Из пустыни, с горячего песка

Бутылка с газированной водой с мягким приятным звуком открылась. Барашки (совсем как в море) забурлили и задвигались в чистой радости. Зазвенела, упав в бидон, капля моего смеха.
С верблюжьей спины хорошо видны окрестности. Еще лучше - со спины большого серого слона. Я смотрю на золотую осень в пустыне. Золотые раскаленные пески обжигают копыта упрямого ослика, везущего мое темное тело солнечной породы, и мои глаза, разбегающиеся по золотой красоте. Я чувствую прикосновение солнца, я чувствую, как оно гладит и целует мое лицо, мои руки, мой открытый живот. Живительная вода увлажняет сухой желудок, растекаясь по организму, проникая в каждую клетку. Перед осликом - стимул: кусок неместной моркови. Здесь ничего не растет, потому что сюда редко заглядывает дождь. Даже ветер здесь бывает нечасто.
С горячих висков катится капля соленого пота. Открытые поры вбирают в себя весь воздух, но телу душно. Газированная вода обливает руки, волосы и всю поверхность кожи, и я чувствую, как благодарен прозрачной воде мой организм, и складываю руки в молитве. Слезаю с осла, снимаю стимул и сажусь на колени. И читаю молитву священному Будде, и читаю молитву Даждьбогу, который дал мне эту благодать.
Она говорила, что мир - никакой. В дебрях своей ледноплачущей Европы, в ее бледных свинцовых ладонях, огромных, молодящихся - замкнута, как птичка в железной клетке. В этом европейском мире - вечные конфликты, постоянные разборки, ужасные сложности. Там люди всегда чем-то озабочены, постоянно усталые, вымотанные, измученные, изможденные, с черными кругами под глазами. Умирающие лебеди, призраки - ходят по серым улицам, где машины, где уничтожающий дым. Дым - едок, он как щелочь, разъедающая человеческое существо, въедающаяся в сердечные сосуды и замедляющая, за-мед-ляющая, зааа-меед-ляющая.. Ляя-яяющааяя.. Его ход.
Но ритм европейской жизни молниеносен, и нужно идти в ногу, и человек идет, спотыкаясь, крича и плача, падает и поднимается, но все равно идет. А сердце  - поеденное, раздетое, невыносливое. Но если не пойдешь - задавят идущие быстро, живущие на широкую ногу. У них - железо и бетон, и очень скудное бытие. Они покупают в магазинах овощи, мясо, рыбу, крупу и фрукты, они ходят по стерильным аптекам. Их жизнь - постиранная, дистиллярованная, отфильтрованная и быстрая. Ты циклишься, ты решаешь проблемы, но в это же время (а ты не видишь, потому что ты занят делами) - жизнь проходит, и наступает старость. И только тогда ты оглядываешься в недоумении, хлопаешь глазами, озираешься по сторонам и вздыхаешь. Заводишь кошку и заботишься о ней, и надеешься, что ты кому-то еще нужен.. Растишь прекрасные розы или выращиваешь капусту - вот что остается для старости. А молодые по-прежнему даже не успевают любить и бегут непонятно зачем.
Для чего создано государство? Для счастья. Для всеобщего счастья, для великого блага. Где оно, счастье? Каждый - гонится, и каждый борется за свою шкуру, такой же древний добытчик. В ресторанах готовят стейки с кровью и жарят рыбу, а еще продают зеленое вино из синтетического винограда. Куски мяса и рыбы, виноградный напиток - оттуда, с самых истоков человеческой жизни. Но Стругацкие говорили, что современному человеку не подобает то естественное, животное, древнее. Люди в городе, несчастные обыватели, очень нервные. Они постоянно плачут. Я тоже плакала. Тогда у меня были невыносимо-белая кожа и огромные глаза. Я рассказывала о своих мыслях, рисовала сны - а мама, сидящая с бокалом вина у моей кровати, замечала, что это сущий бред - и еще она говорила, что перед сном я всегда глючу, что перед сном из меня льется чушь. Дело в том, что перед сном я говорила ей о самом сокровенном, о самом волнующем - поэтому было щемяще-грустно. И чем больше она называла это, сакральное, - чушью, тем больше я ощущала расстояние, пропасть, расширяющуюся между нами - мы были как будто на разных полюсах или в разных измерениях. Я плакала по ночам, укрывалась подушкой, пряталась от маминых заботливых глаз. Это больно, когда ты понимаешь, что Дома-то у тебя и нет, что его никогда не было. Что нет никого, кто был бы постоянно рядом и постоянно близок - и все не те, и все чужды. И ты не осознаешь, что ты тоже - человек, что ты - отдельная личность, потому что всю свою маленькую жизнь ты была только частью, только жидкостью, которая способна переливаться из сосуда в сосуд. От этого тоже было больно.
Теперь я обитаю в жаркой стороне. Я уехала, сбежала от скорости и смрада суеты мегаполисов. Я сижу по-турецки, по руке на каждой ноге и закрываю глаза. Как глину, мою кожу обжигает палящее солнце. Ей уже не страшны лучи, она смуглая и простая как истина. Мое племя бредет где-то впереди, и я знаю, куда оно пойдет, поэтому я не спешу. Открываю глаза с выгоревшими ресницами - цвета вот этого песка - и вижу гармоничный мир, и сливаюсь с этим воздухом, и сама становлюсь воздухом. Я чувствую себя и вдыхаю его всей грудью. Чернокожий и мудрый Будда смотрит на меня с неба, и все славянские боги, и христианский Бог, и Аллах - они все смотрят, потому что я верю, что они существуют - и помогают мне ценить сокровище, которое они мне подарили. И я люблю всех моих богов, и они меня любят, и в этой любви я купаюсь как в девственно-чистом озере с ледяной водой. И когда настанет мое время подняться к ним наверх, я без сожаления оставлю эти благодатные места и пойду к ним, и они будут любить меня там, в зачарованных землях. Смерть - это увлекательное путешествие к великим и родным, а они роднее и добрее, чем все-все-все и даже чем племя. Они раскроют объятия, и я окунусь в них с головой, и буду долго молиться, и долго искупать свои грехи. Я не знаю, отправят ли меня сюда снова или заберут к себе навечно, но они сделают так, как мне лучше, потому что родители всегда дают все самое лучшее своему любимому дитю. А я благодарно приму их дары и поклонюсь до самой земли.
Я поднимаюсь с песка и сажусь на спину моего хорошего ослика. Заново вешаю стимул, глажу его, божье творение, и мы отправляется к Священному озеру, к нашему оазису. Я обожаю этот пленительный мир, каждую его песчинку, обожаю наше племя, и оазис, и нашу яркость, и наивные украшения племени (они же - сакральны, ведь нам, нашему народу, потомкам Адама и Евы, завещали быть как дети), и свое идеальное тело, и богов, сотворивших весь этот древний мир, в котором живет великое счастье. Ослик покачивается, мы идем по направлению к Солнцу, великий Ра катит колесницу, и Ярило светит в глаза. Я смотрю с благоговением на кипящий шар и вижу черноживотого Будду, и синее небо накрывает меня своим одеялом.

13 октября 19