Музыка

Ноябрь. Мы приехали на дачу. Темнеет рано. В седьмом часу- совсем темно.
В низинах сыро. Стоит туман. В двадцати шагах мало что видно. Хотя вдали нашей широкой улицы горят два фонаря.
Один- у Петровых, другой- у Софьи Ивановны, нашей бывшей председательши.
У Софьи Ивановны в окнах темно. Уехала, видно, к сыну на денек.
Петровые же живут на дачах. В августе месяце в поселке сгорела у них квартира и теперь они перешли в незначительный по численности разряд постоянных жильцов.
На нашей половине улицы всего два обитаемых дома. Теперь с нами- три.
Улица вполне жилая. Больше жителей и не надо.
Я хожу туда-сюда с неожиданным удовольствием. Долгая дорога из города утомила меня, но чистый воздух быстро смыл усталость. И я рад, что поехал, хотя в полдень сомневался- надо ли.
Напротив нашего дома- столб электропередач. Я хожу от столба тридцать шагов влево, тридцать шагов вправо. В ушах у меня маленькие фирменные наушники и я слушаю Баха.
На втором этаже дома- роутер, который обеспечивает интернет в радиусе как раз тридцати шагов. Я хожу по обжитой улице, как по родной. От нее веет тишиной и покоем.
Бах на природе звучит совсем иначе, чем в комнате. Будто не композитор музыку написал, а сама природа неожиданно приобрела новое свойство. В прибавку к запахам, небу, лесу и ветру.
Мне приходит в голову, что слушать эту музыку в доме- значит совершать насилие над композитором. Тот Бог, к которому обращается Иоганн Себастьян, проживает не в домах, а на нашей улице Просторной и еще лучше ему на лесной дороге, по которой уже поздно идти мне сейчас, но на которой музыка кантаты звучала бы совершенно по особому.
 Начинает подмораживать. Оставшиеся после вчерашнего дождя лужи на глазах покрываются ледком.
Зябко. Иду домой. С трудом открывающаяся калитка на этот раз распахивается передо мной легко и дружелюбно.