Путеводный свет поэзии Сергея Богданова

ПУТЕВОДНЫЙ СВЕТ ПОЭЗИИ СЕРГЕЯ БОГДАНОВА
(1966–2010)
http://www.stihi.ru/avtor/vubsbmailru

Помню, на пятом курсе Литинститута мы сблизились с моим однокурсником, поэтом Серёжей Богдановым. Он был нежным, мягким, скромным, даже застенчивым, талантливым, деликатным, очень интеллигентным человеком. Был – потому что девять лет назад, 11 октября 2010 года, он трагически погиб, разбился на своей машине, будучи за рулём...
Родился он в деревне Никифорово Устюженского района Вологодской области, а жил последние годы в рабочем посёлке Чагода, работал анестезиологом-реаниматологом и частенько, к сожалению, запивал. Из-за этого периодически заваливал какие-то экзамены, попадал в разные казусные ситуации. К концу учёбы под угрозой стояло его пребывание в вузе. И я решила взять над ним шефство. А так как он относился ко мне с большим трепетом, я пользовалась данной мне временной властью и ультимативно заявляла: будешь пить – прекращу с тобой всяческое общение! И Серёга терпел, не пил. И, к счастью, благополучно окончил вместе со всеми институт.
Серёжа очень здорово наловчился ходить бесплатно в театры Москвы. Дело в том, что студентов такого престижного творческого вуза, как наш литературный, беспрепятственно пропускали везде, – ну, разве что кроме Большого, – стоило только показать студенческий билет! И ребята этим вовсю пользовались (а я про то и не ведала, ну нет у меня практической жилки!). Но тут уже Серёга взял шефство надо мной в свою очередь, и мы с ним в последнюю сессию обошли чуть ли не все театры столицы.
И вот пришли как-то в театр Сатиры на юбилейный вечер. Стоим в фойе, осматриваемся, и Серёжа буквально на пару минуток отошёл. А моё внимание привлёк совершенно сказочной красоты аквариум с золотой рыбкой какого-то редкого, необычного вида. Я застыла у стекла, не в силах оторвать глаз от переливающейся всеми цветами радуги прелестницы, что вальяжно проплывала мимо меня, покачивая роскошным пышным хвостом.
И вдруг услышала вкрадчивый голос рядом:
– Нравится?..
Голос принадлежал интеллигентного вида пожилому господину, пристально разглядывавшему меня внимательными лукавыми глазами.
– Ещё бы! – отозвалась я, подхватив игру. – Но, боюсь, что это не взаимно...
– А мне кажется, она от вас без ума... Просто без ума!
После чего господин посмотрел на меня с невыразимо загадочной нежностью...
Вот когда я буквально на собственной шкуре прочувствовала, что такое художественный приём аллегории!
Тут подошёл Сергей, оттеснил от меня незнакомца и со смехом сказал:
– Лера, я знаю, что ты нравишься мужчинам. Но я не знал, что тебя нельзя оставить даже на минуту!
Милый Серёжка... Так получилось, что в самый последний момент, после выпускного, в нашем литинститутском общежитии осталось нас всего несколько человек, остальные уже разъехались по домам. Мы прощались друг с другом весь день, потом всю ночь, потом утром – в точности, как в «Прощальной симфонии» Гайдна, где по очереди, один за другим, музыканты покидают сцену, а оставшиеся продолжают играть, и так до тех пор, пока не остаётся только две скрипки… Затем они останавливают музыку, задувают две последние свечи на пюпитрах и тоже уходят… Вот так и мы, один за другим, уезжали домой – навсегда. Последними оставались Вадик Леванов и Вика Беляева, когда мы с Серёжей Богдановым отправились на Казанский вокзал. Поезд Сергея был позже, он уезжал с Ярославского, а я ехала к маме в Ростов-на-Дону, где мне предстояла серьёзная операция, но никто, кроме самых близких, об этом не знал. И Серёжа вызвался меня проводить. Заказали такси.
