Оксанка

     Это было давно, я перешла в восьмой класс. То есть, летом. Лето - как лето: жаркое, звонкое, в самом его зените.  Очень хотелось к воде, в тень, к бабушке в село. Собственно, и собиралась поехать – сестру и брата отвезли туда раньше. Вымыла волосы  и ждала, пока просохнут – а сохли долго, потому что густые, ниже пояса. И тут позвонили в дверь. Открыла – на пороге мамин младший брат, дядя Володя, с мотоциклетным шлемом в руке. Я сразу поняла: что-то случилось, страшное – на нём лица не было. Не успела спросить – он сказал сам, каким-то глухим, надтреснутым голосом:
- Оксанка умерла.
Оксанка... моя двоюродная сестрёнка. Я попятилась от двери, дядя – за мной. Спросил:
- Отец на работе? – я  кивнула, понимая, зачем спросил. Папа работал главным механиком в управлении механизации – нужна была его помощь. Маме пока решили не сообщать – она лежала в больнице. Подробности я узнала позже, вместе с папой.
     Случилось это на пасеке,  ну, такое общество пасечников - где дядя Виталий, ещё один мамин брат, держал свои ульи. Оксанку и Игоря – только перешедшего в третий класс – он взял туда с собой, потому что тётя Люба, их мама, была на работе. Дети играли вначале на улице, потом – забежали в домик сторожа. А дядя – отвлёкся на свои пчеловодческие хлопоты. Он не знал, что внутри, на стене – висело ружьё, дробовик. Когда дядя подходил к домику, услышал голос Игоря:      
- Оксана, руки вверх!
А потом раздался выстрел. Дядя на ватных  ногах ввалился в домик – и увидел Оксанку – она сползала  на пол, цепляясь за спинку кровати, успев сказать только одно слово - «папа»...
     В кабине грузовика, случайно приехавшего на пасеку, дядя Виталий держал Оксанку на руках и пальцами, как безумный, пытался открыть ей глаза, уговаривая посмотреть на него. Она не могла, её уже не было. В больнице сказали, что дробь перебила аорту.
     Дети играли. Просто играли. И было по небрежности оставленное на стене ружьё.  Кто виноват?
     Да... так вот. Тётя Люба, красивая, ещё совсем молодая, с пышной почти чёрной гривой волос – в одну ночь стала абсолютно седой женщиной. Дядя сидел у гробика, покачиваясь вперёд-назад, и непрерывно бормотал, как молитву: "Оксаночка, прости Игорька" - он тоже поседел и будто постарел, враз. Игорь – почти ничего не понимал. Нет, что-то он, конечно, понимал. Но осознал гораздо позже.
     Оксанку хоронили в школьной форме – она должна была пойти в первый класс. У неё на личике замерли удивление и обида. Когда я прощалась с ней, мои слёзы остались на её щёчках. Казалась, она спрашивает: "Зачем вы так со мной? Мне же больно". Это была моя самая первая страшная потеря, разделившая жизнь на до и после.
     Почему я об этом пишу сейчас?  Подумайте сами. Дети – оружие, игра – смерть. Цена игры бывает страшной, если  совпадают время, место и небрежность. Или бездумность.
     Что уже говорить об играх с оружием - у взрослых...