Аргументы за жизнь

                Аргументы за жизнь
   Теперь он, т.е. я, уже не хотел умирать. Точнее, его всегда реалистичный ум говорил ему, что нужно думать не о себе, а о тех, кому он нужен живой. Хотя, когда его любимая жена, с которой они прожили в любви и уважении к друг другу более сорока семи лет, внезапно скончалась от инфаркта миокарда, ему тогда очень хотелось скорее последовать за ней и он даже распорядился, чтобы ему оставили место на могилке, рядом с ней, а на памятнике –место для его фотографии. Было время, когда он подумывал, как бы реализовать это его желание так, чтобы никто не догадался, что это сделал он сам и чтобы это не доставило неприятностей его детям. Но снова его реализм заставил его думать не о себе, а о его детях и внуках, которым он, по мере возможности, помогал материально, благо, назначенной ему пенсии, за его пятидесяти семилетний непрерывный стаж  и пятилетнюю службу за границей, хватало с избытком. У него было две внучки и два внука, которых он безумно любил. Младшей внучке было пять лет и теперь он надеялся проводить её в первый класс.
Особенно, в его помощи нуждался младший сын, который закончил Академию по специальности «менеджер»,т.е. управленец, но вот уже много лет не мог найти работу по этой своей специальности и подрабатывал где придётся, а ему было уже за сорок. И был ещё один, не менее важный аргумент за жизнь – его старшая внучка недавно сообщила ему, что по показаниям  узи, теперь уже точно, она подарит в феврале ему правнука. А ему очень хотелось его понянчить.
 Какие-то странные пошли времена, думал он,- человек с высшим образованием хочет работать, но никому не нужен. В его время было всё иначе. Он, т.е .я, стал вспоминать свою жизнь, точнее только её отдельные фрагменты, которые ещё помнил. Я давно хотел рассказать о своей жизни детям, написав об этом в тетрадке, которую они смогли бы прочитать после моей кончины. Желание это исходило от того, что сам я ничего не знал о своём родном отце, даже не знал его имени и кем он был. Все мои попытки расспросить об этом мать заканчивались ничем, так как ей становилось плохо и я вынужден был прекращать свои расспросы. Единственное, что она ему рассказала, что родила его будучи студенткой Томского государственного педагогического института. Хотела назвать Олегом. Но её сокурсники с факультета иностранных языков настояли, чтобы назвать его Виктором, так как Виктор по английски – победа, а шла война и был 1941 год. Потом, они каким-то образом оказались во Владивостоке и жили на улице Верхнепортовой, в пятиэтажном доме, где было какое-то учреждение ВМФ и жили только офицеры флота. Я был ещё маленький и толком ничего не знал, могу только догадываться, что это мой дед- мамин отец, который был уже тогда генералом, забрал нас к себе, чтобы нам было легче прожить в то тяжёлое военное время. У деда была в том , по-моему, штабном доме, большая квартира, где мы все жили. Мама растила меня и, естественно, нигде не работала. Содержал нас дед, у которого был шикарный по тем временам генеральский паёк. Я до сих пор помню, как пахли копчёные колбаски, которые были в пайке вместе с халвой, селёдкой и прочими продуктами. Дед почти не бывал дома и мы были там с его женой, моей бабушкой, которую звали Апполинария или просто Лина. Это была замечательная женщина необыкновенной красоты и доброты. Наверное, моя мама поэтому и была также очень красивая, к тому же, она прекрасно пела. Её часто приглашали в дом офицеров и просили там спеть. Я помню много её песен, таких как «Море шумит грозной волной», «Синий платочек», «Ласковая песня».  Сейчас эти песни, к сожалению, забыли. У мамы было красивое длинное бархатное платье, которое она надевала, когда шла в дом офицеров. Когда я сильно заболел и понадобилось настоящее сливочное масло, а дед в то время уже был далеко на фронте и не мог нам помочь, мама отнесла это платье на рынок и выменяла на большой кусок масла. Когда она принесла его домой и стала резать, оказался это булыжник, обмазанный сверху маслом. Этот случай остался в моей памяти. Ещё я запомнил, со слов мамы, что спасла от смерти меня тогда старенькая врач, которая приказала налить в ванну очень горячей воды, закутать меня в суконное солдатское одеяло и погрузить в этот почти кипяток. После этой купели я стал быстро поправляться. Возможно, помогли лекарства, которые мама выменяла на рынке у американских моряков, промышлявших там. Они продавали или меняли на то, что им было нужно, таблетки сухого молока и пиммекона, а ещё консервированную колбасу. У мамы были настоящие гранатовые бусы и она на них выменяла на аспирин и стрептоцид, необходимый для моего лечения.
