но ни один из них не смог в дому своем поспать.

Метались крысы тут и там, от них спасенья нет,
И каждый знал, какой шуту дадут они ответ.

Спускался вечер, мудрецы по городу идут,
А в переулках и дворах их крысы злобно ждут.

Прошли и площадь, и базар, и в темном закутке
Они увидели шатер и парня в гамаке.

Прилавок старый там стоял, и меж прогнивших слег
Лежал, на дудочке играл, тот странный человек.

Шатер был стар и обветшал, внутри горел огонь,
В вечерних сумерках – туман, и от отбросов вонь.

Привстал на лОкте музыкант, махнул им всем рукой,
Аббат немного побледнел от наглости такой…

- Я ожидал вас, господа, вы очень долго шли.
Надеюсь, деньги вы собой сегодня принесли?

Веселый дудочник вскочил, к магистрам подошел,
Но сумки денег в их руках он взглядом не нашел…

Вперед шагнул почтенный Мэтр, пекарен господин:
- Давай о деле.  О деньгах потом поговорим.

- Мы сумму всю тебе сполна готовы заплатить,
Но город наш изволь, сперва, от крыс освободить.

- Что ж, не беда, согласен я с оплатой подождать,
Нет оснований господам таким не доверять!

- Скажи, как сможешь столько крыс ты разом извести?
Сам дьявол будет помогать, небось, тебе в пути?

Не ваша боль, не ваша соль, как с этим справлюсь я!
Я на рассвете их сведу, богатые мужья!

Велите за ночь всем домам, всем лавкам, кабакам
Все окна-двери запереть. Ударим по рукам!

Пускай в Гамельне по домам любой: и стар, и млад
Не отворив окон, дверей тихонечко сидят!

Не сметь на улицу глядеть, пока я не вернусь!
Не сметь из дома выходить, иначе рассержусь!

Сто тридцать сотен мерзких крыс я уведу на век,
Но наблюдать, как мы уйдем, не должен человек.

А как закончу, я вернусь на площадь в час дневной,
Тогда на флейте, господа, сыграю вам отбой.

И вот тогда-то о деньгах мы здесь поговорим.
Я не держу вас, господа. Ступайте-ка к родным.

На этом шут и Магистрат в потемках разошлись…
Плясали тени на шатре, как сонм адских крыс.

Гонцы по городу бегут, во все дома стучат,
- Не оставлять своих жилищ! -  гонцы в ночи кричат.

За ночь одну богач, бедняк закрылись по домам,
И лишь в ночи забрезжил свет, притихли по углам.

Почтенный Мэтр всю ночь ворчал, смириться он не мог,
Что этот шут не дал смотреть и выйти за порог!

Он должен знать, и видеть все! Он в городе глава!
Как шут управится с бедой, он поглядит сперва…

Не зря его богатый дом и крепок, и высок,
Не зря на крыше смотровой он смастерил глазок…

Своим родным он приказал в покоях замереть,
А сам с подзорною трубой полез наверх смотреть.

И выползал сырой рассвет от монастырских стен…
Пустынный город ожидал скорейших перемен.

И видит Мэтр, как наглый шут по площади идет,
И посреди на бочку, шут, из-под вина встает.

И дудку дудочник достал… И хоть она мала,
Через дома, через мосты та музыка текла.

Что за волнение вокруг?! Как будто на реке
Бежали волны по воде на крепком ветерке…

С окрестных улиц, со складов, с подвалов городских
Стекались крысы, копошась, о Боже, сколько их!!!

Она текла, она звала, тянула за собой,
За сердце музыка брала – отрада нам с тобой.

Сидели люди в темноте, в стенах домов своих,
А звук мелодии простой уже пленял и их…

Почтенный Мэтр протер глаза, вот диво, что за черт!
Какая сила, мощь, мольба от дудочки течет!

Забита площадь дополна, от крыс черным-черна…
Лишь бочка старая торчит, да пестрая спина…

Но тут бесовский Крысолов мелодию сменил,
Военный марш он заиграл, и с бочки вниз ступил.

Средь крыс расчистилась тропа, и он по ней пошел.
Средь моря крыс за шагом шаг… Крысиный ледокол!

И вслед за ним под этот марш, идут, чеканя шаг
Десятки, сотни, тыщи крыс, а шут – как адский флаг.

