Онегин

Шаг через дверь наружу в ослепший город.
Падаю в пыльную лужу, в трамвайный голод.
Смотрит седой Калашников на ребёнка.
Вокруг умирают статуи. Выстрелы в перепонках.

Струйкой спускаюсь к пруду на дно колодца.
Медленно тают друг в друге два чайных солнца.
Гнётся вода под небом в любовной неге.
Каменным гостем навстречу идёт Онегин.

«Я бы вам, Таня, чаю – да чай студёный.
Я вас сейчас встречаю усталой, сонной.
Как генерал? Живой ли? Холёный? В чине?
Я тут брожу как трус в колдовской личине…».

И замолчал. И смотрит, мигая редко.
Тенью ограды на лица сползает клетка.
Ночь сумасшедшая снова вопит: «Евгений!»
И богомольно падает на колени.

Вот монумент – небу содрал ладони.
Он в перспективе обратной, как на иконе.
Пасть разразилась скрипом, оттуда: «Таня,
Если б вы знали, как ваша честность ранит…».

Ночь многоликая шла выносить помои.
«Много дурного во мне, я от вас не скрою.
Ну-с, поглядите – я вам неверна повсюду.
Больше того – я другой ни за что не буду».

Нам бы с тобой пожить где-то в старой книжке,
Нам бы рубашки шить да стирать манишки,
Нам бы не знать, как выглядит этот город –

Тот, где заводам молятся из соборов.

© Та. Репина
Ижевск