Ещё я помню аэростат, который парил в нашем дворе на верёвках. Каждый день  матросы его запускали в небо, к радости ребятишек, которой не было предела. Я хорошо помню день Победы. Мы стояли на балконе и смотрели, как на военных кораблях, которые стояли на рейде и хорошо были видны с нашего балкона, зажгли очень яркие цветные прожектора и стали направлять их на город, а во дворе офицеры  стали палить в воздух. Мама испугалась и завела меня в дом. Потом был праздничный салют, все обнимались и плакали от радости. К сожалению, вскоре нашу семью постигло большое горе, связанное с этим великим праздником. К нам пришёл мамин брат – дядя Костя. Он был подводником , вся грудь его была в орденах и медалях. В тот день их команда сошла на берег, чтобы отметить день Победы.  Купили в каком-то ларьке спирт и стали выпивать, Это нам потом рассказал комиссар флота, который приехал к нам за Константином. Я помню, что дядя лег спать в моей комнатке и положил на стоящую у кровати табуретку свои карманные часы. Утром, когда я проснулся, я увидел, что он шарит рукой по табуретке и спрашивает меня, где его часы и почему так темно. К ужасу своему, я  понял, что он ослеп.  Потом его стало рвать кровью и мама пыталась оказать ему помощь. В это время в дверь позвонили. Это пришёл комиссар и с ним несколько моряков.  Он увидел в каком  состоянии Константин и  сразу забрал его на носилки. Потом мы узнали, что морякам продали метиловый спирт, от которого скончалась почти вся команда подлодки , в том числе и наш Константин. Хоронил моряков весь город. Продавцов нашли и арестовали.
 Когда мне исполнилось пять лет, мама повела меня в музыкальную школу.
Дома у нас стояло старенькое пианино «Красный октябрь», на котором иногда играла мама. Она заметила , что мне очень нравится музыка и научила немного играть и меня. Я помню, как я с огромной нотной папкой, ходил в школу, а вечно дувший дальневосточный ветер сдувал меня с ног из-за этой папки. Моим первым учителем музыки был немец-Карл Иванович. Однажды я услышал, как он упрашивал мою маму отдать ему меня, так как он был одинок, а ему казалось, что я в тягость моей маме. Конечно,  мама меня не отдала. Дальше в моей памяти наступил большой пробел. Я помню, что каким-то образом , мы очутились в Монголии, в войсковой части, которой командовал мой дед. Часть стояла в степи. Рассвет там наступал очень рано. Помню, что каждое утро у входа в нашу юрту, стоял бидончик с молоком и ещё что-то, что развозил один из солдат. И ещё помню, что иногда офицеры на конях гоняли  шашками степных лис и дед привозил их домой. Бабушка Лина к этому времени уже успевала напечь гору блинчиков и ставила их на стол вместе с растопленным в миске сливочным маслом и кружкой сметаны. Ещё мне запомнилось, что дед перед едой, всегда выпивал водку из серебряного стаканчика, который он привёз с фронта, вместе с немецким офицерским кортиком, который, с его слов, он отнял в рукопашной схватке с немецким офицером на подступах к Берлину. Здесь я прерву свой хронологический рассказ, чтобы рассказать то немногое, что я знал о моём знаменитом деде. Дед у меня действительно был боевой. Он до революции был подмастерьем у сапожника, где научился шить отличную обувь. Однажды, когда он уже был в отставке, а я приехал к нему на лето, он увидел, что я собрался на танцы (мне было тогда уже семнадцать лет), а у меня рваные туфли. Он приказал мне разуться, поставил мою ногу на газету, обвёл карандашом и , через несколько дней, без единой примерки, вручил мне прекрасные полуботинки, сшитые им из шеврона, который он получал в качестве генеральского пайка, как в те годы было принято. Когда он однажды взял меня с собой в баню, я увидел, что на его теле множество шрамов. Я попросил его рассказать о его участии в войнах и он немного мне рассказал. Ему довелось участвовать в первой мировой войне, а после революции, он закончил курсы красных командиров, воевал в гражданскую, потом в карело-финскую, командовал полком, а потом дивизией в Отечественной войне, строил укрепления на Халкин-Голе, воевал с японцами. Я видел у него старинные фотографии на толстом картоне, где он стоит рядом с Рокоссовским и монгольским маршалом Чойболсаном (извините, если я неправильно назвал его имя).У деда был именной маузер с дарственной надписью от Фрунзе и длинная шашка. Однажды, к нам пришёл корреспондент какой-то газеты и попросил деда одеть его награды на китель, для фотографии. Наград ( в том числе заграничных) было так много, что они все на груди не поместились. Среди них были очень дорогие, из драгоценных металлов, инкрустированные камнями. Они хранились в большой шкатулке. Дед надевал только наши отечественные и то, только тогда, когда за ним приезжали из воинской части, приглашая его для проведения инспекций и строевых смотров. Он уже тогда был в отставке.