Одежда яркая видна в воротах городских,
Стекает черная волна прочь от домов людских…

Идут, уходят, через мост. Их дудочник ведет…
И тут Гамельнский Крысолов немного отстает.

Он обернулся, и на миг, вдруг, перестал играть.
И стал на город он смотреть. Смотреть, и не моргать.

Покрылась холодом спина, хотя была жара -
Затрясся Мэтр, хотя июнь и теплая пора.

Но отвернулся Крысолов, и в горы зашагал,
И угасал победный марш -  все тише он звучал.

Все твари летним утром тем из города ушли,
И скрылся странный Крысолов у темных гор, вдали.

Конец июня, жаркий день, но пуст и тих Гамельн.
Полудня ждут, и не пойдут пока не грянет трель.

Почтенный Мэтр безмолвен, тих, пришел к своей родне.
Так и ни слова не сказал в тот летний день жене.

А в полдень каждый услыхал веселый, плясовой,
Простой мотивчик, зазывал приют покинуть свой.

И горожане, чуть боясь, за ним на площадь шли,
И Крысолова на бочонке стареньком нашли.

На бочке пляшет Крысолов, и вслед за ним, вокруг,
Монах, жестянщик, хлебопёк, все заплясали, вдруг.

Какое счастье, крыс вокруг не видно ни одной!
Какое счастье поплясать вот так, с родной женой!

Идет последним Магистрат. Идут, и смотрят в пол,
Идут и Мэтр, и Аббат, и теребят подол…

Стоит веселый Крысолов, вокруг и шум и гам.
- Я рад вас видеть, господа. О, как же рад я вам!

Работу можете принять – ищите здесь и там!
В Гамельне крысы не одной не обнаружить вам!

Аббат достал свою суму из буйволиных кож
И молча, грустно, отдавать собрался… Ну так что ж!

Вперед шагнул почтенный Мэтр, и на шута глядит:
- А ну, скажи, куда ты крыс припрятал, паразит!

- Ну что же, это не секрет, - ответил Крысолов,
- Неподалеку, здесь, в реке, я утопил улов.

Я в реку Везер свел крысят под дудочку мою,
Они на дне сыром лежат, а я вам здесь пою!

- Врешь! - грозный Мэтр прокричал. - Да ты подлец и вор!
Ты утром в горы их увел! А как вернутся с гор?!

Утих Гамельнский Крысолов, и перестал играть…
- Так вот, кто в спину мне смотрел… - он только смог сказать.

- Я говорил, предупреждал, чтобы не смели вы…
Но очень деньги мне нужны. Нужны они, увы…

Вы не ропщите, слово дам – возврата крысам нет!
Не будет крысы ни одной здесь ровно сотню лет!

Я обещаю и клянусь, и слов не преломить!
Вам в благодати и труде достанет лет пожить.

Я крыс увел, ваш город чист, прошу вас, господа,
Отдайте деньги мне теперь, я нищ, как никогда!

- Ах так! - вскричал Аббат седой. – Хотел нас обмануть?!
Не будет вору ни гроша! – себя ударил в грудь.

- А ну-ка, парень, прочь иди, еще благодари
Что цел. А то мы перечтем все органы внутри!

Эй, стража, дудочку хватай, топчи ее скорей!
А ну, толпа, идите прочь, не открывать дверей!

Скрутили парня в миг один два стражника, и вот,
Сломали дудку, пару раз ударили в живот.

Толпа сбежала, от греха, а то влетит и им…
А Крысолов лежит в грязи, накрыт шатром своим.

Катился полдень под откос, вокруг сновал народ.
Вдруг пара капелек воды ему упала в рот.

Девчушка бедная сидит на корточках у ног…
Привстал, попил и задышал, тот, кто им всем помог.

- Скажи мне, кроха, почему, ты помогаешь мне?
Ведь не велели подходить ко мне твоей родне.

- Мне очень жаль тебя, герой, и если бы я могла,
Пять сотен гульденов тебе, конечно б, отдала.

Он засмеялся. – Вот дела, и их тебе не жаль?
Она в ответ. – От нас ушли и голод, и печаль!

- Спасибо, чистая душа, тебе не место здесь!
Беги малышка, я здоров, и честь на свете есть!

Воскресный вечер городской в Гамельне проходил,
Гамельнский Дудочник один по городу бродил.

Ходил, заглядывал в дома, где есть местечко сесть…
Ему хотелось очень пить, еще хотелось есть.

