Миль пардон, мадам! По рассказу В. Шукшина

Миль пардон, мадам! По рассказу В. Шукшина.

Первая часть.

Как только сюда приезжают.
Из города в эти края,
Чтоб поохотиться, в деревне,
Проводника ищут себе.

Чтоб походить там мог он с ними,
Разные места показать…
Им говорят: «Да, есть такой, тут –
Конечно, то – Бронька Пупков…

Мастак он по этим делам всем,
С ним не соскучитесь уже…»
И  как – то странно улыбались,
Как говорили им о нём.

Бронька Пупков ещё был крепким,
Ладно скроенным мужиком.
Улыбчивый, голубоглазый,
Легкий на слово, на ногу.

Ему за пятьдесят там было,
Он был на фронте. Воевал.
И покалеченной была там,
Его же правая рука.

Отстреляно было два пальца.
Но не на фронте. Парнем был,
Раз на охоте. Долбил лунку,
Ружьём. Попить. То – выстрелит.

Два пальца закрывало дуло,
А он держал ружьё за ствол…
Выстрел. Снесло там палец.
Другой болтался с кожей там.

Он оторвал его, и дома,
Оба те пальца схоронил.
Там в огороде. При том скажет,
Такие,  вот, тогда слова:

(«Дорогие мои пальчики, спите спокойно до
Светлого утра». Хотел крест поставить – отец не дал)

Скандалил Бронька очень часто,
Дрался. И его тоже там,
Нешуточно за то бивали,
Отлёживался… Вновь в «бега».

Гонял на своём он мопеде,
Тот оглушительно ревел.
Ни на кого он зла не таил,
И вообще – то, жил легко.

Охотников, ожидал Бронька,
Как праздника всегда тогда.
И когда они приезжали,
Он был готов с ними идти.

Хоть на неделю, хоть на месяц…
Места здешние он все знал,
Как свои уже восемь пальцев,
 Удачливый охотник был.

А городские не скупились,
На водку. Даже иногда,
Деньгами там ему платили ж,
А не дадут – и так пойдёт!

«На сколь?» – сразу ж спрашивал  Бронька.
«Дня на три» - отвечали те.
«Всё будет вам там, как в аптеке,
Отдых, нервам спокойствие».

Все эти  городские люди,
С ним уважительны всегда.
И не манило с ними драться.
Даже, коль выпивали ж там.

Рассказывать любил им Бронька,
Охотничьи истории.
В последний день, когда справляли,
Отвальную там – начинал…

Вторая часть.

В тот день приступал этот Бронька,
К главному уже своему,
Рассказу там. И с нетерпеньем,
Великим,  ждал он, того дня.

Когда тот наступал, желанный,
Под сердцем начинало ныть,
Сладко у Броньки  в предвкушенье,
Торжественно молчал тогда.

«Что это с вами?» – его спросят.
«Так. – отвечал он, продолжав –
Отвальную, где будем делать,
Соображать? На бережку7»

«Можно и там» - те отвечали.
К вечеру место то найдя,
Костёр раскладывали. На нём,
Щербу варили с чебачков.

И там по «первой» пропускали,
А вслед уже и по второй…
Беседовать там начиная,
Бронька, как «главный» среди них.

Стаканчика, два, опрокинув,
Закуривал… И начинал:
«Бывать на фронте приходилось?» -
Спрашивал будто невзначай.

Кто старше сорока – те были,
На фронте. Он спрашивал всех,
И молодых. Страшно хотелось,
Начать уже там свой рассказ.

«Это с фронта у вас?» - те спросят,
Там глядя на руку его.
«Нет. Я на фронте, санитаром,
Был. Да…Дела – делишки… Да…»

И долго он молчал при этом…
«Вы ничего не слышали,
Про покушение  в войну там,
На Гитлера. Что было там?»

«Да, слышали» – они там скажут.
«Нет, не про то, что было там,
Свои же кокнуть там хотели,
Этого Гитлера тогда?»

«Да» - городские отвечали.
«Нет. Про другое, то» – он, им.
«Какое? Разве ж ещё было?»
«Было…» - Бронька, там за стакан.

«Прошу плеснуть - выпивал смачно –
Было, товарищи мои.
Было. Кха!  Вот настолько пуля,
От головы прошла его».

Бронька показывал мизинцем.
«Когда же это было там?»
«Да, двадцать пятого июля,
В «43 – м» уже году».

Бронька задумывался долго ,
Точно вспоминал это всё.
«А кто стрелял?» – тут городские,
Бронька будто «не слышал» их.

Курил и на огонь смотрел там,
«Где ж покушенье было то?»
Бронька молчал, как специально…
Переговаривались все ж.

