Левитация сознания

Одна из иллюзий любви, элизиум простирающегося алоэ,
колыхание ртути и отгибание света
состоят в вертикальном бокале, как всегда устремленном к вершине,
к тающей ветоши облаков, слепых от солнечного протокола.
Любовь – ошибка, когда вместо своего одиночества ты находишь кого-то еще.
Это спиральное восхождение по ступеням головокружения левитирующего тока
кажется всеобъемлющим объединением небосвода,
накинувшим невод из цепких созвездий, проступающего звездами
на месте нервных узлов.

Я это ты? Скажи мне, ты это я? Мое сознание – забияка,
скрип извлечения ржавых гвоздей из бревна.
Я развешен, как постиранное белье, между столбами богов.
Кто я, если не мой костюм, рукавами прибитый к кресту?
И что тогда крест, если не пересечение матери и отца?
Подобно древнему греку в любом сквозняке я угадываю богов,
и мифы мне всё объясняют, хотя ничего не понятно.

Я результат отношений, и вот ты входишь в мой кабинет.
Как всегда, я родился опять человеком, чтобы стать говорящей машиной.
Похоже, боги хотят случайного результата, да я сам знаю, - он будет лучшим.
Две тысячи голодных котят откусывают от кошатника части,
он не успевает срывать их: милота убивает.
Вот ты в объятьях, но я не знаю, кто ты.
Вот мы в объятьях, но мы не знаем, кто мы. Самый простой ответ – мы объятья.
Пока мы возбуждены, нам кажется, что мы есть.
Но вот мы спокойны, и надо найти два отличия двух покойников
или хотя бы прохожих.

Есть способ узнать, что он не любит тебя – он забывает, о чем ты просила.
Сито прольет слезы осени, кислота наших почв осилит наш прах,
лисий силиций ускользнет, слишком мелки будут лица в колодцах
вглубь прорастающих истин, и на пастбищах небытия
икс отвернется от нас раньше, чем мы поймем, что и у него нет лица.
Листопад сложит в папки все листья семестра, пронумерует, подошьёт петли и,
крепко накрепко сбив, перевяжет бечевкой забвения. Было бы о чем вспоминать.

Микроскопические выкрутасы волшебного мрака тела
вернут нам молодость методом недоумения. "Вот это да!"
Главное – постоянно быть неумелым в умелых руках.
Неуловимый «Плимут» мгновенного мыла, исчезающего в тропической ванне,
постелет нам лунную равнину растекающейся плазмы и вязкой пастилы.
Мы зачерпнем пригоршню голубого покоя, выпьем, и выльем остаток на голову.

Остальной пулемет изрешетит нас в скелет, и вот, состоящие более из дыр,
чем из того, что вокруг дыр, мы услышим разговоры двух мумий.
Нил Армстронг и Юрий Гагарин тихо и лёжа говорят в пирамиде Хеопса.
Отставной Мафусаил заваривает им чай с земляничным вареньем.
По расписанию в три часа надо играть в пирамидки, в четыре – в кубики.
Вчера отобрали и больше не будет у них фыркавшего флакона стратосферных дождей.
И вот стриженая солома воды падает как попало,
вертикально, плашмя, наискось, венозно струясь по лобовому стеклу.
Нерешительность всегда была результатом решений.

Каталепсия апокалипсиса инвалидного кресла с колесами
из таинственных голосов подземных озер –
то, что невозможно вообразить, да и не надо воображать.
Иногда у меня бывают минуты, и хочется все объяснить,
но лучше каждый объясняет всё сам.
Так оно будет надежнее, своё железо ближе к гемоглобину.
Ну чего ты еще хочешь? Забирай всё, что хочешь!
Марго выделывает кренделя фигурного катания на колючих коньках,
стоит только подкинуть сальца, и вот уже сальто мортале.
Колодец лиц славы на Энцеладе вышвыривает на сто километров
бешеный аншлаг ошпаренной паром лангусты.
Одутловатые флаги бубнят на ветру.
Сиятельные подлецы, вымытые до блеска бесчестья,
обещают и впредь обещать обещанные обещания.
Чайки уносят в клювах министерские циркуляры,
все эти миражи видят моржи, и выполняют приказ наслаждаться.
Роль микроволновой печи останется неизвестной.
Хоромы хлороформа пропустят свет, ниспадающий с неба,
где восседает на троне сам господь Босх.
Ноябрь идет голышом сквозь березовые скелеты.
Ты можешь увязнуть и умереть, а им ничего не будет.