Часть 6. Три плана цвета по Гёте. Химический 4

      
      Вообще Гёте обожал простейшие примеры. Поэтому в разделе о белом у Гёте фигурируют снег и бумага.
      Бумага, действительно, представляет из себя любопытный факт белого, впрочем, как и снег. В бумаге прозрачные волокна целлюлозы не дают однако прозрачности в целом. Помните как Гёте выражал эту проблему? - "Случайно непрозрачное состояние абсолютно прозрачного". Не в том смысле, что мы случайно не видим тут прозрачности, а в том смысле, что эта прозрачность накидана здесь хаотично в своей "сумме" и мы не имеем единой направленности прозрачного. Современная наука назвала это - "высокорассеивающая неоднородная среда", опять зажав происходящее в тиски бесконечного анализа, но Гётевская формула позволяет нам ощутить и буквально ощупать данный феномен в полной его совокупности. И хотя здесь, в данном вопросе у Гёте нет никаких существенных расхождений с данными науки, но Гёте оказывается всё-таки в несколько раз обьёмней и красивей её, и мы с вами подмечаем даже эту "мелочь". Бумага хорошо пропускает падающий на неё свет, но быть прозрачной она не желает.
      Поэтому бумага белая, она пропускает свет, но она его замутняет. Перед нами феномен "чистого замутнения". Но чтобы продемонстрировать этот феномен ещё более понятным образом, Гёте приводит пример с мелко размолотым стеклом - оно кажется белым порошком. Все мы знаем, что стекло прозрачно, но когда мельчайшие его частицы располагаются друг по отношению к другу достаточно хаотично - появляется белый "цвет". Значит белый это: часть - прозрачна, целое - нет. Почему же мы раньше называли белый - после-следием цвета? Да потому что как же иначе его назовёшь? Вещество ставит предел проникновению света, ну а чистое помутнение и ставит такой предел, и не ставит одновременно. Оно говорит свету "да", но тут же и тотчас же говорит ему и "нет" - так что свет присутствует, но не со своей входящей стороны (как в прозрачных средах), а со стороны цвета (ограничения). Это абстрактное присутствие света, который уже не выполняет своей миссии, но однако продолжает настаивать на том, что он есть. Если бы белый мог говорить, он сказал бы: я не цвет, я - свет, но то, что скоро станет цветом уже давит на меня своей возможностью.
      Ничего этого не знали, естественно, древние люди и в их арсенале, как мы уже раньше писали, перво-наперво был зафиксирован "белый цвет", "чёрный цвет" и красный цвет - то есть самые напряжённые световые и цветовые переходы. Такая ориентировка говорила о преимуществе движения света и цвета в человеческом глазу, ибо белый - граница всех возможностей цвета и чёрный - граница всех возможностей его отсутствия располагался сразу же и рядом с красным - границей перехода всех цветов друг в друга.

       Да простит мне, мой читатель, что я всё ещё нахожусь, собственно в физическом разделе света. Несмотря на то, что был заявлен уже химический. Тут я всего лишь следую за Гёте, который именно в химическом разделе приносит свои извинения, что в главе о средах рассматривал в основном цветовые вариации и упустил написать о чёрном и белом, и потому пишет о них как бы в преддверии химического. И пока чёрный и белый не улягутся как следует в нашей голове, конкретно химический не начнётся.
      Придётся и нам, довести белый и чёрный "до ума-разума", чтобы выскочить в основной цвет по Гёте - в химический цвет. Так что уж потерпите немного и потопчитесь в зависании между физикой и химией.

      Вот как Гёте пишет обо всём, что мы только что разбирали, ещё в разделе физические цвета:

     "Будем считать, что пространство, которое представляется нам пустым, обладает для нас абсолютной прозрачностью. Если же оно заполняется таким образом, что наш глаз этого не замечает, то возникает материальная, более или менее телесная прозрачная среда, которая может быть воздушной (газообразной), жидкой или даже твердой.
     Чистое просвечивающее помутнение выводится из прозрачности, поэтому оно также может представать перед нами упомянутыми тремя способами.
Окончательное помутнение есть белизна — первое непрозрачное заполнение пространства, безразличнейшее и светлейшее.
     Сама прозрачность, с эмпирической точки зрения, есть уже первая степень помутнения. Дальнейшие степени помутнения, вплоть до непрозрачной белизны, бесконечны.
     На какой бы ступени мы ни зафиксировали помутнение перед его окончательным переходом в непрозрачность, оно, вступая в отношение с темным и светлым, порождает простые и значительные феномены."