«Я стрелял» – отвечал, вдруг, Бронька,
Негромко говорил. Смотря,
Там на огонь ещё ж немного,
Потом же поднимал глаза…

И смотрел, будто сказать хотел:
«Что, удивительно? Да, мне,
Самому это в удивленье»
И усмехался грустно там.

Обычно те долго молчали,
Глядя на Броньку там, того.
А он курил. Палкой ворочав,
Угольки в их костре в тот миг.

Вот этот – то момент был главным,
И самым жгучим среди них.
Точно стакан чистого спирта,
Пошёл гулять там по крови.

Его те спросят: «Вы серьёзно?»
«А как вы думаете? – он:
Что, я не знаю, что бывает,
Историю, коль, искажать?»

«Знаю. Товарищи родные» -
Серьёзно Бронька им в ответ.
«Да ну, ерунда же какая…
Стреляли – то где? Как?»

«Из браунинга… Вот так – нажал,
Пальчиком он – И пук!» - сказав,
Смотрел серьёзно он и грустно:
«Мол, недоверчивые все».

И не хохмил уже там Бронька,
Не скоморошничал уже.
И недоверчиво терялись,
Люди те глядя на него:

«А почему тогда об этом,
Никто не знает до сих пор?»
«Пройдёт ещё ж лет сто наверно,
Мраком покрыто будет всё.

Поняли? А то неизвестно…
В этом  - то вся трагедия.
Много героев остаются,
Там под сукном» - Бронька сказал.

«Это смахивает уж что – то,
На… - начали люди роптать –
Погоди. А как, всё то было?»
Бронька знал – захотят узнать.

Да и всегда они хотели.
«Да разболтаете ведь, то?»
Все в замешательстве там снова:
«Не разболтаем!  Дальше, как?»

Третья часть.

«Партийное честное?» - Бронька.
«Не разболтаем! – хором те –
 Рассказывайте» - его просят.
«Нет, честное партийное?

А то у нас народ в деревне,
Знаете, там какой… - он им –
Пойдут трепать там языками».
«Да всё в порядке будет!» - те.

Людям дослушать не терпелось,
Настолько их настропалил.
«Прошу плеснуть» - он вновь подставил,
Стаканчик там. Был трезв совсем.

«Было это – вступил он также,
Как до того им начинал –
Мы наступали. А при этом,
Работы санитарам тьма.

Я в этот день там с поля боя,
В лазарет притащил тогда,
Двенадцать человек… Средь них был,
Тяжёлый лейтенант тогда.

А там в палате находился ж,
Какой -то  генерал – майор.
Его рана там небольшая,
В ногу задело там его.

И меня генерал увидел,
Мне говорит: «Погоди ка,
Не уходи санитар» – я же,
Думал – надо сопровождать.

Мол, он куда – то решил ехать.
Жду. С генералами же жизнь,
Намного даже интересней,
Как на ладони сразу ж всё. -

Внимательно слушали Броньку,
Попыхивает огонёк костра…
Из леса сумерки крадутся,
Быстрина на реке блестит…

- Ну, генерала перевяжут…
Доктор ему: «Вам, полежать б!»
«Да пошёл ты!» - ему прикрикнул,
Генерал. Не боялся их.

-Сели ж в машину с генералом,
Едем куда – то. Генерал,
Меня расспрашивать там начал:
«Откуда родом я?». Про – всё.

Подробно, я всё объясняю,
Родился и работал где.
Больше охотничал – добавил.
«Вот это хорошо!» - он, мне.

«Стреляешь метко? – спросил сразу ж,
- Да, говорю ему. А чтоб,
Зря не трепаться – могу свечку,
За пятьдесят шагов «задуть».

(Естественно, это с винтовки)

А вот насчёт классов – не густо,
С отцом с ранних лет – по тайге ж.
«Ну, ничего, образованья,
Там не потребуется» - тот.

«А вот, если ты нам погасишь,
Зловредную свечку одну,
Что мировой пожар раздула,
Будешь Родиной не забыт».

И генерал этот продолжит:
«Тонкий намёк на толстые,
Там обстоятельства. Поняли?..»
- Пока ж не догадался я.

В землянку прибыли ж большую,
Всех выгнал сразу ж генерал.
Меня ж расспрашивал всё время,
Явно к чему – то всё клонил.

«А за границей родных нету?»
- Откуда, мол – ему в ответ. -
Мы с казаков все происходим,
Что Бий, Катунск рубили тут.

(Мол, вековечные сибирские… Катунск – крепость,
Что было ещё ж при Петре (1). Оттуда мол, и пошла деревня).

«Откуда же такое имя -
Бронислав?» - мне вопрос задал.
- Придумал его поп с похмелья,
Гривастым  мерином он был.