 Всё, о чём я рассказал, было уже много позже и я не помню, когда и как мы с мамой уехали из Монголии и оказались снова во Владивостоке. К тому времени у мамы появился мужчина -морской офицер высокого звания. Я не буду называть его фамилию и имя, так как он возможно ещё жив. Мне он очень не нравился, да и мама, по-моему, была от него не в восторге.  Мама была с ним не долго. Однажды у нас в доме появился другой офицер, который женился на моей маме и мы стали жить вместе. Вскоре его перевели служить на Сахалин и мы туда переехали. Много позже, я узнал, что он, будучи чемпионом  по боксу среди моряков тихоокеанского флота, набил морду тому высокопоставленному офицеру, который приставал к моей маме. Тот добился его перевода из Владивостока на Сахалин. В 1948году у меня появилась сестрёнка. Её назвали Наташа. А в 1949году мы переехали на Сахалин, в город Холмск, где было Сахалинское мореходное училище . Только что прошла репатриация  японцев, но некоторые из них ещё оставались на Сахалине. Ходили слухи, что это они устраивали частые поджоги своих деревянных домиков, которые сгорали мгновенно, как порох. Некоторые из них открыли свои лавочки, где торговали осьминогами и прочей морской снедью, приготовленной только по им известным рецептам. Мы поселились в маленьком домике ,на две семьи, в офицерском городке , на территории Сахалинского мореходного училища, в городе Холмске. В этом училище мама преподавала английский язык , а мой отчим – высшее  военно –морское дело. Я стал ходить в начальную школу, где кроме русских детей, училось много корейцев и чукчей. Там проходило моё детство. Об этом периоде моей жизни у меня остались самые лучшие воспоминания. Город Холмск был небольшим портовым городом на берегу Татарского пролива .Между ним и Владивостоком курсировал единственный маленький пароходик Крильон, когда-то принадлежавший немцам, на палубе которого ещё сохранились рельсы для вагонеток, перевозивших уголь. До Владивостока он доходил за трое суток. На нём же завозили продукты на зиму. В основном это были сушёные овощи, консервы и спирт, так было выгодней, они занимали меньше места. Мне запомнился один анекдотичный эпизод, когда, однажды, в  буфет рыбацкой столовой завезли водку «Московскую». Рыбачки, которые приходили туда на обед, всегда пили спирт. Увидев настоящую водку, радостно закричали и, купив сразу несколько бутылок, открыли их и стали пить «из горла», как они это привыкли делать. Сделав несколько глотков, они стали плеваться и сказали, что такой гадости, которая  « не берёт», им не надо даром.   Если бы не отличная рыбалка и охота, мы бы первое время голодали. Охота там была великолепная. Отчим подарил мне десяти зарядный американский винчестер, а у него было отличное охотничье ружьё. Мы ходили на озёра, где всегда было много диких гусей и  разных уток, а ещё ходили в тайгу, где водились кабаны и другие звери. Холодильников тогда не было, но зимой у нас за окном всегда висели тушки птиц и кабанов, которые атаковали синицы и снегири, выклёвывая из них жир. А ещё , летом, до наступления заморозков, во дворе стояла бочка с морской водой, где плескалась живая рыба, которую я приносил из  рыболовецкого совхоза. Там был огромный бассейн с рыбой, которую туда перекачивали с рыболовецких сейнеров. Брать от туда рыбу никому не запрещалось. Частенько, я ходил на пирс порыбачить на удочку. Это было одно удовольствие. Рыба там ловилась по часам. Хочешь ершей,- приходи до семи утра, позже они не ловились. Нужна камбала, лови днём, когда солнце просвечивало всю глубину до дна и было видно, как камбала, маскируясь под цвет морского дна, ложится погреться на камни. Наживку из морских червей нужно было подвести ей прямо ко рту, иначе она за ней не прыгнет, как другие рыбы, от своей лени. Ещё можно было ловить линьков. Нужно было закрепить вилку на палку и , зайдя по колено в прибрежное море, накалывать рыбок, которые там прямо тёрлись о твои ноги. Ловили мы и небольших крабов, которые по утрам выползали  на песчаный берег погреться на солнышке. Водились там и небольшие, не больше метра акулы. Ловили мы их исключительно ради их рыбьего жира и печени, за которые в аптеках давали деньги. Для того, чтобы поймать акулу, нужно было на большой самодельный крючок наживить ещё живую треску или селёдку, забросить закидушку из крепкой капроновой верёвки подальше и быстро тянуть, имитируя движение рыбы. Считалось большой удачей, если удавалось поймать беременную акулу. У неё в животе были маленькие акулята,  у которых на животе был пузырёк с чистейшим рыбьем жиром.  