Открытка. Рассказ

               
       Вернувшись с работы, Тамара Васильевна, как всегда, первым делом вынула из почтового ящика газеты. Увидев письмо с незнакомым почтовым адресом, недоуменно пожала плечами: от кого бы. Ступила за порог дома, и начались повседневные женские хлопоты. Конверт удалось распечатать, когда дети – шестилетний Максимка и трёхлетняя Дашутка – мирно посапывали в своих кроватках.
       Из конверта выпала поздравительная открытка: «Дорогая Тамарочка,- прочла она неровные строчки, выведенные старательно-неуклюжим старческим почерком. – Поздравляем Вас с Международным женским Днём 8 Марта. Желаем счастья, крепкого здоровья, благополучия». И подпись: «Тётя Тася и дядя Афанасий Куимовы». Больно защемило сердце, и Тамара тяжело опустилась на табурет возле кухонного стола, горько и неприязненно подумала: «Нашли, поздравили. А зачем? Нужны ли мне их, пусть даже самые теплые, поздравления?»
           Дети спали, муж еще не вернулся из командировки, и Тамара с головой окунулась в тяжелые воспоминания.
       В начале зимы умерла тяжело болевшая мать. Тамара смутно помнит её худенькое тело, лицо, непривычно спокойное и оттого совсем не похожее на мамино, натруженные мозолистые руки, привыкшие к тяжёлой деревенской работе.
       В свои пять лет, ещё не понимая трагичности свершившегося и радуясь обилию людей, она беззаботно смеялась, то и дело выворачиваясь из-под чьих-то жалостливых рук. Младших, сестру Машу и годовалого Толеньку, увели к соседям, поэтому вниманием гостей она  отнюдь не была обделена. Мрачное настроение присутствующих  скоро наскучило, и Томка незаметно выскользнула под праздничный фейерверк снега – пушистого, манящего сказочного. Возле крыльца увидела несколько лошадей, впряженных в широкие сани-розвальни. С детской непосредственностью решила, что отец непременно покатает её, как только печальные гости разойдутся. Но вышло наоборот: по саням расселись все, кроме неё.
        - А ты замерзнешь, беги в избу,- не терпящим возражения  тоном коротко приказал отец.
        Не прошло и года, как лебединая верность к матери унесла отца за пределы недосягаемого, оставив их на попечение престарелой, надломленной горем бабушки. Вот тогда-то дальние родственники, выбрав Тамару, и увезли её к себе в дальнее село. Так началась эра пребывания её «в людях».
       Детская память, точно фотоаппарат, фиксирует все наиболее яркие моменты прошлого.  Почему-то назойливо  всплывают картины, насыщенные душевной и физической болью. Именно с того времени Тамара до беспамятства боится темноты, потому что по вечерам, лёжа в постели, приёмные родители любили рассказывать друг другу жуткие небылицы о всякой бесовской нечисти. Эти истории пугали Томку, а богатое детские воображение, воссоздавая  услышанное, наполняло жуткими образами тёмную комнату. Родители (а они сразу же заставили называть себя  папой и мамой) уже давно спали, а она всё лежала с открытыми глазами в ожидании беды или чудес.
       Ещё и сейчас ярко с мельчайшими подробностями, будто это было только вчера, вспоминается один из самых горьких эпизодов. А было так.
       - Мам, а где котлеты, которые я жарила? Должно быть шесть, а лежат только четыре,- спросила невысокая, крепко сбитая девушка у ещё сохранившей следы былой красоты женщины с толстыми чёрными косами, точно две змеи обвившимися  вокруг головы. Эта властная женщина и есть тётя Тася -  нынешняя Томкина мама.  Девушка – её замужняя дочка Дина, приехавшая к родителям погостить.
       - Не знаю, Диночка, посмотри внимательней.
       - Я хорошо смотрела. Значит, это дело рук Томки. Вредная девка. Попросишь её нарвать травы для коровы или поросёнка, она три часа бродит в лесу. Начнёт мыть посуду – что-нибудь да разобьёт. Никакого толку от неё.
