Пока рабы немы или мы рабы

 Всю дорогу Ираида Марковна вглядывалась в простирающиеся дали горного ландшафта Белебеевского плато - ответвления, одного из множеств, отходящего от Уральского хребта. Ей казалось, что если бы она взмыла вверх и смотрела на эту красоту сверху, то увидела бы Уральские горы, лежащие поперёк двух континентов огромной рябиновой ветвью, нечаянно  оброненной  с гигантского звездолёта великаном–путешественником в момент прощания с Землёй.

 Почему- то ей пришло на ум именно такое сравнение. Возможно потому, что почувствовала себя маленькой, ничтожной птахой, настолько бессильной в своём намерении взлететь и увидеть всю громаду божественного творения, сотканного из камня, окутанного бархатом кроны деревьев, причудливых кустарников и трав, с вкраплением в их чудесные переплетения переливов водных чаш озёр и тонких нитей рек - речушек!

 Как птице, как бы она высоко не взлетала, не дано увидеть всю Землю разом, так и  человеку, копошащемуся только в своих житейских проблемах, не дано понять основу глобальных причин возникновения этих его бесконечных, частных проблем.

 Боже, как же она соскучилась по местным красотам, как же хотелось снять уже с себя одежду, обувь и окунуться в прохладу горной речушки, на берегу которой стоял её маленький, старенький, заброшенный домик! Смыть, смыть быстрее все дурные воспоминания о своём нечаянном путешествии!

 Она отыскала  в сумке телефон, набрала номер Валюшки: -

«Дорогая моя, я уже подъезжаю, ты мне ключ оставила, где я сказала? Нет?! Вот это да! Беги моя хорошая, я не в силах ждать, два дня в дороге. Хорошо, хорошо, успеешь!»

 Да, Валентина успела встретить её как раз в тот момент, когда Ираида Марковна доставала из багажника свою дорожную сумку на колёсиках.
Машина отъехала от ворот. Они поздоровались, едва коснувшись друг друга руками - обнимашки, целовашки как-то не завелись между ними, хотя дружба их дотягивалась уже к концу второго десятка.

 Валя, бывшая артистка театра, теперь, многодетная мать, работала уборщицей в мебельном магазине, по субботам «отдыхала» в домашних делах. И сейчас, пользуясь случаем, была  рада, вытянув больную ногу со шпорой в пятке,  посидеть в уютном кресле за чашкой чая в приятных разговорах с долгожданной подругой.

 Едва повесив на крючок замок, Ираида Марковна схватила халат, мыло, полотенце, повелев Валентине ставить чайник, побежала к речке. Не прошло  и пяти  минут, вернулась, покрытая мурашками, но посвежевшая и весёлая.
 
 Достала гостинцы, сразу отложила сладости Валиным деткам, восторгаясь погодой и речной водичкой, разливала чай, задавала вопросы, не давая ответить, снова  с умилением произносила дифирамбы то вкусу травяного чая,  то пирогам подруги, которые та испекла к её приезду.

 «Ну, рассказывайте, как отработали? Как там вообще?» - нетерпеливо спросила Валя, не догадываясь о том, что сильно поспешила с эдакими вопросами.

Ираида Марковна вовсе не желала даже в воспоминаниях снова возвращаться туда, где побывала. Она тут же задала встречный вопрос, принуждая Валю говорить о её  суетных делах. Та в минуту отговорилась и, предчувствуя неладное, настоятельно повторила вопрос.

 «Ой, пошли вытянем ножки на родненькой моей кроватушке, расскажу!» -

Ираида Марковна любила поболтать,  лёжа на своей широченной кровати, обложившись красивыми и удобными подушечками-думками. Так они коротали время в разговорах и мечтах, если ненароком высвобождался часик-другой для отдыха.

 Рассказчица она была занимательная, но приятный, бархатный голос так убаюкивал, что Валя, не заметно для себя, забывалась, задремав, всхрапывала, вздрогнув, просыпалась, чтобы снова расслабиться, снова уснуть, и опять проснуться от собственного храпа. Ираида Марковна никогда не будила её, замолкала, пыталась и сама вздремнуть, если не получалось, вставала и уходила в огород.

