Харихлюд

Я скажу матери, что я всего лишь бесноватый лютик
я скажу отцу, что я всего лишь подмаренник,
ребёнок всё говорит - маленькое чёрное личико,
сосуды - печённые яблоки, сладким облиты, щеки раздутые,
пута путая лютые, животы-тыквы вспухшие, бурые головы, языки баламутные,
я вижу лишь одно - чёрное личико лютика,
Чернобог.
Я твоими устами до весны укутываюсь.
Заплачут, багровыми кусками прибрежных слёз, слепые рябины.
Мама-лихорадка, мама-судичка,
будем ли ближе к тёмной земле,
копаться ногтями в чернозёме по старой привычке,
пьяный пироман, что молится костру и отсыревшим спичкам,
возле его уст лают возбужденные порохом карабины,
омывают черти чёрное личико.
К горлу каждой озверевшей псины стелю кровотоков плачущие рубины,
вина к потокам вина, больше красного, больше маков, больше ран,
верёвки выше, выше, к ветвям, к вершине,
лучшее дерево для принца гемоглобина.
С Мореной мы хороним старуху-зиму, которая ублажала нас костлявыми руками и нежно лупила по сочным ягодицам,
кошачьи цепи в вечерних слезах, я периферийный дурак,
твоя белая грудь - наслаждений столица.
Братоубийца, кто тебя создал? С каждой новой страницей дым все больше клубится, а ты повешенный своими родственниками за мягкое горло, смеялся довольно, что ты уйдешь первым, уйдешь на славное ложе, заплетая верёвки - трудиться.
Наш отец - Чернобог, наш отец - полевик,
бей меня прутьями, рви меня лапами, тяни меня за волосы в водосток,
мы гвозди в чужих гробах и каждый из нас - безлик,
среди коробок, позвонков и потолков, я потерял себя - изнемог,
и мой лик, словно старый грибник, ищет тёплую землю в своих зубах,
тёплое лоно, пьяный утроб, душащий сексом парник,
босоногий кипящий живой монолог,
наша жизнь - это печь,
и каждый из нас - испачканный углями печник.