Жили спокойно, так нет – взяли на свою голову! Поучи ты её, мам, пусть не привыкает с детства воровать. А я-то думаю, что это она всё возле плиты вертится?
       - Сейчас поговорю. Томочка,- нарочито ласково позвала Анастасия Ивановна, распахнув окошко.
       - Что, мама,- послышался с улицы Томкин голос.
       - Тома, иди домой.
       Через минуту возле дверей остановилась худенькая девочка с тоненькими косичками и не по возрасту грустным взглядом исподлобья.
       - Том, у Дины со сковородки две котлеты пропали. Это ты их съела?
       - Нет, не брала я их.
       - А ты подумай и вспомни.
       - Правда, я их не ела,- сказала Томка, привычно-испуганно покосившись на ремень, висевший за спиной Анастасии Ивановны. Та перехватила её взгляд.
        - Если честно признаешься, не стану наказывать. Не бойся.
       - Не ела я ваши котлеты.
       - Опять врешь? Куда бы они делись? Мы с Диной не брали, а папа в кино ушёл.
       Сняв со стенки мужнин ремень, она схватила девочку за руку и принялась привычно и мерно отпускать удары по худенькому тельцу, приговаривая сквозь зубы:
       - Признавайся, что ты взяла, тогда не стану бить. Признавайся, больше некому. Ах ты, лгунья несчастная!
       Стараясь увернуться от ремня, Томка бегала вокруг мачехи, упрямо твердила:
       - Я не брала, мамочка. Мамочка, это не я.
       Анастасия Ивановна опустила ремень, продолжая держать Томку за руку:
        - Ну, будешь признаваться? Или тебе мало досталось?
       И тогда внутри Томки будто сломалась какая-то пружина. Она горько, со всхлипами вытолкнула из себя обидное:
       - Ну ладно уж, я взяла…
       - Ага,- обрадовалась  Анастасия Ивановна,- значит, всё-таки, ты? А столько времени морочила мне голову. Ах ты!..
Отбросив ремень, она схватила девочку за косички и, нагнув голову воспитанницы, несколько раз довольно чувствительно ударила об пол. Из носа вдруг капнуло раз, другой…
     - Только бы  о н а  не заметила,- с ужасом подумала Томка и вороватым движением вытерла нос. На руке ярко отпечатался красный след. Кровь.
     - Ну и пусть, пусть. Вот умру, а бабушка приедет и спросит: «Где моя Томка? Тогда я посмотрю, как вы будете оправдываться», - мстительно думает девочка и начинает плакать тише, но ещё горше.
     - Замолчи! Сейчас же перестань! Хочешь, чтобы я снова ремень взяла?
Но, заметив кровь, ведёт Томку к умывальнику,  тщательно смывает с лица красные пятна и, зажав пальцами нос,  велит смирно стоять с поднятой кверху головой. Этому Томка подчиняется с видимым удовольствием.
     - Остановится кровь, немедленно в постель,- непререкаемым тоном советует напоследок мачеха и уходит. Вскоре Томка уже лежит на своём месте и тихонько, чтобы никто не слышал, плачет. Горькие, сдобренные слезами, Томкины мысли прерывает скрип входной двери и веселое пофыркивание отчима.
     - Отличная комедия, давно я так от души не смеялся. Что там у нас покушать? Я чертовски проголодался.
     - А ты знаешь, что наша тютя учудила? – готовя ему ужин и улыбаясь полными чувственными губами спросила Анастасия Ивановна. – Взяла без спроса две Дининых котлеты, слопала их и помалкивает. Пока я как следует не всыпала, не призналась. И то не по-человечески: «ну ладно уж, говорит, мама, я взяла».
     И, взявшись за крутые бока, хозяйка  расхохоталась. Афанасий тоже взялся было вторить жене, но вдруг оборвал смех, наморщив лоб.
