Неслучайная встреча

          Дорога... Как  прекрасно и удивительно это слово!
          В дорогу! И всё меняется вокруг.
          В дорогу! И мир наполняется иными красками. 
          В дорогу! И ты свободен. Пусть ненадолго, но свободен от суеты и надоевшей обыденности...
          Что может быть лучше дороги? За окном вагона мелькают станции, купола церквей, леса, речки, мосты… Да и вообще всё мелькает. А ты сидишь в уютном купе, прижав к груди горячий чай в подстаканнике, и слушаешь, слушаешь, слушаешь стук колёс. А если ещё и попутчики попались хорошие, тогда  человек  испытывает полное счастье бытия.
          Но если по большому  счёту, по гамбургскому,  в поезде редко  бывают плохие попутчики. Всем  хочется  забыть  суету городов и окунуться  во времена жизненного затишья, как в школе, когда все уроки сделаны, все задания выполнены, а ты сидишь и просто смотришь в окно. Но когда  посчастливиться, и ты встретишь  удивительного человека, неповторимого и необыкновенного…  так  это, доложу я Вам, счастье безграничное. И такой удивительный человек встретился мне  на жизненном пути. Это была монахиня. Купе было двухместное, и я ждала простую, утомлённую  борщами  женщину, которая  начнёт рассказывать мне о своей молодости, о детях, внуках, а я буду просто слушать, пить чай и улыбаться, в ответ кивая головой, и думая о своём. Пусть человек высказывается, это необходимо, ведь не каждый ходит к психологу, а  женщинам особенно необходимо сбросить груз непониманий и обид.
          А тут входит монахиня! От растерянности, я даже забыла поздороваться, и встала, как перед начальством, или учителем. Монахини были за гранью моего понимания. Это ж надо всё бросить, сидеть в глухой келье и только молиться! Как это? И главное - зачем?
        - Мир Вам, сестра, – тихо сказала вошедшая.
        - Здрасьте,- пролепетала я и села на краешек скамейки, во все глаза рассматривая попутчицу. Небольшого роста, худенькая, глаза  печальные. Больше никакого впечатления. Какая-то тень, а не человек. Она села к окошку, раскрыла маленькую книжечку и, не отрываясь, начала читать. Ни слова больше.
          Да...значит два дня молчать? Ну и ладно… Почитать вот ничего с собой не взяла, рассчитывая на приятную беседу.  Да не вопрос! Тут вот  журнальчики на столике полёживают. Газетки какие-то. Почитаем. Начну с глянца. Ага, новости из силиконовой долины: надутые, стареющие блондиночки держат на одной ручке шпица, а  другой ручкой  ухватились за других  шпицев, молоденьких  и  двуногих. Фальшивые улыбки, фальшивые губы, фальшивые приветствия. О, нет! Лучше  газеты. Так… АИФ. И что там в АИФе? Чем пестрят заголовки?
         "Ситуация в стране угрожающая", "В Донбассе погибло 47 тысяч человек!", "Война  в Украине","Затянем пояса!", "Чиновники тратят казённые деньги!" "От взрыва  погибли  старики из дома ветеранов."
          Ужас! Остаётся  только в окно смотреть. Колёса так приятно отстукивают вечность, которая  в поезде не засчитывается, и что-то музыкальное есть в этом стуке.Вдруг дверь купе резко открывается и громкий голос проводницы нарушает музыку колёс:
        - Девочки, чаёк буде..?
Увидев монахиню, на полуслове обрывает вопрос.
        - Ой, матушка, простите, чай будете?
Я отвечаю за двоих:
        - Будем,будем!
И начинаю доставать из сумки запасы продовольствия, а уж мне их мамулик положила сверх меры: целый ресторан. Монахиня достала маленькие сухарики, и открыв пакет тихо сказала:
        - Угощайтесь.
От удивления я широко открыла глаза:
        - Да это Вы угощайтесь! Вот сколько у меня всего! Что же одними сухарями с чаем питаться? Это не дело.