А дело в том, что за сутки до нашего отъезда ночью в Москве произошла печально знаменитая буря, унёсшая четыре человеческих жизни, повредившая линии электропередач и повалившая десятки киосков, торговых лотков и сотни тополей по всему городу. Утром мы не узнали столицу – всё было перевёрнуто, все дороги были завалены деревьями, которые рабочие собирали и складывали в грузовики. В тот день, за сутки до отъезда, мы отправились гулять к Останкинской телебашне, в районе которой и располагалось наше общежитие. Мы – это Серёжа Богданов, Виктория Беляева, Геннадий Стрелков, Олег Бурмистров и я. Это была прощальная прогулка – мы пересекли наш парк, заваленный поломанными деревьями, и отправились на экскурсию в телебашню, где прекрасно отдохнули, пофотографировались и пообщались. Хорошо, что все пять лет учёбы у меня была с собой фотомыльница, благодаря которой осталось немало памятных и даже уникальных для теперешнего времени снимков. Надо сказать, что по окончании института я не пожалела ни времени, ни средств и снабдила всех запечатлённых на моих фото однокурсников наборами фотографий, предварительно взяв у каждого адрес. Поэтому память осталась у всех.
И вот мы с Серёжей едем в такси на вокзал, а в это время где-то впереди переворачивается машина, гружённая тополями. И рассыпавшиеся стволы деревьев полностью перекрывают дорогу. И несмотря на то, что мы выехали с запасом времени, пробка на автостраде образовалась такая, что мой отъезд оказался под большим вопросом. Я, поняв, что волнением делу не поможешь, внезапно успокоилась и положилась на судьбу. Просто сидела тихонько и смотрела на дорогу. Но Серёжа с водителем не разделяли моего исполинского спокойствия, оба ужасно нервничали и боялись, что поезд уйдёт без меня. Сергей беспрестанно выглядывал в окно, водитель – а им был эмоциональный пожилой армянин – качал головой и нетерпеливо подпрыгивал на сиденье. А затем, когда бесконечная череда машин всё-таки стронулась с мёртвой точки, он проявил недюжинные человеческие и профессиональные качества. Он гудел опережавшим его машинам, маневрировал то вправо, то влево, высовывался в окно, показывая на часы, и его пропускали, пропускали, пропускали… Его даже пропустили гаишники, позволив в нарушение правил поехать напрямую, а не в объезд, для сокращения расстояния. Он кричал: «Девушка опаздывает на поезд!» А когда за три минуты до отправления он доставил нас на вокзал, не взял с меня ни копейки дополнительно, только выдохнул: «Беги, дорогая! Ничего не надо, лишь бы ты успела!»
И я успела. Серёжа стремительно забросил мои вещи в чужой, ближайший, вагон, я запрыгнула – и поезд тронулся. Он сказал мне что-то очень-очень доброе и махал рукой, пока мой вагон не скрылся из виду… Таким я его – огорчённым, запыхавшимся, раскрасневшимся – и запомнила. Навсегда.
Об этом – Серёжино стихотворение «Москва. Перрон. 1998 г.»:

