Смешная повесть. Часть третья. Женщины

               Часть третья.

                Женщины.


Другая,села на стуле
и медленно дышит;
другая,больше думает,
чем что-либо делает.
Другая ,быстро встала и что-то
ушами ищет."Чего она ищет?"-"Голоса ,голоса-,
называющего её счастливой".
Её зовут -ранняя старость.
Она в молодости была очень,
очень красивой.

Третья,ловко метает и ловит,и моет
стаканы и крышки;
собирает деньги на строительство кухни.
Третья,их быстро тратит.
Третья ,больше кричит и ругает
за расточительство ближних-,
она сама расточает.
Она любит кого-то немного,
но ни чёрта ,ни бога,
скорее всего папу и маму.
Третья любит ещё красиво
поесть и одеться-,
в её теле токсины,
но её это мало волнует.
Она в половой любви ленива.
Чего она,действительно,хочет
толком никто не знает.
Её зовут-короткие ночи,
она новый день с ножом
и вилкой в руках встречает.

Четвёртая ,ходит ко мне на свиданье;
она знает всего два слова.
Её одинокое знанье называется-
"Давай целоваться".
Четвёртой,всё время кажется,
что её время никогда не закончится.
Что она воплощение царства
бесконечной любви и охоты,
что у природы
совсем отсутствует разум,
что бог-это её здоровое чадо,
что чёрт переменился в облике.
Она меня обнимала открытым взглядом,
и ,когда не надо глаза закрывала.
Я её хотел однажды выгнать,
но целоваться с ней было приятно,
к тому же нечего было делать.

Пятая,одна сплошная душа;
пятая,прячет глаза,брови и зубы,
у неё кривые ноги,но она читала в журнале,
что их уже возможно исправить,
но у неё нет денег.
К тому же душе не нужны ноги,
но какие-то сзади крылья.
И лишь совсем немногим
она обязана тем,кто заставил
её сидеть
и ждать приближения взлёта.
Её черти и боги-осенние листья.
Её зовут-немая тревога.

Шестая,оделась и вышла
навстречу движенью;
шестую,мало заботит-
какая сегодня погода,
какая свобода её опьяняет.
Её смысл попадание в цель-
её цель-упрощенье
прощенья и мщенья.
Она между них попадает не целясь.
Она никогда не узнает,что -между-,
ничего не бывает.
А ,если бывает,то исчезает
сознание жизни;
её мало волнует сознанье.
Её цель сновиденья.
Она верит в гаданье на картах,
в судьбу,в невесомость,
в проживанье на звёздах
других человеков.
Она б запросто вышла замуж
за инопланетянина-,
а за землянина ей почему-то стыдно.
Её зовут-чудо в носках и перьях.
И за это названье она обижается.

Седьмая,не думала даже,
что она седьмая;
в ней всё слилось в одно
громадное столпотворенье.
Она не боялась мышей и собак-
она боялась смешенья
пота и страсти,
немоты и речи о немоте.
Она в толкотне людской
сочиняла афоризмы типа-
"Жизнь не уложится в смысл".
"Смысл не достоин жизни и женщины".
"Жизнь- многообразие смыслов".
"Для ищущих смысла -жизни не видно".
И тем ,кто пытался её потрогать-
она подставляла лишь часть.
И тем ,кто касался её
никогда в любовь не поверят.
Её звали- не похоть,
а что -то готовое в секс упасть.

Восьмая,расплакалась,
что ей уступили место в трамвае;
что вместо-"Падлюка"-сказали-
"Какая вы,какая!"
Она не поверила,
долго потом сама себе улыбалась.
Её имя в голове моей не вязалось.

С девятой,расстались мы в девятом
часу навеки;
причиной легло
дружба её с третьей.

С десятой ,мы выпили водки
и долго плясали.
Она не сказала-
я не спросил ,как её звали.