Разок его за это стукнул,
Сопровождая в ГПУ.
В 33 – ем году, то было…
Когда в город его везли.

(Попа взяли, а вести некому. Поезжай Бронька, у тебя мол, зуб на него)

«А почему, знатное ж имя?» -
Ко мне, с улыбкой генерал.
 -К такому имю, подходящей,
Фамилия должна всё ж быть.

Я ж, Бронислав Пупков, а это,
При перекличке в армии ж,
Так - смех. Обидно же там было,
Я генералу говорю.

«А что же дальше?» - люди просят.
- А дальне значит так. На чём,
Остановился я?» –  их спросит,
Бронька там этих городских.

- Расспрашивал генерал дальше…
Да. Ну, расспросил всё, и сказал:
«Правительство с партией вместе,
Вам поручение дают.

Товарищ Пупков, поручают,
Очень ответственное вам,
Задание» - генерал важно,
С серьёзным видом заявил.

«Приехал на передовую,
Инкогнито, сам Гитлер, вдруг!
И у нас шанс тут появился,
Хлопнуть его» - добавил он.

«Мы взяли одного тут гада,
Засланный специально к нам,
Тот выполнил своё заданье,
Но сам то вляпался уже.

Линию фронта был обязан,
Он перейти, чтоб передать,
Важные очень документы.
Самому Гитлеру уже.

Гитлер же, со своею свитой,
Знали лично того в лицо».
«Причём  же вы тут?» - Броньку спросят,
Охотники, не понимая суть.

- Кто с перевивом, тому значит,
Тут с перевивом. Кха! Плесни…
Поясню: очень я похожий,
На  пойманного гада,. там.

Как две капли воды там…  Ну, и –
Житуха тут, братцы пошла!
Поместят в комнате отдельной,
При госпитале  том же там.

Двух ординарцев мне приставят…
Старшину с рядовым тогда.
Старшина, сапоги подай – ка,
Подаёт. Приказ есть приказ.

Меня ж готовят между делом.
Я прохожу выучку там…
«Какую?» - люди чуть не хором.
 - Спецвыучку. Должен молчать.

Нельзя ж о том распространяться,
Подписку же давал я там.
Через пятьдесят лет лишь можно,
Прошло ж только ещё… - он им.

- Но это всё - само собой всё,
Житуха продолжается!
Утром поднимусь, сразу ж - завтрак,
На первое, второе, третье там…

А принесёт коль ординарец,
Вшивого там портвейного,
Как шугану… Спирту приносит,
Сам разбавляю  как хочу.

Неделя там вот так проходит,
Думаю – сколько ж будет так?
Тут генерал и вызывает:
«Ну, как, товарищ Пупков, вы?»

- Готов, чтоб выполнить заданье!
Ему я твёрдо говорю.
«Давай, говорит! Давай с богом.
Героем СССР тут ждём!

Только не промахнись» - добавил.
- Я говорю, коль промахнусь,
Предателем последним буду,
Врагом народа! – я, ему.

- Иль с Гитлером там рядом лягу,
Или выручите меня.
Ведь тогда уже намечалось,
Большое наступление. -

Глаза у Броньки горят сухо,
Поблёскивают угольком.
Стаканчик аж не подставляет,
В порыве вовсе и забыл…

Красивым, нервным стал тут Бронька.
- Не буду говорить тут вам,
Как через линию уж фронта,
Там перебросили меня.

И как попал к Гитлеру в бункер,
Попал я! – Бронька даже встал, -
Попал!.. Делаю по ступенькам,
До низа там последний шаг.

В зале я железобетонном,
Свет электрический горит.
И масса всяких генералов…
Я ж ориентируюсь: где он?

Где Гитлер? – Бронька весь напрягся,
Голос то рвётся, в срыв идёт,
Там на свистящий уже шёпот,
То в неприятный взвизг идёт.

Неровно говорит, и часто,
Он останавливается.
Рвёт себя уж на полуслове,
Слюну глотает говоря.

- Сердце вот тут… - он горлом лезет -
Где Гитлер?! Ведь я изучил,
Лисиную мордочку его,
Заранее  наметил я.

Куда стрелять. В усики – прямо.
Хайль Гитлер! – делаю рукой.
В руке ж большой пакет. В пакете,
Находится браунинг мой.

Заряжен был он – разрывными  ж,
Отравленными пулями.
Один генерал там подходит.
К пакету тянется: «Отдай!».