 На этот раз Валя села, вытянув обе ноги перед собой, бодренько подоткнула подушку за спину и приготовилась к длинному рассказу.  Рассказчица любила пофилософствовать, тем и была интересна. Вот так, издалека  началось её поучительное повествование: -

 «Ещё со школьной скамьи мне внушали, что труд сделал из обезьяны человека. Будучи ребёнком, я не могла понять, как могла произойти такая метаморфоза? И я довольно серьёзно детским своим умишком анализировала жизненные ситуации, которые напрямую были связаны с физическим трудом. Мне казалось, что люди пребывают в состоянии труда, только потому, что боятся снова зарасти шерстью и опуститься на четвереньки.

 Наверное, поэтому и нас, детей, с детства приобщали к рабскому труду. Мы осваивали все смежные профессии, связанные с домоуправлением, обустройством, уходом за всем хозяйством, которым обзаводились наши родители. К их приходу с работы мы, дети, отработав в школе шести часовую, рабочую смену, должны были выучить уроки, переделать все домашние, дворовые, в сезон и огородные дела, ещё и еду приготовить для, уставших на их работе, родителей.

 Не только дома трудились не покладая рук, но и в школе мы постоянно что-то делали: дежурили в классах и столовой, мыли полы в коридорах, убирали территорию, сажали деревья, надрываясь, притаскивали мешками макулатуру; выкапывая, где только можно было и нельзя, прикатывали, волокли, тащили металлолом, а весной и осенью не вылезали из пришкольного участка и сада.

 Я помню, как я не высыпалась и очень страдала, от своей бледности и чёрных кругов под глазами, как всё время пыталась прикорнуть головой к парте, чтобы минуточку поспать, а когда, наклонившись за чем-нибудь, резко вставала, то заваливалась в сторону от головокружения и темноты в глазах.

 Нас в семье было пятеро. У меня были явные признаки железо дефицитной анемии и физического истощения, от постоянного недосыпания и перегрузок. Но меня никто, никогда не обследовал. Да мы все были такими немощными. Старшая сестра умерла в двадцати шести летнем возрасте как раз в год, когда я заканчивала восьмилетку. Мы не голодали. Еду сами выращивали, заготавливали на зиму соленья, варенья, зелень. 

 Просто мы росли в чрезмерных трудах; были рабами в школе и рабами в доме.  Нас  просто бессовестно эксплуатировали. Внушая с детства, что труд облагораживает человека. И мы верили этому бреду и даже стыдились своей слабости и немощности, скрывали болезни, терпели боль, боясь осуждения или насмешек.

 Однажды во время спортивной олимпиады я чуть не умерла прямо на финише после пробега стометровки. Я прибежала вторая. У меня сбилось дыхание: не могла ни вздохнуть, ни выдохнуть. И я упала, едва успев переступить финишную черту. 

 Меня оттащили в сторону, чтобы я не мешала финиширующим, и бросили вниз лицом в траву. Всё внимание было на победителя. Я не помню, сколько я пролежала без сознания, но, когда очнулась, все уже переключились на следующую дистанцию, до меня никому не было дела.

 Я пыталась встать, но меня сковала боль в правом боку, когда я потихоньку встала и пошла, боль отдавала в ногу. До дома я шла три часа, то и дело останавливалась, чтобы собраться с силами. Пришла, легла в кровать и проспала все выходные, отказывалась от еды, меня тошнило.

 В понедельник, родители спокойно ушли на работу, мы - в школу. К полудню, бок разболелся сильнее. Я отпросилась в поликлинику. На приёме мне выписали направление на операцию.  После поликлиники я на автобусе поехала  в хирургию.

 Через два часа прямо с приёмного покоя меня повезли на операционный стол и вырезали аппендицит. За два дня  меня никто не  навестил, хотя и в школу и родителям сообщили, что я в больнице. На восьмой день меня выписали. Я как пришла, так и ушла своими ногами, придерживая бок, швы ещё болели.

 Вот такое отношение было к детям послевоенного времени. Детей было много. В каждой семье от трёх до пяти-семи и больше. В классах училось по сорок человек, на переменах пройти было невозможно. Во дворах детский шум-гам не смолкал до полуночи.

 Мне казалось, если я закончу школу, поступлю учиться или начну работать, мои муки закончатся. Наконец, я закончила школу и решила поступать в педагогический институт. Средняя сестра в то время уже была завербована в Иваново на фабрику. Вот я и выбрала институт там. Она согласилась принять меня.
 