Акула – живородящая и на первое время снабжает своих акулят этим питательным пузырём с жиром, пока они не могут сами охотиться. Мы отрезали эти пузырьки и сдавали их в аптеки за деньги. Для нас, пацанов, это был неплохой источник заработка.  Но самой увлекательной была рыбалка на речную королевскую форель, которой там было в избытке в горных речках. Офицеры устраивали соревнования, кто больше поймает за тридцать минут. Ловилась она на любую красную тряпку, не обязательно на червя. Лично я надевал на крючок кусочек красной хлорвиниловой изоляции от проводов. Мой рекорд – тридцать рыбок за тридцать минут. Кажется невероятно, но это так. Форель стайками стоит против течения и хватает наживку сразу, как только забросишь удочку. Вода в реке прозрачная и видно, как они все сразу бросаются на наживку, так что, только успевай вынимать и снимать с крючка. Вот так мы и выживали.   Это много позже , у нас появился свой огород, где мы сами выращивали всё, что было нужно. Особенно мне запомнилась сахалинская картошка, которая, как, впрочем, и всё остальное , вырастала там с голову ребёнка. Необыкновенных размеров сахалинская фауна поражала воображение. У меня сохранилась фотография, где вся наша семья стоит под одним гигантских размеров лопухом. В карманчик моей рубашки помещались только две ягоды крыжовника, а одной редиски хватало на семейный салат. Учёные не знали, чем объяснить это природное явление. В свободное от учёбы время, когда изредка в морской клуб привозили кинофильм, нас, мальчишек, пропускали в зал бесплатно, так как мы садились на пол с другой стороны экрана и смотрели фильм от туда. Так мне довелось посмотреть все тридцать одну серию трофейного фильма «Тарзан», который больше нигде  на материке полностью не показывали. Из периода жизни на Сахалине у меня осталось в памяти много интересных эпизодов. Вот некоторые из них. На летние каникулы меня отвозили в пионерский лагерь, который находился в живописном месте, на берегу речки, окружённый таёжными лесами. Там мальчики жили в одной палате, а девочки – в другой. По ночам мы подбрасывали девчонкам то лягушек, то каких-нибудь заранее пойманных птичек и начинался визг и переполох . Девчонки мазали нас сонных губной помадой или зубной пастой  и, проснувшись утром, мы ржали, ,глядя друг на друга. Во дворе отдельно стоял деревянный домик, где была кухня и хранились продукты. Однажды, мы проснулись от странного шума во дворе. Оказывается , это медведь развалил нашу кухню, добрался до продуктов, вывалялся весь в муке и застрял в огромной бочке, где хранилась селёдка. Взрослые позвонили в воинскую часть, которая была совсем рядом с лагерем и приехали солдаты, которые прогнали медведя в тайгу. После этого у нас установили воинскую охрану. Молодые ребята с оружием всегда были в нашем лагере. Кормили нас там хорошо. Всегда, кроме основных блюд,  давали халву и селёдку, в качестве рыбьего жира. За моим столом сидела девочка, с которой я менял халву на селёдку. Несмотря на хорошее питание, иногда хотелось чего-то остренького. Рядом с лагерем жил какой-то мужичок, у которого был огород, а в огороде рос лук и чеснок. Огород был обнесён колючей проволокой, наверное, от зверей. Я помню, как мы, по ночам, сделав подкоп под проволокой, лазили к нему в огород за чесноком. Однажды, он поймал меня и моего друга и привёл к директору лагеря. Мне было жутко стыдно. Конечно, мы извинились и поклялись, что этого больше не будет. Зато, после этого, нам стали давать и лук, и чеснок. Ещё запомнился один случай, когда мы с папой ( я тогда уже звал его папой) решили порадовать маму лесной малиной и отправились за ней в тайгу. Мы нашли место, где её было очень много и стали собирать. Неожиданно рядом раздалось рычание медведя. Он тоже пришёл за малиной и был так близко, что мы бросились бежать. Бежали очень долго, так как нам казалось, что он гонится за нами. Конечно, у папы было с собой ружьё со специальным вкладышем под револьверный патрон. Такие вкладыши там были у всех. Но незадолго до того, мы расстреляли все патроны по разным целям в лесу. Да и врядли папа стал бы стрелять в медведя, только в крайнем случае. Из собранной нами малины, мы донесли половину, а половину растеряли, когда убегали. Вот такие там случались эпизоды. Ещё мне нравилось, когда папа брал меня с собой на стрельбище, где он обучал стрельбе курсантов. Сам он был отличным стрелком и у него была снайперская винтовка, на которую он получил разрешение у пограничников, так как мы жили рядом с погран зоной.  В последствии, благодаря его науке, я неоднократно становился призёром различных стрелковых соревнований. Во время службы в армии, я участвовал в стрелковых соревнованиях среди участников стран Варшавского договора в городе Заальфельде и занял там второе место.
