Вселенская юрта Николая Васильева

 
Автор - Владислав Попов, поэт, прозаик, председатель Архангельского отделения Союза писателей России.

Когда я читал «Книгу лирических пейзажей» Николая Васильева, мне вспомнились лекции Владимира Набокова о Гоголе. Набоков писал, что до появления Николая Васильевича Гоголя «русская литература была подслеповатой. Небо было голубым, заря алой, листва зелёной… Только Гоголь увидел жёлтый и лиловый цвета. То, что небо на восходе солнца может быть бледно-зелёным, снег в безоблачный день густо-синим…»
И забавным мне показалась эта перекличка: Николай Васильев и Николай Васильевич!
С развитием русской литературы постепенно, по утверждению Владимира Набокова, стали выделяться «тонкие оттенки» и «чудеса изображения».
Вот такие «тонкие оттенки» и «чудеса изображения» обильно рассыпаны щедрой рукой в лирических пейзажах Николая Васильева! Большая их часть посвящена зиме. Необычайно и удивительно его зрение. Посмотрите, каким он видит снег! Снег «светится пшеничным теплом», разбегается «испуганными белыми пчёлами», исполнен «зеленовато-синей мглы», он – «сахарист», «синюшен», «мироточив», бежит «заячьими перекати-поле», он же – «грязноголов», податлив и вдруг – как «корочка подсохшего варенья».
И зимнее небо – тяжёлое, тёмное, настоящий «свинцовый морок», но вот займётся ветер и полетят по небу «серо-жёлтые ватки облаков». Любит Николай Васильев небо, засматривается в него и пишет любовно и восторженно во всех его движениях и метаморфозах. Облака «медовые», «жиденькие, как блинчики скупой хозяйки». Скользят по небу «лёгкие, уютные». Они же – «пустые наволочки» и «крупные горошины», а то возносятся ввысь «парафиновыми гигантами». Но темнеет скоро, и зажигается «бляшечкой» Юпитер, проступает «величественный Орион». Так и видишь его, Николая Васильева, стоящего под этим «зимним космосом», очарованного вечностью, где звёзды как «соль белого клевера», и «ветка Белой Медведицы» склонилась над ним.
Необъятность космоса переносится Николаем Васильевым на родную землю, и здесь воскресает его «космический рай трав». Распахивается перед нами «вселенная полей»: «млечный путь ромашек», «синие туманности колокольчиков», «желтеющие галактики лютиков»… И весь мир для него сейчас как огромная «вселенская юрта». А он, сотворец, стоит над древней рекой Велью, смотрит на мир – «каждый кристаллик ему внятен»! Он – наблюдатель с «добрым оком». Вселенной нужен наблюдатель, чтоб она могла себя через него, наблюдателя, осознать!
Трепещут осинки «начищенной, как на корабле медью». А он – как «кит в косяке стремительных рыбок». Летят, летят, «обтекают» его беззаботные пеночки.
«Вселенская юрта» Николая Васильева обжита птицами давно густо и плотно. В ней сороки «кашляют простуженными собаками», «цокают по-беличьи», снегири «вздыхают», «кулики глубоко и удивлённо дышат», «устало кряхтят вороны», «важничают тетёрки», «широко вышагивают дрозды», громко бьётся сердце кукушки, несутся «болиды сов с удивлёнными глазами». Мир птиц очеловечен: «у косача лицо и мокрая бородка»…
Всё видит и примечает его «доброе око». Вот девочка пускает бумажный кораблик, мальчишки прутики с хлебом тычут в костёр, внучок наклоняется к земле и шепчет: «травка – ангел…» Рыбак, похожий на «горбатого окушка», бродит по берегу. Ванька бежит с бидоном браги. А Пётр Иванович с голубем бродит заботливо по двору. «И больше века длится день»…
В рассказах Николая Васильева часто является нам образ льдинок как тонких пластинок, хрупких, холодных: «облака скользят, как льдинки», «километры пластинок льда». Помните Кая? Из пластинок льда Кай пытается сложить слово Вечность. И когда великая любовь воскресает в его сердце, пластинки льда сами складываются в заветное слово.
Пусть вечно живёт «вселенская юрта» Николая Васильева с необъятными звёздами и космосом трав, с детскими голосами и мудрыми птицами, со снежными полями и берёзами в «аллилуйном блеске».
Расставим столы – прямо сейчас! – разольём по бокалам эту «небесную млечность» и будем слушать, как «скрипит голосом дергача ось мира».
Прочтём книгу Николая Васильева!