Время

   Она – человек, но в ее лишь словах
   Он слышит любовь своего божества.

I

Узором неспешного танца ложась
На вечности остекленелые волны,
Он был, сколько помнил, безбрежным сейчас,
И многие прежде, которых не помнил.

Не вычислить время цветением дней,
Где странницу-ночь не встречают приютом,
Где жаркий огонь не разводят для ней,
И не провожают, в туманы укутав.

Там время и жизнью измерить нельзя,
И делом, об руку с надеждой вершимым,
Где всех начинаний не алчет земля,
И смертью еще не заслужено имя.

Бывало, шагам начиная подсчёт –
Сбивался, за вечность не вымыслив цели.
Лишь выбора узник свой путь обретёт,
Иные дороги отвергнуть осмелясь.

II

Когда он уснул, и увидел свой сон,
То было лишь времени новым началом.
Мир мног, и начала не ведает он,
Конца ему нет, и границ ему мало.

Дитя, зазвучав, пробудит бег часов
И честь их затеяв, узнает им цену,
И грёзою время забудется вновь,
Лишь выдох прощальный безмолвие сменит.

Он был своим миром, и всем, что вовне,
Не зная, в себе заключал бесконечность.
Он был всем, что есть, и всем тем, чего нет,
Ведь что есть ничто, как не новое нечто.

Так он неизбежно творил всё окрест,
Всё то, что его неизбежно творило.
И вот он уснул, и в виденьях исчез.
В тот миг, когда всё начиналось впервые.

III

То был чистый лист, то был девственный холст,
И вещая быль, и зовущая небыль,
Неспетая песнь без мотива и слов,
Парящие горы, застывшее небо.

То было начало для тысяч начал,
Подёрнуто дымкой неявных посулов.
Он шёл сквозь неё и по имени звал,
Всё то, что предвидел, предслышал, предчуял.

Скорей не творил он, но шёл наизусть,
Вновь то открывая, что пряталось раньше -
Так лирик, подслушав шептание муз,
Рукою следит за пером запорхавшим.

И в мир пришёл цвет, и пришли голоса,
Пришли очертанья, раскинулись воды.
Явились законы, стихиями став,
И жизнь – вдохновенное чудо природы.

IV

Свершив свой поход, он впервые устал,
А сил его всходы легли безоглядно.
Он новому телу устроил привал
В местечке с озёрами и водопадом.

Мгновенья, часы, дни, недели, года
Летели, сплотившись единою стаей,
Быстры, как фантазии – волю им дай –
Помчат они буйно, числом прирастая.

Во платье воздушном и скромном зима,
В наряде богатом и вычурном лето
Всё пуще мелькали, власа раскосмав,
Кружили, забывшись от встречи запретной.

Уж тело творца помутилось почти,
Украсилось трещин затейным узором.
Диковинный мир он решил обойти
Ещё один раз пред прощанием скорым.

V

Как видит мир бог? Только бог может весть
Как горд он душою за всякое чадо.
Но нас окружает немало чудес,
И многие, к счастью, всегда с нами рядом.

Вот солнце, воспряв от восточных морей,
Взмывает в пыланье одетым дельфином,
На запад, чтоб, круг описав, отгореть,
Нырнуть и угаснуть в далёких пучинах.

Украдкой подменит мир мгла, и тотчас,
Взроятся кошмары в ней жуткою свитой,
Дерзнёт лишь воровка-луна, не таясь,
У спящего солнца луч света похитить,

Искусной резьбою провесть по ночи,
В ней высечь черты, что знакомы как будто,
И в руки любимой скорей заключить
Того, кто попал в тенета перепутий.

VI

Вот звёзды – невольницы долгих ночей,
Надежд негасимей и чаяний выше,
За их красоту, что летам не исчесть,
Их голос никто, никогда не услышит.

Безмолвие звёзд – безысходный призыв.
Бывает, одна в чёрный омут обрушит
Полёт, за собой пустоту воцарив,
Узнать не успев, что не внемлют им уши –

Но каждый, узрев их, мечтой воспарит,
И жажда ответа на всё, что не сбылось,
Стократ пробудится до первой зари,
Стократно свою проклиная бескрылость.

