Маленькая история с фантасмагорией

Я однажды на полках какого-то старого склада
Среди пыли и хлама, осевшего после живых,
Обнаружил скульптурку из дерева,- словно из ада
Её вырвал, лежавшую подле бокалов пивных.

В полумраке не сразу заметил ущербность творенья,
На свету же она проявилась почти что кричаще,-
У спасённой вещицы, простите мне слёзы мгновенья,
Не нашёл я руки- лишь, о боже, обрубок торчащий.

Жалость, слёзы и боль- с этим, кажется, каждый знаком.
Вот и я приобщился к беде и телесно и зримо.
Показалось мне, будто бы с вихрем покинул я дом,
И теперь одиноко брожу по развалинам Рима.

(Мне напомнило это недавнюю прелесть Милосса,
Там картина представилась людям совсем уж критично.
Но мужи от искусства со временем сняли вопросы,
Объяснив всем любезным, что это уж очень антично.)

Мастер, видно, упорно с любовью трудился над нею,
Скрупулёзно и точно передана страсть Анонима.
Несомненно, резец из полена извлёк Книгочея,
И представил на суд недвусмысленность сей пантомимы.

Под ногами его громоздились томов фолианты,
И в руках, и под мышками виделась та же картина.
Да, физически образ, конечно же, не был Атлантом,
Но духовностью, всё же, казался он мне Исполином.

Оговорка моя очевидна-он был однорукий.
Вот судьба-то второй не молчит-вопиет ,вопрошает
В ней держал он роман, очевидно, любви или муки,
Иль в ней зеркальце было, что нас иногда отражает?

Или, быть может, письмо от  подруги влюблённой,
В безответности чувств книгочея когда-то алкавшей,
И читая его, книгочей сединой убелённый,
Иллюстрировал жизни роман, на него навсегда опоздавши.

И пришёл я к тому в моих мыслях, мозги мне сверлящих,
Что не может быть воля кого-то настолько зловеща,
Ну не может никто, даже ради той, якобы, вящей,
Так его наказать, даже если и злотый обещан.

На востоке, бывало, лишали руки, но за дело,
если кто-то на чьё-то да глаз свой иль оба положит.
Ну а тут не восток,-почему же его так задело7!
Ну не может быть это-ведь злоба страдания множит.

Я ищу лихорадочно выход, не вижу, где он.
Я налево иду и направо, но , всё же, вперёд понемножку.
Я причину ищу, применяя морали закон,
Я на верном пути-не подставил бы кто-нибудь ножку.

Я разгадку нашёл- отправитель тот адрес забыл,
А письмо Книгочея нашло -он мастак ведь всегда был на чтиво,
Он давно бы письмо адресату по почте вручил.
Да цензура сей раз повела себя очень строптиво.

Перлюстрация почты-не вижу я тут беспредел.
Обнаружить в писании ляп для спецов не проблема.
Слышать ропот вокруг-вот цензуры печальный удел,
Государство от смут защитить,- тут, пожалуй,  дилемма.

Или, быть может, другие пружины тут скрыты?!
Коль пружины причастны, то надо копать осторожно.
Я хватаюсь за «узел» руками и мыслью пиита,
А иначе нельзя, ведь без истины жить невозможно.

Вариантам, пожалуй, приходит конец или срок,
Остаётся один, он , быть может, единственный верен.
Я его интуицией чую, как собственный рок.
Я судьбою его, Книгочея, и сердцем поверен.

Я представил всё то, что стряслось с Книгочеем в те дни:
Честь свою правдолюбца всегда защищая,
Как иной дипкурьер в схватке этой лишён был руки,
До сих пор ,однорукий, гуманную роль исполняет.

Почта вскрыта и нашему взору предстал
На прекрасной бумаге, изысканной вязью начертан,
Облачённый весь в смокинг, ласкающий негой вечерней,
К юбилею возлюбленной ,юный на вид мадригал.

Как прекрасен на слух и на вид был его мадригал,
Но не будучи  в детстве, как видно, бонтоном измучен,
Вместо слов «тридцать пять»  адресант «пятьдесят» написал,
Этим самым он сам неучтивость свою так «озвучил»

Не смотрите так строго вослед перлюстраторам тем,
Не спешите судить их, казалось бы, злонамеренье.
Были правы и те и другие-теперь буду нем,
Низко кланяюсь всем, не скрывая своё восхищенье.

Ну а что ж мадригал?!-его казуса суть нам ясна,
И его виртуальность теперь не имеет секрета-
Как обычно,  в сей день юбиляру желают тепла,
Счастья, здравия, радости, денег и долгие лета.

Чтоб весна поскорее прислала гонца-молодца,
Чтоб от жизни восторг никогда и ничем не наскучил.
Да и истина, там в середине, чему-то научит.
Ну а где ж середина того, чему нету конца!