        - Как говорил батюшка Серафим Саровский: на хлеб и воду пока ещё никто не жаловался. Сегодня среда.
        - Ну среда, и что?
        - Постный день, сестра,- и монахиня улыбнулась. Тихонько так улыбнулась, а лицо озарилось  каким-то лучистым светом. Будто даже огоньки  забегали по купе, вот такая была улыбка у моей попутчицы.
        - А отчего же в среду нельзя?
        - В среду и в пятницу постные дни, в память о том, что Бога нашего, Иисуса Христа предали и распяли.
          На этих словах глаза её стали опять печальны,  и улыбка  убежала с уст. Проводница принесла чай. Я начала с аппетитом  уплетать мамины заготовки, а  монахиня, глядя в окно запивала сухарики несладким чаем. "Ну неужели не соблазнится? - думала я,- ведь только мамина курица с её  запахом трав и чеснока чего стоит! А блинчики с творогом. М-м-м… Запах то! Запах! Да нет, сейчас что-нибудь попросит, ведь её никто не видит, никто не узнает, что она  скушает кусочек курицы!"
          Но  попутчица,  съев три  сухарика, опять углубилась в свою книгу. Я, вспомнив, что верующие молятся перед едой и после, спросила:
        - А что же Вы, это самое, не молитесь после еды, да и до не помолились?
И опять озарилось лицо  моей соседки. В сумерках  купе запрыгали огоньки.
        - Почему вы в этом уверенны?- спросила она.
        - Но я не слышала.
        - Разве нельзя молиться молча? Зачем  выставлять напоказ то, что  должно быть тайною между Богом и человеком? Главное, чтобы Господь слышал. А людей искушать не надо. Молитва напоказ греховна по своей сути.
        - Да ну?!- вскрикнула я, вспоминая, как у нас в офисе, православные сотрудники  громко молятся перед обедом, а один нараспев поёт "Отче наш", вытянув  голову вверх, и опустив руки по швам.  И всем  бывает неловко и смешно,но никто ничего не говорит, от смущения.
        - Молитва это ведь  тихое деланье, а не выступление  на зрителя,- скромно произнесла соседка.
        - Да, понимаю. А Вы, сестра,- еле выдавила я из себя,- почему монахиней стали? И разве монахини выходят за пределы монастыря? Простите, если что-то не то спрашиваю, я человек ещё девственный в вопросах Религии.
        - Зовите меня  матушкой  Антонией, таково моё иноческое имя. Я еще не монахиня. А вот  относительно выхода куда либо за пределы монастыря  для монахов  могу  сказать, что всё  зависит от устава монастыря. Монах дает обеты послушания, поэтому сам не может решать, а только то что предписывает устав обители, или по благословению. Но я  ещё не приняла постриг, и брала благословение на последнюю поездку. Ездила на Родину, родных повидала.
          Мне показалось, что у матушки блеснули слёзы в глазах. А может быть показалось. Большой свет мы не включали,  сидели в сумерках, и для меня соседство с монахиней было так таинственно и загадочно, что хотелось просто молчать, но  в голове всё-таки не укладывалось: зачем? Зачем бежать от мира, от близких? Не понимаю.
И я осторожно спросила:
        - Скучать наверное будете по родным?
        - Буду,- просто ответила  она.
И тут я вдруг  вскрикнула:
        - Ну зачем? Зачем вы  уходите от них? Ради чего? Вы ведь не старая. Ну живите, радуйтесь. Растите внуков!
Моя попутчица долго  вглядывалась в мелькающие огоньки за окном, а потом спросила:
        - Вы хотите услышать мою историю? И Вам важно это не ради любопытства?   
        - Да какое там любопытство! Это ведь жизнь решается. Я хочу знать ради чего можно бросить всё, и уйти от мира. 
Матушка опустила голову, наверное молча молилась, что ли, я не поняла. А минут через пять начала говорить.