Одиннадцатой, я говорил
о священном союзе
между мужчиной и женщиной-.
о том идеале ,что был некогда
в моём народе.
Что она по каким-то причинам
должна рожать,и притом,
оставаться счастливой.
Не всё хорошо,что в моде-,
не всё хорошо,что стОит
огромных денег.
А ,что вообще ,дешёво
вниманья даже не стОит.
Я говорил ей о середине,
о здоровье,о сложном
процессе раскаянья.
Я говорил ей о ложном
процессе судьбы.
Что вины нашей нет,
в том что мы рождены.
Случайность-это не новость.
Как трудна тропа
недоверия людям,
и проче и проче.
Её звали-туманные очи,
я её усыпил.

Двенадцатую,полюбил
и жил с ней ровно
двенадцать мгновений;
она руками махала,
она представляла,
что завтрашний день
будет такой же.
Что лет через пять
закончатся войны,
что у забвенья нет
больше шансов.
Она то дрожала,то
изображала священную дрожь.
Просила взаймы у соседей
на хлеб-работая в школе
боготворила искусство,
искала живых.
Я больше молчал-она говорила.
За это она попросила мне выйти
и никогда не входить.
Её звали -телесная сыпь,
или проще-сыпучая бледность.

Тринадцатая,ничего не хотела;
она была добра ,как корова.
Она изначально была совершенна.
Её жизнь святые помочи и мощи
оберегали от скверны.
Она не понимала из библейских
писаний ни слова и ,если б
родила второго бога,
клянусь,я бы поверил.
Она говорила,что дом и работа
спасут мир от безделицы.
И ,если б все работали честно
не нужно даже и рая.
Она крестилась и плакала.
Она ожидала второго ребёнка
от второго мужа.
Её звали -последняя баба.

У четырнадцатой,не было левого глаза,
большого пальца на
длинной ноге;
она сомневалась в присутствии
ближнего рядом
и ,потому сочиняла детские сказки
о доброте.
Она мечтала о капельке яда
и дружить не хотела ни с кем.
Она говорила ,что чувства
скупая награда за
состраданье
и всё чаще страдала сама
от частых смен настроений.
Она божество обдурила
своей наготою сердечной,
и была не скромна повествуя
о сотворении мира
из манны небесной,
из простого хотенья.
Она была всегда весела
на людях-со мной не в такт молчалива.
Её звали -птицею мира иного,
но она не парила-,
в ней не было духа такого.

Пятнадцатой,нравились
цветные картинки из книжек;
еловые шишки,мосты и ухабы,
заброшенные дома,просторные пашни,
строение черепа муравья,букашки
и разного сорта трава.
Ежиные свадьбы,звериные страсти
и я,как объект
субъективной части.
Пятнадцатой ,нравилось думать
о боге недолго,
и чертовски хотелось
новых друзей для исследования.
Её звали -ещё одна версия
искренности-замшелость.

Шестнадцатая ,постоянно болела;
недомогала,недосыпала.
Вдыхала картофельный пар,голодала.
За чашкою крепкого чая
вздыхала о прожитых днях.
Кого-то всегда обвиняла,
много спала.
Очнувшись от сна-опять засыпала.
И так без конца и начала.
О любви говорила,
как о юной поре-
в слезах нашла утешенье.
Она объявила,что слёзы
просто так никогда не падают.
Что счастье -смышлённый фарс.
Что человеческий ум от бога
далёк,но не факт.
Что её наследство всему
человечеству-целый ряд
ощущений не состоявшейся жизни.
Что она и в глаза никогда
не видала млечных путей,
лунных ночей.
И однажды ещё в раннем
детстве
целовалась в губы
с мальчишкой.
Её звали-огромных размеров
волдырь неумышленный.

Семнадцатых было
сто сорок -помню;
они никогда не старели,
не молодели.
Раз выходя со школьной скамьи,
толкаясь локтями в подъездах-
они не менялись.
Они называли таких,как я
и подобных мне -дураками
ворами и некудышними
мужиками.
Их тайные мысли вращались
около падших во время
страшной борьбы
с самими собою.
И когда те упадали
не выдержав пытки-
семнадцатые их разрывали
в клочья.
Их дети зарезали ночью
бабушек с дедушками.
И в свободной любви
порождали много новых идей-
о построении мира "видео
и видео камер невидимых".
Их звали-хаотичная
форма беременности.