Когда я закончил четвёртый класс, меня отправили в Москву, к папиным родителям, так как в Холмске в то время учиться было негде. Начался мой новый период жизни. Папины родители в Москве жили на Хорошевском шоссе, в доме для высшего офицерского состава. Дедушка был капитаном первого ранга и служил в министерстве ВМФ. Соседом на лестничной площадке был адмирал флота. У него был сын, которого мать звала не иначе, как золотце. Так его во дворе и звали – Вовка –золотце. Когда я первый раз появился во дворе, то тамошние пацаны сказали мне, что я должен представиться. А для этого должен на кулаках подраться с Вовкой-золотцем до первой крови, чтобы определить моё место в их обществе. Меня это не смутило, так как я вырос не где-нибудь, а в приграничной зоне и дрались мы там часто. Очень скоро у Вовки был разбит нос, за что дома я получил от бабушки тяжёлым половником, так как Вовкина мать орала на весь дом, что приехал хулиган, который избил её сыночка. Но это было не самое плохое в моей новой жизни. Когда меня привели в Московскую школу, то директор не хотел принимать меня в пятый класс, сказав ,что программа, по которой я учился на Сахалине, сильно отстаёт от Московской и мне нужно идти снова в четвёртый класс. Только благодаря дедушкиному авторитету и его заверениям, что мне наймут репетитора, меня всё-таки  приняли в пятый класс. На первом же уроке английского языка я отличился тем, что предложение «Это-стол», которое нужно было написать на английском, я написал латинскими буквами буквально «Ato stol», от чего учительница чуть не упала в обморок. Она была умница и не побежала с моей писаниной к руководству, а спросила меня, где я учился и пошла после уроков ко мне домой. Там у них состоялся долгий разговор, после чего она стала заниматься со мной отдельно. Так как моя мама преподавала в училище английский, кое чему она меня успела научить и я вскоре догнал своих одноклассников. Больше про мой Московский период жизни мне рассказать нечего. Тем более, что он был не долгий, так как вскоре мои родители переехали жить в город Воскресенск, московской области и забрали меня из Москвы. В городе Воскресенске начался мой юношеский, а затем и взрослый период жизни.
В Воскресенск отец попал по направлению министерства строительства, так как он в то время уже уволился с военной службы, а по специальности был инженер энергетик. Ему предложили должность главного энергетика комбината «Красный строитель»и предоставили двухкомнатную квартиру в заводском посёлке. В ста метрах от нашего дома была Воскресенская средняя школа №5, где я и продолжил свою учёбу. Кроме этого, около года я ходил в музыкальную школу по классу фортепиано, где отметили мои способности, приняв сразу в четвёртый класс. Я играл уже серьёзные вещи и выступал на школьных концертах, когда отец сказал, что мне пора самому зарабатывать, а на музыку у нас денег нет. Так мне пришлось оставить музыкальное образование, о чём я, потом всю жизнь очень жалел.