 Дня хватило на сборы. Первый раз ехать на поезде одной было волнительно.  С утра собралась, ни есть, ни пить не могла. А поезд ночью отъезжал.  Забралась на верхнюю полку. Окно открыто, свежо, приятно, счастливая, заснула сразу под монотонный стук колёс. Ведь в эту ночь поезд вёз меня к моей мечте!

 Утром спустилась с полки и пошла умываться. Глянула в зеркало, а в нём смотрит на меня отражение трубочиста! Мыла почему-то не оказалось ни у меня, ни в туалете. Как ни тёрла, так и не смыла эту въевшуюся, железнодорожную пыль. А ехать ещё сутки, так я стеснялась спуститься лишний раз. Терпела до ночи, чтобы в туалет сходить. Так мы были воспитаны. Всего стеснялись.

 Про еду и говорить нечего. Оказалось, на каждой станции её валом продают. Советские женщины тогда в обе руки набивали сумки домашними деликатесами, чтобы было чем заняться в дороге. Угощали, а я, такая черномазая, стеснялась спуститься и отказывалась, мол, не хочу, а саму тошнило, и желчь на полотенце сплёвывала втихаря, так кушать хотелось.

 Доехали в пять утра до Москвы. Кое-как очередь выстояла в туалет, там же и отмылась с мылом. Бегом в кафе! А там тоже очередь… упала в обморок. Очнулась от запаха кофе. Открыла глаза, а на тумбочке стоит стакан, прикрытый булочкой! Первый раз в жизни сладкущий  такой кофе с  молоком и булочкой попробовала!!! В школе только какао с молоком давали.

 И слышу медсестра милиционеру тихо так говорит, что где, мол, сердце у этих родителей, такую тщедушную в такую даль отпустили одну. К коммунизму идём, а дети у нас в голодные обмороки падают – стыд-то какой и позор, никому не говорите уж…

 В институт я провалила, и сестра моя, по доброте души своей, не домой меня отправила, а на работу устроила в ткацкий цех. Мне тогда шестнадцать лет было, росточку по мне было полтора метра. Поставили меня на гобелен ученицей к толстой тётке, которая 80 станков обслуживала. Она мне всё рассказала, показала и к своим станкам ушла.

 Челноки бегают туда-сюда, полотно льётся лентой, как речка полноводная! Загляденье! А потом, на скоростях-то таких, как рванёт одна ниточка и в одно мгновение, цепляя  соседние, сворачивает их в клубок! Только и надо-то вовремя остановить станок и связать ниточки концы с концами.
 
 А кончики то в этом клубочке надо ещё найти, совместить, а самое главное ручонками-то худенькими, слабыми достать до них и, лёжа поперёк станка на животе, навесу завязывать узелочки, да так их спрятать, чтобы брак не сделать.

 Через неделю только тётка догадалась ящичек мне под ноги поставить, чтобы я доставала до обрывов и не ложилась поперёк на полотно.

 -"Надо же всё быстро делать! Кто план гнать будет, если каждый так разлёживаться будет?!"- с грохотом бросив ящик у станка, поучала меня толстая тётка... Я теперь даже имени её не вспомню.
 
 Через две недели по моим ушам и мозгам стали бить челноками четыре станка, через месяц - восемь, а через полгода - все шестнадцать. Всё бы хорошо, только анемия-то она сама по себе не проходит. Её свежим воздухом, солнцем, витаминами, здоровым питанием и сном лечат.
 
 Я в обмороки стала падать и плакала от бессилия, причитая в голос, что всё равно в институт поступлю  и никогда больше не буду работать на производстве, что я найду такую работу, на которую надо будет приходить к десяти часам, а не к шести!

 Всё, о чём мечтала в жизни, всё сбылось: и институт закончила, и тридцать лет на работу к десяти часам ходила, не корячилась на производстве, пенсию бюджетную заработала! Пятнадцать  лет на пенсии не работала. Пенсионеркой- то наконец человеком себя почувствовала! Кажется... 

 И вот те на те, без работы-то в какой-то момент опять обезьяна во мне стала проявляться: шерстью над губами и в носу стала обрастать, и всё на огород стало тянуть в привычную позу буквой "зю", это почти на четвереньки. Вот я и начала работу искать. В 65 лет потянуло меня за длинным рублём на заработки вахтовым методом! Ну, с этого места поподробнее, да?»