        - Знаете, сколько себя помню, я интересовалась монастырями. Откуда во мне это было? Не  знаю. И совсем недавно прочла ответ на этот вопрос.
        - И каков же он?
        - А ответ таков: только Господь решает кто должен идти в монастырь.
        - Откуда и кто это знает?
        - Это не знают. Это чувствуют. У старцев и некоторых монахов есть шестое чувство, у обычных людей пять, а у старцев и святых шесть. Вот и знают. Это… не объяснить.Здесь мы вступаем в область для человека закрытую. Но область эта  духовная. Духовным зрением обладают многие святые отцы и монахи. Вот почему посвящённые  знают, что только Господь выбирает путь для монахов. Как это совершается непостижимо для нас. Но оно так есть. А вот  моя история: 
          Семья наша жила на Севере. И однажды, в каникулы, мы с  классом  поехали  на экскурсию в Соловки, там был небольшой музей, и  ещё показывали  палаты, где заключённые сидели, во времена Гулага. Экскурсовод сказал, что здесь с шестнадцатого века практически ничего не изменилось. Тогда я впервые увидела келью. Окошечко маленькое, столик, каменная скамейка, и выдолбленное вверху углубление для иконы. Всё. Более ничего.
          Меня это так поразило, что  из всей экскурсии я ничего больше не помнила. Потом закончила школу, вышла замуж, родила детей… всё как у всех. Но почему то точила меня  одна мысль: а что же дальше? Почему надо всё время куда то бежать, чего-то добиваться, поспевать за передовыми технологиями, модами,спектаклями… И это жизнь? Но в такой  жизни  мне было неуютно с детства. Я всегда… как будто  искала оправдание своему существованию, и не находила его. Мне думалось:ведь как не крутись, а умирать придётся, и что же? Всё? Конец всему? И опять было неуютно от  этой мысли. Будто в душе  чувствовалось  что-то иное, что-то более значимое, чем земная жизнь…
         Я слушала не перебивая, мне было интересно каждое слово, но  один вопрос не давал мне покоя и я решилась высказать его:
       - Прошу прощения. А как же муж? Вам не жалко его было? А детки? А внуки?
Матушка слегка покраснела, и опустила голову. Она была, видимо, очень застенчива. Да и я поторопилась с вопросом, вот уж язык мой - враг мой. 
       - Нет, нет, не надо отвечать,- быстро сказала  я,- и простите за любопытство.
       - Я отвечу, - тихо сказала матушка,- понимаете, мы с мужем, как говорили в старину, не пришлись друг другу. Ему надо было всё успеть, везде быть первым, всех знать, он всегда бежал. А мне хотелось остановиться, и подумать. Когда подросли внуки, мы обоюдно решили тему развода. Дети не были против.  Меня давно  перестал интересовать социум. Сердцем жила я только в Храме, да в паломнических  поездках, в одну из которых и осталась в монастыре. Как-то решилось всё разом. Вот и вся моя  история, сестра, простите,  не спросила Вашего имени.
        - О,- улыбнулась я,- у меня очень редкое имя - Надя, как в любимом фильме.
          Матушка тоже улыбнулась:
        - Понимаю Вашу иронию. Но имя Надежда на самом деле  прекрасно, ибо человек всегда  пытается надеяться на лучшее, на Бога. Я люблю это имя. Очень приятно, Надежда!
        - И мне тоже. Как-то коротко всё в Вашей истории, а мне кажется, что  жизнь Ваша, на самом деле полна… объёмности что ли. Вы меня понимаете?
        - Очень понимаю,- ответила  инокиня.
        - Так расскажите мне об этом, ведь когда мне ещё так повезёт и я встречусь с  монахиней!