     Значит, мы могли бы видеть, будучи не только жителями воздушной или водной среды, как мы раньше уже и писали, но и будучи жителями твёрдой прозрачной среды, однако в ней мы не могли бы двигаться, а значит и исходно сформировать свой глаз. Но когда наш глаз уже сформирован в воздушной или водной среде, нас вполне можно послать каким-нибудь пленником кристалла для наблюдения Вселенной. Наблюдатель может быть и кристаллическим, и быть может в будущем он таковым и будет, в том случае если для чего-то потребуется одно лишь созерцание. Вполне возможно мы будем когда-нибудь созерцать космос в летающих кристаллах.
     Но отсюда же, мы можем гипотетически предположить, что инопланетные формы разума, также будут склоняться в своём происхождении к воздушным и жидким средам, как и наша раса, а кристаллическая форма жизни представляет из себя огромный подвешенный вопрос в плане её отношения к динамики света и цвета, играющего во всемирном космосе столь значительную роль. Мыслима ли кристаллическая биология - вопрос трудный. Исходя из нашего сегодняшнего разумения - нет. И хотя сами кристаллы как раз "растут" и подают образ, максимально приближенный к животной жизни и индивидуации, как писал Симандон, зависимость Космоса от света представляет их нам как тупиковое решение или тщетное поползновение природы.

       Но это всего лишь вольное отступление на окологётевскую тему могло бы увести нас бесконечно далеко на рубежи фантастики. "Природа не терпит пустоты" - девиз, который Гёте обозначил как "заполнение пространства" - тот ещё философский вопрос! Существует ли пространство там, где это пространство неподвижно, как в кристаллической решётке? Для кристаллических жителей оно было бы невообразимо иным, нежели для нас "воздушных", смотрящих на кристалл. И также страшно представить себе и светонепроницаемое наполнение - прозрачная неподвижная среда, внутри которой мы могли бы оказаться, пугает нас меньше или больше, чем чёрная дыра? Жизнь, растущая в кристалле или жизнь, попавшая в чёрную дыру? При обоих вариантах наше мышление смешивается. Однако мы забываем, что и слишком много света убийственно. Так что разнообразным наполнением, природа сама спасает своих высокоразвитых детей от пронзительного света и мёртвой тьмы. Природа не только не бросает нас в пустоту под расстрел света, не только не консервирует нас в заморожено-консервированном состоянии (во льдах живое хорошо сохраняется, но при этом оно вовсе не живёт), но и заботится о том, чтобы наша среда в известных пределах была изменчива. Так что мы и перемещаемся, и видим, и живём. Поэтому речь о различном наполнении - существенный вопрос. И не только вопрос жизни и смерти, но и вопрос видения, смотрения.
     И Гёте говорит: шкала этого смотрения колеблется "от" и "до" - бесконечные вариации "между".
     Наш белый свет потому белый, что солнце, слава богу, не бьёт нам прямо в глаз. А наша тьма потому тьма, которую мы переносим, что её преодолевают на себе звёзды. Мы включены в противоречивую сеть природы и пока наблюдаем её и мыслим, она прорастает в нас. Сами мы не прозрачны, но если смотреть в человеческий взгляд, то можно провалиться в глубины Космоса. Следовательно, и здесь прозрачность где-то зафиксирована в человеческом существе чётко.
     И кого изучаем? Самих себя изучаем, если движемся вместе с Гёте.
    Делёз рисовал человеческое лицо как чёрные провалы на белой стене или на белом полотне. Он намекал, что мы сами всему цветовое ограничение. Что мы и ахроматики, и хроматики ровно по собственному желанию, а не потому что мы, как собаки не видим цветов или как насекомые их видим в количестве большем визуального спектра. Делёз вообще был экстремален в своих высказываниях. Мы одновременно и цвет - жизнь, и свет - Космос и тьма - смерть. В работе Делёза "Фрэнсис Бэкон. Логика ощущения" упоминается движение фигур в чёрном свете и движение фигур в белом свете. Обратите внимание: в свете в обоих случаях, а не в цвете. Как-будто Делёз также догадывался, что не существует чёрного цвета, как и мы, но существует чёрный свет. Пусть чёрный и отрицает цвет, но он отрицает его до той глубины за которой нет и света. Поэтому свет появляется в его анализах в двух своих ипостасях - белой и чёрной. Чёрный и белый - предельные цветовые решения насчёт света. В них цвет выносит вердикт световому присутствию: в одном случае разрешая ему быть, а в другом слуаче запрещая ему быть, но в обоих случаях - и "быть", и "не быть" - без цвета.