 Валя не понимала, почему это Ираида Марковна так изменилась в лице. Все где-то должны работать, чтобы хоть как-то выживать в эти тяжёлые времена. Что не так?
Вот и сама она работает, хоть и неофициально, но вынуждена работать ради мизерной зарплаты. Старшие, от первого мужа, выросли, семьями живут, а младших поздно во втором браке родила. Мужья умерли, на пособия не прожить. В сельской местности каждый любой работе рад.

 Ираида Марковна, по обыкновению, из каждой жизненной ситуации извлекала уроки. И Валентина поражалась её умению из привычных жизненных процессов сделать открытие, сенсацию! Что же на этот раз таил её анализ, и какие выводы она сделает?   
 
 Ничего, никому не сказав, она уехала внезапно, отдавая Вале ключи от дома, на ходу бросила: -
«Последи за домом, мне надо уехать на вахту на два месяца. Приеду, расскажу».

 «Весь интернет заполонён объявлениями о работе вахтовым методом», -
продолжала Ираида Марковна, -
 
«И всё тебе бесплатно! Такая халява бывает только в раю: и проезд, и проживание, и питание, медкомиссия, и спецодежда, и работа сидячая. Вот я и клюнула, в надежде, что труд опять облагородит меня и стану я человеком! Подумала, что хоть на подарки внучкам заработаю и два нижних зуба нижний имплантирую: будет чем жевать, верхние то у меня сохранились.

 Одержимая сбыточной мечтой, я, двадцать девятой по счёту, втиснулась в вахтовую газельку, чтобы «беплатно», не как в монологе юмориста Петросяна, совершить прыжок с моста на чугуевской резинке, а поболтаться на ней двое суток и приземлиться в точке назначения без рук, без ног и без зада. 

 Никогда я так не радовалась пешему ходу, как тогда от остановки до места проживания! Руки, ноги и зад стали обретать подвижность; ноги как-то несли меня саму, а руки катили сумку на колёсиках. Тощий мой зад, хоть и непослушно дёргался  и подвихливал в сторону сумки, когда она то и дело наезжала на бордюр тротуара,  всё же рулил онемевшими ногами,  несущими на себе всю эту, обезображенную долгим сидением, ковыляющую конструкцию моего одеревеневшего тела.

 Встречала нас и сопровождала до места проживания бригадир. На фото в телефоне с пышной причёской распущенных волос и открытой улыбкой белоснежной эмали зубов она выглядела лет на двадцать пять. В жизни же она оказалась лет сорока на вид, с гнилыми зубами и залысинами на голове. Она постоянно жевала жвачку.

 Отвечая на тревожные вопросы новичков, она заверяла всех, что у неё в бригаде всё лучше всех: и условия проживания, и дисциплина, и дружественная, почти домашняя, атмосфера.

 Когда, покрываясь потом, шестнадцать вахтовиков поднимались на пятый этаж без лифтового, панельного дома, каждый чувствовал себя обманутым. На голову конструктора-изобретателя колёсиков на дорожных сумках сыпались проклятья.
Потому что в инструкциях по их использованию ни слова не было сказано, что при подъёме и спуске с лестниц эти колёсики становятся совершенно бесполезными, и что пользователям не стоит набивать эти сумки барахлом весом больше собственного веса!

 Войдя в съёмную трёхкомнатную квартиру все почувствовали специфический запах дезинфекцикатора. Бригадир, успокоила: -

 «Ничего страшного, выветрится. Зато мы от клопов избавляемся, каждые две недели проводим дезинфекцию. Встретите трупики, радуйтесь, они уже вас не покусают!» -
 её деланный, прокуренный смех не убедил новых жильцов: на дворе двадцать первый век, а тут клопы.

 Лера, так звали бригадиршу, не стесняясь вновь прибывшего контингента, устанавливала свои законы, разбавляя свою рваную речь, не привычным для слуха, матом. Хлопнула в ладоши и командным голосом распорядилась: -

 «Слушай меня сюда!Расположились следующим образом: восемь мальчиков в комнате с балконом, потому что у нас в квартире не курят. Для этого есть балкон. Там же все сушим бельё. Восемь девочек идут в комнату рядом, а в третьей комнате живу я и постоянники - мои любимые подруги, ну, и те, кто дорабатывают вахту.