     - Подожди, Тася, какие котлеты? Те, что на маленькой сковородке лежали?
     - Ну да. Я тебе об этом битых полчаса толкую.
     - Так их с собой в кино взял. Понравились. Вкусные.
     Анастасия Ивановна растерянно посмотрела на мужа:
     - Ты? Она же призналась!
     Мягко ступая по домашним тканым половичкам она подошла к укрытой с головой Тамаре, молча постояла возле кровати и, вздохнув, вернулась на кухню.
     После этого случая прошло года четыре. Приёмные родители переехали в другой посёлок. От людей Тамара узнала, что до её родного дома, где одиноко жила старенькая больная бабушка, километров пять тихими лесными дорогами. И однажды Томка сбежала. Накануне тётка на двое суток уезжала к каким-то своим родственникам и строго-настрого приказала к своему возвращению выскоблить ножом и тщательно вымыть дощатые не крашеные полы во всем большом доме. Томка старательно выполнила наказ, но дядя-папа, обрадованный отсутствием ненаглядной половины, пришел в окружении друзей с бутылкой водки в руках. Обувь не снял никто и, в результате, вся Томкина работа пошла насмарку. Приехавшая тётушка, увидев Томку на улице, злобно прошипела:
     - Почему полы грязные? Придёшь домой, я с тобой разберусь.
     Испуганная Томка дворами, чтобы не видела мачеха, пробралась к сараю, взяла крепкую длинную верёвку и с трепещущим сердцем побежала к лесу, вплотную подступающему к посёлку, решив раз и навсегда положить конец придиркам и детским своим обидам. Помнит, как обливаясь слезами от жалости к себе, неумело соорудила петлю, привязав верёвку к толстому  дубовому суку. Как, взобравшись на пенёк, просунула голову в эту петлю, но спрыгнуть с пенька так и не отважилась.
     Слёзы облегчили душу, и внезапно пришло решение: бежать! Вернувшись  домой, Томка скинула нарядное, сшитое мачехой платье (та была довольно искусной портнихой), одела старенькое залатанное и босиком помчалась прочь от злосчастного дома, от нелюбимых своих  воспитателей. Вначале шла по лесу, со страхом ожидая погони. Потом вышла на дорогу и бежала, бежала, бежала…
     Почти шесть лет не была она в этих местах. Где-то он, отчий дом с больной, едва передвигающей ноги бабушкой. Найду ли?—беспокоила мысль. Надо найти. И нашла. Бабушка, увидев на пороге грязную оборванку, сразу всё поняла. Долго плакали обе, уткнувшись друг другу в плечо. А через пару недель бабушка вернула Томку назад к приёмным родителям:
     - Больная я, скоро к деткам своим уйду. Заберите назад, сделайте милость.
     Ах, как возмущалась дорогая тётушка Томкиной неблагодарностью, трясла перед оробевшей бабушкой девчоночьими нарядами, новым, купленным на вырост, пальтишком. Но вскоре по уже проторённой дорожке Томка сбежала вновь. На этот раз бабушка, незадолго до своей смерти, определила её в ближайший детский дом, где уже жила сестра Маша,  двумя годами младше Томки. Помнится, в детдоме поначалу её безобидно поддразнивали за старушечью походку и сосредоточенный, исподлобья, взгляд, постоянное ожидание окрика или удара. Не скоро разгладилась морщинка между бровей, не скоро научилась по-детски беззаботно смеяться.
     Отчаянный иногородний звонок оторвал Тамару  от горьких воспоминаний.
     - Детей же разбудит,- бросилась она к телефону.
     - Алло! Ну, наконец-то, мы уже волноваться начали. Завтра  домой? Вот детвора-то обрадуется! Всё, ждём! До встречи!..
     Тамара положила телефонную трубку, глаза её засветились радостью. И тут взгляд неожиданно упал на злополучную открытку.
     - Что же мне вам ответить?..