          Матушка Антония  зажгла свет над своей полочкой. Я увидела на губах её улыбку, и тоже обрадовалась, что всё так хорошо складывается. Ведь первые минуты, когда она вошла, я практически испугалась. Мы, люди социума, так сказать, живём совсем другой жизнью. И в церковь забегаем по праздникам, чтобы свечечку поставить, и опять убегаем в свой "социум", так сказать прохожане, а не прихожане. А тут… просто существо с другой планеты, да ещё и улыбается так солнечно.Я ведь думала, что они зануды все страшенные. Но главное  у меня появилась возможность  узнать  ответы на многие вопросы, касающиеся Веры в Бога.
        - Расскажите мне о жизни в монастыре. Неужели  это так легко всё бросить, и  только молиться? 
        - Любой труд, если он выполняется честно и  кропотливо, труден. А духовный вдвойне. Легких путей нигде нет, если трудится  честно, не покладая  рук. Но, видимо, для тех, кто решается на такой шаг, как уход от мира, окончательно, немного легче, чем  для того, кто не готов к уходу от  удобств... А потом, почему только молиться? Здесь более подходит слово учиться. Учиться духовной жизни. И вот это как раз совсем нелегко.  Многие, пришедшие со мной, возвращались в светскую жизнь через два, три месяца. Ведь монашество это неустанный труд, там нет выходных, а послушание может быть  очень тяжким для человека, привыкшего к комфорту. Расписание в монастырях жёсткое. Служба утренняя в три часа ночи.
         - Как в три часа ночи? -  Вскрикнула  я,- что дня не хватает? Это же самый сон! Да и зачем? Ну объясните мне зачем это нужно, кому?
         - Это нужно людям. Если бы не было  ночных  бдений и  Литургий мир давно бы рухнул. Он, конечно, всё равно рухнет от того, что живёт  не по Истине. Но Господь  так милосерден, что даёт нам  время на покаяние. Однако…трудно  всем покаяться, гордыня не даёт. Вот почему в монастырях, по всей планете, монахи молятся  ежеминутно за весь мир.
В моей голове вопросы опережали другу друга, и выпал первый:
         - Матушка, а вот… все кто ходит в церковь, и  крестится и  другие обряды совершает, он уже  праведник? 
Монахиня задумалась, и нескоро ответила мне:
         - Наденька, я ведь такая же, как и все, грешница, и осуждать кого-либо просто не берусь.Равно же и принимать мои  ответы за последнюю инстанцию истины не надо. Потому буду Вам отвечать  определениями святых отцев,  слова которых всегда со мной, и подсказывают мне. И то, что я поняла в этих свято отеческих книгах,  с радостью, передам вам. Понимаете Церковь Христова - это не сборище людей, пришедших  просить  личного счастья, членство во внешней  церкви не всегда  открыто для полного понимания  христианства. Можно ходить туда ежедневно, и быть язычником. Внешняя церковь указывает нам путь, только путь, и  она существует для объяснения вещей практических. Например: что такое Причастие, зачем оно нужно, зачем читают Евангелие, зачем надо исповедоваться, и так далее. А  Церковь Христова- это Единство в Святом Духе. Принадлежать Церкви Христовой это значит отдать своё сердце Спасителю.
Ибо сказано: "Блаженны чистые сердцем!" Понимаете?

Я как-то растерялась:
          - Не совсем. Значит и не надо в церковь ходить? Можно просто отдать своё сердце Христу, и молиться дома?
          - Нет. Внешняя церковь обязательна,ибо только там происходят Таинства Крещения и Причастия. Здесь речь о другом. Вы спросили все  ли кто ходит в церковь праведники, а я отвечаю, если даже ходит человек в Храм Божий, но имеет  зло на своего товарища, тот уже не член Церкви Христовой, Церкви  Духа Святого. Вот какая разница. "Всякий человек – ложь", и всякий должен  понять, что надо  покаяться, и возлюбить  ближнего своего, и прощать ему грехи. Если человек ходит в Храм,  исповедуется, причащается, но не имеет Любви и не прощает ближнего, происходит самообман, происходит  фарисейство. Уж какая тут праведность. Праведных людей вообще нет, есть  люди стремящиеся к праведности, ищущие праведности. Здесь  речь идёт более о христианстве, так я понимаю. То есть христианин ли человек, выполняющий все внешние правила, вот на этот вопрос я пыталась ответить. Господу нужна наша Любовь к ближним, открытое для добра  сердце и покаяние. Понимаете?