 В комнатах никогда не толкаются восемь человек, не беспокойтесь. Одни уходят в день, их сменяют ночники. Видятся они только на пересменках в цеху. Так что практически живут по четверо. Шкафчиков на всех хватает, выбирай любую полку. Всё понятно?

 Установлены очереди дежурств, выноса мусора, стирки, приёма душа, приготовления и приёма пищи. Спящим после смены никто не мешает, все разговаривают вполголоса. Всё, как в  лучших домах ландона. Уясните чётко, кто без моего ведома вызовет МЧС, скорую или милицию, отправится домой без всяких выплат.

У кого нет флюорографии, готовьте по 600 рублей, сейчас дружненько проходим платно в городской поликлинике. Сбор через полчаса. Нет денег, езжайте домой. Без флюшки нет допуска к работе.

 Остальные завтра получат временные пропуска и заступают на смену. Решать, кто в какую смену будет работать, буду я! Расходимся!» - Лера закончила информационный блок голосом, не терпящим никаких возражений и вопросов.

 Вид квартиры, в которой водились клопы и тараканы, тридцать  лет не делался ремонт, стёрся линолеум, обшарпалась мебель и залоснились обои, навёл на всех тихий ужас.

 Без слов все разбрелись по комнатам, с целью быстрее занять нижние места на неустойчивых, двух ярусных кроватях и нижние полки в шкафчиках с обломанными петлями дверок. Лесенок для подъёма на верхний ярус кроватей не было. Те, кому достались верхние места туго соображали, как же им туда влезать?

 Среди общего хора заселяющихся вахтовиков стали различаться голоса, слабо попискивающие, злобно шипящие, нудно зудящие, громко цыкающие, постепенно стали выделяться голоса, зычно командующие, смачно посылающие. Всё яснее опознавалось, кто есть кто.

 Приняв за слабость мою интеллигентность, культуру воспитания, сдержанность и дипломатичность,  ко мне ещё по дороге прилипла низкорослая, самая хамовитая особа, которая назанимала у меня  денег до аванса сначала на сигареты, потом на еду, а сейчас вытребовала ещё и на флюорографию, мы же, мол, подруги, выручай!

 Поначалу я старалась на неё не обращать особого внимания, пока она не стала хватать меня за руки, выталкивать, подталкивать меня в спину с целью указывать мне направление движения, определённое для меня ею.

 Она стала навязывать мне свою волю, стала указывать где спать, куда ходить, а куда не ходить, что и кому говорить, кому и что не говорить. Всё это никак не совмещалось с моим пониманием чести и достоинства свободного человека. Я слабо возражала, чем вызывала нарастающий гнев своей новой приятельницы, взявшей право опекать меня.

 Наконец, я не выдержала и чётко выразила своё недовольство, предупредив, что если она ещё раз коснётся меня, я могу так толкнуть, что мало не покажется. После чего она просто озлилась за неподчинение и стала целенаправленно провоцировать меня ответить толчком на толчок в надежде развязать драку.

 Я цепенела и поначалу выдавала ей целые тирады воспитательных разъяснений её прав и обязанностей в отношении меня и других.
Она затихала, выжидая заступничества окружения, но никто не подавал признаков живой реакции. Все давали знать, что приехали сюда зарабатывать, а не отношения строить, тем более не дружить.

 И тогда она стала открыто издеваться надо мной, называя чистоплюйкой, комсучкой, паршивой интелюгой, добавляя при этом, что убила бы всех нас таких, прибила бы, четвертовала бы. Она усиливала эти сокровенные желания россыпью слов из тюремного лексикона и богатейшей коллекции нецензурной брани.

 Бригадир узнала об этих нападках, когда Зина, так звали бывшую узницу мест не столь отдалённых, натравила на меня выжившую из ума на почве запойного алкоголизма, Люсю. Люсю я увидела первый раз на конвейере. 

 Заступив на смену, я готовила рабочее место, как вдруг напротив  через конвейерную ленту до меня пыталась дотянуться корявые, красные руки незнакомой мне, спившейся, гумоноидовидной физиономии с бесцветными глазами.

 Она материла меня и угрожала придушить меня, как только я вернусь в комнату после работы, так как я, якобы, настучала бригадиру, что она не пришла домой ночевать и сейчас пьяная, и что бригадир из-за меня чуть не отправила её домой.

