Печальное

Это способ Гельмгольца остановить сроки сердца переводом на детский язык,
быть оттаявшим снегирем на квартире у странных повстанцев,
где они говорят на гортанном и струнном только их языке
и проводят вчерашнее время, отрывая отроги оврагов,
где формальный рояль служит черным то ли зеркалом, то ли зерцалом
для кислотного специалиста опускающего усы в легкомысленное шампанское.
Утлый "Виллис" дежурил у дам, где арпеджио и кружева,
где пружины упруги как недоросли, возглавлявшие целые отрасли,
где извечно струятся шприцы ацетатного шелка и лакмус генеральского блеска,
где серебряный апельсин осторожно вонзается в снег,
состоящий из роз и хрустальных свирелей,
инструментальных сосулек пространственных пасторалей.
О, только призови, и хлынет слезоточивый водопад мороженого в слезах волшебниц,
украшенного крошкой изумруда, с частицей золота и пеной из бриллиантов.
Тетрадь в линейку пригодилась – там были щели между досок,
тоска собак и ночь цепной собаки,
сводящей вниз с собачьего ума саму себя.
Я никогда бы не подумал, что так использую тетрадь в линейку, мама.
Мы гладим километр за километром асфальтовую кожу магистрали,
и впадины ее похожи на животы, бугры, на груди, ягодицы,
на ямки в основании спины.
Вихляющийся "Виллис" Аладдина преодолел всю просеку насквозь.
После дождя на иглах пихты скопились капли – по одной на каждой,
их талии сжимались, истончались, как и отчаянье. Потом
всё проходило – до первого воспоминания.
Заскорузлая кора ржавых дредноутов, вросших в степи, угрюма
как многотонная тумба, как походка пыльного топота атомных бомб.
Так ходят статуи в кошмарах. Так в дверь стучит полиция.
Так обмирает сердце-адмирал. Так догорает белый карлик – сахар в бездне,
в торте Бизе плавильная свеча всех поминальных свечек эпилог.
Так колыхается на приведениях саван. Ты не вернешься.
За пределами русской печати, всем трагедиям вопреки,
ты жевала, возможно, котлету, глаза твои были неглубоки,
и всерьез не умели плакать, ты всегда была белой мышью,
с мишенью раковой опухоли на спине,
возможно, тебя и не будет уже потому что и не было до сих пор.
Мне полагается горевать.
Я слышу шум своих шагов, скрип снега, шорох куртки.
Я ищу радость в дожитии.


Рецензии