           - Да, теперь более, не менее понимаю… Любовь это прекрасно, но  любить всех сложно…Чаще всего люди говорят о любви, а чувствуют ли  это? Неизвестно. По себе  знаю…
          - Это верно.Сердцем надо уметь любить, а слова иногда не выражают сути, могут говориться  неискренне. Вот сон я однажды видела который прямо указал мне как  надо любить.Но даже после того удивительного сна, я не знаю силу своей любви к ближним. Увы, мне грешной.
           - Сон? Люблю сны, поведайте, матушка.
           - Никому не рассказывала.Видимо пришло время  поделиться этим чудным сном. Прошло  уже много лет, а  забыть его не могу. Было это ещё до моего решения уйти в монастырь.  Вижу  Храм. Высокий просторный, изумительно красивый,  и в центре Храма этого на высоком амвоне стоит икона, а я иду к ней, чтобы приложиться. И за несколько шагов останавливаюсь как вкопанная.  Красоту этой иконы описать не могу  по причине того, что  на земле нет таких слов чтобы выразить весь восторг от созерцания  увиденного  чуда. Скупыми земными словами могу сказать, что была она вся из золота и переливалась невиданным сиянием. В центре иконы, на низком  диванчике, опершись на левую руку, сидел Спаситель, и улыбался. Икона дышала радостью, блаженством и удивительным покоем. Господь смотрел мне прямо в глаза, и Очи Его были полны  Любви и Сострадания. А внизу, под иконой, золотом же, на старо славянском языке, была вышита фраза: "Не говори о Любви,а просто люби!" Так вот даже после этого сна, когда поняла я написанное под дивной иконой и уразумела, что главное не слова, а дела милосердия, искренней любви. А значит делания… а я до сих пор не могу сказать, что достаточно  люблю ближних моих, и сердце сокрушается от этих мыслей.
           - Да…- Только и смогла произнести я.

             Сон о Иконе Спасителя потряс меня своей  необычностью, и я пыталась запечатлеть в памяти всё, что услышала от монахини. В мыслях крутилась и крутилась  фраза: "Не говори о Любви, а просто Люби!"  Действительно…как много говорим мы слов,а на деле? Бежим ли мы на помощь, если человеку плохо? Слышим ли мы  близких, когда  делятся они с нами сокровенны? Отдаём ли последнюю рубаху другу, попавшему в беду? Ай, да что там… одни словеса. И никаких дел. Разговор с  необычной попутчицей  поднял во мне пласт тех  мыслей, которые ранее  не затрагивали  сердца.            
            Ночь за окном настолько сгустила краски, что мы  отражались  в стекле окна, как в зеркале. Высокий монашеский убор возвышался уже  над  моей  головой, горела свеча, освещая темноту купе. И маленький островок этот плыл за окном над  лесами, городами и полустанками.  Вдруг мне  показалось, будто  я где-то видела уже эту картинку. Где? Когда?...Но видела точно.

            Потом была станция, поезд стоял минут двадцать. И возле вагонов, не смотря на ночь, курили пассажиры, бегали дети, а вдали горели неяркие  огни  какого-то уездного городка. Монахиня сняла свой высокий убор и оказалась в чёрненьком платочке, завязанным под горлышком,  вид её сделался менее строгим,  а на душе стало  теплее и радостнее. Каким - то очень родным человеком показалась она мне. Вскоре поезд тронулся, и я решила задать  один из тех вопросов, который волновал меня очень давно, а где найти  на него ответ не знала.