 На самом деле, бригадир Лера увидела сама, что она пьяная, но сделав вид, что не замечает этого, гаденько так сослалась на меня, якобы, это я её заложила и даже потребовала не допускать её до работы. Работать на ленте некому, и она её оставила в смене, надеясь на то, что та оклимается через часик-другой.

 Зина наблюдала эту картину и тут же шепнула Люсе, что надо наказать меня, как стукачку. И та напала на меня. Вот такие страсти разгорались за моей спиной, о коих я узнала намного позднее.

 Когда смена закончилась, на улице уже шёл дождь. Я была без зонта и в текстильных кроссовках, которые промокли насквозь. Я изрядно подмёрзла. Когда  подошла к дому, у раскрытой двери подъезда стояла Зина и предупреждающе хохотнула, что  Люська пьяная и волосы мне выдерет.

 Я представила всю эту картину, и решила не искушать судьбу, да и открытого конфликта не хотелось, стала названивать своему менеджеру по рекрутингу. Та лежала в больнице, её заменяла другая, которая порекомендовала, не строить из мухи слона, и бросила трубку.

 Я позвонила о создавшейся ситуации бригадиру, которая заступила в ночную смену. Она выругалась матом, за то, что я отвлекаю её от работы и, прервав смену, приехала на такси в квартиру, где к её приезду была тишь и гладь.

 Опухшая от пьянства Люся спокойно собрала чемодан и заявила, что уезжает домой, потому что не может больше работать в такой обстановке, где все стучат друг на друга. Около подъезда её уже ждали качки денег из её кошелька. Всё, что она зарабатывала, они вместе пропивали. После трёхдневного запоя её подбросили к двери квартиры. Отоспавшись она снова вышла на работу. Это было в порядке вещей.

 А моя жизнь становилась всё более невыносимой.
Во-первых, на работу я ходила с температурой, я кашляла, и голос мой осип. Зина распоясалась до такой степени, что на протяжении всей смены покрикивала на меня, обзывала криворукой черепахой, это в лучшем случае.

 Она активно доказывала всем, что я плохо работаю, и поэтому на бригаду усиливается нагрузка. По её словам получалось, что все работают за меня, чтобы выполнить план, что никто этого терпеть не должен и не будет.

 Во-вторых, Бог лишил меня голоса, оградив от искушения отвечать, а значит опуститься на одну плоскость с этой несчастной. И слава Богу, отвечать ей я физически не могла.

 Работа на упаковке влажных салфеток далеко не сидячая и далеко не лёгкая. Кто работал, тот знает. Но работала я не хуже других. Я попала как раз на момент проливных дождей. Это и усугубило мою болезнь. Я не могла нигде отогреться, а надо было просто отлёживаться в тепле; после приёма жаропонижающих и антибиотиков я потела.

 Завод по производству влажных салфеток находится под Санкт-Петербургом. Места там, как известно, болотистые. Вода после дождей задерживается на поверхности земли. От чрезмерной влаги всё зарастает мхом.

 Ангары, где располагаются цеха гоффроупаковки и склады, установлены прямо на грунт. Во время дождей крыша из профнастила угрожающе гремит, навевая страх обрушения. А сам ангар над нашей восьмой линией не только местами протекает, но  и вся вода , которая затекает под ангар скапливается под ним, просачиваясь через трещины, заливает весь зацементированный пол.

 Тогда начинается самое страшное. Людям запрещается сидеть на металлических стульях, ходить по цеху по лужам, если обувь не резиновая. Мало того, конвейер продолжает работать и машины, клеящие коробки скотчем, тоже работают.
 
 Электродвигатели конвейеров, автокары, погрузчики работают под электричеством, поэтому они искрят. Водители, палетчики, грузчики, упаковщицы находятся под постоянной угрозой жизни, резиновая обувь для них не предусмотрена. В случае замыкания, первыми пострадают они.
 
 Потому что всё, что подключено к электричеству не отключается ни на минуту, иначе не выполнить план, и смена будет минусовая, то есть зарплату не начислят никому. Десятки, сотни жизней в эти минуты, часы находятся под напряжением, не только моральным.

 Когда цеха наполняются влагой, включаются кондиционеры, которые выдувают влагу, буквально вымораживая людей. А поскольку ангары и склады не отапливаются, а вечно открытые меж складские ворота наводят сквозняк, рабочим некуда деваться, они начинают утепляться.