Я ж вежливо ему там ручкой –
Миль пардон, мадам – говорю ж -
Только фюреру, -  На немецком,
На чистом, я ему сказал –

Фьюрэр! – сглотнул тут уже  Бронька –
И тут… Он вышел. А меня,
Тут дёрнуло как будто током…
Родину вспомнил вдруг свою…

Там мать с отцом. Жены ж в ту пору,
Не было у меня ещё ж –
Бронька молчит опять немного,
Готов заплакать уже был.

Завыть, рвануть уже там даже.
Рубаху на груди своей…
- Знаете, как оно бывает,
Вся жизнь в памяти промелькнёт…

С медведем нос к носу – так тоже.
Кха! Не могу -  заплакал он.
«Ну?» - тихо просит уже кто –то,
И Бронька продолжает тут –

- Идёт он там ко мне навстречу,
А генералы его все,
Вытянулись по стойке «смирно»…
Он улыбаясь там идёт.

И тут рванул пакет я этот… -
Смеёшься гад! Дак получай,
За все страдания там наши!..
За наши раны, получай!

За кровь людей также советских!..
За города, за сёла все,
Разрушенные. И за слёзы,
Наших всех матерей и жён!.. -

Бронька кричит и держит руки,
Как если бы он там стрелял.
Не по себе тут стало людям,
А Бронька тут же продолжал –

- Смеялся ты?! Теперь умойся ж,
Своей кровью, ползучий гад!! -
Душераздирающим криком,
Рассказчик исходил уж тут.

Потом там тишина настала…
Тут шёпот торопливый уж,
Почти невнятный: - Я стрелял… - он,
Голову уронив на грудь.

И молча продолжал там плакать,
Оскалившись, скрипит уже.
Здоровыми ж ещё зубами.
Мотает в грусти головой.

Вот, голову он поднимает –
Лицо в слезах. И тихо там,
Очень тихо. С ужасом  уже,
Говорит – Промахнулся я…

Молчат все. Состоянье Броньки,
Столь сильно действует уже,
И удивляет. Сказать что – то,
Совсем уже нехорошо.

- Прошу плеснуть, - требует Бронька,
Выпив – уходит там к воде.
Сидит на берегу он долго,
Один. Измученный совсем.

Пережитым своим волненьем.
Вздыхая, кашляет он там.
Что интересно, отказался,
От сваренной уже ухи.

…Обычно узнают в деревне:
«Бронька рассказывал опять,
Про покушение». А Бронька,
Мрачным домой приходит там.

Выслушивать уже готовый,
Он оскорбления опять.
И сам готов это же делать,
Кого –то тоже оскорблять.

Жена набрасывается, там:
«Чего плетёшься словно пёс,
Побитый? Что опять!.. заврался?»
«Пошла ты!..» - огрызнулся муж.

«Пожрать дай» – он жене бросает.
«Тебе не пожрать надо – та:
Всю голову  проломить надо,
Безменом!» - на него кричит.
Ведь от людей прохода нету!..
Смеются над тобой уж все».

«Значит, дома сиди, не шляйся.
Нет, я пойду счас в сельсовет,
Пусть дурака вызовут снова,
Беспалого. Засудят там.

Когда – ни будь за искаженье.
Нашей истории уже…» -
«Нет. Не имеют они права:
Работа не печатная.

- Понятно? Дай пожрать скорее» -
Бронька тут чуть ли не кричал.
«Смеются, ведь в глаза смеются,
А ему…всё божья роса.

Харя ты неумытая, - та:
Лесной скот!.. Совести то нет.
Или её уж всю отшибли?
Тьфу! В глазыньки твои! Пупок!...»

Тут на жену Бронька наводит,
Строгий и злой уже свой взгляд.
И с силой говорит негромко –
«Миль пардон, мадам… Врежу ведь!..»

Хлопнув дверью, жена уходит,
Жаловаться на своего,
«Скота лесного». Зря судачит,
Что Броньке все равно всё то.

Нет. Тяжело переживал он,
Страдал и злился… Пил два дня.
За водкой посылал сынишку,
Дав наставления ему:

«Никого там не слушай, сына -
Зло, виновато  наставлял -
Возьми бутылку, домой сразу ж».
Такие указанья дал.

Броньку там, правда, вызывали,
Несколько раз в тот сельсовет,
Совестили, грозили даже,
Меры какие – то принять…

Трезвый Бронька, в глаза не глядя,
Там председателю роптал,
Сердито  даже там: «Да ладно!..
Да брось ты!  Ну?... Подумаешь!..»

Потом в лавочке выпив «банку»,
Чуть на крыльце там посидев,
Чтобы «взяло». Вставал засучив,
Рукава. Громко объявлял:

«Ну, прошу!.. Кто? Коль изувечу,
Малость, прошу не обижаться уж,
Миль пардон!..». А стрелок был, правда,
Редкий, на всю округу там.
                1968 год