          - Матушка Антония,  у нас на работе есть женщина верующая, которая  всегда носит  книжечку, ну и наверное читает её. На ней написано - "Акафист  Всемогущему Богу  в  нашествии печали".  Так вот я однажды вдруг подумала:
"Значит Он всемогущ. Почему же тогда не спас Себя, когда его предали? Почему, когда Его пытались защищать Его ученики, отказался от помощи? Почему? Зачем?
          - Я, Надежда, пока не изучила Евангелие, тоже мучилась этим  вопросом. В буквальном смысле мучилась. Читала и не видела ответа. Вот как бывает. Сейчас знаю ответ. Но… Можно я Вам его зачитаю, так как написанное  лучше рассказанного. Можно?
            Я оторопела немного. Евангелие  то я и в руках в ту пору не держала.
И осторожно спросила:
          - А вы  думаете, матушка Антония, что я пойму? Пыталась как-то псалтирь читать, ничего не поняла. Ни слова. Китайская  грамота.
          - Наденька, это ведь великий и сложный труд  прийти к Богу. Нудить себя надо. Принуждать то есть. Главное чтобы желание было. Вот как говорят святые отцы: "Даже если у вас всё  плохо, вы болеете, страдаете,  никогда не гневите Бога, а благодарите Его за всё." Не получается  постоянно молиться?
Так Вы начинайте молиться умом, просто заставляя себя каждый день произносить: "Господи! Иисусе Христе, Сыне Божий! Помилуй мя, грешного". Вот такая маленькая молитва, а в ней бесценное сокровище и защита. Не получается сердцем произносить её, начинайте молиться умом. Просто повторяйте. Зубрите, как математику в школе, не останавливаясь, а сердце потом подключится. Сердце долго не будет противиться уму. Всему надо понуждать себя. Просто как дар человеку ничего не даётся. Только через понуждение. А когда  через ум придёт молитва в сердце, так и страдания и боли будут переносится с терпением, и даже радостью! Ведь на всё Воля Божия. А теперь ответ на ваш вопрос.
            Матушка  достала из кармана ту книжечку, которую читала в начале нашей встречи, и открыла заложенную сухой  розой, страничку.
          - Господи, благослови, - сказала она тихо,- так вот: в этой главе  речь идёт о поцелуе иуды и последующих событиях. Это Евангелие от Матфея.
          " Еще, отойдя в другой раз, молился Он, говоря: Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя.
            И, придя, находит учеников  опять спящими, ибо у них глаза отяжелели.  Оставив их, отошел опять и помолился в третий раз, сказав то же слово.
            Тогда приходит к ученикам Своим и говорит им: вы всё еще спите и почиваете? вот, приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников;
            Встаньте, пойдем: вот, приблизился предающий Меня. 
            И, когда еще говорил Он,  Иуда, один из двенадцати, пришел, и с ним множество народа с мечами и  кольями, от первосвященников и старейшин народных.  Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его.
            И, тотчас подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его. Иисус же сказал ему: друг, для чего ты пришел?
            Тогда подошли и возложили руки на Иисуса, и взяли Его. И вот, один из бывших с Иисусом, простерши руку, извлек меч свой и, ударив раба первосвященника, отсек ему ухо.
            Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут;  или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего,и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?  как же сбудутся Писания, что так должно быть?
            В тот час сказал Иисус народу: как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня; каждый день с вами сидел Я, уча в храме, и вы не брали Меня.
           Сие же всё было, да сбудутся писания пророков.
           Тогда все ученики, оставив Его, бежали."
         
           Матушка читала медленно и слова, которые слышала я, входили в мою душу с такой болью, что нельзя было её превозмочь. Когда она прочла - "все ученики, оставив  Его бежали", у меня вырвался  крик, и я закрыла  рот рукой. Я даже не поняла что происходит со мной. Но что-то во мне заволновалось так, что  из глаз полились слёзы:
         - Почему они  бежали? Они же с Ним были  так  много времени и знали Кто это. Какое предательство! Боже, какое предательство!