Но я не оставил музыку совсем. Мне повезло. Рядом с домом был клуб комбината «Красный строитель», где был  струнный оркестр народных инструментов, которым руководил замечательный человек, последователь организатора первого оркестра русских  народных инструментов в России – Андреева, Громов Пётр Иванович, Этот человек играл на всех инструментах, особенно хорошо на гитаре. Под его руководством, наш оркестр занял третье место среди оркестров, допущенных к выступлениям на первом фестивале молодёжи и студентов в Москве. На заключительном отборочном выступлении в Сокольниках, Михаил Семёнович Будённый собственноручно вручил каждому из нас серебряный значок «Участнику смотра- конкурса», выполненный в виде лиры.  Был в моей жизни ещё один эпизод, связанный с нашим оркестром. В те годы было принято, перед выборами,  направлять художественные коллективы в отдалённые колхозы, для проведения  агитационных мероприятий и концертов. У нас на другом берегу Москва-реки находился колхоз- миллионер, куда нас и привезли. После нашего там выступления, председатель колхоза выдала нам приличную сумму денег и мы решили отметить это событие в городском ресторанчике. У нас в оркестре большинство были девушки, а нас, мальчишек, было всего четверо. Девочки потребовали купить им лимонад и конфеты «Чио-чио-сан», модные тогда. Ну а мы купили две бутылки водки и осталось по одной конфетке на брата. До этого, я никогда ещё водку не пил, но, чтобы не оплошать в глазах  товарищей, выпил два стакана водки. Потом, наш водитель развёз нас по домам. Я побоялся показаться дома в таком виде, тем более, что меня сильно тошнило. Помню, что прислонился к заборчику из штакетника, которым был огорожен наш дом и , чтобы не упасть, привязал себя ремнём к штакетине. Не помню, сколько я так простоял, но, когда блевать было уже нечем, я поднялся домой. Что было потом, я не помню. Утром мне было стыдно смотреть в глаза маме, а отец уже ушёл на работу. С тех пор и по сей день я ненавижу водку и пьяниц.  Кроме увлечения музыкой, я ещё любил кататься на коньках на стадионе, который тоже был рядом с домом.  Вообще, этот период моей жизни был очень насыщен. В школе я руководил фото кружком и стрелковой командой, был капитаном классной волейбольной команды, увлекался лёгкой атлетикой, ездил в городской дворец спорта на занятия тяжёлой атлетикой .Там я познакомился со своей будущей первой женой, о чём расскажу позже. Мне очень повезло с учёбой в школе, так как в седьмом классе, нашим классным руководителем стал преподаватель английского языка, в последствии академик, автор учебников по грамматике английского языка –Белл Давид Натанович. Этот замечательный человек в 1939 году со всей семьёй приехал в СССР, чтобы воевать с фашистами.  Он прошёл всю Отечественную войну, а после войны остался жить в нашей стране. Его брат одно время был инженером на главной киностудии в Москве. Это с его помощью и под руководством Давида Натановича мы снимали свой фильм про негра по имени Снежок. Он дал нам очень много, кроме прекрасного английского языка, на котором к десятому классу, многие из нас свободно могли общаться. Под его руководством и по его инициативе мы своими силами построили спортивный зал в школе. Лично я благодарен ему всю свою жизнь. Когда мне исполнилось тринадцать лет, отчим официально усыновил меня, хотя я уже давно называл его папа. В шестнадцать лет он повёл меня на комбинат, устраиваться на работу .Я не знаю, как ему это удалось, ведь тогда, до восемнадцати лет, на вредную работу не принимали. А меня оформили голендорщиком в цех по производству асбошифера и асботруб . Моя работа заключалась в приготовлении из смеси асбеста и цемента в определённой пропорции приготовить массу, для формовочной машины. Это было не легко, тем более, что мне приходилось работать исключительно во вторую или в третью смену, так как днём я продолжал учиться в школе. Первое время я засыпал на уроках, но вскоре молодой организм привык к такому режиму и мне стало легче. Правда, теперь все развлечения и оркестр пришлось оставить. Так продолжалось до выпускных экзаменов в школе. Вскоре , после окончания школы, я сдал экзамены и поступил на вечернее отделение филиала Московского ВЗПИ- Всесоюзного заочного политехнического института, на инженерно-энергетический факультет. А ещё через год, мои родители, вместе с моей сестрёнкой, уехали в другой город, решив, что я уже достаточно взрослый и могу жить самостоятельно. Так начиналась моя взрослая жизнь. К тому времени, я бросил бесперспективную, монотонную работу голендорщика и перешёл в энергоцех учеником электрика-прибориста (теперь эта специальность называется слесарь КИП и А). Мне ещё раз повезло, так как моим наставником назначили великолепного специалиста – изобретателя, Григоренко Сергея Петровича, который изобрёл систему грозозащиты для электроподстанций и сетей. К нему консультироваться приезжали даже сотрудники какого-то НИИИ из Москвы. Правда у него была одна скверная привычка,- он матерился так, как никто больше. И ещё, он выгнал из дома жену за то, что она постирала какую-то его одежду, где он зашил одно из своих изобретений. У него не было высшего образования, он успел до войны закончить только девять классов, но интегральные уравнения высшего порядка, которые публиковались в научных журналах, он решал мгновенно. А ещё, у него дома все стены были оборудованы стеллажами, на которых стояли научные книги и журналы. Вот, под руководством этого специалиста, уже через год, я сдал экзамены с реальной контрольной работой по ремонту вольтметра, очень авторитетной межведомственной комиссии с присвоением мне четвёртого разряда по специальности и четвёртой группы по ТБ в электроустановках до и выше 1000 вольт. Это первое в моей жизни удостоверение я храню до сих пор и оно мне дороже многих других, которые потом были. Там я сделал своё первое рационализаторское предложение по автоматизации системы откачки воды из резервуара.