* * *
Над нами звёзд неведомых
столетнее молчание.
Мы, словно дети, преданны
мгновениям прощания.

Скажи, надёжно ль качество
бездушных тормозов?
Прерви мои чудачества,
спеши на зов.

Семь тысяч миль – отчаянье,
в вагон – рывок.
Пе-чаль моя, пе-чаль моя,
в размер колёсных строк.

И в рифму звёзды бледные
с мольбою глаз.
Ах, как мы были преданны –
в последний раз…

После института до самой его кончины мы поддерживали связь в переписке, а иногда, особенно когда бывал выпившим, он мне звонил. Скучал, ему хотелось увидеться – и не только со мной, но и с Вадиком, и с другими ребятами, кого успел узнать ближе и полюбить всем сердцем. Как-то позвонил мне в подпитии, сказал: «Вот сяду в машину и приеду в твою Воркуту! Ну что же ты так далеко забралась – ни поговорить, ни увидеть!..» Я чувствовала себя виноватой – и правда, я жила так далеко ото всех! Читала его новые стихи, часто подбадривала его, хвалила. Он был в себе не очень уверен, нуждался в поддержке, добром слове. Но вот однажды, незадолго до его гибели, у нас с ним состоялся довольно трудный разговор. Он выслал мне свою новую книжечку стихов, я внимательно её прочитала и почувствовала, что ждала от него как от поэта большего. И решила ему об этом сказать, чтобы как-то его мотивировать на более глубокую работу над собой. Помню этот наш последний разговор. Я была резковата, сказала, что не чувствую серьёзного творческого роста, не вижу качественных перемен – особенно это касалось формы его стихотворений, которая казалась мне слабоватой для воплощения его нравственных лирических замыслов. Мне хотелось, чтобы он добился в литературе большего, чтобы заявил о себе мощнее, расправил плечи, полетел… А он обиделся. Вернее – расстроился. Конечно, он не сказал мне об этом в силу своей природной тактичности и добросердечности, но я почувствовала, как упал его голос, как погрустнели интонации… Мы попрощались, и я верила, что разговор поможет Сергею пересмотреть своё отношение к творчеству, нащупать новые темы, открыть новые горизонты… Но буквально через несколько дней Вадик Леванов сообщил мне о Серёжиной гибели на трассе. Это был шок, от которого даже сейчас трудно оправиться. И – вечное чувство вины за тот резкий разговор, который, по роковому стечению обстоятельств, оказался у нас с ним последним. Каюсь. И бесконечно скорблю об утрате.
Одно из лучших, на мой взгляд, своих стихотворений он как-то прислал мне в письме:

МЫ…
Мы дети. Хоть и взрослые,
Но, как младенцы, искренни
Извечными вопросами
И поисками истины.

Пока лишь учим азбуку
С таблицей умножения
И составляем фразы
В большие предложения.

Нам каждый день – открытие,
Почти что – откровение…
Любой из нас – событие.
Мы вместе – вдохновение.

Вообще Серёжа часто мечтал, представляя, как он бы приехал ко мне на Север, мы бы встретились, обо всём бы переговорили, а главное – читали бы стихи, часами, сутками, не останавливаясь, все-все-все, и ранние, и новые, самые заветные!.. Он многие мои стихи помнил наизусть, любил их со всей искренностью своей чистой души. И однажды на моё стихотворение, то ли прочитанное в моей книге, то ли взятое из моего письма (оно посвящено, конечно, совершенно другому человеку, и в конце там такие строчки: «Город мой не то чтоб город – так, дыра… / Но куда мне от его полутеней! / Он совсем не для бродяг. Тебе пора. / Это больно. Но с тобой – ещё больней…»), смоделировав и поэтически переосмыслив ситуацию, написал ответ:

* * *

              Валерии Салтановой
Мне пора. Твой город спит,
Утомлённый бурной ночью.
Потерял престижный вид,
Ничего уже не хочет.

Мне пора. Увы, пора.
Прочь от бед и передряг!
Город твой – он как дыра,
Он – для нищих и бродяг.

Мне пора. Прощальный взгляд…
Город твой грозой разрушен.
Но к нему летят, летят
Наши души.
Наши души…

Он был человеком мягким, даже робким, что, возможно, мешало ему достигать в жизни больших высот, каких он по-настоящему заслуживал. И всё же ни его жизнь, ни его голос не остались незамеченными. А ещё он очень был привязан к своей семье – жене и её дочери, к которой относился как к своей и растил её, любил как родную. Он много о них рассказывал, очень скучал по ним во время наших сессий, гордился их успехами и своим домом. Вот такое, удивительно нежное стихотворение посвящено любимой жене:

СПЯЩИЙ АНГЕЛ
Ангел уснул.
Тише, ветер!
Нежную головку –
Мне на плечо.
Ангел уснул.
Ночь. Третий…
Остановите
Времени счёт!
Остановите
Дыхание ночи,
Выключите в небе
Лампу луны.
Ангелы спят
Чутко очень,
Ангелам снятся
Цветные сны…
Мой
ангел
уснул…

Он был очень цельным человеком, добрым и негромким во всём. Такие же – негромкие, чистые и духовные – и его стихи:

ПОСИДЕЛКИ
В доме пахнет уютом и кашей
И белеет пузатая печь.
За рассказами бабы Наташи
До полночи сегодня не лечь.