           Инокиня опустила глаза, и я  увидела как  из под ресниц её покатились слёзы. Мы сидели и молча  плакали. Успокоившись, она сказала мне:
         - Много лет читаю я эти строки, и знаю их  уже наизусть, но всегда  плачу. Невозможно понять почему сердце  моё никак не успокоится. Ведь знаю, что Он всем простит это предательство, знаю, что Воскреснет. Всё знаю, а ощущение такое, что читаю впервые, и боль настолько же сильна как в первый раз.
        - И мне очень больно. Я пойду погуляю. Уже все спят, в коридоре никого нет.
        - Иди, девочка. А я помолюсь пока ты гуляешь.

          Я гуляла между купе и окнами движущегося поезда. И не замечала ничего вокруг. Сколько вопросов появилось у меня после всего лишь одной страницы Евангелия! Я  будто бы видела всё: сад, людей в длинных одеждах. Огни, и очень красивое лицо высокого длинноволосого человека в сером хитоне... Огромные Очи Его были полны жалости и скорби. Вокруг Него царил хаос, переполох. Он же был спокоен. И только жуткое чувство одиночества видела я в Его глазах. Невероятно, невероятно, но я чувствовала это, и мне захотелось Его защитить. Одна за другой приходили мысли о том, что не смог бы  земной человек  перенести всё это. Как это возможно? Пойти на пытки  ради человечества и получить нож в спину от верных учеников!
          Перенести все пытки ради грешных людей, заранее зная всё до мелких подробностей этих пыток! Невероятно. Непостижимо.
         "Разве не мог Я умолить Отца моего? Он послал бы мне легионы  Ангелов. Но должны сбыться писания. И Сын человеческий будет распят!"
          Мог, Мог, Мог. Но ради нас, грешных, не сделал этого. А мы? Чем отвечаем Ему? Стало стыдно от мысли, что никогда не думала о Нём. Почему?
          Значит встреча с матушкой не случайность. И это должно было сбыться. Я зашла в купе, и поцеловала её сухонькую  ручку. Матушка вскочила и отняла её.
        - Наденька! Что Вы? Зачем?
        - Если бы не вы я бы никогда не узнала о НЁМ самое главное. Теперь я должна всё узнать, чтобы  любить Господа - как требуется любить  утопающему своего Спасителя. Я ведь ничего не понимала. Спасибо Вам.

          Мы проговорили до утра. Бывает ли у вас такое чувство, когда время останавливается? А у меня вот случилось. Мы говорили  восемь часов, а мне казалось прошло не более получаса. Но удивительнее было другое: за это время я ощутила такой подъём, такую радость бытия, кои никогда не  испытывала. Когда говорила матушка, я будто колодезную воду пила. Чистую как слеза, воду. И эта вода всё более и более утоляла мой духовный голод, мою духовную жажду.
          Ярким огоньком загорелось вдали понимание чего-то нового, желание узнать это новое, и участвовать в нём. Жизнь раздвинулась в рамках и стала объёмной и многогранной. Жизнь не ограничевается только земным существованием. Я поняла, что мы  встретимся с ушедшими родными и близкими. Поняла, что смерть  это начало новой духовной жизни.
          Эта встреча была самой яркой встречей в жизни. За эти восемь часов я поняла столько, сколько не осилила бы за всю жизнь. Ведь всё так просто: живи  по закону Любви. Не говори о любви, а просто люби. Никого не обижай, почитай  старших, не делай зла, не осуждай за ошибки, и безгранично дари свою любовь людям. Истина проста.   
          И вот настала минута расставания. Я проводила матушку до вокзала, и с радостной грустью смотрела ей вслед. Никогда я уже не увижу эту  необыкновенную, сильную духом, маленькую женщину. Никогда.

          Хотя...Как знать, как знать...Пути Господни неисповедимы.




 2016 г.