 В ход идут строительные бушлаты, комбинезоны, перчатки и шапки, и конечно же само нетканое полотно, из которого нарезаются салфетки. Люди, особенно упаковщицы, которым приходится по одиннадцать часов сидеть или стоять на ленте, обмотанные белым полотном, одетые во что попало, становятся похожими на пленных немцев под Полтавой или сбежавших пациентов психбольницы, в лучшем случае, на снежных баб.

 В неотапливаемых ангарах  особенно невыносимыми становятся зимние холода, от которых человек немеет, тупеет и впадает в состояние спячки. Наплыв работающих в цехах в зимнее время в разы уменьшается. Востребованность влажных салфеток зимой мизерная и удовлетворяется сезонными запасами.

 Конвейеры останавливать нельзя, вот и шлёпают они своими движущими частями на протяжении суток под наблюдением малочисленных стойких оловянных солдатиков-грузчиков в бушлатах и обмотках, да одиночных упаковщиц, похожих на снежных человечков.

 А весной, летом и осенью интернет вновь пестрит зазывными объявлениями лучших работодателей в сфере производства и логистики. И снова самый неимущий, обездоленный, провинциальный люд валом валит на садовые, овощные плантации, производства и склады, хоть и обещанный рай обходится во стократ дороже, порой и в ущерб здоровью.

Безжалостно лишают зарплаты наложением штрафов, если вахта прерывается по причине неблагоприятных условий проживания, нарушения дисциплины труда, повального алкоголизма, травли, перегрузок (выходные не оплачиваются), болезней, нарушения трудовых условий, диктуемых работодателем. Штрафы - самая высокодоходная статья  работодателя.

 В конце концов, я не выдержала прессинга, голос не восстанавливался, я дождалась пенсии, тихо собралась и уехала к дочери в Питер лечиться. Лера знала, чьё мясо кошка съела, и не задерживала меня. Даже предупредила, что за двадцать отработанных дней мне ничего не заплатят. Всё, кроме недельных авансов, уйдёт на уплату штрафов за прерывание вахты.

 Полтора месяца я провалялась в постели, восстанавливала здоровье, нервы, мысли. Размышляя о произошедших со мной событиях, я вдруг чётко и ясно осознала, что "работа вахтовым методом" - это современная форма легализированного рабства в России. А люди, с вбитым  им в голову "гвоздём" рабской психологии, не могут разобраться в системе незаконного рекрутинга и попадают в самое настоящее рабство к рабовладельцу, называющему себя работодателем.

 Только в России для граждан бывших союзных республик упрощённый и безвизовый въезд. Предприимчивые властные структуры сторон государств имеют обоюдное согласие на поставку рабов в принимающую страну, и имеют львиную долю от рекрутинга и использования рабского труда низкооплачиваемых, так называемых, иностранцев из СНГ и дружественных, неблагополучных  стран.

 Например, рядом с нами, россиянами, в цехах работали не только сёстры и братья славяне, но и азиаты всех мастей, даже индусы были завсегдатаями этого производства.

 Это преступное, нелегально организованное предпочтение дешёвой, иностранной рабочей силы, в то время когда на местах не обеспечиваются рабочими местами собственные граждане, сознательно увеличивает безработицу россиян. Но самое главное, кто-то очень сильно заинтересован в разжигании национальной розни на почве материальной недостаточности для обеспечения жиненно важных потребностей.

 Когда я ближе стала знакомится с азиатскими женщинами, они мне рассказывали, как много денег на незаконном основании изымают у них не только визовые службы, но и местная полиция, вылавливая их во время передвижения по городу и даже по дороге на работу. Никакие жалобы к производству полицией не принимаются.

 Зная, что человек дорожит работой, и не захочет опаздывать или пропустить работу, он заплатит требуемые деньги: всего-то на всего такса пятьсот рублей. За утро молодчикам в форме можно поживиться не на один десяток тысяч рублей.
Порой каждый  день попадаются одни и те же, поэтому себе дороже обойдётся, если на беду не окажется пятисотка в кармане.
 
 Я сама была свидетелем, как у моей знакомой Турсунай, по пути на работу прямо на мосту забрали сына, и мужу Турсунай пришлось бегом возвращаться за деньгами на квартиру, чтобы выкупить сына и вовремя им всем прийти на работу.