Добродушны и чуть хитроваты
Эти сказки-былины её.
В сказках только лишь зло виновато,
А добро постоит за своё.

Приуныли на ходиках стрелки,
Не слышны за стеклом провода…
Собрались на свои посиделки
И былые – и наши года.

Серёжа был поэтом есенинско-рубцовского направления. Впрочем, о поэтах не стоит говорить «был» – ведь стихи переживают автора, особенно если он по-настоящему талантлив. А Сергей Богданов был талантлив, был накрепко связан с родной вологодской, вернее даже, устюженской землёй, прикручен к ней навечно всеми нервами, всеми своими жилами. О ней, о малой родине, о заветной сторонке, болела денно и нощно душа, ныло сердце.

ИЗБА
Отплакала осень, отмаялась,
И слёзы впитала земля.
И вот уже снежная занавесь
Укрыла леса и поля.

И вот уже розвальни резвые
Уносят в метель и пургу.
Полозья, как острые лезвия,
Сверкают на чистом снегу.

В деревне далёкой, заброшенной,
Остыла угрюмая печь.
В подтопке зола разворошена –
И некому пламя зажечь!..

Весь быт деревенский, как истина,
Живёт в обветшалой избе…
По-детски наивно и искренне
Я сердцем привязан к тебе.

О России – многие его стихи, то по-детски наивные и открытые, то глубинно-затаённые, то восторженно-звонкие. Он весь – плоть от плоти её, весь – сын, а не пасынок, родное и сирое дитя неоглядных просторов, вольной волюшки, не дающей скитающейся, неприкаянной душе поэта ни настоящего приюта, ни покоя…

* * *
Мне выпала доля родиться
И выпало счастье расти
Не в суматошной столице,
Сметающей всё на пути…

Простор бесконечной России,
Бескрайняя воля и синь
Взрастили, давали мне силы,
Когда уже не было сил.

И часто ночами мне снится
В Мологе живая вода…
Мне выпала доля влюбиться
В Россию – уже навсегда.

И писал он чисто, горько, светло – но при этом технически крайне просто, словно вообще не заморачиваясь формальными проблемами, всякими новомодными рифмами и вывертами размеров, а высказываясь так, как подсказывало сердце. Но иногда в этой кажущейся простоте яркими озарениями вспыхивают такие высочайшие открытия и прозрения, что душу читающего буквально переворачивает и раздевает донага. Такова сила настоящей поэзии:

РЫБАК
Нежно ласкает лодку волна,
Словно целует борт.
Еле заметно скользит блесна
В тихой прохладе вод…

Солнце повисло в ветвях сосны –
Не утонуло б в реке!..
Щук и сомов я снимал с блесны,
Их не поймать теперь.

Не уставая, бросаю снасть,
Словно ребёнок, жду –
Может, удастся сейчас поймать
В тихой реке звезду?..

Серёжа поймал свою звезду. Его творчество всё больше ценят, к его голосу всё внимательнее прислушиваются. Незадолго до смерти он успел вступить в Союз писателей России. Голос его, тихий, но отчётливый, или, по блестящему определению Евгения Рейна, внятный, расслышали.

* * *
Отвечу за каждое слово,
За каждую букву и слог.
И стану доверчивым снова
И робким, как первый цветок.

У края желтеющей нивы
Пришпорю лихого коня.
Пускай иноходец игривый
Умчит в неизвестность меня!

И небо созвездием млечным
Прорвёт пелену облаков.
Покажется: молодость вечна,
А старость ещё далеко…

Лучшие стихи поэта Сергея Богданова ещё найдут и своего критика, и своего читателя – я в это неукоснительно верю. Рукописи не горят. Душа не умирает. Путеводный свет поэзии не гаснет.
И да будет так.

11 октября 2019
Ростов-на-Дону