Немного ныли два ребра, но в целом жив–здоров.
Один по улицам бродил Гамельнский Крысолов.

Вдруг, парень лет 10 к нему неспешно подошел.
- Я подмастерье, здесь живу, пойдем со мной за стол.

Артель не крупная у нас – мы мебель мастерим.
Пойдем, поешь, попьешь, а мы с тобой поговорим.

Идет Гамельнский Крысолов с ним по ступеням, вниз.
В подвале свечи на столе, в резьбе дверной карниз.

Сидят рядочком за столом в подвале пацаны…
Хлеб, молоко, сидят и ждут, и не удивлены:

Встает старшОй из-за стола 12-ти годов,
Тарелку, кружку подает. И ужин их готов.

- Он говорит, давай садись, тебе мы рады, брат.
С тобой поделимся сейчас, кто чем у нас богат.

Мы так намучились от крыс, не сладко нам жилось.
Нам мастер денег не платил, и тяжело пришлось.

- Убытки тоже мы несли – от крыс спасенья нет.
И положил пацан на стол пяток простых монет.

- Здесь все, что нам сберечь пришлось, не обессудь, наш друг.
И вот еще…  - кусок холста на стол кладет он вдруг.

На площадь днем ходили мы, и кое-что нашли,
И починили, как смогли, в тряпице сберегли.

Тогда Гамельнский Крысолов тряпицу развернул,
И дудку он свою узнал, и тяжело вздохнул:

- Спасибо, парни, но вопрос, как я смогу играть?
Не только дудку, волшебство могли мое сломать.

- А ты попробуй, не боИсь, наш мастер далеко.
Не торопись: поешь наш хлеб, попробуй молоко!

Он ел и пил, он так устал, глаз долго не смыкал,
СтаршОй тихонько подошел, с собой его позвал:

- Ложись, вот здесь, у очага, и выспись до утра,
И мы готовы на покой, давно уж спать пора.

Ведь рано утром нам опять к работе приступать,
А утром чудо-инструмент испробуешь опять.

Летела ночь, глубокий сон поплыл над мастерской.
Гамельнский Дудочник не ждал уж щедрости такой.

А рано утром, раньше всех, он вышел за порог,
И чудо-дудочку свою проверить снова смог.

Он дунул тихо, светлый звук пронесся в тишине.
Он так прекрасен, светел был, как небеса во сне.

И снова тихо заиграл, мотив его хорош,
Зовет, и манит за собой, бодрит, на сердце дрожь.

И парни с лавок поднялись, идут за ним, любя.
- Мы не хотим остаться здесь, не предадим тебя!

Пошли по улицам пустым туда, где был базар…
И видят, девочка к нему бежит, как на пожар.

- Меня ты помнишь, днем тебе простой воды дала?
И я с тобой теперь пойду… - сказала, и пошла.

Шел по базару музыкант, по улицам пустым,
И дети города Гамельн уйти хотели с ним.

Он шел, играл, и звал собой того, кто чист душой.
А взрослый люд лишь крепче спал от музыки такой.

И только старый толстый Мэтр проснулся до поры:
Он услыхал своих детей, но не слыхал игры.

Он шум услышал, и опять смотреть в глазок полез.
О Боже, лучше б не видать ему таких чудес!

Его родные сын и дочь за Крысоловом шли,
И дети города Гамельн: чисты, полны любви.

Почтенный Мэтр хотел уже вдогонку им бежать,
Но, что за черт, остолбенел! Ему не закричать!

Стоял с трубой своей в окне, и все, что сделать мог –
Детишек ангельских считать… - Ах доченька, сынок!!!

И обернулся Крысолов, и в сторону окон,
На город смотрит Крысолов, рукою машет он!

Сто тридцать несравненных чад увел проклятый шут.
Веселой дружною толпой они к горам идут.

Рубашек белых облака колышутся вокруг,
Он впереди: он им отец, и мать, и брат, и друг.

Один лишь краткий быстрый миг он на мосту стоял…
И вот их нет, почтенный Мэтр тут с лестницы упал.

Был Понедельник, был Июнь, и день двадцать шестой.
Погоня, поиски, мольбы – а результат такой:

Их не нашел никто, нигде, ни муж, ни верный пес,
Как будто горный ветерок то облачко унес.

Да, есть поболее цена для жадных дураков!
Увел Гамельнский Крысолов детей, и был таков!