 Но что примечательно, азиатам платят больше, чем россиянам, настолько больше, что хватает и на лапу полиции, и на уплату всех пошлин, и на жизнь, и накопить. Если бы было не так, со слов моих знакомых, они бы не приезжали в Россию, ведь это так далеко и дорого.

 И получается, что именно россияне, нелегально работающие рядом с иностранными гастарбайтерами, ещё более низкооплачиваемые, бесправные гастарбайтеры, которым озвучивают условия, но на руки не дают контракт,  неучтённую зарплату перекидывают на блиц перевод, а это значит рабовладелец не производит никаких налоговых отчислений в государственную казну и пенсионный фонд».

 Наконец-то до Валентины дошло, что хотела сказать Ираида Марковна: как можно не замечать вора, который средь бела дня под видом садовника срезает розы, продаёт их, а хозяину говорит, что они были завядшие, и толку от них нет. Валя наивно недоумевала тому, как можно людям, не обезьяны же они, терпеть такой обман и давать наживаться ворам?!
 
 Ираида Марковна вскочила с кровати, включила ноутбук, торопливо внесла в поисковик название компании и сказала: -

«А это ведь пример только одной, реальной компании. А сколько их по всей России? Не счесть! Они не прячутся. Они открыто, нагло рекрутируют отчаявшихся россиян, отчаявшихся в поисках работы, гнобят их, обманывают, обворовывают, увольняют, не выплачивая даже заработанное.

 Как ты думаешь, наши службы безопасности и отделы по экономическим преступлениям не замечают или  делают вид, что этого явления в России нет? Вот иди сюда, Валя, посмотри, вот что пишут об этом, прошедшие этот ад, россияне».
 
Ижевск  | 2018-11-14
ООО Стяг работа вахтой, полнейшее кидалово, зп не платят, официально не трудоустраивают. Даже не думайте туда лезть. А руководство полнейшее дно, которое плевать на людей хотело. Нелюди, и как интересно они спят по ночам, совесть вас гады не мучает!!!!!!

Яяя 2019-05-18 19:55:45
И я проработала в этой компании.Компания получается посредник , ищут работников и перенаправляют на заводы , фабрики, такие как доширак , Русский холод, кондитерская , рыбная.много направлений.жилье предоставили в гараже , который зимой не отапливается , душа нет , аванс 1500 каждую неделю , и зарплату не доплатили 4500.не советую.очень тяжелая работа , а ещё набирают пьющих людей , и они не дают отдыхать
ООО СТЯГ
 
Ижевск  | 2019-01-26
Ирина Самойлова, и ее любвник не представился
Бригадир находящийся на стройке в Москве в Софрино
Людям работающим по 16 часов закрывают 6 часов. Люди спят в холодных балках,грязные
Сами рабочие трусливы. Всем надо кормить семьи,они боятся сказать слово
За свои права не борются , так как понимают нашу политику страны
Мошенничество и рабство приветствуется
Договора пишут липовые,люди работают по месяцу перед выдачей зарплаты выкидывают иж на улицу
Мнимое начальство кричит, что с прокуратурой все схвачено
Для таких должны быть одни указания.
Расстрел

 Валя внимательно вчитывалась в строки, полные возмущения, унижения, оскорбления и произнесла вслух привычную фразу, что Бог их накажет.

 «Нет, Валя, Бог никого не наказывает. Они сами себя наказывают, вызывая гнев сотен тысяч, миллионов  людей, страдающих по их вине от безработицы и безденежья.
 
 Я понимаю одно, пока раб нем, он сам позволяет власти паразитировать на своём теле. Пока все рабы немы, Независимо от принадлежности к какой-либо стране, власти будут плодить паразитов, подобных себе. Одно радует, паразитов разумные люди, однозначно, выводят, уничтожают, если не хотят погибнуть от паразитов. Будем выводить паразитов на чистую воду, а потом "мочить в сортирах", как сказал президент!»

- Ираида Марковна весело засмеялась, встала с кровати, выключила ноутбук и продолжала говорить: -

 «А по поводу себя, Валя я решила. Хватит мне рабского труда на этой Земле, пора и о Душе подумать. Не смогу я теперь спокойно уйти с этой Земли, пока хоть что-то не сделаю, чтобы паразитов этих стало меньше на теле нашего народа! Пошли, родная, по чайку, и я пойду, поздороваюсь со своими цветочками! Спасибо, что не дала им погибнуть»