VII

На что ни бросал очарованный взгляд –
То дух его полнило чувством отрадным,
Но только в конце он вернулся назад,
В местечко с озёрами и водопадом.

Озёр молчаливых зеркальная гладь,
Струя сновиденья в час утренней дрёмы,
Рождала туман, чьи крупицы таят
Всех дней отраженье, что могут припомнить.

И чудилось – сделав движенье вперёд,
Отдёрнув завесу прохладной вуали –
Шагнёшь в закулисье времён, где вот-вот
Волшба оживёт, что вода повидала.

Хоть он навестил все мирские пути,
На них не встречал никого, кто сумел бы,
Фантазию мира в себе упасти,
Кто грезить продолжит землёю и небом.

VIII

Мир цвёл, изменялся, пленяя собой,
Всё то, что сновиделось, в нём воплотилось.
Метался в груди ликованья прибой,
Теснился брегами, ища себе выплеск.

Был вдох невесом, бестревожен и свеж,
И рвался вовне новорожденным криком.
Из первых восторгов и новых надежд,
Из тайны, волнующей и многоликой,

Мечты сокровенной, лазури светлей,
Мелодии жизни, простой и напевной,
Из тождества всякой земной красоте –
Дитя сотворил он – прекрасную деву.

Величественна – и наивно чиста,
Венец мирозданья – и так одинока.
Без преданных глаз не цветёт красота,
Крыла без любви не отринут свой кокон.

IX

Бог создал ей друга, лишь запад зардел,
Искусным трудом – не единым порывом.
Из плоти земной – не эфира идей,
Из чётких штрихов – не намёков игривых.

Пускай он гармонии с миром не знал,
Но грудь его стала бездонным сосудом,
Что смыслом поможет наполнить она,
Что ею одною до края прибудет.

Легко, как в руке уместилась рука,
Они довершали друг друга собою,
Любить и смеяться, творить и искать,
Наследовать мир – был завет им обоим.

Сновидцу ж проснуться пора подошла,
Вступил он в покойные воды, и только
Дотронула сердце заката стрела –
Рассыпалось тело на ливень осколков.

X

В нехитрой игре много радостных лет
Свой мир, и друг друга они узнавали:
Глазами её он учился глядеть,
Глядеть она стала его лишь глазами.

В дремучих лесах, в листопадные дни,
Они танцевали в тиши шелестящей,
Весною по свету бродили они,
Забыв про усталость, всё дальше и дальше.

Средь уханья сов по тропинке ночной,
Гуляли без сна, сколько выдастся лета,
Шептались, под шкуры зарывшись, зимой,
И слушали вьюгу, костром обогреты.

Богатыми были природы дары,
Печали же были мелки и неважны.
Дни были раздольны, и ночи щедры,
А счастье бескрайним – так было однажды.

XI

Но первый закат, что венчал их, теперь
Глубокую тень заронил в его душу –
Там где-то таился завистливый зверь,
Что счастья не знает, и грезит разрушить.

Не счесть им всех пятен на шкуре ночи,
Ушедшего дня повторить не удастся,
Всех в мире историй им не сочинить,
И главное станет однажды напрасным.

Страх живо расцвёл, краски дня умертвив,
Душа увядала, сомненьем изъета.
В обличье его, прежде полном любви,
Гулял ледяной, нестихающий ветер.

И обнял он трепетно плечи её,
И в путь снарядился, уж больше не медля –
Настичь зверя-время, стрелой иль копьём,
Чтоб боли разлуки им век не изведать.

XII

Он время искал на нехожих тропах –
В пустынях без влаги, в морях без причала,
В суровых снегах, что не знали тепла,
В пещерах, чьи тени о солнце не знали –

Где взору вовек перемен не сыскать,
В надежде застать зверя спящим в гнездовье.
По тем же следам пробирался он вспять,
Но кто заметал их, всегда был проворней.