        Но давайте теперь посмотрим, что может Гёте нам сообщить о чёрном "цвете". Об этом двойном оксюмороне, не имеющим ни цвета, ни света вовсе. Вместе с ним нам необходимо будет сразу же направиться прямо в химический цвет. Что мы с удовольствием и сделаем.
    3. Химический план цвета.
    Разделим все три плана цвета ещё разок.
   Физиологический план цвета - это активность самого светового глаза. Цвет, относительно самостоятельно возникающий в глазу. Гёте говорит также - субъективный цвет.
   Физический план цвета - это активность среды, это отражение, преломление, рассеяние и прочие феномены, прикреплённые однако вовсе не к предметам или веществу, как это наблюдается у физиков, а скорее к движению светового потока, это - объективный цвет. Он возникает не только в нашем глазу, как утверждает Гёте, но и на любом внешнем объекте - стене, листе, экране, вне зависимости от субъективно-творческой деятельности нашего глаза как органа и вне зависимости от качества предмета, на который он падает.
   Таким образом, мы имеем цвет, охватывающий глаз и цвет, охватывающий среду, то есть приключение самого света и приключения самого глаза, что же ещё? И что же такое тогда химический цвет? Последний и подлинный цвет по Гёте.
    Несомненно, и наконец-то! - и теперь уже! - это приключение вещества!
   Цвет глаза, цвет света и цвет вещества - вот гётевская триада!!!
  Химический цвет это не то, что мы видим, потому что так устроен наш глаз и не то, что мы видим, потому что так падает свет, или так преломляется свет или так рассеивается свет, а то, что таково вследствие химических, вещественных процессов самой материи. В этом плане цвет является носителем информации, знания, реальности. Помните как в истории глаза прото-глаз реагировал только исключительно на сам свет? А потом учился через свет воспринимать и окружающую действительность? А потом и сам становился развитым глазом? Фактически Гёте воссоздаёт в своём подходе ступени генезиса глаза как органа. К такому разделению нелегко привыкнуть и нелегко ясно себе его уразуметь, особенно после того, как мы научены нашей наукой ориентироваться исключительно на волны, не знающей и недоумевающей куда девать потом "субъективные ощущения" в человеческом глазу. Но если мы воспринимаем волны, то зачем же говорить о субъективных ощущениях в глазу? Ведь предметы, которые предстают в нашей голове тоже непохожи на предметы, реально существующие в мире, но они не только наши субъективные ощущения. Науке дела нет до реальных практических и бытийных проблем, она видимо считает, что глаз учился распознавать волны и больше ничего, на манер компьютера, обучение которого всегда происходит прямым количественным образом.
     Но глаз не этому учился, он учился отличать свет от тьмы, а в атмосфере такого достаточного различения учился затем видеть материальные тела и их движение. Цвета, именуемые наукой - "человеческой блажью" происходят отсюда - из восприятия реальности, из световых образов. А вот "волны" - следы какого-то неведомого пробегающего зверя - следы различных его энергий - скорее напоминают, если вдуматься в это хорошенько, - знаки. Не человеческий глаз "не видит", а наше понимание - косвенно. Вот правда, которую можно открыть, погружаясь в Гёте.