Восемнадцатая,скончалась преждевременно;
её ,вообще,как бы не было.
Она представлялась ,воображалась
живою,
плелась по пятам за мною,
наступала на пальцы
и извинялась.
Она питалась солёной водою,
тем, чем и я.
Она раскрывалась лишь в тайне,
в пользе,в стране в которой
живёшь.
Легла между ног и спросила-
"Откуда,
в тебе столько строк
печальных-,
жизнь на начальных этапах
легче,но не ярче-,
вера твоя не такая ,
мальчик".
Она легла между ног  и
запела.
Она ничего не хотела,
кроме весёлой песни.
Она в песне сделала
много ошибок.
Но это её не смущало.
Она даже не знала ,что
мне за неё обидно и стыдно,
что она такая невежда
в построении предложений.
Она предлагала смеяться,
когда не до смеха.
Она предлагала нелепость,
как выход из положений
жестоких.
Она предлагала убогих-
надежду.
Она браковала любовь
между ног,где сама
навсегда застыла.
Её звали -мама,
убитого сына.

Напрасно девятнадцатой были
выбиты зубы-
её облик не изменился;
она говорила ,что
девятые сутки
ищет какое-то диво,
что ей один мужчина чуткий
пообещал золотые.
Она верила обещаньям.
Она верила в жизнь
после смерти.
И ,что после смерти
она выйдет замуж за бога,
и будет управлять миром.
Что для этого нужно
не так уж и много-умереть.
Она на глазах носила
большие очки,
сидела в тюрьме,
сидела на стуле,
пила в кабаке-,
свои сопли и слюни
она не прятала и не скрывала.
Благим матом орала на всех,
кто над нею смеялся.
Она была из тех матерей,
которые не имели детей,
а,если имели,то десятками.
И ,если они вымирали-
она не плакала и рожала ещё.
Её звали -собакою.

Двадцатая,ринулась в даль голубую;
своё не брала,
своё надоело.
Потрогала пульс-хорошо!-
за дело.
Её делом было ещё и ещё
таких,как я то и дело
вешать.
Строить,ломать,
домогаться чьего-то,
счастьем играть,
говорить о бедности с восхищеньем.
Саму себя восхищать.
Поставить вопрос
и чувством на него ответить.
Изменится чувство
ответа не станет.
Я ей говорил -хватит,
топтаться на месте.
Честен и вечен не будет тот,
кто изначально врёт,
тем более своей невесте.
Кто метит то,что есть
разрушить,
нарушить связь
и,якобы,новый мир
обнаружить.
Её звали -не помню,
я забыл ,как её называли.

Двадцать первая,наплела
бог знает что-
располнела и бросилась в воду;
но её не приняли волны.
Ей бы надо чуть чуть подождать.
Ей бы в масть мажорную ноту.
Я говорил ей о женской красоте,
как способности выражать
в своей природе невыразимость.
Я говорил ей,что главнее
такой свободы нет в целом свете.
Можно,можно ежеминутно врать,
чтоб оставаться любимой.
Но ,чтобы себя растоптать
вот так просто-
без малейших усилий ждать,
право глупо ,толстая женщина.
Если ты сморишь в глаза мои,
если мысли твои полны
бескорыстной любви,
то твоей могилы вовсе не видно.
Я говорил ей о молчаливой мудрости.
об уродливой мудрости,
у которой сила-плохая память.
Я говорил ей,что вспоминать
может не каждый.
Я говорил ей о диетической
способности плевать на общество,
что в частой смене идеала всеобщего
нет никай правды и красоты.
Что преходящее,есть только попытка
ещё одного смертного
в родинку твою впрыснуть
бессмертную каплю жидкости.
За это получить по башке.
Но это не страшно.В такой стране
страшны лишь воспоминания,
в такой стране страшно лишь осознание
свободы,и как в лживом идеале
калечатся вот такие судьбы.
Я говорил её,что простотой
можно практически всё объяснить.
Что её страдания преувеличены.
Я говорил ей об идеале внутреннем-
она не поверила.
Она меня совсем не слушала.
Её звали- послушная
русскому времени.



                продолжение следует.