До самых истоков шёл ветру назло,
Противился рекам, ретиво бурлящим –
Его знаменосцы лишь крепли числом,
А зверь, что их слал, забирался всё дальше.

Охваченный гневом, разил наугад.
Но падала оземь стрела, обессилев,
Железо осыпалось ржавью к ногам,
Тлел факел, и камни сквозь пальцы сочились.

XIII

Он вынес и приступ заоблачных скал –
Им чужды волненья подножного царства –
Но хор их могучий тогда поддержал
Воинственный клич его, грозно и властно.

Гремел он сквозь день, и сквозь ночь, и сквозь день,
Разнёсся, и небо, и твердь будоража,
Но всё ж безответным угас, охладел,
И зверь не явил себя в облике вражьем.

В зелёный шатёр, у обители звёзд,
Взбирался по стану старейшей секвойи,
Что землю корнями обвила насквозь,
И времени верно могла быть сестрою.

Повсюду всю ночь, и весь день, и всю ночь,
Гудели её несочтимые дети,
И всё ж не нашли ничего, чем помочь,
И всё ж не нашли ничего, чем ответить.

***

Спустившись, увидел он волка в корнях,
Дыша тяжело, в очи смерти смотрел он.
И так молвил волк, что нетрудно понять:
“Присядь, я тебе помогу в твоём деле”.

XIV

“И я искал время – средь тысячи битв,
И в тысяче битв выходил невредимым.
Собою рискуя, я жил во всю прыть,
Смерть рядом бродила, да всякий раз мимо.

Отпел я сто лун, как волчицу мою
Лихая зима за собою забрала.
Исчез её образ во бледном рою.
Я умер тогда. Моё сердце – огарок.

Лишенный покоя, послушный ветрам,
Проклятою шуткой хранимый зачем-то.
Но старостью мне довелось захворать.
И тварь уж не сможет меня не заметить.

Явится за мною сегодня же, в ночь.
Его скарауль, и рази без упрёка.
Но если же нет – поворачивай прочь,
Вернись поскорее к своей ясноокой”.

XV

Рассвет потрепал его первым лучом,
Лежал подле волк, без движенья и звука.
Точь был этот сон ворожбой навлечён,
Как будто весь мир его нежно баюкал.

И что-то ещё поменялось вокруг.
“Вернись к ней, вернись” – средь ветвей пели птицы,
“Никак от тоски подхватил я недуг:
Уж щебет пичуг мне велит воротиться!”

Но тут ручеёк – беспокойный юнец –
“Вернись к ней вернись” – зажурчал переливом.
То жизни мотив он узнал наконец,
И взоры впервые назад устремил он.

XVI

Дитя, зазвучав, спустит время с цепи,
Лишь вечности часть зачерпнёт осторожно,
В руках поиграет, и, малость испив,
Захочет сберечь, обменять, приумножить.

И ринется вдаль, обгоняя закат,
Бесценными каплями пыль окропляя,
Иль, спрячется, чтоб упоённо взирать
На чахнущий образ в пустеющих дланях.

Быть может, других напоить поспешит,
Быть может, шутя, разожмёт свои пальцы.
Но перед финалом равны все пути,
Как ты разорвать этот круг не старайся.

Мы узники в келье законов мирских,
Хоть наши умы – это дивные окна.
В них видим полёт, когда чуем силки,
Иль даром небес, иль забавой жестокой.

XVII

Средь всех голосов, что бессмертье поют,
Правдивы любви безыскусные речи.
Любовь – уводящий в безвременье путь,
Свеча, что меж бурями, но не трепещет.

Без лжи и утайки доверившись ей,
В себе обретёшь, что единственно важно –
Так думала пара, чрез тысячу дней
В объятьях найдя все былые пропажи.

В их взорах скрывался безмолвный обет,
Что время отнять и нарушить не сможет.
Конец всех сомнений и лишних сует,
И вера – всё так, как единственно должно…

***

…Неспешно качала она колыбель,
И пела о мире, большом и влекущем.
Изгиб её голоса таял и млел
От чувства, что время не сможет разрушить…

***