Ночь перед дуэлью. Продолжение. 05

Покойный Дельвиг прав, не к чести мне, поэту,
Ответом, пусть достойным, себя же унижать,
С обидой отнесясь к столь подлому памфлету.
Там не с кем спорить. Осталось – презирать.
Ведь оскорбления бесчестят лишь того,
Кто произносит их открыто или тайно,
Из-за спины или в лицо. А не того,
К кому обращены, тем паче анонимно.
 
Насчёт стихов сказал, что зе;ло остроумно,
Но более всего в них желчи скрытой.
И дал совет, что было бы благоразумно
Их не печатать и дерзать с душой открытой.
Для чести моего пера, особенно ума,
Так лучше будет. Что цель у нас стоит одна:
Отечество восславить и сохранить покой, –
Я – страстною поэзией, он – властною рукой.
 
Ответ был «зело» мудр и столь же горек для меня:
В газете изваляли родословную мою,
И мне он предлагает открыто, не тая,
Что лучше будет, если я его совет приму.

Я понял, не поможет царь издать «ответ»,
Что значит – и с других редакций побоятся…
Осталось мне лишь новый написать памфлет,
Жаль только времени – пустая суета,
Но в каждом деле, если разобраться,
Есть аргументы «против» и есть «за»;
Мне б к истине поближе подобраться.
Ну что ж, тогда держитесь, господа,
Пишу туда, откуда льется клевета!
 
Вы недостойны, чтоб я рифмы применял – 
Для Вас, извольте-с, хватит и верлибра.
В пустом общеньи уж терпенье потерял,
Ища средь вас дворян высокого калибра.
Ну что, готовы homo sapiens(ы) во пьянстве
Послушать о дворянстве и мещанстве?
 
Ваш Аннибал, всё тот же Ганнибал,
Великий полководец – карфагенец.
Пять раз он грозных римлян побеждал,
И было это всё во третьем веке 
До рождества Христова. И это

Для меня не новость. Они оба,
Что первый, что второй – из Африки,
То есть туземцы темнокожие, –
То, чем меня хотели оскорбить.
Я б очень пожелал им всем иметь 
Хоть деда на роду не шулера,
А дворянина. Что до меня, –  их
Целых сто, и все пра–пра… великие.
Так мне откуда прадедов считать,
От Аннибала, или от Арапа?
 
Вам легче покопаться у себя
В дворянстве. Не удивлюсь, что дед чей,
Дворянин, в прислуге бегал шустро
При дворе богатого «барбоса»,
Иль в доме челядью командовал,
Как генерал; а кто–то вовсе был
Приказчиком. Вы даже не мещане,
Господа, в дворянстве вы – прислуга.
И вы же те заказчики «…пчелы».
Там пара есть сатириков. В дерьме
 
Успешно роются. Не за гроши,
Что скупердяй Фаддей им может дать.
Им волей платите вы каждый раз,
И кость на ужин во благодарность.
Попробуй взвыть, приказ не выполнить,
Как тут же в путь: в острог, на рудники…
Вы наплели им гадость мерзкую,
Торгуя клеветой из-под полы!
Так кто же Вы – мразь несусветная?!
Не в деле ль сам С.С. Уваров?
Ну тот, что деятель с приставкой «гос–» 
 
Ну как вам опус – не читабельно?
По мне так очень комфортабельно.
Верлибр для вас, как гомо дюже сапьенсэсь,
Есть стих свободный – выходец с Европы.
И здесь не вижу я иной заботы,
Чтоб не загнать смердящие остроты
Подальше, буде постараетесь,
В заумные от дум великих ж…
 
Так вот, я вновь толкую родословную
Мою, какою я горжусь, – моё наследство;
Единственное всё, что я несу из детства;
Его не променяю я на масть придворную.
Мы можем уживаться по соседству
И хаживать в одну уборную,
Но клевету я не терплю, как средство
В сарказме унижать, что шлюху подзаборную.
И думается мне, что ведь не зря вопят,
Что милостью царя я стал поэт законный,
Не просто стихоплёт, чтоб был цензурой снят,
А гений во стиху, что  с Неба одарённый.
 
И я готов сказать клеветникам в ответ,
Всем тем, кто изначально недочеловеки,
Им недоступен  Божеский завет;
Во тьме лукавят кои тыщи веки;
У них добра в душе, как кода, нет;
Они шакалят вечно среди нас, людей,
Питаясь падалью несбывшихся затей.
Да будь вы все истленены в могилах,

Где скоротать хотели сотни тысяч лет,
Чтоб снова, возвернувшись, жить на нивах,
Где клевета растёт и нужен свой клеврет.
 
Покончим с родословной раз и навсегда,
Чтоб обозначить ветвь по линии отца.
Откуда древо? От Олексича Гаврилы,
Героя Невской битвы, род исходит!
И век от века набирает силы:
Кто дипломат, кто в Думу заседать заходит…
Куда ни кинь, бояре да дворяне все!
Не загудит ли рой в той «Северной пчеле»?!
В одной цепи и я, как продолжатель рода, –
Воспеть стараюсь славу своего народа.
 
Ну а тебе, Фаддей, в устах Какойтович,
Стоп, вспомнил: Беня–, Веня–, Венедиктович!
Черкну лишь вкратце про праде;да моего,
Что дедом моей матушки является.
Начну, сперва, с фамилии его:
Не с Анни–, Бенни–, начинается.
По метрикам судя, он – Ганнибал,

И был он сыном князя эфиопского
(Родился б раньше, – князя абиссинского).
Поройся там, в анналах, чтобы точно знал,
Когда произошло, и кто сменил кого.
(Ищи конкретно в Африке, не в «in mundo;»).
Что дальше было? Ты ушами вперься в чтиво,
Коль глаз твой музыку неймёт. Прошу учтиво:
 
Взяв в плен, басурмане их с братом продали
В Царьграде в тот самый Султанский дворец.
Что город всё тот же – Стамбул, не слыхали?
С тобой всё понятно, но Греч? – Ах, шельмец!
Тебе не сказал, что Царьград – не Кронштадт,
И что Нева не с Босфора? Ну, жулик! Ну, гад!
Так вот, по чьей-то там заботе, иль приказом,
В Стамбуле, средь других, два брата Ганнибала,
Как пленные, украденные разом,
В посольстве русском оказались. Так бывало…
 
И наш посол, что в Турции служил России,
Прибрал к себе мальчишек, по связям, – даром.
И так двух братьев родом с Абиссинии
В Москву привёз, Петру – царю в подарок.
И Пётр, в восхищении, поднял бокал:
«За дружбу с Эфиопией, Ура!» – вскричал.
И все восприняли восторженный настрой,
Накинулись на стол, что с царского плеча.
А свита до утра ушла в глухой запой
Под возгласы: «Виват! Виват!» – наперебой.
 
И на одном царь взгляд остановил,
Спросил задумчиво: «Как звать тебя?»
В ответ запальчиво, удало: «Ибрагим».
Тут переводчик боязливо сообщил,
Что тот испрашивал назвать себя.
– Меня звать Пётр, я – царь всея России.
Сейчас ты подданный, но сыном вскоре будешь.
Я – крестный твой отец, считай отныне,
Но ровно через год ты во Христе прибудешь.
Забудешь про ислам, к чему взывал поныне,
И имя новое, библейское получишь.
Креститься будешь стоя, с правого плеча,
Догматы православия за год изучишь
И будешь знать, по ком в церквах горит свеча.

Продолжение следует...