Выше, я обещал рассказать, как я познакомился со своей первой женой. Ещё когда я учился в десятом классе, я ездил за семь километров в городской дом культуры и спорта на занятия тяжёлой атлетикой. Нам, спортсменам, разрешалось, после занятий, оставаться на танцы.  Однажды, я с друзьями стоял на балконе и сверху наблюдал за танцующими в зале. Я заметил, что одна девушка отказывает всем, кто её приглашал на танец. Тогда я поспорил со своими друзьями, что она мне не откажет и спустился в танц зал. Заиграли танго и я пригласил эту девушку на танец. Она согласилась и мы танцевали вместе весь вечер, а потом, я проводил её домой и мы целовались в парке. Не знаю, почему, но она доверилась мне в первый же день. С этого дня, я после занятий  в УКП, где я учился на первом курсе ВЗПИ, я ехал к ней домой, Она жила в собственном доме с родителями и со старшей сестрой. Очень скоро я стал оставаться у неё на всю ночь, а рано утром убегал на первую электричку, чтобы успеть на работу. Долго это продолжаться не могло и вскоре мы сыграли свадьбу. Мои родители на свадьбу не приехали, а приехала из Москвы моя замечательная бабушка, которая подарила моей невесте дорогое кольцо. С тех пор, я остался жить у них и вскоре переводом поступил на работу по своей специальности на Воскресенский химкомбинат им.Куйбышева, где работал её отец. Через год меня призвали в армию и я попал служить в ГДР. Это был 1962год  а шестнадцатого февраля 1963 года у меня родился мой первый сын, которого мы назвали Андреем. По этому случаю, мне дали отпуск на десять дней и я сам забрал их из роддома. Служил я в ремонтных мастерских на разных должностях, в основном по ремонту сложной техники. На третьем году службы меня назначили на должность начальника мастерской по ремонту средств связи. Эта должность была старшинская и мне предложили на выгодных условиях остаться на сверхсрочную службу. Мне дали 75 суток отпуска, чтобы я восстановился в институте и привёз семью. Обеспечили комнатку в офицерском общежитии и установили очень приличный оклад. Я привёз семью, восстановился в институте и стал служить в новом качестве. Моя жена стала работать официанткой в нашей офицерской столовой. Казалось, жизнь наладилась, но в 1967 году, когда я находился далеко от части на учениях, моя жена, вместе с сыном, уехала с молодым лейтенантом в Россию в неизвестном мне направлении. Я вынужден был уволиться по семейным обстоятельствам и выехал на их поиски. Когда я вернулся в Воскресенск, то обнаружил, что мою квартиру заняла семья старшей сестры моей жены. Бороться мне было некогда и бесполезно, так как военкомом там был её родной дядя, а старший брат был главой администрации города. Я уехал к родителям, которые в то время жили в городе Краснодаре в трёх комнатной квартире и смогли выделить мне на время одну комнатку. Не буду здесь описывать все мои мучительные поиски жены и сына, скажу только, что, однажды, она сама приехала ко мне  в Краснодар одна, плакала, говорила, что очень любит меня, но не может со мной остаться, так как её новый муж очень болен, лежит в больнице и врачи ей сказали,  что он умрёт, если она его покинет.  Не знаю, на сколько это было правдой, но, через несколько дней, за ней приехали её сестра со своим мужем и увезли её навсегда.  С тех пор мне ничего о них не известно. В настоящее время я пытаюсь найти своего Андрюшу через программу «Жди меня», куда я обратился уже давно, но пока безрезультатно. Вот такая печальная история.
Я остался жить в Краснодаре, поступил работать на комбинат строительных материалов и в Краснодарский Политехнический институт на третий курс.
Однажды, я гулял во дворе и увидел, что из нашего подъезда вышла красивая девушка. Она подошла и присела на лавочку рядом со мной. Мы познакомились и она рассказала, что учится в Ростове-на-Дону в медицинском институте и приезжает сюда на каникулы к родителям, которые живут в этом доме, на пятом этаже. А я жил на третьем. Так я познакомился со своей второй женой. Она мне очень понравилась и я стал зарабатывать отгулы, чтобы прилетать к ней в Ростов. Тогда из Краснодара в Ростов-на-Дону летал маленький як 42. Мне было выгодно летать самолётом, это было ненамного дороже, чем на поезде, зато всего через час я был с любимой. В 1968 году мы поженились и прожили вместе сорок семь лет. Я посвятил ей не мало стихов. Она родила мне двух прекрасных сыновей, не побоялась, хотя у нас тогда ещё не было своей квартиры и мы восемь лет скитались по разным флигелям. Моя редкая специальность была очень востребована. Сначала, ради прописки в Ростове, я поступил работать на завод Россельмаш, в центральную заводскую лабораторию, но вскоре меня приметил научный работник из курировавшего завод НИИ и пригласил меня к себе. Через год я уже работал в НПО РостНИИТМ, заведующим научно-исследовательской лабораторией АСУ ТП. Выше я писал, что удивляюсь, что сейчас мой младший сын, закончивший Северо-кавказскую АкадемиюГосударственной службы при Президенте РФ, уже несколько лет не может найти работу по специальности. Мне же довелось, за время моей творческой жизни, поработать в НПО Атомкотломаш, преподавать по совместительству в тогдашнем  РИСХМе, заведовать лабораториями в филиале Московского института связи, на заводе  «Прибор», где я за одну из моих разработок получил медаль «Изобретатель СССР» и где меня назначили курировать строительство кооперативного дома, в котором я потом получил трёх комнатную квартиру, на которую сам заработал  не малые по тем временам деньги. В последствии жильцы этого дома избрали меня председателем ЖСК, которым я успешно проработал более шести лет. Последние  годы , по приглашению ректора СКАГС, я работал начальником службы, а потом участка КИП и А в этой академии, которую потом переименовали в Южно-Российский Институт- филиал РАНХ и ГС при Президенте РФ. Я бы ,наверное, до сих пор там работал, если бы не внезапная смерть моей жены. В связи с её кончиной, я уволился с формулировкой «по соглашению сторон», чтобы лично достойно оформить её могилку и потратил на это все свои сбережения. Так как я не смог больше находиться в той квартире, где всё напоминало о ней, я её продал, а на вырученные деньги купил по однокомнатной квартире своим сыновьям. Так как у старшего сына уже была квартира, где он живёт со своей семьёй, то в купленной ему однокомнатной теперь живу я.  За время моей творческой  жизни, мне приходилось много ездить по разным городам в командировки, для участия во внедрении наших разработок. Я участвовал в разработках и внедрении различных АСУ ТП на самых крупных заводах СССР, таких как Ленинградский завод турбинных лопаток, Ленинградский металлический завод, Новокраматорский завод энергомашспецсталь, Запорожкокс и Запорожсталь, Тернопольский комбайновый завод и многие другие . Когда в девяностых,  наш НИИТМ фактически перестал существовать, я организовал своё ТОО «КИПАРИС», по первым буквам: Контрольно-Измерительные Приборы, Автоматические Регуляторы и Системы. Меня пригласили на совещание в Энергонадзор Ростова-на-Дону и поручили разработать системы учёта теплопотребления и расхода теплоносителя. Я сам разработал альбом типовых проектных решений по этой тематике. В последствии, мы внедрили первые автоматизированные системы учёта в городе , а потом по всему югу , всего более ста систем. Однажды почтальон принесла мне правительственное письмо, где мне предписывалось выехать на учёбу на Арзамасский приборостроительный завод, для освоения новых приборов учёта производства алкогольной продукции.  Там я проучился несколько недель и, сдав экзамены, получил лицензию и сертификат на монтаж, ремонт и обслуживание приборов учёта алкогольной продукции. Мне назначили обширный регион, где я должен был оснастить этими приборами все ВВЗ и ЛВЗ. Ростовская налоговая служба обязала меня работать с ними и выдала мне разрешение на единоличное право опломбировать приборы на линиях розлива и конвейерах этих заводов. Это была жизнь  «на лезвии бритвы», так как установка этих приборов лишала кое- кого производить и разливать левый алкоголь.  Меня много раз пытались подкупить или запугать. Моя жена серьёзно опасалась за мою жизнь. Особенно опасно мне приходилось работать в северной Осетии, где производили левый спирт. Но мы пережили и этот период. Вскоре, многие левые заводишки прекратили своё существование, а остальные смирились и стали работать по- новому.
 Когда, по разным причинам, я закрыл своё ТОО, я уже работал в СКАГС.
Вот так проходила моя жизнь. Сейчас я живу на пенсию, помогаю, по мере возможности, сыновьям  и, от скуки, пишу стихи. Извините, если я в своём описании разных событий в моей жизни, допустил неточности. Я пишу по памяти и мог что-то напутать .С уважением к моим читателям - автор.